Bipolar Opposites

— А теперь сын Кима, Югём-ши, хочет сказать несколько слов о своих родителях. Югём слышит, как священник произносит его имя перед всей паствой, голос хорошо отражается от стен с потрясающей акустикой, но он слишком поглощен размышлениями о том, что, может быть, им следует выступить в часовне. Это прозвучало бы невероятно. Особенно «Miracle». Или они могут просто записать здесь одну из песен. Их голоса отражались бы друг от друга, создавая невероятно красивую полифоническую гармонию. Югём начинает ругать себя за то, что у него нет при себе блокнота, записать гениальную идею, когда кто-то пихает его локтём по рёбрам. — Что? — шипит он, раздраженный тем, что его внутренний монолог был прерван, и смотрит на Джинёна, нахмурив брови и прищурив глаза. — Что ты хочешь? — Тебе надо идти, — медленно и уверенно отвечает Джинён, будто не совсем убеждён в верности своих слов. Как будто он чего-то боится. Просто смешно. Югём пялится на него в ответ, лихорадочно пытаясь понять, что происходит, прежде чем замечает лица, обращённые в его сторону. Заплаканные глаза устремлены на него с ожиданием, он видит священника, стоящего перед скамьями и пытающегося незаметно подозвать его к себе. — Ах да, — вздыхает Ким, поднимаясь на ноги и неуклюже перелезая через Джинёна, чтобы добраться до прохода. — Давай покончим с этим. Он не понимает, почему все плачут. В мире так много невероятных вещей, на которые можно смотреть с благоговейным трепетом, и все эти жалкие люди захлёбываются от горя в кишащие бактериями платочки. Почему? Люди умирают каждый день. Ничего нового. В любом случае, сидящих в зале он не так часто видел. Ковер пружинит под его ногами, когда он подходит и занимает своё место за деревянной конструкцией. Окидывает взглядом море скорбящих перед собой и, прежде чем приходит осознание, фыркает от смеха. Нет, даже не смеётся. Хихикает. Незрелый, детский смешок с плотно сжатыми губами в попытке заставить себя замолчать, потому что какая-то его часть понимает, что не должен делать этого, но всё перед ним выглядит так… забавно. Мемберы группы подавленные сидят во втором ряду, широко раскрыв глаза, Джинён почти поднимается со своего места, когда Югём жестом просит его сесть обратно. — Не волнуйся, хён, — он перекрикивает шёпот замешательства, рябью прокатившийся по залу, словно сплетничающий океан. — Я справлюсь. Справлюсь. Ким переминается с ноги на ногу, чувствуя, что хочет пробежать несколько миль или поучаствовать в танцевальном марафоне, но точно не стоять в церкви и сочинять жалкие речи о том, как сильно он любит своих родителей. В любом случае, он не видит в этом смысла. Они его не услышат. Им всё равно. Они мертвы. Смотрит вниз, замечает выжженную отметину на передней части кафедры прямо над Библией и это, внезапно, ему кое-что напоминает. — Вы знаете, что однажды мой отец грозился сжечь меня? — произносит он, тихие вздохи ужаса только усиляют его веселье, когда он начинает свой рассказ с широкой улыбкой на лице и рукой, обхватившей живот, чтобы сдержать смех. — Честно говоря, он был в очень плохом настроении. Он провёл несколько часов, потягивая виски в пабе, а потом проиграл около половины сбережений, поставив их на какую-то хромую лошадь в скачках по телевизору, он вернулся домой, и я сказал ему, что хочу футболку на свой день рождения. Вполне нормально, правда? Да, я тоже так думал. Мы ругались и… Эй, Марк-хён, ты можешь узнать, из чего сделан этот ковер? К этому времени прихожане уже оживленно перешёптывались от плохо скрываемого шока, но Югём увлёкся невероятно приятным ковром, который, казалось, сжимался под его весом. — Так классно. Я думаю, что нам стоит купить такой же. Может быть, мы постелим его в нашу комнату, а, Бэм? Он поднимает глаза, чтобы встретиться взглядом с БэмБэмом, но вместо этого видит Джебома, Джинёна и Джексона — три «Дж»… это забавно — идущих прямо к нему по проходу, в то время как оставшиеся трое сидят неподвижно и ошеломленно в зале. — Вы хотите присоединиться ко мне? — радуется Югём, протягивая руку, чтобы обнять Джебома за шею и притянуть его ближе. — Все ведь знают моих хёнов, да? Они действительно классные. А новый альбом… Ох, просто офигенный! Джебом-хён, ты гений, ты же знаешь это, да? Он чувствует, как Джинён и Джебом хватают его за плечи и тащат к боковой двери с раскрасневшимися лицами и опущенными глазами. — Куда мы идём? — удивлённо спрашивает Ким, встречаясь с сердитым взглядом лидера. — Мы уходим, Гём. Нам пора. Его вдруг очаровывают витражные панели над головой, сделав мысленно пометку, что надо так же разрисовать окно, Югём позволяет хёнам утащить себя от любопытных глаз. До него слабо доносится, как Джексон обращается ко всем присутствующим, говоря что-то о странном влиянии горя на некоторых людей. Ему это кажется забавным. Все говорят, что он должен горевать, должен быть печальным, плакать и сворачиваться в клубок от ужасающей депрессии, но, по правде говоря, он никогда не чувствовал себя лучше. — Что мы делаем? — вопрошает он, высвобождаясь из рук своих хенов и поворачиваясь к ним лицом. — Я просто произносил свою речь. Что с вами такое? — Да что с тобой не так? — вопросом на вопрос отвечает Джебом, от злости бросаясь вперед, прежде чем Джинён сдерживает его, положив руку на плечо. — Я имею в виду, какого чёрта, Югём? Почему ты так шутишь на похоронах своих родителей? Югём смотрит на него, быстро моргая, пока до него доходит, что, чёрт возьми, пытается сказать хён. Он забирается на стол позади себя и, пожав плечами, болтает ногами в воздухе. — Я вовсе не шутил. Я просто… чувствую себя так… потрясающе! — он поднимает руки в джазовом жесте, прежде чем продолжить. — Ты понимаешь, что я имею в виду? Мне совсем не грустно. Я чувствую себя прекрасно. Не думаю, что когда-либо чувствовал себя лучше. И это правда. Он чувствует радостное волнение. Буквально. Пальцы рук и ног покалывает, а в животе все переворачивается, ему просто хочется прыгать и кричать во всю глотку слова любимых песен. Разве нельзя просто пропустить всю скорбную часть и перейти к восстановлению? У него нет желания грустить. Он хочет быть счастливым. Хёны шепчутся прямо перед ним, как будто он не сидит всего в трех футах от них, но Югёму слишком наплевать. У него куча возможностей, которые он растрачивает впустую, сидя в крошечной молитвенной комнате с тусклым освещением и пыльными полками. Так много всего, что он может сделать. Кем может стать. Почему бы не начать прямо сейчас? Но у Джебома другие планы. — Пойдём домой, — решает он, снова крепко сжимая предплечье макне и с силой стаскивая его со стола. — Мы должны увести тебя, пока ты не протрезвеешь от того, что принял. Ещё неделю назад подобное заявление оскорбило бы Югёма до глубины души. Его хёну кажется, что Ким употребляет наркотики, что само по себе абсурдно. Он смеётся. Всё вокруг вызывает у него смех. Удивительное чувство. Это хорошо. Не правда ли?

***

Джебом и Марк сидят в задней части служебной машины, пока их менеджер везёт их домой, наблюдая, как Югём возбуждённо елозит на месте перед ними и лепечет, кажется, со скоростью света, о каких-то витражах. Никто не понимает о чём он говорит. Они рано ушли с похорон, что не только унизительно и бесчувственно, но вызывает сильную вину и заставляет извиняться за то, что запятнали память о родителях макне. Югём ведёт себя слишком… неправильно, чтобы оставаться дольше. — Неужели я единственный, кто напуган? — шепчет Марк, Джебом поднимает голову, чтобы встретиться с ним взглядом, озабоченно нахмурив брови, когда Югём внезапно издаёт самый громкий смешок, который они когда-либо слышали. — Очень напуган. — Нет, — бормочет Джебом в ответ, медленно качая головой. — Ты не один. Они наблюдают, вздрагивая от того, как БэмБэм, кажется, отстраняется от своего лучшего друга. Настолько невыносима энергия, исходящая от младшего. Джебом не может удержать дрожи в голосе, когда снова решает заговорить. — Это и есть горе, верно? — спрашивает он, почти умоляя своего хёна согласиться с ним. — Я имею в виду, просто какой-то очень запутанный процесс скорби, да? Марк не отвечает. Потому что они оба знают, что это не так.