1.
Это было похоже на сон. Увлечённые друг другом до безумия, они не думали о последствиях, ничто не волновало их, кроме удовольствия и любви. Троица каждый вечер встречалась в спальне и оставалась там до утра. Все слуги в доме, не сговариваясь, покорно молчали обо всём, что по ночам творилось и было слишком отчётливо слышно в покоях Амелия, уже ставших общими для всех членов семьи Гордонов-Фурнье. Происходящее, а именно слухи, сплетни и горячие подробности, якобы кем-то увиденные, пусть и не покидали пределов поместья, но кочевали по кухне, прачечной, комнатам прислуги, являясь главными событиями буквально каждого дня. Ни Амелия, ни Мэттью, ни Джеймса это совершенно не волновало, даже если они и были в курсе подобных обсуждений; оба альфы были слишком заняты объектом своей любви, а сам объект — собственным удовольствием. Амелий, периодически шокируя, а вместе с тем и приятно удивляя супруга и сына, проводил различные эксперименты, использовал свечи, бондаж или разного рода «игрушки», как он ласково их называл. Всё это, естественно, принималось альфами, пусть иногда и нехотя (не имея сил отказать омеге, они всегда лишь потакали ему во всех затеях), однако среди всех фетишей Мэттью и Джеймс с радостью практиковали только один — активное взаимодействие с волосами. Джеймс гладил блестящие белые пряди, зарывался в них лицом или даже брал в рот и посасывал; Амелий считал это умилительным, о чём всякий раз говорил. Мэттью предпочитал действовать жёстче: наматывал волосы на кулак или тянул за них, например, притягивая к себе лицо омеги для поцелуя. Иногда он был особенно жесток и душил Амелия его же волосами, вбиваясь в него так сильно, что Фурнье нередко терял сознание и приходил в себя позже, в объятиях Джеймса или обоих своих мужчин. Амелию это действительно нравилось. Шлепки и унижение его возбуждали так же сильно, как и нежные фрикции и невинные поцелуи в щёку. Особенно приятным было испытывать всё это одновременно; всё-таки альфы прекрасно дополняли друг друга. Самым запоминающимся стал секс в первый день течки Амелия. Если же раньше, все эти годы, омега принимал подавители, чтобы Мэттью не чувствовал усиления запаха, то теперь он решил полностью от них отказаться. Поэтому с самого утра в спальне было оживлённо, а все деловые встречи и занятия с учителями — отменены. Мэттью позволил себе не сдерживаться, а Джеймс впервые сорвался — аромат, исходивший от Амелия, лишал рассудка. Они терзали омегу, пижама которого была порвана в клочья в первые же секунды; шлепки были настолько сильными, что кожа покраснела, а на бёдрах и щеках виднелись кровоподтёки. Спустя несколько часов, когда на теле Амелия буквально не было живого места от засосов, синяков и следов укусов, Мэттью усадил супруга на Джеймса и сел сзади; он вошёл в омегу и, смазав пальцы лубрикантом, попытался вставить их. Вернуть самообладание было не так-то просто, но калечить своего ангела Гордону-старшему точно не хотелось. Страсть это одно, но здесь речь шла об элементарной безопасности. — Больно! — впервые за утро подал голос Амелий, оборачиваясь и смотря мужу в глаза, пытаясь разглядеть в них хоть немного жалости, но Мэттью был слишком возбуждён и опьянён происходящим. — Помоги ему. — Гордон-старший проигнорировал омегу, но обратился к сыну: он был уверен, что тот знает, как успокоить Амелия. Он не ошибся, и в следующую секунду Джеймс вовлёк папу в нежный и влажный поцелуй, лаская его тело руками и особое внимание уделяя возбуждённому члену. Это действительно помогло, мышцы ануса расслабились и позволили пальцам войти. Позже Гордон-младший присоединился к отцу, вставив в Амелия ещё два пальца, на что тот вскрикнул и мстительно укусил сына за плечо. Зубы сомкнулись сильнее, прокусывая кожу до крови, когда пальцы исчезли, но вместо них омега почувствовал член Джеймса, постепенно входящий в него. Альфы медленно двигались, крепко держа Амелия за запястья и талию, не давая ему вырваться или двигаться самостоятельно. Омега плакал, стонал, хрипел, вдыхая горячий воздух, дрожал всем телом от боли и возбуждения, бормотал что-то нечленораздельное, изнурённо ронял голову на грудь и вновь вскидывал её — так продолжалось по кругу. Когда фрикции стали быстрее, стоны Фурнье больше походили на крики, смешанные со всхлипами, но он не просил остановиться. Пальцы на запястьях и талии сжимались всё сильнее, причиняя боль, темп становился бешеным, но внезапно оба альфы замерли, и Амелий почувствовал, как внутри него набухают два узла, а в верх трапециевидной мышцы, в место между шеей и плечом, по обе стороны вонзаются две челюсти, снабжённые острыми клыками. Тело не слушалось, и омега, не чувствуя ног, рухнул на Джеймса. Альфы уложили Амелия на бок, прижавшись к нему с двух сторон, и уснули, ожидая, когда спадут узлы, и можно будет вытащить обмякшие члены. Оба мужчины втайне хотели, чтобы этого никогда не произошло.2.
Природа подчиняла мир определённым порядкам и, как правило, не терпела ошибок. Как, например, в случае с истинными. Всё больше и больше людей считали это выдумкой и непонятно кем придуманным механизмом влияния. Никто, правда, не мог аргументированно объяснить, кому нужно было это влияние и на кого оно должно оказываться, а главное, с какой целью. У каждого альфы был где-то, пусть в другом городе или даже стране, свой истинный омега. Согласно Большому замыслу, они обязаны встретиться, полюбить друг друга и никогда больше не расставаться, а об их вечном союзе должна свидетельствовать метка на теле омеги — яркий след от укуса на шее или в каком-либо другом месте. Природа, однако, предусмотрела вариант, что альфа, оставивший омеге метку, может и не оказаться его истинной парой. В этом случае след от укуса затягивался настолько, что превращался в едва заметным шрам. А уж в современном мире люди придумали такую операцию, как лазерная шлифовка рубцов, позволяющая омегам избавляться от нежелательных отметин. Именно на данном этапе многовековой схемы в семье Гордонов-Фурнье всё пошло наперекосяк. Амелий очнулся и нашёл на своём теле две метки. Тогда стало очевидно, что либо оба следа затянутся насовсем, либо только один. Но чей? Мэттью был спокоен: он понял, что Амелий — его истинный, как только увидел омегу. Но, даже будучи в себе уверенным, альфа чувствовал жгучую ревность и соперничество, разраставшееся между ним и его сыном. Время шло, но ни один из укусов не зарастал быстрее другого, оба затянулись корочкой и оставались вполне яркими. Тогда Амелий обратился к врачу, ведь ни он сам, ни его супруг о подобных случаях никогда не слышали. — Это звучит несколько странно и в некотором роде даже противоречит здравому смыслу… — осторожно начал доктор, поправляя очки и с опаской поглядывая на Гордона-старшего, что не без причины выглядел более чем сурово. — Но исходя из того, что я вижу, у Вас, господин Фурнье, кажется, два истинных партнёра, и я уж не знаю, счастье ли это, что Вы смогли найти обоих. В любом случае, удачи. Оставив супружескую чету, врач удалился и на протяжении всего пути до дома был погружён в размышления об этом чрезвычайно интересном случае. Теория истинных исходила из того, что партнёры должны идеально подходить друг другу в физиологическом плане. Иными словами, истинные для Амелия Фурнье альфы должны быть максимально похожи, то есть быть родственниками. Семья Гордонов-Фурнье была достаточно известна, чтобы информация о её генеалогическом древе находилась в свободном для всех желающих доступе. Брата у Мэттью Гордона не было, зато был сын… «Извращенцы», — заключил доктор, но вслух ничего не сказал, так ни с кем и не поделившись открытием этой удивительной аномалии.3.
— Отвези меня в клинику. — Амелий без стука вошёл в рабочий кабинет Мэттью и максимально приблизился к столу, чтобы супруг боковым зрением заметил его и отвлёкся от изучения каких-то бумаг. Голос омеги звучал тихо, даже еле слышно, но при этом твёрдо. — Тебе нездоровится? Где твой водитель? — Мэттью тут же отложил все свои дела и, поднявшись из кресла, встал напротив Амелия. — Дело не в нём, — Фурнье покачал головой и, наконец-то набравшись смелости, посмотрел Гордону-старшему в глаза, — Но я хочу, чтобы меня отвёз ты. — не дожидаясь следующего вопроса, омега молча протянул Мэттью положительный тест на беременность. Две ярко-розовые полоски что шестнадцать лет назад, что сейчас не принесли особой радости. — Нет. — альфа старался контролировать себя, чтобы не закричать, но получалось с трудом. Он знал Амелия слишком хорошо, чтобы надеяться, что тот хочет поехать в клинику, дабы справиться о здоровье будущего малыша. — Мой ребёнок не будет уничтожен таблеткой или инструментами, как какой-то мусор, кусок мяса! В действительности Мэттью не так уж сильно волновало то, сколько детей он оставит после себя. Наследник у него был, и он вырос достойным мужчиной — Гордон-старший искренне любил его, уважал и гордился им. Будучи человеком подозрительным, крайне недоверчивым, Мэттью имел в своём характере нехорошую черту — он додумывал за окружающих мотивы их действий и даже чувства. Так что его гложила не неминуемая гибель этого ещё не существующего ребёнка, а мысль о том, что Амелий ненавидит его, и второй ребёнок от альфы ему противен, вот он и хочет от него избавиться. — Твой? — горько усмехнулся омега и в ответ на полный негодования взгляд поспешил пояснить, — Мы никогда не предохраняемся. Это может быть ребёнок от Джи-Джи. Мы не можем допустить, чтобы он родился. — Я отвезу тебя. — сразу же согласился Мэттью. Веселье и удовольствие начинали выходить из-под контроля. В клинике Гордон-старший не сказал ни слова, хоть и был против решения Амелия. Он не отпускал руку мужа ни на секунду. Джеймс Гордон так ничего и не узнал об этом случае. Спросив папу, куда он уезжал с отцом, юный альфа лишь услышал рассказ о том, как Амелий подвернул лодыжку, когда спускался по лестнице. Омега даже продемонстрировал эластичный бинт на ноге, на самом деле купленный в аптеке при клинике и наложенный по пути домой.4.
Время шло, и уже семнадцатилетний Джеймс вовсю готовился к вступительным экзаменам в университет. Занятий становилось всё больше, а домашние задания были всё сложнее и объёмнее. Несмотря на это, режим дня и режим сна в том числе по-прежнему должны были соблюдаться строго. Поэтому Гордон-младший показательно уходил спать, закрывая дверь в свою комнату, чтобы включить настольную лампу, настроив минимальную яркость, и продолжить заниматься. К середине ночи он так выматывался, что, как ему казалось, буквально умирал в своей кровати, воскресая утром под звуки будильника. Времени и сил на «семейные дела» совсем не оставалось. Первые несколько недель Амелий ждал Джеймса в своей спальне, поначалу даже отказывая Мэттью в близости. Говорил, что без Джи-Джи всё как-то не так. Гордон-старший просто ждал, продолжая усложнять сыну учебную программу. Омега обижался, но претензий Джеймсу не предъявлял, понимая, как важны для него экзамены и дальнейшее обучение. Постепенно Амелий свыкся. Заниматься сексом вдвоём с супругом было для него сначала непривычно, может, даже неприятно, но постепенно это стало обычным делом. Уже через месяц Мэттью не уходил спать к себе, а оставался в спальне мужа до утра по его же просьбе; в какой-то момент эта комната стала и его спальней тоже. Так как Джеймс теперь вставал ещё раньше, чем прежде, то завтракал он отдельно от родителей. Спустившись однажды утром в столовую, Мэттью обнаружил, что Амелий сел на другой стул. Восемнадцать лет омега сидел на противоположном стуле, как можно дальше от супруга, чтобы их разделял стол длиной в несколько метров, который тоже был давним капризом Амелия. При сервировке прислуге приходилось ставить три набора посуды для специй — для обоих супругов и Джеймса, который придерживался нейтралитета и с ранних лет сидел ровно посередине, — потому что классический семейный ритуал передачи соли был бы просто невозможен. Или Фурнье с радостью выбил бы мужу глаз солонкой. Он, конечно, мог и промахнуться, но проверять это никто не хотел. На следующий день Амелий снова сел на другой стул — тот, что был ещё ближе к месту Гордона-старшего. Так продолжалось ежедневно, до тех пор, пока супруги не оказались так близко, что омега позволил Мэттью взять себя за руку. Поглаживая нежную кисть, альфа увидел на безымянном пальце тонкое кольцо из розового золота, украшенное тремя круглыми бриллиантами: два маленьких по бокам и один, что покрупнее, в центре. Ошибки быть не могло, Гордон-старший прекрасно помнил это символическое украшение, ведь восемнадцать лет назад он лично выбирал его: Амелий впервые надел обручальное кольцо. Осмелев ещё больше, Мэттью наклонился и ненавязчиво поцеловал мужа в губы. — Доброе утро, любовь моя. — первый раз сидя за этим столом настолько близко, они наконец-то могли слышать друг друга и нормально разговаривать. — Трахнешь меня прямо здесь — будет доброе. — провокационно заявил омега. Гордон-старший не заставил себя ждать. С этого момента никакие слухи и сплетни не были нужны. Теперь прислуга точно всё услышала и увидела.5.
Блестяще сдав экзамены, Джеймс поступил в престижный университет в другой стране и уехал. Он бы с радостью остался, но перспективы, что открывались перед ним, не давали сидеть на месте. И, если честно, он подсознательно начинал чувствовать себя лишним в отчем доме. Прошёл целый учебный семестр, и Гордон-младший ненадолго вернулся, чтобы встретить Рождество и Новый Год в семейном кругу. В первую же ночь он допоздна не спал, ожидая, когда же папа позовёт его к себе, как раньше… Но он не позвал, ни в первый день, ни во все последующие. Родители вели себя так, словно ничего никогда и не происходило, лишь заботливо интересуясь, нравится ли сыну университет и преподаватели. Амелий с лёгкой улыбкой спросил, не приглянулся ли Джеймсу какой-нибудь милый омега, и это в ту же секунду разбило сердце юноши. В последние дни зимних каникул Гордон-младший собрал вещи и приблизился к дверям кабинета отца, чтобы попрощаться. Он заглянул внутрь и увидел, как родители смотрят в окно, обнимаясь и любуясь снежными хлопьями, кружащимися в воздухе. «Я люблю тебя», — с нежной улыбкой проговорил Амелий, буквально с обожанием глядя на супруга, который спустя столько лет всё же сумел растопить сердце этого строптивого омеги и завоевать его любовь. Тогда ещё совсем молодой Джеймс понял без слов, что теперь всё однозначно кончено.6.
Джеймс Гордон откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и устало потёр переносицу. Он не мог объяснить, почему внезапно предался воспоминаниям, которые уже больше пятнадцати лет старался стереть из памяти. Первая любовь, такая странная, ненормальная и всё же прекрасная. Первая душевная боль, вызванная разбитым сердцем. Всё это никуда не делось, альфа по-прежнему не понимал, почему родители так просто вычеркнули его из своей личной жизни, как лишнюю страницу, как помеху… Это было больно, но это было уже далеко, слишком давно, чтобы наносить новые раны. Но Анри Мур… Анри был в голове всё время, так близко, что мысли о нём обжигали рассудок. Джеймс потерял, упустил свою первую любовь. Но решил, что вторую он упускать точно не намерен.