1.
Утром в столовой вновь присутствовали лишь два члена семьи Гордонов-Фурнье: отец и сын. Амелий, послав всех к чёрту, а ещё кое-куда подальше и поглубже, сначала заперся в своей комнате, пинками и отборной бранью выпроводив сонного супруга, а затем потребовал, чтобы завтрак ему принесли в спальню. Начальные минуты трапезы проходили спокойно, в абсолютной тишине, нарушаемой лишь периодическим стуком столовых приборов о тарелки. — Что ты, что Амелий, твой уважаемый папа, — усмехнулся Мэттью, демонстрируя просто превосходное настроение, что бывало не чаще, чем конец света. — Взяли дурную привычку пропускать совместные приёмы пищи. Семейные традиции нарушать нельзя, мне казалось это очевидным для всех нас. Это какая-то ваша договорённость, быть может, протест, о котором я не осведомлён? — Никаких саботажей, отец. — спокойным голосом ответил Джеймс, откладывая серебряный нож с закруглённым лезвием на белую льняную салфетку. — Уверен, папа просто плохо спал и потому сейчас чувствует себя уставшим. — Плохо спал, говоришь. Чем же он занимался ночью? — Мэттью задал явно риторический вопрос, повторяя жест сына и оставляя приборы около начищенной до блеска тарелки. — Вероятно, кто-то его утомил. — Гордон-младший глядел на отца в упор, не меняя при этом бесстрастного выражения лица. Это, признаться, далось ему с большим трудом. Альфы смотрели друг на друга несколько минут, а затем одновременно взяли вилки и молча продолжили завтракать. Никто не сказал ни слова, но Мэттью и без этого понял, что Джеймс всё знает. Джи-Джи, же убедился, что не ошибся насчёт того, чтó именно слышал, но не осмелился увидеть, прошлой ночью, находясь у дверей спальни Амелия. Гордон-младший чувствовал себя преданным, но явно не собирался показывать этого при отце, что означало бы признание поражения. Он и не заметил, как жажда любви и внимания Амелия превратилась в настоящую войну, ведь сам отец столько лет выказывал к своему мужу исключительно равнодушное отношение. Непонятная боль в груди нарастала, вызывая тревогу и не меньшее раздражение.2.
Новый совместный вечер начинался вполне обыденно: запертая дверь, растопленный камин, тёплый плед и вино. Амелий сразу, как только Джи-Джи опустился на пол, положил голову на плечо молодого альфы и взял его за руку, переплетая пальцы, показывая, что прошлый вечер в его ванной комнате не прошёл бесследно и имел огромное значение. — Значит, со мной ты держишься за руки, словно я для тебя по-прежнему ребёнок, — мрачно произнёс Джеймс, не сводя глаз с языков пламени, пляшущих в камине. Парень широким движением схватил бутылку и сделал несколько крупных глотков, напрочь забыв все правила дегустации, о которых когда-либо говорил Амелий. — А с ним — трахаешься? — Джи-Джи!.. — возмущённо воскликнул Амелий, собираясь отругать сына за всё и сразу: нецензурная лексика, повышенный тон, ещё и совершенное отсутствие культуры пития — полный комплект, но… Он мгновенно осёкся, испытав едва ли не ужас, так как осознал смысл слов Джеймса. Сын ясно дал понять, что знает о прошлой ночи, которую омега уже десятки раз захотел посчитать ошибкой и всего лишь минутной слабостью, которая не повторится и которую можно бы и простить… Но Амелий был уверен, что Гордон-младший, как и его отец, не стал бы закрывать глаза на подобные выходки. Однако и раскаиваться, унижаться за собственные желания Фурнье не собирался. — Послушай, я и Мэттью — взрослые люди и, в конце концов, супруги. Сам подумай, ты ведь как-то появился? — Тогда зачем ты позвал меня вчера? — Джи-Джи ощутил, как сердце болезненно сжалось. Чувствовать себя использованным, внезапно ставшим каким-то маленьким и незрелым было неприятно. — Потому что люблю тебя. — еле слышно проговорил Амелий, забирая бутылку из рук сына и сосредоточенно наливая вино в свой бокал, наполняя его до краёв, чего раньше никогда не делал. Решив, что муки совести он испытывать не будет, Фурнье всё же почему-то не мог смотреть Джи-Джи в глаза. Джеймс не был готов услышать эти слова и потому удивлённо наблюдал, как омега запрокинул голову и в считанные секунды осушил фужер. Он не знал, считать ли изменой то, чему он стал свидетелем, кому верить и, главное, что делать теперь… Юноша решил, что, прежде всего, нужно меньше грузить себя бесполезными мыслями. Душевными терзаниями ничего не решить. Любит? Отлично. Одним движением Гордон-младший повалил папу на пол, прижимая его всем телом, не давая подняться или оказать сопротивление. Амелий, впрочем, противодействовать и не пытался, его взгляд помутнел от алкоголя и желания, а руки сами потянулись к пижамной футболке сына, которая тут же оказалась отброшена в строну. Джеймс ревновал и не просто злился, а, можно сказать, был буквально в бешенстве, но эти чувства странным образом приобрели своё выражение в возбуждении и всплеске страсти. Альфа не мог оторваться от тела папы, требовательно терзая его губы, шею, грудь, рывками снимая с него одежду. Амелий был восхитителен как никогда прежде: лицо его раскраснелось, как и искусанные губы, волосы разметались по холодному деревянному полу, а стянутые до колен телесные трусики с кружевными вставками больше ничего не прикрывали. В тёмной комнате, прижатый к полу, раздетый, влажный от пота и слюны, омега, даже будучи мужем и папой далеко не первый год, походил не более чем на растерянного подростка. Столь чувственный вид заставил Гордона-младшего затаить дыхание, мгновенно успокоиться и прекратить действовать так порывисто. Пусть Джеймс и не имел личного сексуального опыта, было бы ошибкой сказать, что он ничего не знал о сексе. Будучи человеком влюблённым и заинтересованным в Амелие, юноша много времени уделял изучению теории. Именно это и стало причиной тому, что он остановился сразу, как только нежным движением снял с омеги нижнее бельё и развёл в стороны его ноги, подхватывая их под коленями. — Что такое, мой милый? — прошептал Амелий, поглаживая Джи-Джи по щеке. — Не хочу сделать больно, здесь нет ничего, чтобы подготовить тебя. — ответил Джеймс, приподнимаясь и думая, куда и к кому в этом необъятном доме ему следует обратиться за презервативами и смазкой. Даже в таких мелочах, о которых, казалось бы, должен был волноваться взрослый, Гордон-младший проявлял необыкновенную ответственность. — Не надо. — хихикнул омега, перевернулся на живот, встал на четвереньки и прогнулся в пояснице, прижимаясь грудью к полу, а обнажёнными ягодицами — к паху стоящего на коленях сына. — Я уже готов, сам посмотри. Гордон-младший, ощущая дрожь нетерпения во всём теле, пробежался взглядом по выступающим позвонкам, изучая затем слегка раскрытую дырочку ануса и припал с ней губами. Амелий охнул от неожиданности, но тут же расставил ноги шире и громко, страстно застонал, гадая, где его сын вообще такому научился. Джеймс обводил кончиком языка подрагивающее колечко мышц, втягивая его губами, проникая языком и пальцами по очереди, думая использовать слюну вместо смазки и периодически спускаясь ниже и осторожно посасывая яички омеги. Одной рукой он сжимал правую ягодицу Амелия, оттягивая её в сторону, сильнее открывая промежность; другой — массировал небольшой член до тех пор, пока Фурнье, рвано вскрикнув, не кончил. Наконец альфа снял с себя штаны, нижнее бельё и приставил налитый кровью член к анусу Амелия. — Его всё-таки нужно смазать, солнышко, — произнёс Фурнье, поворачиваясь к Джеймсу и вбирая в рот его член, проводя языком по всей длине, обводя контур каждой венки и вырисовывая на головке витиеватые узоры. Гордон-младший чувствовал возбуждение, что толчками разливалось по телу, жар, что обвивал его пенис во влажном рту папы. Он изо всех сил сдерживал себя, подавляя неизвестно откуда взявшееся, глубинное желание: схватить Амелия за волосы и насадить как можно глубже, заливая сперму прямо в горло, чтобы у омеги не было ни единого шанса выплюнуть её. Джеймс прикрыл глаза и представил, как папа задыхается, давясь членом, по его лицу катятся слёзы, он сдавленно мычит и впивается тонкими бледными пальцами в бёдра альфы, пытаясь отстраниться, но не может… Открыв глаза, юноша лишь нежно погладил папу по волосам, осознавая, что, как бы его самого ни заводило подобное, с любимым он никогда так не поступит. Жадность, жестокость, собственничество — сын своего отца, ничего не скажешь. Он не стыдился своей любви к Амелию, но эти пристрастия, не имеющие источника, возникшие сами по себе, заставляли чувствовать презрение к собственному телу, что так явно отзывалось на них. Джеймс твёрдо решил, что никому не позволит узнать об этом изъяне. Амелий выпустил изо рта член Джеймса и сплюнул на ладонь смесь слюны и естественной смазки. Эту жидкость он поднёс с промежности и, стоя на четвереньках, смазал анус снаружи и внутри, проникая двумя пальцами. Омега хотел встать спиной к Джи-Джи, но альфа взял его за руки, переплетая пальцы, и уложил на пол, вновь устраиваясь между его худых ног. В следующее мгновение Джеймс одним плавным движением вошёл в разгорячённое тело Амелия, чувствуя, как сжимаются вокруг члена тесные, жаркие стенки, слыша, как хлюпает внутри смазка. Альфа уткнулся в сгиб шеи папы и начал размеренно двигаться, не меняя темп и доверяя, в большей мере, своим инстинктам. Было горячо и прекрасно, безумно, просто небывало хорошо, но это длилось лишь несколько минут. Вскоре Джеймс сильнее прижался к Амелию, не отпуская его рук, и замер. Омега, думая о том, что, разумеется, не стоило ожидать от Джи-Джи большего в его первый раз, почувствовал, как внутри него набухает узел. Теперь они, стало быть, связаны ещё сильнее, но уже в прямом смысле. Джеймс, аккуратно обнимая Амелия за спину и придерживая его, перевернулся, укладывая омегу на себя. — Это больно? — обеспокоенно спросил парень, поглаживая волосы папы, перебирая пряди и накручивая их по очереди на палец. — Больше приятно. — улыбнулся Амелий, пальцем выводя на груди альфы узоры. — Ты же знаешь, что после вязки мой запах изменится и я буду в какой-то мере пахнуть тобой? — Знаю. — сонно ответил Джи-Джи, чувствуя, как веки тяжелеют и его начинает клонить в сон. — Может, стоило и метку тебе поставить? Чтобы отец знал и даже не думал приближаться к тебе. Амелий не ответил, не нашёл шутки и способа перевести тему, но в этом и не было смысла. Гордон-младший уже спал. Метка от Джеймса… Звучало соблазнительно, ведь так чувства альфы стали бы ещё сильнее. С другой стороны, настолько явные собственнические желания несколько мешали. Впрочем, чего Амелий ждал от Гордонов? Что отец, что сын — так похожи друг на друга. Пока папа с сыном наслаждались друг другом в их сокровенном месте, Мэттью Гордон не мог позволить себе отдыха даже в столь поздний час. Он сидел в своём рабочем кабинете и составлял новое расписание Джеймса, чтобы оно содержало упор на вступительные экзамены. Гордон-старший всегда считал это своей обязанностью и тщательно следил за успеваемостью сына, подбирая учителей и лично проводя собеседования с ними, составляя учебный план и расписание, ориентируясь на методические рекомендации различных педагогов. Он никогда не говорил Джеймсу, что любит его, но делал для его развития и благополучия всё, что мог, и даже больше.3.
Джеймс уже не был удивлён, когда на следующий день, после ужина, Амелий пригласил его в свою спальню. Нет, теперь Гордон-младший был твёрдо уверен, что имеет на это полное право, как и на самого омегу. В доме теперь пахло чем-то совершенно новым, смесью их запахов, из-за чего Мэттью не скрывал своей ярости и не разговаривал с сыном. Потому отец семейства и был искренне обескуражен, когда Амелий лёгким движением поймал его за рукав рубашки, выловив в длинном коридоре, и шепнул, что не хочет спать один и будет ждать его.4.
На всех горизонтальных поверхностях небольшой комнаты стояли свечи; все в стеклянных стаканчиках, разных цветов, размеров и запахов, они создавали какой-то особенный уют. В спальне пахло воском и теплом маленьких огоньков. В эту ночь Амелий специально надел как можно больше одежды: он хотел чувствовать, как нетерпеливо две пары сильных рук будут срывать с него эту невесомую ткань, сплошные кружева и ленты… Пошло. Безумно пошло, в нежно-розовом кружевном корсете омега выглядел, словно продажный мальчик, но Фурнье не беспокоило совершенно ничьё мнение относительно его внешнего вида, поэтому он никогда не отказался бы от того, что ему действительно нравится. Джеймс больше не ждал разрешения. Он неспешно вошёл в спальню папы и всего на мгновение замер, разглядывая его. Амелий невинно улыбался и был похож на ангела, потерявшегося на этой огромной кровати. Ответив улыбкой, Джи-Джи опустился рядом с ним, тут же вовлекая в поцелуй и забираясь пальцами под лёгкую ткань подвязки на ноге омеги. — Раздевать пока рано, солнышко, — ласково произнёс Амелий, усаживаясь на сына сверху, позволяя тут же бесстыдно гладить себя по ягодицам. — Когда же будет самое время? — усмехнулся Джеймс, отгибая верх корсета и лаская грудь папы языком. — Когда твой отец научится не опаздывать. — поворачивая голову к двери, ответил омега. В эту секунду в спальне находилось уже трое. Мэттью и Джеймс обменялись взглядами и оба негласно признали, что ожидали этого. Они знали Амелия так долго, неужели каждый из них до сих пор верил в его невинность? Они любили и хотели его, они готовы были, не сговариваясь, отдать всё и сделать что угодно, стоило Амелию только пожелать. Оба альфы считали себя недостойными этого белокурого воплощения красоты и нежности, идеализируя его, опасаясь очернить своей жадностью, и не замечая, что истинно жадным всё это время был их ангел — волк в овечьей шкуре. Желая присвоить омегу, они не заметили, как сами добровольно оказались на цепи. Но даже так они были готовы бесконечно прощать и любить. Омега протянул к мужу руки и погрузился в объятия своих мужчин. Ночь только начиналась.