Werewolf

Клетка, в которой они оказались, больше походила на огромную чёрную коробку — проржавевшие прутья легко смешивались с тёмными стенами и, если не облокачиваться, то действительно кажется, что, протяни сейчас руку, и ощутишь шершавую поверхность стены, покрытой обоями. Питер быстро потерял счёт времени — в этом помещении не было окон и мебели, даже очертания двери с чуть блестящей золотой ручкой в этой темноте прослеживались еле-еле. Ему бы пришлось разговаривать с самим собой, чтобы не сойти с ума, как он, будучи в плену, делал не раз, если бы не тихое нервное дыхание с другого конца клетки; Майкл дышал тяжело, со свистом, словно животное, загнанное в ловушку и запряженное в ошейник, и молчал, и в молчании этом было столько осуждения и страха, что ими пропитывался весь воздух рядом с ним. Питер знал, что виноват во всем сам, знал, что ему придётся расплачиваться за все, что случилось и ещё случится с Майклом, потому что именно он вырвал этого жизнерадостного рыжего мальчишку из зоны комфорта, словно безжалостно крылья бабочки обрезал, он виноват в том, что их поймали и теперь, терзаемых неизвестностью, снова держат в клетке. И воздух вокруг него скапливал в себе всю вину, и всю боль и страх, и всю ненависть, и Майкл спустя какое-то время заговорил тихим сорванным голосом: — Прекрати, Питер. Не вини только себя. Мы оба виноваты. — Как...? — вопрос застрял в горле, Питер вовремя прикусил язык и поморщился. — Прости меня, Майкл... — Все хорошо, я же сказал. Голос Майкла был холодным, монотонным, словно у робота, и это пугало больше всего. Питер весь сжался, чувствуя исходящие от него волны напряжения, и ноги к животу прижал, будто надеясь, что так станет хоть немного лучше. Через несколько дней в комнату вошел мрачный высокий мужчина, открыл клетку, грубо схватил Майкла за руку и куда-то увел. Питер хотел наброситься, даже кулаки сжать успел, но у стены заметил других людей — выглядели они неприветливо и хмуро, и в руках держали дубинки, которые легко могли бы сломать кость, приложи достаточную силу. Майкла вернули спустя час мучительного ожидания с мокрой головой, резко-пахнущей каким-то мылом, и глазами, ещё более пустыми, чем раньше. Питер сразу понял, к чему его готовят, и волосы у него на голове зашевелились. Он хотел что-то сказать, хоть как-то поддержать, но резко передумал — то ли от взгляда, по-страшному мертвому, то ли от движений вялых и заторможенных. Ему что-то вкололи, и осознание, что он, Питер, будет следующим, заставляло все внутри сжиматься в болезненном предвкушении. Но его не забрали ни в тот день, ни в следующий, и через неделю ничего не произошло. Приходили люди и трогали почему-то исключительно Майкла, которого ежедневно травили какой-то гадости, делающей его вялым и неспособным сопротивляться. Питера только держали, если он делал попытки приблизиться к нему в такие моменты, но и держали так, словно не желая причинять боль. Это было странно. Очень. Питера это напрягало, потому что понять, что это значит и что задумали эти люди, он не мог. И Майкл не говорил ничего про то, что находится за пределами этой комнаты — он вообще редко говорил, предпочитая молчать и даже глаза не открывать. Питер чувствовал себя отвратительно и гадко на протяжении целой недели, пока в помещение, где находилась их клетка, не вошёл этот странный человек — ростом он был чуть выше Питера, статный, серьёзный и сосредоточенный на чём-то своём. Сначала его внимание привлёк Майкл, он осматривал его, как товар на рынке, несколько минут, а потом все же отвернулся и посмотрел на Питера, на его уши, беспомощно прижатые к голове, и как-то облегченно улыбнулся. — Ты — Питер, не так ли? — спросил он обманчиво нежно. Дождавшись напряженного кивка, представился сам: — Меня зовут Квентин Бек. Можно просто Квентин. Питер на это только повторно кивнул и отвернулся тут же в сторону, услышал отдаленно, как этот человек — Квентин Бек — разговаривает с двумя-тремя охранниками: — На этот вечер он ваш, но завтра — я его забираю. — Конечно, мистер Бек, — голос явно подвыпивший и прокуренный. — Только не навредите ему, идиоты. Железная дверь хлопнула, и Питер снова обернулся, встречаясь взглядом с похотливыми глазами охранников. Один из них, открыв ржавую дверцу, резко схватил Майкла за руку, бросил его на середину клетки и начал расстегивать ремень на штанах. Майкл отреагировал на это совершенно апатично и безучастно, словно происходящее его совершенно не касалось, а у Питера волосы на голове зашевелились, и пот прошиб его тело от ужаса. — Стойте! Не трогайте его! — он сам не понял, как метнулся в сторону Майкла, только почувствовал болезненный удар куда-то в живот и услышал грубый голос над ухом: — Не дергайся, шлюха. Тебя не трогаем пока — лучше спасибо скажи. — П-пожалуйста! Не трогайте его... умоляю... давайте меня... — Слушай, Том, давай трахнем эту шлюшку — смотри, вон, как умоляет, — один из них мерзко засмеялся и уже начал стягивать штаны, когда его остановил другой — по блеску в его глазах было понятно, что ничего хорошего он не придумал. — Подожди, у меня есть идея, — он усмехнулся и проговорил совершенно спокойным голосом: — Питти, у тебя есть шанс трахнуть этого рыжика самому. — Ч-что..? — Питер, совершенно не ожидающий такого, даже рот раскрыл от изумления. — Ну или сам ему подставься. Как хочешь, как тебе нравится, малыш. Выбирай, а мы пока подождём, — охранники вышли из клетки, закрыли её с жутким лязгом и скрипом и, радостные, засмеялись над этой «гениальной» идеей. В воздухе на несколько долгих минут повисло напряжение. Майкл, несмотря на то, что был уже явно в сознании, по-прежнему вяло и апатично осматривал то охранников, то клетку, то Питера, и только Питер видел, что тот очень напуган и внутренне содрогается от осознания того, что их ждёт. — Это должен сделать ты, — наконец решился прошептать он, не выдерживая. Уши Майкла, прижатые к голове, от услышанного жалобно содрогнулись, задрожали, и сам он, подняв взгляд, посмотрел на Питера с неподдельным ужасом, животным страхом и непониманием. Люди, собравшиеся вокруг клетки, мгновенно замолчали — ни смешков, ни разговоров — и обратили все своё внимание на Оборотней. — Ч-что..? — Это я втянул тебя во все это, Майкл. Мне и нести за это наказание, — уже громче, сдерживая горячие слезы и эмоции, с уверенностью какой-то странной и отчаянной, выговорил Питер. — Д-давай... Майкл придвинулся чуть ближе, кадык на его худой бледной шее нервно забегал вверх-вниз, словно в панике. Он осторожно дотронулся до ледяного предплечья Питера и сжал его так же неуверенно, внутренне содрогнувшись. — Я... я не смогу... Питер. Не смогу причинить тебе вред... Давай лучше ты... От этих слов Питера больно замутило, он крепко сжал зубы и, метнув гневный взгляд в сторону собравшихся зрителей, молча опустился на четвереньки. Задыхаясь и чуть ли не рыча от отчаянья, проговорил: — Ты сделаешь это, Майкл. Это... это не обсуждается. Ты... ты из-за меня здесь, ясно? Мне и нести наказание за это. Так что, вперёд, сделай это, — и минутой позже, когда запал немного угас, добавил дорожащим, почти неслышным голосом: — Т-только а-аккуратней, п-пожалуйста... Майкл за его спиной как-то отдалённо, будто бы на дне глубокой воды, выдохнул. И его холодные дорожащие пальцы осторожно прошлись по грязной рубашке, опустились ниже и, чуть дрогнув, спустили с Питера штаны. — Я же... я же д-должен тебя п-подготовить, д-да..? — спросил он совсем сипло. — Это... это необязательно, Майкл, — чуть не подавившись воздухом, выговорил Питер задушено. — Делай так, как считаешь нужным. Он не видел, но почему-то был абсолютно уверен, что Майкл дёргано тряханул головой в слабой попытке кивнуть. Его руки снова вернулись к телу Питера, и тот покрылся мурашками от этих прикосновений, от касаний в тех местах, куда бы он никогда не хотел, чтобы к нему прикасались. Периодически к горлу подкатывала паника, ужас, мешающий нормально вздохнуть, тошнота и боль фантомная, будто бы заранее напоминающая о том, что будет дальше, но он давил это в себе, напрягал мышцы, под радостные улюлюканья старался как-то помочь Майклу закончить все это побыстрее и вроде как у него даже немного получалось. Он смутно помнил то, что происходило дальше. Мозг, измученный болью и страхом, будто бы специально отключился и записывал события урывками, яркими вспышками камер — он помнил сначала боль в кишечнике, чуть позже она сменилась на простую неприятную тяжесть, помнил пьяные выкрики и мерзкие стоны по ту сторону клетки, помнил руки у себя на бёдрах и тихий виноватый голос, который постоянно просил прощения. Помнил, что потом, когда все закончилось, и Майкл со слезами на глазах отшатнулся в сторону, его схватили и куда-то потащили. Окончательно пришёл в себя Питер только на кровати, застеленной белой простыней, в комнате, похожей на больничный отсек, и будто по команде, внутрь зашёл тот самый человек, ранее представившийся Квентином. Игра в «гляделки» продолжалась пару минут, пока Питер осторожно не сел на кровати, недоверчиво двигая ушами: — Я тебя не собираюсь насиловать, — просто сказал Квентин, будто угадывая мысли Оборотня. — Зачем же я здесь? — тихо, опасливо спросил Питер, почти до боли сжимая края больничной койки по обе стороны. Почему-то именно сейчас ему не было страшно — его мучала внутри нечеловеческая злость и ярость, гнев на людей, на тех, кто делал из них рабов, ставил на колени, жестоко пропускал мимо ушей все просьбы и мольбы. Этот гнев заставлял уши вставать торчком с шерстью, вставшей дыбом, и стискивать зубы до скрежета. — Конкретно здесь — для того, чтобы мои люди тебя осмотрели и сказали мне, есть ли у тебя проблемы со здоровьем. — У меня проблемы с сердцем, — тихо выговорил Питер, сглатывая вязкую слюну; его сердце, будто бы в какое-то дурацкое и ненужное доказательство, дрогнуло и забилось чаще. Квентин посмотрел на него совершенно спокойно, словно знал эту информацию с самого начала, только в глазах его на мгновение что-то отразилось. Но Питер, как Оборотень, ощутил эту мимолётную эмоцию, и даже легкая радость пробежала по венам от понимания, что факт его проблем с сердцем, кажется, разрушил какие-то планы. — Вот как, — Квентин чуть нахмурился и потёр подбородок. — Что ж, в таком случае тебе придётся стараться больше, чем я планировал. — Вы о чем..? — дрогнувшим голосом спросил Питер, внутренне уже готовясь к самому худшему, что может с ним произойти. — Если верить книгам по вашей физиологии, Оборотни с ушами хищников — с такими, как у тебя — очень редки, особенно теперь, но талантливы на кровожадность. Они настоящие убийцы. Если их обучить. — Но... но я не убийца, сэр. Я не могу убивать... — теперь уши Питера (которые тот за секунду успел возненавидеть всем сердцем) жалобно прижались к голове, и в горле у него пересохло. — Ну, это мы исправим, — Квентин ободряюще улыбнулся и подошёл к Оборотню чуть ближе, осторожно, даже ласково, провёл рукой по его спутанным волосам. — Знаешь поговорку: «Всё, что не убивает — делает нас сильнее»? Ницше, конечно, прав, но в нашем случае это сделает тебя не только сильнее, но и кровожадней, хладнокровней, опаснее. Ты станешь убийцей, лучшим любого человека. — З-зачем вам это? — совсем испуганно, с тихим позорным поскуливанием, прошептал Питер, мгновенно растеряв весь свой пыл и настрой. Голос... этот голос, которым Квентин обещал сделать его профессиональным убийцей, напоминал голос безумного ученого. И пугал своим безумством почти до потери сознания. — Кто откажется от личного наемника у себя под боком? — Квентин пожал плечами, словно это само собой разумеющееся, и, наклонившись к самому дрожащему уху, томно прошептал: — Ты не представляешь, сколько я тебя искал.