Пряничный домик

Северус ошибался, когда думал, что за окном кромешная ночь. Нет, конечно темно было неимоверно. Но зима она на то и зима. Было десять вечера, или около того — он вдруг услышал большие ссохшиеся часы из гостиной. Его бы кто так услышал. Снейп переждал истерику — он знал, что подобные взрывы эмоций длятся недолго — и осторожно поднялся на ноги. Нужно было срочно что-то делать. Сознание, до этого пребывавшее в каком-то лимбе, подключилось на полную. Все рецепторы вопили о том, что надолго останавливаться нельзя. Еще полчаса назад он, осознавший все, что только что произошло, поклялся себе замерзнуть насмерть прямо на этом самом месте. Чтобы отец, протрезвев хоть немного, запнулся о его окоченелый труп и разбил себе голову о заледеневшие ступеньки. Идеальное преступление. Слизеринец медленно спустился с крыльца. Пальцы немели на морозе, но ему приходилось держаться за заснеженные перила, чтобы не упасть. Чуть заметная, петляющая дорожка следов тянулась от подошв поношенных ботинок. Снег казался голубоватым — под холодным светом редких уличных фонарей. Квадраты зажженных окон то загорались, то гасли. Они были теплые, отбрасывали на все вокруг оранжеватые блики и пахли рождественскими угощениями. Снег крупными хлопьями опадал на землю, на деревья, крыши домов и замерзшего слизеринца. В детстве Северус хотел жить в сказке. Но, черт возьми, не в этой. Хотя, если подумать, и эта сказка не про него — ни ангела-бабушки, ни пригрезившегося теплого камина, ни огромного праздничного стола, а вместо спичек нечто иное. Запоздало подумалось про волшебную палочку, оставленную в доме. Хотя, какой прок, если колдовать ему запрещено? Исключение из Хогвартса… Какая теперь разница — прервал сам себя Снейп и слабо усмехнулся. Можно было попробовать пробраться в дом окольными путями и взять палочку, но в таком состоянии было трудно даже идти, не то, что забираться через окно. И, тем не менее, он шел. Знать бы, где мама… Северус получше укутался в свитер. Нужно было срочно решать, что делать. Но идти было не к кому. То есть — почти не к кому. До дома Эвансов Снейп дошел довольно быстро. Подошва потихоньку начала промокать, и он старался как можно быстрее отрывать промерзающие ноги от земли. Танцуй, Пьеро. Дом его лучшей не-подруги встретил Северуса темнотой в оконных проемах. И все-таки сейчас больше десяти часов — подумал Снейп, никак не решаясь разбудить семью Эвансов. Он совершенно не знал, что сказать при встрече с ними. Он не привык просить о помощи. Сознание презрительно скривилось и подкинуло ему порцию воспоминаний — как он сегодня несколько раз к ряду молил о помощи отца, еще в доме, и потом — уже на улице. Северус решил, что ему совсем ни к чему подобные мысли сейчас и, чтобы отвлечься на что-то другое, все же нажал на кнопку звонка. Снейп очень боялся, что дверь откроет Лили. Но его опасения не оправдались от слова совсем. Дом Эвансов, щедро припорошенный снегом, оставался тихим и темным. Северус позвонил во второй раз и прислушался. Приятная мелодия, а потом — ничего. Он позвонил еще раз, и еще — ни единого звука за дверью. Снейп разочарованно спустился с крыльца и побрел, куда глаза глядят. Это все же приносило и некое облегчение. По крайней мере — невесело подумал слизеринец — не пришлось мучить Лили своим присутствием. Теперь точно не к кому идти Фонари стали ярче, а свет — теплее. Теперь в каждом доме находилось по дюжине горящих окон. Закончился неблагополучный район с его развалившимися заборами и опасно шатающимися пьяницами. И никому не было дела до него, замерзшего и избитого. Вскоре Снейп вышел к катку — как только умудрился? Он доковылял до ближайшей скамейки, кое-как стряхнул с нее снег и опустился на холодное дерево. Где-то не здесь маячили тревожные мысли о том, что, вообще-то сидеть на одном месте в такой мороз нельзя. Северус успешно отогнал их. Еще одну минуточку… вот отдохну, и… Это был большой, общерайонный каток с красивыми узорами на ограде. За ней — смеющиеся парочки пытались догнать друг друга, кто-то постоянно падал, кто-то проделывал немыслимые трюки. Некоторые особенно уставшие садились на ограду и весело говорили о чем-то, болтая ногами в белоснежных коньках. Еще один стеклянный шар — веселые парочки на катке. Потряси в руках — и вьюга захлестнет их, но они продолжат смеяться фарфоровыми ртами. (Над ним и вопреки ему.) Северус подумал о том, что хочет спать. Развалиться прямо на этой скамейке, как какой-нибудь пьяница, и уснуть, потому что снег на краю выглядит таким мягким и заманчиво сверкает. Мысль была безумной и до ужаса глупой. В другой ситуации он бы обругал себя последними словами за подобное. В другой ситуации. — Эй, ты… — Снейп кое-как разлепил заснеженные ресницы — кто-то обжигающе-теплый коснулся его плеча. Перед ним маячило напуганное лицо. Лицо все плыло, Северус не совсем понимал, где находится и почему ему так адски холодно. Калейдоскоп перед глазами замер, и слизеринец с нарастающим отвращением узнал Сириуса Блэка. Тот склонился ближе и теперь смотрел с совершенно нечитаемым выражением. Они одновременно узнали друг друга, и единогласно промолчали. Северус — от того, что попросту не смог расклеить замерзшие губы. Блэк — а черт его знает, почему. — Сири? Ты где там, все в порядке? — послышался далекий голос еще одного мародера. Поттер. Внезапно слизеринец вспомнил все — а именно, что сейчас он медленно умирает на скамейке у катка. Снейп решил, что его шанс на спасение сейчас даст деру — настолько ошарашенно выглядел Блэк. Слизеринец протянул дрожащую руку и уцепился за руку Сириуса настолько крепко, насколько мог. Глаза Блэка испуганно расширились. Смотрит, как на прокаженного. То, что произошло дальше, подействовало, как отцовский удар ниже пояса. Грязно, больно и совершенно неожиданно. Это было настоящее предательство и, хотя Снейп ожидал видеть Блэка своим спасителем в последнюю очередь, он был неприятно удивлен. Ну и где ваш благородный Гриффиндор? — Все в порядке, Джей! — Блэк судорожно, как если бы тот был ядовит, отцепил руку Снейпа от своей. В голосе явно проступили истеричные нотки. — Забыл рюкзак на скамейке! Уже иду! Северус различил звук быстро удаляющихся шагов. И больше уже ничего не чувствовал.