Пряничный домик

Во дворе Городской больницы развели настоящую зимнюю сказку. В окнах первого, нежилого этажа переливались гирлянды. Местные деревья, независимо от их принадлежности к хвойным, украсили разноцветными игрушками. Они отражали все вокруг — выбеленные корпуса, заснеженные скамейки и синее-синее небо. В одной из таких игрушек — где-то в районе живота толстого стеклянного Санта Клауса, горела зажженная сигарета. Правее, если миновать три небольших звездочки и совсем крохотную фигурку домика, в ярком оранжевом шаре отражалось хмурое лицо Сириуса Блэка. Бледная кожа, практически мертвенно бледная. Тонкое запястье — тянется к нему паучья лапка, перехватывает, сжимает внезапно сильно. И правильно говорят — мертвым руки разжать невозможно. Блэк ругается сквозь зубы, смотрит на слабо горящий кончик сигареты. Дым тонкой струйкой взмывается в небо, а Сириус никак не может вернуться. Он уже исходил весь двор вдоль и поперек. «Помоги» — во взгляде заклятого врага. Странное чувство собственной власти. Опьяняющее чувство. Снег запорошил темные волосы — вечно грязные темные волосы, которые теперь кажутся почти что седыми. Нет, это не может быть Нюниус, просто потому, что тот сейчас сидит дома, как всегда сидит дома, жалуется мамочке с папочкой на него, на Сириуса, и мамочка с папочкой вытирают ему сопли. Это не Нюниус, потому что… Сириус швыряет бычок, давит его ногой, размазывая темный пепел по подметенному двору больницы. …потому, что картинка замерзшего, калечного тела, всеми забытого здесь, никак не похожа на новогоднюю открытку. Счастливого Рождества, Нюнчик — мрачно думает Блэк, и ему почти что стыдно. Почти. Где же твои мамочка с папочкой? Блэк не хочет верить, потому что такой Нюниус не вписывается в то, каким представляют его мародеры. Они же лучше знают. Остается только ждать, когда змееныш очнется и расскажет все Ремусу. А может, уже рассказал? Сириус неожиданно для себя думает, что для него это не очень-то и важно. Пусть смотрят осуждающе. Пусть делают с ним, что угодно. Блэк видел почти-смерть. И все еще испытывал тот страх. Бежать — одна единственная мысль — бежать без оглядки. Забиться в нору и сидеть там, пока не забудешь почти что седые волосы, тонкое, чудовищно бледное запястье, выглядывающее из-под растянутого свитера, и глаза, темные глаза, пронзающие ледяными искрами. Сириус Блэк никогда не считал себя трусом. Более того — он слыл героем среди «своих», был этаким безбашенным псом, готовым на все. Школьные проделки? Пожалуйста. Подраться на спор? С удовольствием. Да хоть в рукопашную с самим Сатаной. Однако в ситуации, когда махать мечом смысла не было, сэр Ланселот в сердце Блэка внезапно обратился Мордредом и предал Короля. Полупрозрачная рука держит крепко — обжигающе-холодные кандалы смыкаются вокруг запясться рыцаря-труса. А он все смотрит и не может понять — с ним ли это происходит? Поэтому, когда слышится знакомый голос Поттера, он отвечает, что все в порядке. Кандалы слабеют и размыкаются сами. В отражении окон первого этажа Блэк, наконец, видит себя во всей красе. Темные круги под глазами, как след бессонной ночи, растрепанные волосы торчат из-под шапки. Руки трясутся — Блэк предпочитает думать, что замерз. Хотя это неправда — еще одна ложь, в которую он хочет верить. Это как с родителями Нюниуса. Сириус Блэк приписал себе роль Героя, а Снейпу — Избалованного нытика. И он терпеть не мог, когда сценарий оказывался неверным. Сирены скорой помощи. «Я пойду посмотрю, что там» — кричит Люпин уже на полпути. Блэк честно хочет придумать себе кучу отговорок. И у него впервые так пусто в голове. Тело погружают на носилки. Он умер? Я его убил? Блэку никогда не приходилось убивать. Поэтому он, словно зачарованная Дудочником крыса, плетется вслед за Люпином. Ловко достать очередную сигарету из пачки, чиркнуть спичкой по боку коробка. Не вспоминать и думать о чем-то другом. Блэк наконец понял, что все его «геройства» так жалки, так ничтожны в сравнении с настоящим Мужеством. Давай на автобусе, — говорит Люпин, — До больницы. Ремус какой-то полнолуночный, весь растрепанный и по-звериному нервный. Сириус слушается неукоснительно — он словно плывет где-то не здесь. Плывет по течению. Река, несущая его, кончается водопадом или лестницей в Небо? Сириус хочет узнать, и поэтому едет за скорой вместе с Люпином. После морозного двора холл больницы кажется душным. Улыбчивая медсестра заботливо предлагает кофе, и Сириус не в силах ей отказать. Ему нужно не спать еще одну ночь, чтобы не видеть сны о том, что могло бы быть. Палату они находят быстро. Там уже говорят об ампутации обеих ног, и Сириус внезапно, впервые за шесть лет Хогвартса, переносит страдания Нюниуса на себя. Блэка накрывает леденящая волна ужаса, но задача, стоящая перед ним и Ремусом, требует особой концентрации. И он справляется с приступом — на этот раз. Кое-где одежду приходится буквально срезать с тела. Он видит, как слизеринца раздевают, и ужасно хочет зажмуриться. Кофе слегка горчит. Не то чтобы Сириус был особо привередлив в этом вопросе. Но в родовом доме Блэков кофе всегда варился идеально — он вспоминает об этом с какой-то странной теплотой, но сил удивляться собственным эмоциям уже нет. Еще одна ситуация, в которой Нюниуса Снейпа нет и быть не может. Бледное тело на кушетке — синяки, гематомы, порезы. Шрамы от ожогов разной тяжести. Кто-то избил его на улице? Шальная мысль, от которой тут же скручивает внутренности — «кто, кто посмел, кроме меня?» Мысль приносит обжигающий стыд, и вместе с этим — странную ревность. Сириус предпочитает думать, что у него эмоциональный шок, и все в голове превращается в кашу. Блэк ненавидит лгать себе. Но случай явно исключительный. Смятый стаканчик летит в урну. Сириус направляется к лестнице — медленно, длинным путем. Он не знает, что скажет, и скажет ли вообще хоть что-то. А потом он замечает синяки между ног слизеринца и тонкие подтеки крови там, где их быть не должно. Блэк не знает, видел ли это Люпин, но отчего-то не хочет, чтобы тот видел. Три-четыре-пять-шесть — Блэк считает ступеньки под ногами, как до этого считал выкуренные сигареты. Всю ночь они с Ремусом бьются за жизнь Северуса Снейпа. И никому из них в голову не приходит обратиться в Мунго. Блэк думает, что это — только для них, только между ними. Он не знает, о чем думает Люпин. Но тот тоже не спешит вызывать колдомедиков. Тридцать семь-тридцать восемь-тридцать девять. Мимо шустро пробегает санитарочка, чуть задевая Блэка плечом. Поспешно извиняется. Сириус не отвечает — он все еще где-то не-здесь, и река несет его к водопаду. Или к лестнице в Небо. До того, как медсестры принимаются одевать Снейпа в больничное, Блэк успевает подумать, что сойдет с ума. Вот оно — тело, до этого вечно наглухо задрапированное в черное, теперь лежит перед ним на холодной кушетке, распластанное и открытое. Сириус хорошо знает это тело. Иногда, когда шалости не удавались, Джеймс просто вымещал злобу на слизеринце. Сириус, к своему стыду, нередко присоединялся. Он знал, где Нюниусу больнее всего, и сейчас с тупым удивлением смотрел на чудовищные синяки, не в силах понять — кто еще также хорошо мог знать Снейпа. И еще Блэк думает — до чего же уместно смотрятся ссадины на бледной коже. После этой мысли он выбегает в туалет, где его долго выворачивает наизнанку. Блэк добирается до нужного этажа. Пятьдесят шестая ступенька уходит из-под ног. Дверь, соединяющая лестничный пролет и сам этаж, открывается беззвучно. Это не укладывается в голове, но два напуганных до одури подростка справляются со своей задачей. Последнее сканирование — организм стабилен, в стадии глубокого сна. Ни у кого из них нет сил вымолвить и слова, поэтому они только вымученно улыбаются друг другу. У палаты он видит Люпина — тот спит, растянувшись на кушетке для ожидающих. Сириус не хочет будить друга. Третий-лишний ему сейчас не к чему. Заветная дверь оказывается приоткрыта, и Блэк, набравшись воздуха, как перед прыжком, берется за металлическую ручку и прислушивается. Наконец, медсестры покидают палату. Спящий Снейп и умирающий Снейп выглядят почти что разными людьми. Блэк стоит над его кроватью — слизеринца уже перенесли из реанимации — и не может понять, что делать дальше. Бросить его здесь, в клинике? Это звучит бесчестно, звучит так, как бы он поступил на самом деле, так, как он действительно хочет поступить, и от этого на сердце словно бы возникают железные гири. Нет. Он останется. Останется и… и что? Поговорит? Это ведь то, что делают взрослые люди — просят прощения? Блэк чувствует приближение перемен — в себе и своей жизни — и это его пугает. Водопад или Небеса? В палате тихо, или так только кажется Блэку, ожидавшему услышать хотя бы шорох перелистываемых страниц. Он оставил Снейпу свою книгу, которую отчего-то весь день таскал с собой — уж не для этой ли минуты? Книга называлась «Дон Кихот» и Блэк ее еще не дочитал. Но в палате ни единого звука. И он заглядывает внутрь. Сириус впервые видит, как Нюнчик плачет так — тихо-тихо, по-детски зажимая рот. У Блэка внутри все переворачивается. Смеется сэр Мордред, тычет кольчужным пальцем в несчастного Врага. Блэк впервые не смеется вместе с ним, потому что ему — подумать только! — до тошноты жалко Северуса. Он выбегает во двор, и все повторяется — холодная рука на запястье, распахнутые в ужасе глаза и где-то фоном — веселые парочки на катке. Восьмая сигарета за утро — чиркнуть спичкой и затянуться. Руки дрожат. Все по кругу. Снова и снова — сколько не затыкай уши, сэр Мордред смеется в его сердце, в кишках, в голове, всюду. Сириус зажмуривается и — прижимает пылающий огонек сигареты к тыльной стороне ладони.