Антиниколь

Кейске уже чувствовал это раньше. Эта дыра вместо сердца: пропасть горечи и обманутого доверия. Ненавижу… Если бы Акира просто сорвался, было бы проще. Наговорил сгоряча нелепых, оскорбительных слов, которые сами срываются с языка в ссоре и поражают обоих. Нет, это было лишь озвучивание регулярных, обыденных мыслей, уже давно роившихся в голове. Хотя не роившихся, а наоборот, упорядоченных, разложивших все происходящее по полочкам. Разве Кейске не замечал эти перемены в друге? Разве не пытался им помешать? Он только думал, что если оставлять все по-прежнему, подчеркнуто по-прежнему, только тогда можно не ухудшить положение. А разве можно было бы по-другому? Кейске спрашивал себя и не знал, что ответить. Он не привык анализировать, как Акира, он слишком хорошо все чувствовал сердцем. Возможно, излишне чутким, а потому боязливым. Лишь бы не спугнуть Акиру, лишь бы не ранить его, лишь бы не дать в себе усомниться. Потому что если оттолкнешь его от себя - что с ним станет? И что предлагать несчастному, замученному другу, если не внимательную заботу, терпение без намека на упрек? «Я идиот, Аки» - болезненная, кривая улыбка сквозь слезы, растянувшая две длинные морщины по бокам разбитых губ. При падении голова ударилась об угол кровати, и теперь ранку возле затылка саднило. Кейске инстинктивно хотел было коснуться рукой этой царапины, но мысль, что все это бесполезно, оставила его недвижимым. Зачем, разве это принесет перемену? В его жизни не меняется ничего, ведь он сам не способен меняться. Меняться, как все остальные. Например, как Акира. Или и он был таким всегда? - Ты должен был спастись, как и Юки! Ты же мог убежать... - А ты убежал бы? Кейске помнил, как вдруг поразили его уже приоткрывшиеся… и застывшие без ответа, но от того не менее красноречивые губы. Тогда он не успел ничего осознать - от судороги, прошившей раны пронзительной болью, потемнело в глазах, но прежде чем упасть в эту тьму, он последним, неимоверным усилием заставил себя уцепиться за расплывающийся кусочек сознания - для того только, чтобы прошептать Акире что-то ободряющее, нежное, глупое. И лишь потом, много позже, он неожиданно вспомнил, что не дождался ответа, который хотел получить. Слабак… Почему я должен из-за тебя умирать… Раз уж Кейске тогда взялся жертвовать жизнью ради Акиры, может, стоило довести начатое до конца? Не то что бы он уж очень осознавал желание жить, пока сгорал в лихорадке. Но когда мысли вернулись к нему вместе с вкрадчивым и пугающим голосом Сейширо, слепая вера в то, что Акира цел и невредим, что они встретятся, и его спасенная жизнь приобретет смысл - помогала держаться. Мне плевать на тебя, слышишь!? Я хочу выбраться! Потому что он слишком многого хочет, непростительно многого. Нельзя требовать от людей любви, преданности, доверия. Они предлагают их сами, иного здесь не дано, и если ты не родился тем, кому дарят эти богатства, остается только смириться. Не пытайся выстрадать чужую любовь своей болью. Замкнутый круг, нанизывание сердца на новые иглы разочарований. «Все правильно, Аки. Я не стою того, чтобы со мной оставаться. Ты дал это понять еще задолго до того, как мы попали сюда». Слезы, которые никому не нужны. «Господи, я же знал…». Разваливающийся дряхлый сарай, полосы света. Три злобных скучающих выродка. Молитва, чтобы нашелся хоть кто-то… Глаз, кусок носа в золотистой дыре. Пунцовый стыд и безумная надежда… Отпрянувшее лицо. Равнодушное. И вспомнив это, Кейске окончательно понял, что надежды нет. Даже если в этом мире, мире Антиниколя, они с Акирой могли бы быть вместе, в том, другом, он пройдет мимо и не заметит его - или же не захочет заметить. Акира свирепо напрягал скулы, одна рука у него нестерпимо дергалась, прямо как проклятая мышца возле губы. «Нет, а чего он хотел?» - сдвинул брови, заходясь от ненависти, и рука начала трястись еще сильнее. - Что случилось в камере? - задал вопрос Такуми. То ли лукавый, то ли напуганный, то ли заинтересованный, то ли смеющийся. Омерзительный, гнусный гад. В очках блики. - Не твое дело. - Твой психологический портрет и его изменения как раз мое дело, как врача. Ты становишься настоящим Николем. Он тоже все это проходил. Как тебе, кстати, эта вспышка силы? Акира скривил губы, раздраженно отвернувшись. - Правда, сразу сказались последствия… И все-таки, тебе понравилось причинять боль? - Причинять ее тебе мне точно понравится. - Ну, попробуй, - усмехнулся гаденыш. Акира не мог сдвинуться с места. Здесь, под землей, эта койка обращалась в железный стул, к которому его прицепляли со всех сторон. - Ты молодец, мальчик. Сейширо будет доволен тобой. Время застыло в удушающем мраке. Что ж, он действовал усмиряюще. От любых мыслей, пережеванных тысячу и один раз, Акиру тошнило, и он предпочитал не думать - и приучил себя впадать в тяжелый, мутный сон, после которого голова наливалась свинцом. Совесть помучила его пару раз, да и перестала. Кейске очевидно получил по заслугам, ну и в конце концов, это была всего лишь драка. Хотя конечно этот слюнтяй уже распустил сопли, как баба, и ноет где-нибудь там под присмотром Мотоми. Черная вечность, пропитанная его отравленным потом и гнилой кровью, чудовищная, проглотившая его целиком. Иногда он говорил сам с собой в ее синеватом чреве… Теперь мечтой было сойти с ума и не понимать, что происходит. Он понятия не имел, сколько прошло времени, когда за ним пришли охранники и, сцепив его запястья наручниками, выволокли на свет. По глазам резануло так, что он не мог оправиться от красного огня под веками почти всю дорогу до второго этажа. Когда зрение и голова пришли в норму, он обнаружил, что стоит в кабинете Сейширо, прямо перед его рабочим столом. Смешанное секундное изумление, и потом снова усталая, как тяжелый туман, апатия. Сейширо молчал, пристало глядя на него поверх сложенных замков пальцев, и не спешил заводить разговор. - Выкладывай, сукин ты сын… - хрипло выдохнул Акира. Стоять было тяжело. Слабость в конечностях была такая, что его покачивало, а руки, запертые в железе, не могли помочь сохранять равновесие. Сейширо прокашлялся. И начал издалека. - Ты знаешь, какой сегодня день? Сегодня пятница. Акира уныло взглянул на него, как на идиота, и промолчал. Сейширо продолжил. - Это значит, что через три дня этот лагерь будет пуст. Ну, почти пуст… Три дня. Как думаешь, этого времени хватит, чтобы тебя подлатать? Акира продолжал с унынием смотреть на него, как на умопомешанного, даже не собираясь вникать в смысл его слов. Сейширо встал из-за стола и прошелся к окну. - Я всегда возвращаю долги, 141-ый. Но тебе этот долг я бы не стал отдавать просто так. Уж слишком я тебя ненавижу. - Завязывайте тянуть кота за яйца, подполковник… - осклабился Акира. Знакомая дрожь злости вливала в него новые силы, сознание становилось острее. Сейширо отвернулся от окна, не спеша обошел стол и присел на него, скрестив руки, спокойно глядя на стоящего напротив парня. - В тот день ты не выпустил пулю. Акиру передернуло, и муть совсем ушла из головы. Теперь он видел своего мучителя отчетливо, подчеркнуто резко. Медленно, с нарочитым отвращением Акира выплюнул два слова: - Да. Припоминаю. - Поэтому я даю тебе шанс освободиться. Да, да, ты не ослышался, ты будешь освобожден и отправлен в семью с чистой памятью, не отягощающей тебя воспоминаниями… Но ведь мне же нужен Антиниколь, подумаешь ты. Так и есть. Вообще у тебя и твоего напарника идентичные реакции на разные катализаторы, и если постараться, из него могла бы выйти удовлетворительная альтернатива. Поэтому я возвращаю тебе билет на жизнь, хотя и с мелким шрифтом на обратной стороне… Решай. Ты или Кейске. Акира застыл, недоуменно уставившись на Сейширо. Потом его черты скривили подозрение и ненависть, он уже собирался что-то сказать, но мужчина его опередил: - Я не лгу, 141-ый. Меня воротит от одного твоего вида, от этого твоего тухлого запаха, но я возвращаю долги и исполняю обещания. И я клянусь, что выполню принятое тобой решение. Поэтому выбирай, кто освободится. Озлобленность на лице Акиры сменилась растерянностью. Дыхание беспомощно сорвалось, между бровей пролегла складка неуверенности. Он видел, что Сейширо действительно говорит правду. И что этот ублюдок ждет ответа. Назвать Кейске - самоотверженно, по-идиотски согласиться с несправедливостью мира. Или можно вырваться из этого страшного круга, обрести будущее, причем будущее в семье, в городе, в безмятежной свободе от кровавого прошлого. Почему он должен страдать? Почему у него не должно быть шанса на счастье? Почему он не может воспользоваться им? Конец боли, выворачивающей наизнанку, и лихорадке, в которой беседуешь сам с собой. Но обрекать на них другого… Обрекать друга… Нельзя. Акира сглотнул, облизнул губы. Собрался с силами, чтобы произнести не свое имя… Не смог. Губы задрожали, застыв полуоткрытыми, и с мучительным напряжением сомкнулись, как заржавелый старый механизм. - Ну ты и тварь, - процедил сквозь зубы Сейширо, глядя на него сверху вниз. Парень дернулся, прерывисто дыша, молча бросил на него отчаянный взгляд загнанного в угол зверя. - Ничтожество. Он стоял на этом самом месте и сразу назвал тебя!! Акира потерянно отшатнулся, Сейширо же в бешенстве схватил его за ворот футболки и встряхнул тощее тело. - За что он к тебе так привязался? За что!? Даже после всего, что ты натворил! Прядь черных как смоль волос выбилась на взмокший белый лоб. Он собирался выкрикнуть что-то еще… и вдруг ослабил хватку. Разжал пальцы, стараясь возвратить себе невозмутимый вид. Отрывисто оправил черную форму. - Он спас тебя, подонок, - продолжил Сейширо. - Спас еще до того, как я вызвал тебя сюда - когда крикнул «Не надо!»... Револьвер уже не был заряжен. Акира отказывался понимать. - Там не хватало патронов. Я вспомнил это уже потом, после того, как испугался смерти… Спусти ты курок, я и глазом бы не моргнул, стер бы тебя с лица земли, раздавил, как блоху. Да даже если бы тебе удалось меня убить другим способом… Ты вообще представляешь, что бы стало с тобой после этого? Ладно другие, их убили бы или вышвырнули на улицу. Но ты, ты, Антиниколь, достался бы Гуидо, ему ты нужен едва ли не больше, чем мне. Но Кейске спас тебя. Ты решил сохранить мне жизнь… Он решил. И я возвратил долг. Я предоставил ему решать, кто из вас останется здесь гнить Антиниколем… Он сразу заявил, что остается здесь за тебя: сказал, что ты куда больше заслуживаешь свободы. И я поклялся, что ты, ублюдок, ее обретешь. Знаешь, как странно было говорить ему такое, глядя на его разбитое, в кровоподтеках лицо? Он не знал, разумеется, что его судьба уже решена, и он покинет лагерь, как все остальные. Его бы я выпустил, в отличие от тебя, в любом случае. Мне только было интересно узнать… После всего… Чье имя назовет каждый из вас. И вот, что ты сказал в итоге. - Я ничего не сказал! - вдруг отчаянно воскликнул Акира, пытаясь защититься. - Вот именно! - с яростью оборвал его Сейширо. - Ты не только подонок, ты еще и трус. С минуту они еще тяжело смотрели друг на друга, шумно дыша. - Проваливай… - наконец, с отвращением отмахнулся мужчина. Акира в бессилии опустил глаза и уже стал уходить… Как вдруг развернулся с последним презрительным ядом: - Ты убеждал его тогда, что вы похожи. Ты убеждал себя, что он - это молодой ты. Но ты и мизинца его не стоишь, - он подошел вплотную к Сейширо. - На самом деле, ты - это я. Пальцы мужчины до боли стиснули щеки парня, задирая его лицо вверх. - Не испытывай мое терпение. Еще одна выходка, и я освобожу твой труп. С этими словами он отшвырнул подопытного и прошел за стол. А Акира, подавленный, с трудом переводящий дыхание, медленно поплелся на выход. Он не нашел его на обеде. Обычное место по правую руку обожгло сердце своей пустотой, и не притронувшись к еде, он уже бежал в камеру. Но и там его не было. Потом всех отвели на осмотр, и пока одно за другим мелькали лица в коридоре, его сердце готово было разорваться в безумной погоне за мыслью, что еще не все потеряно. Призма обиды и злобы, сквозь которую он смотрел на случившееся все это время, теперь, с высоты произошедшего, оказалась лишь жалким, ничтожным стеклышком, пусть и ослепившим его, но теперь в несколько мгновений разбитым. Кейске, мой милый, милый Кейске… Он избил его. Это была не драка, нет - тогда наносят удары оба противника. А он без раздумий избивал лежачего. Он знал в глубине души, что Кейске его не ударит, хотя он мог - да, Господи, он мог - в его руках была сила, но он использовал ее не для того, чтобы сбить с ног, а для того, чтоб поддержать. Где же он? Неужели последствия были такими серьезными, что он излечивался от них в карантине? Повернуть время вспять. Ради всего святого, повернуть время вспять! А что он ему наговорил… Признание Кейске, что он его ни за что не оставит, и пощечина в ответ: «А, мне от этого должно быть легче?». Как можно было быть настолько ослепленным! Когда он вернулся в камеру после осмотра, Кейске сидел на кровати. Акира заметил его в полумраке задолго до того, как решетка открылась, и ноги у него подкосились. Кейске не смотрел на него. Акира вошел, едва сдерживаясь от того, чтобы к нему подбежать. Было темно, но не настолько, чтобы не различить фиолетовый синяк у опухшего глаза и корку болячки на рассеченной губе. Акире показалось, что это вовсе не Кейске - слишком равнодушные, мертвые черты. Бездушная правильность линий фигуры - каменный профиль, застывший изгиб кадыка, безучастные пальцы на острых коленях. С чего же начать? - Ну… привет… - едва слышно выдохнул Акира, замирая внутри. Друг поднял на него обреченный взгляд... Нет, это Кейске, но тем оно хуже, понял Акира, и сердце у него оборвалось. - Привет, - глухо, со слабой улыбкой ответил Кейске. Ему нужно было упасть перед ним на колени, но он почему-то бодро, расслабленно сел рядом. Он что, принял улыбку за луч восходящего солнца? Это был только отблеск заката. - Давно мы не виделись. Как ты, готов к освобождению? Он не знал, что говорит. Он должен был вымаливать у него прощения, должен был в раскаянии ноги ему целовать, а он… Кейске затравленно на него покосился, не отвечая. Акира до крови закусил губу и опустил голову. - Прости меня. Прости, я не понимаю, что на меня нашло, Кейске. Ты же знаешь, я не хотел… Ты же знаешь, как я тебя люблю… - Сейширо мне все рассказал. Акира осекся, уставившись в пустоту. - Это… это у него ты был сегодня. Сразу после меня? - Да. Кейске был рядом, но Акира не знал, как до него дотянуться. Они молчали, не глядя на друга, и с каждой секундой Акире все больше казалось, что он позволяет Кейске уйти. - Послушай… - он бросился перед ним на колени и схватил его за руки. - Дай мне еще один шанс. Клянусь, я никогда больше… Господи, Кейске, ты должен простить меня! У нас осталось всего лишь два дня! Два дня, Кейске!! «И память сотрут!» Он безрассудно, до боли сжимал нежные руки, терзая друга умоляющим взглядом. Кейске неотрывно смотрел на него, и Акира видел в его глазах отражение своей боли. Слабенькая усмешка: - У нас была неделя, Акира. - Боже мой… Ну неужели ты не понимаешь! - парень осточертело тряхнул безвольные кисти. - Будь у меня время, будь у нас хоть чуточку больше, чем эти два дня, все бы точно наладилось. Ты бы простил меня. Мы оба знаем! - А ты думаешь, что я не простил? - грустно улыбнулся Кейске. Акира потерял дар речи. - Тогда… тогда как… - Ты не виноват, Акира. Тебя замучили, ты не мог выносить это больше, было просто необходимо выплеснуть злобу. И сделать выбор между той жизнью и этой ужасно сложно, просто невыносимо, я понимаю. - Не понимаешь! - вскрикнул Акира и рывком встал в полный рост. - Ни черта ты не понимаешь! Ты не чувствовал это! Ты не можешь меня осуждать! - Я никогда не осуждал тебя… - Нет, ты судишь! - Акира вдруг увидел в глазах Кейске глубокое сострадание и замолчал. Грудь поднималась и опускалась от порывистого дыхания. Он прикрыл нервно дергающийся рот рукой и отступил назад. «Вспыльчивый, агрессивный, отупелый скот… Я же только все порчу!». Кейске вздохнул, поднимаясь с кровати. Чуть прихрамывая, подошел к нему. - Успокойся, Акира, - тихо произнес он и устало, будто выполняя долг, положил руку ему на плечо. - Ты ни в чем не виноват, правда. К тому же, все позади. - Я не верю, что ты не злишься на меня за все это… - На тебя? Злиться? - Кейске улыбнулся как-то надломленно, и все-таки чуть светлее, чем прежде. - Но ты разочаровался во мне. Все-таки разочаровался, верно? - Акира не знал, зачем настойчиво задавал вопросы, когда он так боялся ответов. Кейске, будто уязвленный, отвел глаза и ничего не ответил. Он в меня больше не верит, понял Акира, и ему стало невыносимо больно в груди. Его отправили в камеру Николя. Когда он захотел сопротивляться, ему было объявлено, что это приказ и продлится он до самого конца их пребывания в лагере. Как же он проклинал это свое решение уйти прочь из камеры в тот злосчастный день! Сейчас он мог бы быть с Кейске… Господи, да чего бы только не могло быть. Если бы он был чуть-чуть умнее… Или если бы он его больше любил? Но как можно любить его еще больше? По ночам он видел сны, в которых у них с Кейске все было хорошо. Оба они улыбались друг другу и засыпали вдвоем… А потом он просыпался и видел, что держит в руках холодный труп. Господи, как же он плакал…