***
Глеб Бейбарсов стоял над крутым обрывом. Перед ним разливала свои бирюзовые воды Катунь. Вдалеке виднелись белые шапки гор. Но окружающая красота мало впечатляла бывшего некромага — он насмотрелся на эти пейзажи много лет назад. Его голову занимали совсем иные думы. Он не справился. Не сумел. И снова вынужден возвращаться в Тибидохс с пустыми руками. Душу Глеба разъедали стыд и горечь — за то, что он не выполнил задание Сарданапала, за то, что подвёл его. Но больше всего за то, что он не сумел. Струсил. У него не вышло пересилить себя и переступить порог той проклятой избушки. Чёрные тучи, уже около получаса собиравшиеся в вышине, расколол серебряный зигзаг молнии. Раздался оглушительный раскат грома, и над Глебом разверзлась бездна. Дождь был такой силы, что казалось, будто кто-то перевернул океан ему на голову. Бейбарсов стоял, не морщась под тугими струями, которые больно били его в лицо. Неустойчивый выступ у него под ногами начал оседать. Глеб закрыл глаза. Он почему-то вспомнил выпускной вечер, крышу Башни Привидений и тонкую фигурку девушки, сжавшейся в страхе. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами. Она верила, что он может спрыгнуть. И ей не было всё равно, хотя Таня не могла знать, что некромагический дар убережет его. Сейчас её нет рядом, это не крыша школы, а он больше не некромаг. И если он шагнет в пропасть, темнота поглотит его. И ей будет всё равно. Он резко открыл глаза. Пора возвращаться.***
Тибидохс встретил Бейбарсова светом, льющимся из многочисленных окон. Его ступа пролетела через Грааль Гардарику уже поздним вечером, когда горизонт еле-еле освещала красная полоса кровавого заката. Он изумленно кружил над крепостью, глядя, как внизу, у подъёмного моста, Пельменник раздаёт какие-то указания одетым в шкуры циклопам. Туда-сюда сновали люди, мало походившие на школьников. И только заметив внизу мелькнувшие разноцветные косы, Глеб сообразил, что происходит. Удивившись, почему Сарданапал ничего не сказал ему о предстоящем слёте бывших студентов, Бейбарсов спикировал на крышу Башни Привидений. Выпрыгнув из ступы, он поморщился: правое бедро неприятно заныло, пробуждая воспоминания о старой ране. Осколок костяной косы оставил на его ноге короткий красный шрам, и порой он напоминал о себе резкой болью, простреливающей внутренности. Шум за спиной заставил Глеба обернуться: люк, ведущий на крышу, откинулся, и в нём показалась рыжая макушка. Выбравшись из люка, Таня Гроттер отряхнула руки и вскинула голову, встречаясь с прищуренным серым взглядом Бейбарсова. Последовала немая сцена, у обоих сопровождавшаяся ощущением дежавю. Глеб опомнился первым: — Привет. Ты… как дела? — Хорошо, — растерянно пробормотала Таня. — Давно прилетела? — Да, ещё днём. Снова наступила неловкая тишина. Он был уставшим, грязным с дороги и злым, а ногу сводило от боли. Но здесь была Таня, живая и тёплая — он видел её румяное, смущённое лицо в свете выплывшей луны, и всё прочее смазалось, отступило на задний план. — Решила прогуляться по местам юности? — иронично поинтересовался Глеб. — Почти, — улыбнулась она. — Я люблю эту крышу, и всё, что здесь происходило: как приятное, так и не очень. Это часть истории Тибидохса, и часть моей истории. — А я по-прежнему не люблю толпу, — просто ответил Бейбарсов, засунув руки в карманы и стиснув их в кулаки. Таня приблизилась к самому краю крыши и посмотрела вниз. Там, освещенная факелами, плескалась вода в глубоком рве, окружавшем крепость. Глеб слушал эти звуки, вновь вспоминая, как три года назад, в такую же яркую лунную ночь, грозился этой девушке, что бросится вниз. Когда он пытался насильно сделать её своей. Когда признавался в безнадёжной любви к ней. Сейчас всё это казалось таким далёким, чужеродным. Всё, кроме одного: он так же сильно, до зубного скрежета, хотел, больше всего на свете, чтобы она любила его, чтобы он был её. Глеб поймал странный взгляд Тани: она смотрела на него, как будто видела впервые. Такой же взгляд у неё был в тот самый первый день во дворе Тибидохса: любопытный, растерянный, полувосхищенный, полунапуганный. Как будто она хотела разгадать его, как загадку, хотела узнать его, и в то же время боялась того, что ей может открыться. — Ты мне снился, — вдруг вырвалось у неё. Это признание раскрасило алым Танины щёки. Глеба вскинул рассечённую бровь. — Вот как? И что же я там делал? — Ты… Не важно. Это было давно. Не знаю даже, зачем я об этом вспомнила. — Как ваша таёжная жизнь? — поинтересовался Бейбарсов, меняя очередную неловкую тему. Таня ответила не сразу. — Всё… хорошо. По-старому. Дни там текут спокойно, но немного однообразно. Поэтому иногда здорово бывает сбежать на время, окунуться во всё это, — она указала вниз, туда, где их бывшие сокурсники оглашали вечерний воздух радостными криками. — Как вы с Валялкиным? Жениться не надумали? Он не знал, зачем спросил это. Как будто расковырял только зажившую болячку — и боль, и мазохистское удовольствие. — Нет, — её тон стал нервным и резким. — Нам некуда торопиться. Мы вместе, и любим друг друга, и с Ванькой мне хорошо… — Но по ночам ты видишь во сне меня, — голос Глеба был спокойным, в нём не слышалось прежнего бахвальства или самолюбования; он лишь констатировал факт, не выпуская при всём из виду саму суть, интимнейшую составляющую того, о чём они говорили. — Это было один раз, — неуверенно вставила Таня, но обоим было очевидно, что её слова звучат, как оправдание. На крыше древней тибидохской крепости, под ночным небом, двое недовлюблённых-недоврагов смотрели друг на друга, пытаясь понять, что происходит между ними, и куда их ведёт этот ненужный и опасный разговор. Очевидно, что Таня не забыла всего того, что вынесла из-за Бейбарсова. Как не забыл и он. Боль, что он причинил ей когда-то, жила с ним, жила в нём всё это время. Он не знал, простила ли его Таня, но сам он себя не простил. — Ладно, Танька, не бери в голову, — Глеб привычным движением руки отбросил со лба порядком отросшие за год волосы. — В конце концов, сны — это просто сны. — Глеб, — девушка шагнула к нему, но он ужом проскользнул в люк и исчез. Спустившись на несколько ступенек, Бейбарсов выдохнул и прислонился к каменной стене, откинув голову. Через узкое окошко проникал лунный свет, освещая тесноту лестницы и молодого мужчину, на лице которого проступало отчаяние. Чума всё подери! Последний раз он видел Таню Гроттер почти год назад, а казалось, будто только вчера. Внутри всё кипело от вновь потревоженных чувств, тело замерло в напряжении только лишь от того, что он стоял в паре метров от девушки, и лёгкий ветерок доносил тонкий аромат её духов. У Глеба мутилось в голове: было забыто проваленное задание, предстоящий праздник и целая школа прежних товарищей, которые вряд ли обрадуются встрече с ним. Таня была здесь. Она была совсем рядом, вынуждая бывшего некромага признаться — если не ей, то хотя бы себе, — что страсть к этой девушке душила его сильнее, чем прежде. Он сходил по ней с ума и хотел заниматься с ней любовью. И всё остальное было уже не так важно, всё уплывало, растворяясь в тумане безвременья и равнодушия.***
Жилой Этаж встретил Глеба гомоном возбужденных голосов. Выругавшись сквозь зубы, он замер: ему совсем не улыбалось встретиться лицом к лицу с толпой бывших однокурсников. Пока он стоял и раздумывал, как ему попасть в свою комнату, минуя эту засаду, кто-то схватил его за локоть. Бейбарсов обернулся: перед ним стояла Ленка Свеколт. Приложив палец к губам, она потащила его за собой. Поднявшись на один пролет вверх и пройдя по коридору пару метров, девушка впихнула его в одну из учебных комнат. Серебристое сияние луны высвечивало ряды парт, уже успевших покрыться тонким слоем пыли. Захлопнув дверь, Лена уставилась на Глеба, сложив руки на груди. — Ну и куда ты запропастился? Бейбарсов провел рукой по деревянной поверхности ближайшей парты, оставляя в пыли след. — Никуда, вот он я. Свеколт закатила глаза: — Глеб, не придуривайся! Мы с Жанной пытались связаться с тобой почти месяц! — Может, уже хватит опекать меня? — резко перебил он. — Я взрослый человек, в конце концов. Бывшая сестра по дару скептически поджала губы: — Когда ты в последний раз говорил такое, мы нашли тебя полумертвым и пропахшим перегаром на полу нижегородской квартиры. — Лена, это было больше года назад, — устало вздохнул Глеб, потирая переносицу. — Всё в прошлом, и я не хочу это обсуждать. — Я знаю, что ты продолжаешь пить, — известила его Свеколт. — И что с того? Это никак не влияет на мою работу. А как я распоряжаюсь своим свободным временем — моё личное дело. — Кстати о личном. Как там твоя лопухоидная блондинка? — Мы с Алёной расстались, — Бейбарсов подошёл к окну, разглядывая тёмные верхушки деревьев тибидохского парка. — Я сказал ей, что перевёлся учиться в Москву. Она… расстроилась. Сказала, что будет приезжать так часто, как сможет, предлагала встречаться на расстоянии, но я объяснил, что это не для меня. В общем… да, всё кончено. Но я не жалею: ни о том, что эти отношения были, ни о том, что они закончились. — Это из-за неё, да? — раздался позади напряженный голос Лены. — Из-за Тани? — Нет, это не из-за неё, — он снова завелся. — Помимо Тани Гроттер, в моей жизни за последний год прибавилось проблем и поводов для беспокойства. Но да, я был слегка не готов увидеть её здесь, — добавил бывший некромаг. — Сарданапал не предупредил меня о предстоящем слёте бывших птенцов. — Вот, а если бы ты отвечал на звонки зудильника или не блокировался от меня, то узнал бы! — Начнём по новой? — саркастично поинтересовался Глеб. — Нет. — Лена тряхнула цветными косами, отталкиваясь от двери и подходя ближе, чтобы взглянуть ему в лицо. — Пойми ты, наконец, мы с Жанной не хотим быть тебе няньками или кем-то в этом роде. Мы просто беспокоимся о тебе, ты… ты нам не чужой, Глеб. Бейбарсов повернулся к ней, вскинув бровь. — Я польщен. Столько лет спустя услышать, что ты кое-что значишь для своих сестер… Ладно, ладно, Ленка, не злись. — Он примирительно поднял руки. — Я бы хотел сказать, что рад вашему неравнодушию, но не уверен, что вообще что-то чувствую по этому поводу. Я слишком привык быть один, и тебе это известно, ты ведь и сама такая. Свеколт покачала головой: — Я избирательна в своих связях, но я не одиночка, Глеб. Я люблю, я любима. А в тебе после всего произошедшего, кажется, осталась одна только горечь, одна ненависть. Как ты не понимаешь — она тебя убивает! Глеб посмотрел на неё долгим взглядом и тихо возразил: — Ты ошибаешься. Моя ненависть меня спасла. — Тогда, много лет назад, на Алтае — возможно. Но, как ты сам говорил, всё давно в прошлом. Жизнь меняется, ты изменился… Перестань цепляться за то, что давно ушло! Отпусти Таню Гроттер. Он усмехнулся и качнул головой — отросшая челка снова упала ему на глаза. — Не могу... Я не могу, Ленка. Она въелась в меня, пустила во мне корни, понимаешь? Она давно стала кровью в моих жилах, потом на моём лбу. Лучше я буду несчастен рядом с ней, чем счастлив, но без неё. Лена смотрела на него распахнутыми глазами. Горький излом бровей выдавал крайнюю степень боли и волнения, которые захватили девушку. Она резко отступила от брата, и с её ресниц упали две тяжёлые слезы. Глеб никогда, на разу за все эти годы, не видел Лену плачущей: даже когда они бежали по страшному ночному лесу от мертвяков, насланных старухой, даже когда огонь в печи, где они ночевали, буквально выкручивал внутренности, даже когда они спали в рассохшихся гробах среди зловонных останков. Но она плакала сейчас, увидев всё отчаяние и обреченность его любви. И это укололо Бейбарсова, добавилось к тому огромному монолиту страданий, что денно и нощно прокручивался у него в груди, царапая лёгкие острыми краями.***
До кабинета Сарданапала Глеб добрался уже ближе к полуночи. Ему всё-таки пришлось столкнуться с бывшими однокурсниками. К удивлению Бейбарсова, приняли его гораздо лучше, чем он рассчитывал. Шурасик тепло улыбнулся и пожал ему руку. Семь-Пень-Дыр фамильярно хлопнул по плечу и, подмигнув, отвел в сторону: — Слушай, я сейчас на Лысой Горе заправляю большими делами. Ты только дай знать, я тебя приму в свою команду. Твои навыки нам могут пригодиться. Глеб красноречиво скосил глаза на руку Дыра, всё ещё нагло лежащую на его плече, и тот моментально отдёрнул её. — Заправлять большими делами — это быть шестёркой вампирской магфии? — уточнил Бейбарсов. — Если да, то, увы, я вынужден отказаться: это для меня слишком высокий уровень. Семь-Пень-Дыр нахмурился, понимая, что бывший некромаг знает о его делах гораздо больше, чем остальные. Мысленно сделав себе пометку выяснить, кто слил Бейбарсову эту информацию, он пожал плечами и отошел. К нему тут же, цокая каблуками, подплыла Гробыня Склепова, сияя самой ослепительной из своих улыбок. — Кусайпесиков, какие люди! Как твоё ничего? Глеб заверил, что вполне себе, и лучше бы Гробыня беспокоилась о «ничего» своего супруга. — Что ты, Пинайжирафиков, у Гуни всё как надо! И у меня тоже! Смотрел наше с Грызианкой шоу? — Нет, Трупенция, я слышал. Однажды чуть не поседел от звуков, которые издают хмыри в период спаривания. Я уже было удивился, но оказалось, это твой смех — зудильник сам сработал, поймав вашу передачу. Гробыня хмыкнула. С одной стороны, ей не нравилось, когда в битве сарказма побеждала не она. С другой, приятно хоть иногда встретить достойного соперника. Только Глеб облегчённо выдохнул, вырвавшись из плотного облака склеповских духов, как его окружили Жора Жикин, Дуся Пупсикова и Верка Попугаева. — Привет, Глеб! Мы слышали, что тебе вернули магию. Как оно, без некромагических штучек? — поинтересовалась Попугаева. Бейбарсов признал, что без «некромагических штучек» ему живется тоже неплохо. — Хорошо выглядишь, — пропела проходящая мимо Ритка Шито-Крыто. — Да! — подхватил Жикин, пальчиком помяв бицепс Глеба. — Ты качаешься? Глеб вежливо отвел от себя Жикинский палец, поясняя, что качаются лопухоидные быки из охранных агентств. Жора важно закивал, соглашаясь: он всегда поддакивал тому, кого считал более авторитетным. — У тебя тоже красивые мышцы, — вдруг вставила Дуся Пупсикова, глядя на Жикина и краснея. «Ууу, всё ясно!», подумал Бейбарсов, бочком протискиваясь к выходу. Одновременно он пытался осмыслить две вещи: что могло связывать Жикина и Пупсикову и где последняя разглядела у Жоры мышцы. По дороге к кабинету академика бывший некромаг встретил ещё с десяток знакомых. Кто-то радостно хлопал его по плечам или пожимал руку, кто-то буравил настороженным взглядом, помня о том, что Глеб творил прежде. Но всё равно какое-то странное чувство против воли разливалось у него в груди: старый-добрый Тибидохс, старые-добрые однокурсники. Приятная, тёплая ностальгия. Добравшись, наконец, до больших двустворчатых дверей, охраняемых сфинксами, Глеб дважды постучал. Створки распахнулись, и он очутился в уютном полумраке кабинета. Сарданапал сидел в своём любимом кресле. Его цветные усы привычно боролись с бородой, пытаясь завязаться вокруг неё бантиком. — Не ожидал твоего возвращения так скоро, — спокойно заметил академик, но что-то в его мудрых глазах, поблескивающих за стеклами очков, говорило: он не исключал подобный исход. — Я тоже, — подтвердил Глеб, уже привычно усаживаясь напротив. — Значит, ты не смог, — констатировал Сарданапал. В его голосе не было осуждения, но Бейбарсова всё равно окатило жуткой волной презрения к себе. Однако он выдержал взгляд старика, отвечая: — Да. Простите, я вас подвёл. Но я отправлюсь туда завтра и закончу начатое. Сарданапал подался вперёд, упирая в стол сцепленные замком руки и задумчиво разглядывая молодого мужчину перед собой. Даже его беспокойные усы перестали трепыхаться: точнее, левый ус завис в воздухе, отражая состояние хозяина, тогда как правый по-прежнему донимал белоснежную бороду. Отщелкнув его пальцем, академик произнес: — Нет, Глеб. Ты больше не полетишь на Алтай, по крайней мере, пока. Ты ещё не готов… подожди, не перебивай меня! Ты не готов! Я предполагал это, но теперь убедился окончательно. Как заразу вытравливают из себя постепенно, так и ты должен исцеляться не спеша. Бейбарсов гневно сдвинул брови. Он кипел от ярости и бессилия, и спокойный тон Сарданапала, его понимающий взгляд никак не улучшали ситуацию. — Выходит, все эти месяцы были напрасными? Если я не смог выполнить главного? Академик улыбнулся: — Не это было главным, Глеб. Главное впереди — твоё испытание событиями и чувствами. Новый человек в тебе ещё робок и неуверен, но я вижу, кем ты можешь стать, если наберешься терпения. То, что у тебя не вышло перебороть себя в этот раз, не значит, что ты слаб. Просто всему своё время. И да, — добавил он, — важнейшее задание, которое ты исполнишь, тоже ожидает впереди. И это не обыск избушки на Алтае. — А что же? — удивился бывший некромаг. — Терпение, — снова повторил Сарданапал. — Помни о терпении. Я скажу тебе, когда настанет правильный момент. Глеб был раздражен и не мог скрыть этого. Тогда он решил зайти с другой стороны. — Почему вы не предупредили меня о предстоящей встрече выпускников? Лукавая улыбка старика говорила о том, что он прекрасно видел желание Глеба докопаться хоть до чего-то, но не намерен был подыгрывать ему. — Потому что, как было сказано ранее, я предполагал, что ты, возможно, вернешься, когда все уже разъедутся. А если нет, то ты просто будешь рад встрече со старыми друзьями. — Друзьями? — сарказмом сочился каждый слог. Академик улыбнулся ещё шире: — Ну, тут твои сестры, как минимум. И, полагаю, есть ещё кое-кто, кого ты, возможно, хотел увидеть… В горле у Глеба вдруг пересохло. Он ничего не ответил, продолжая сверлить Сарданапала напряженным взглядом. Тот посерьёзнел. Выпустил из перстня искру, приструнив усы, и те повисли вдоль морщинистого лица двумя цветными лентами. — Я могу быть с тобой откровенным, Глеб? Бывший некромаг внутренне подобрался. Он догадывался, что последует за этим вопросом, и, хотя ему не хотелось касаться этой темы, за прошедшие девять месяцев он стал невольно доверять Сарданапалу. Ведь из всего магического мира именно академик первым подал ему руку после возвращения магии. Первым дал понять, что Глеб заслуживает шанса всё исправить, и предоставил ему такую возможность. В конце концов, Бейбарсов просто-напросто уважал старика. Поэтому он медленно кивнул. — Я знаю почти всю историю. С твоих слов, со слов Тани… Остальное мне позволил дополнить жизненный опыт, оформив полную картину. Разумеется, тебе известно моё мнение о твоих прежних поступках. Мне не нравилось то, что ты делал с Таней. Глеб промолчал: он не видел смысла оправдываться. Более того, он вообще не был намерен обсуждать свою личную жизнь с кем бы то ни было. Однако, сделав для академика исключение, он развязал ему руки. Поэтому, сцепив зубы, Бейбарсов слушал, что тот скажет дальше. — Но то была любовь некромага. А сейчас ты маг с силами, подаренными светом. Они не сделали и не сделают из тебя другого человека, нет. Но могут помочь освободить и раскрыть всё лучшее, что в тебе было и доселе дремало, придавленное тяжестью некромагического дара. Ты понимаешь? Глеб покачал головой: — Я не чувствую, что становлюсь хоть каплю лучше. Есть ощущение, что из меня ушла вся гниль, но и только. — Это уже немало, — заметил академик. — Важно то, что ты хочешь стать лучше. — А вы уверены, что я хочу? — резко перебил его Глеб. Вокруг глаз Сарданапала вновь собрались лучики морщинок: — Безусловно. Иначе ты воспользовался бы Мантией Сонного Паралича, полученной от стража мрака. Ты согласился бы на предложение охотника за глазами. Ты бы до сих пор преследовал Таню и не давал бы спокойно жить ни ей, ни себе. Некромаг Глеб Бейбарсов, чья сущность раздиралась на части ещё и чужими тёмными личностями, поступил бы именно так. Неважно, чем ты руководствовался в последний год, принимая эти решения, неважно, скольких усилий это стоило. Тебе был предоставлен выбор, и ты выбрал правильно. Именно это и отличает тебя прежнего от того, кем ты постепенно становишься. Покинув кабинет директора, Бейбарсов медленно брёл по освещённым магическими факелами коридорам. Иногда на его пути встречались парочки, в которых он безошибочно узнавал вчерашних студентов. Понимающе усмехаясь, бывший некромаг сворачивал в другую сторону: он знал, как волнует кровь ощущение того, что ты вернулся в прошлое. Слова академика не убедили Глеба, но заронили в его душу зерно надежды. Крошечное, робкое, оно тем крепче становилось, чем больше его носитель грел в себе свою любовь. Сокрытая, спрятанная ото всех, накалившаяся докрасна, она тлела внутри, причиняя немыслимую, но сладкую боль. И Глеб сходил с ума от наслаждения.