На вершине Сциллы, у подножия Харибды

       Каждое утро Арсений стоял рядом с курящим Антоном возле входа в ОКО и маленькими порциями глотал стылый воздух. Антон выдыхал куда-то вверх, стараясь, чтобы дым не попадал на Арсения. Он по-прежнему опирался на перила, затягивался глубоко, прикрыв от горького удовольствия глаза. Арсений иногда что-то говорил, иногда молчал, рассуждая: делает ли сигаретный дым озоново-аэрозольную дыру Москвы ещё шире, убивает ли он и без того разлагающийся изнутри город?        Первый снег выпал одиннадцатого ноября. Тонким льдистым слоем он покрыл грязный асфальт ранним утром, чтобы уже через полчаса его уничтожили толстые подошвы ботинок, устойчивые каблучки и автомобильные шины. Арсению не повезло: он в тот день вышел на улицу в белых ботинках, с первого шага окунаясь в слякоть. Снег он видел только в приложении с погодой, где продолжало висеть облачко с маленькими снежинками.        Все москвичи переоделись в тёмные цвета: Арсений повсюду видел одни и те же чёрные силуэты, и на фоне этих нефтяных пятен лица людей совсем терялись, сливаясь с этой мертвенной белизной сошедшего летнего (кому повезло его получить) загара. У него самого кожа подпевала срывающемуся с неба снегу, но Арсений не сдавался: выбирал яркие штаны и шарфы, подбирал цветную обувь, носил очки с желтоватыми линзами и старался не глядеть на опротивевшие лица (чтобы не заразиться тотальной меланхолией).        И как-то уж так повелось, что с октября месяца Арсений с Антоном, не сговариваясь, встречались в одном и том же месте, желали друг другу доброго утра и разговаривали. Антон всегда с интересом ожидал, в чём придёт Арсений: каждый его образ, сочный и яркий, так грубо нарушал московскую хмурость, что этот протест окружающие выпивали кто с презрением, кто с завистью, кто с удовольствием. Антон относился к числу последних: сам он не мог позволить себе заявиться в офис в чём-то, кроме костюмов, и поэтому, смотря на переполненного свежим кислородом Арсения, испытывал чувство глубокого наслаждения.        Арсений, между тем, с каждым днём приближался к той черте, когда между ним и Антоном оставалось всё меньше личного пространства. Удивительно, как за пару-тройку месяцев они научились так быстро понимать мысли друг друга. Антона требовалось незамедлительно взять за руку и отвести на свидание, поломаться первые два раза, а потом поцеловать его: остро и пряно. Арсений этого не делал: стоял всегда в метре от Антона и разглядывал его словно издалека, не делая шагов навстречу. Он же только получил эту работу, всем известно, что служебные романы долго не живут, а думать о выборе между работой и Антоном, когда к первому стремился долгие годы, а второго знаешь несколько месяцев, казалось опрометчивым.        Так и стоял Арсений, мысленно прижимая Антона спиной к ледяным перилам и целуя его в холодные от мороза губы, а физически не позволяя себе лишнего взгляда.        Так и стоял Антон, разглядывая Арсения беззастенчиво и открыто, любуясь им, будто первыми подснежниками, и раздумывая над тем, получит ли он по лицу за предложение сходить на свидание, или услышит согласие. Арсений казался своим, но в таких делах шанс ошибиться всегда велик. А если с этим человеком потом придётся иметь дело на работе, то последствия автоматически ухудшались в два раза.        На исходе ноября погода утратила последние капли своего оптимизма, погрузившись в плотный кокон сна до следующей весны. Арсений стоял у перил, перебирая пальцами зажигалку. Курить он снова так и не начал, но старые привычки сохранил не зря: у Антона с огнём дружба не ладилась, и Арсений частенько покупал себе новые зажигалки, зная, что отдаст их максимум дня через два. На этот раз Арсений купил ярко-розовую прозрачную зажигалку с блёстками. Самую дешёвую, с колёсиком и чёрной кнопкой. Выглядел этот монстр как внебрачное дитя потаскушки и Барби.        Утро совсем раннее, до начала рабочего дня ещё целый час. На улице темно и сыро, ветер швырял в лицо колючие снежинки, не долетающие до асфальта. Антон ещё не пришёл, и Арсений, всматриваясь в уличную темноту, вспомнил, как вот так же приходил на работу в Омске и курил перед входом в офис, стараясь надышаться отравой до тошноты, чтобы весь день о ней потом не думать.        Антон подошёл через пять минут: замотанный в огромный чёрный шарф по самые уши, в такого же цвета пальто. В синевато-ржавом свете утра он выглядел как масон, переодевшийся для ритуального собрания: мистически-уныло. Арсений усмехнулся: розовая зажигалка придётся очень кстати.        Коллеги обменялись рукопожатиями, и Антон начал искать по карманам зажигалку. Арсений протянул ему свою.       — Забирай. Хоть что-то в тебе будет ярким.        Антон осмотрел протянутую вещицу, взял её и расплылся в улыбке:       — Ты специально, да?        Арсений пожал плечами:       — Кто знает… А шарф у тебя отвратительный, купи себе что-нибудь зелёное или серебристое, чтобы глаза подчёркивало. Можешь даже розовое, только не эту черноту, пожалуйста.        Антон закурил, продолжая вертеть в руках нагретый от рук Арсения пластик. Мелкие серебристо-золотые блёстки отражали свет фонарей и сверкали мутноватыми звёздами.       — Сам-то весь в чёрном ходил не раз.       — То было летом и осенью. А зимой выглядеть так же по-кладбищенски, как почти все в этом городе, нельзя.       — А пошёл бы со мной на выходных и подобрал мне шарф. Давно пора зависнуть вдвоём, не всё же задницу тут морозить изо дня в день.        Можно, конечно, и в курилке постоять: в такое раннее время там никого нет, стены стеклянные, несколько огромных оконных створок и вид красивый. Но это уже будет совсем не то: исчезнет тот самый вкус первой случайной встречи, убьётся красивая традиция.        Арсений подошёл к Антону, стянул с его шеи бесформенный кусок чёрной шерсти и, забросив его к себе на плечо, начал разматывать свой шарф пастельно-лимонного цвета. Размотав, приступил к укутыванию тонкой шеи: уложил кашемир красивыми кольцами, расправил края и спрятал их под пальто.       — По магазинам со мной затрахаешься ходить, лучше куда-нибудь в другое место позови. А это, — Арсений указал на бывший шарф Антона, — мой залог.        Антон прошелестел пальцами по новому аксессуару, стряхнул пепел с сигареты и сделал последнюю затяжку, не сводя с Арсения глаз. Дым обжёг лёгкие и устремился наружу. Антон так забылся, что спустя секунду силуэт Арсения обволокло этим мутным ядом.       — Извини. А ты пошёл бы со мной куда-нибудь?       — Да. Особенно если ты пообещаешь перестать задавать такие глупые вопросы, — Арсений повязал себе на шею чужой шарф: голую кожу атаковал морозный воздух. После глянул на часы и вздохнул: — Ладно, мне идти надо, а то у меня начальник строгий.        Антон рассмеялся:       — Сергей пока не пришёл. Постой со мной ещё.       — Не могу, Антон, извини. Пальцы замёрзли, — честно ответил Арсений, поднимая голые ладони вверх: о перчатках он не позаботился, а в карманах тепло не держалось.       — Ладно, пойдём, — Антон выбросил окурок в урну и кивнул на двери.        На следующий день Арсений снова забыл о перчатках, и предусмотрительный Антон достал из кармана свои: они тоже чёрные, пахли табаком, но кожаные и тёплые. Арсений надел их без лишних слов и стоял рядом с Антоном, наслаждаясь видом своего шарфа на мужской шее: всего одна деталь, и человек перестал выглядеть работником похоронного бюро. О потенциальной встрече больше не заговаривали, но зато долго обсуждали последний проект Арсения. Так долго, что пришли в итоге позже всех.        Дима, уже сидящий за своим столом, заметил:       — Есть такая примета нехорошая…       — Какая? — Арсений повернулся к другу, приготовившись слушать.       — Если Арсений приходит в студию позже всех, жди беды.        Арсений засмеялся:       — Ага, прямо так наши разговоры с Антоном меняют судьбу всей студии, накликая на вас беду.       — С Антоном Андреевичем? — Дима заинтересованно подался вперёд. — И когда это вы с ним на «ты» перешли?        Арсений задумался: действительно, он, приехав сюда, начал хорошо общаться только с Димой и Антоном. Только как-то общался с ними по отдельности, что в итоге привело сейчас к резонным вопросам. На «ты» они с Антоном перешли с первой же встречи, но разговаривать о нём с кем-то, пусть даже и с Позом, Арсений не собирался. Дима, привыкший, что многие личные вопросы Арсений оставлял без ответа, решил от него отстать:       — Ладно, хрен с тобой. Вчера ж на третьем очередную кафеху открыли, давай в обед сгоняем туда? Сонька вчера с Лидкой ходили, сказали, норм.       — Ну пойдём, — согласился Арсений.        В обед Дима с Арсением выбрались в новое кафе, как обычно, одними из последних. Делая заказ, Арсений подумал над тем, когда он уже сам будет готовить себе обеды на работу, а не пользоваться добротой Поза, делящегося с ним половиной своего ланчбокса, приготовленного женой Димы Катей. Или вот будет у него своя пластиковая коробочка с чем-то съедобным, и он сэкономит пять соток в кошельке, а деньги-то лишними не бывают.       — Ну чё ты там задумался? — Дима выдернул из салфетницы кусок плотной бумаги и, разглядев напечатанный в уголке логотип, хмыкнул: — Глянь, даже салфетки брендированные.        Арсений кивнул. Брендированные салфетки — плюс какая-то сумма к заказу. Ещё официантке на чай. И плата за аренду. И на зарплату всем рабочим. И там ещё по мелочи. И что-то владельцу в карман, конечно. Так складывалось чьё-то покушать, реальная стоимость которого (например, двести рублей) становилось в два или три раза дороже. Нет, надо всё-таки еду с собой брать, иначе Арсений так никогда не купит в свою съёмную однушку человеческий диван, после сна на котором не будет болеть спина.       — Ну так что?       — Что? — Арсений отвлёкся от разглядывания интерьера кафе.       — А, хрен с тобой, — Дима махнул на Арсения рукой. — Ты не ты, когда голоден. Кстати, как тебе Антон Андреевич?       — В смысле? — Арсений отложил гладкую салфетку на стол, откинулся на мягкую спинку диванчика и скрестил руки на груди. Где-то он уже такой вопрос слышал, только не про Антона.       — Да ну в каком угодно. Ты булки-то расслабь, я к этому нормально отношусь, если что. И пиздеть никому не буду.        Арсений помолчал, раздумывая, можно ли говорить Диме о своей ориентации, и, что важнее, о своей симпатии к начальнику всея студии. Решил, что не болтал никогда о своей личной жизни, так не стоит и начинать. С другой стороны, если он так и будет молчать, то кроме Антона и Димы друзьями никогда не обзаведётся, а надо бы, наверное: жить в Москве придётся не один год (если всё пойдёт хорошо). Другие коллеги Арсения оказались на удивление приятными людьми, с которыми и пошутить можно, и посоветоваться, и чай по-приятельски попить, и Арсения все быстро приняли в свою команду, но ни с кем из них не появлялось желание углубить контакт, развить установившуюся связь до уровня дружбы. С Димкой как-то само собой вышло, и теперь даже совесть засвербела внутри: другом зовёшь, а о себе ничего не рассказываешь. Позов о тебе и половины не знает из того, что знаешь о нём ты.       — Ну, Антон интересный.       — Ага… — Дима кивнул: я тебя слушаю, продолжай.        Арсений продолжать не собирался. Не сегодня. Вместо этого перевёл тему:       — Слушай, а как так вышло, что весь офис такой дружный и адекватный? Мне казалось, может, я мыслю стереотипами, что в Москве все в основном за свою задницу пекутся, но вот Машка сегодня за Кирилла отхватила от Сергея Борисовича. Не от большой же любви явно. Случись такое в каком-нибудь другом городе, я бы не удивился, но здесь…        Дима побарабанил пальцами по столу, накрытому отглаженной скатертью с серебристой вышивкой. Арсений проследил за его жестом и прикусил губу. В Омске такие кафе все называли «ресторанами» и заходили туда только по праздникам. Не считая, конечно, небольшую прослойку особо зажиточного населения. Здесь же эта кафешка практически равнялась любому ближайшему фастфуду.       — Прикол, конечно, но в нашей студии почти все не местные. Я из Воронежа. Машка с Кириллом из Норильска вообще, у них двоих какая-то норильская солидарность, наверное. Войцеховская из Питера, Макс из Екатеринбурга, Зуфар из Казани. Остальные не помню, откуда. Как-то мы на каком-то корпорате всё это обсуждали, но после Зуфара я поддал ещё коньячку и остальное забыл, — Дима коротко засмеялся. — Вот бы и обидеться, конечно, на тебя за предрассудки, но чё там, стереотипы редко когда рождаются просто так, всегда же есть какая-то база.        Арсений кивнул. Тут же возле столика возникла, точно из воздуха, худенькая официантка в светло-бежевом передничке и белой рубашке. Она молча поставила тарелки на стол, разлила по стаканам сок и удалилась, с приклеенной улыбкой на лице. Сделала всё это она так быстро и незаметно, что Арсений даже не смог вспомнить её лица или цвета волос.

∞ ◆ ∞

       К первым выходным декабря Москва полностью покрылась снежной глазурью. Нетронутые участки белизны в редкие солнечные дни впивались в глаза ядовитым отблеском. Арсений продолжал носить свои желтоватые очки, не обращая внимания на подшучивания Димы с Антоном: главное, что ему комфортно.        Каждую неделю Дима с Арсением старались ухватить субботу и выбраться на пару часов в Москву, чтобы пройтись по типичным туристическим местам. Дима и сам не пылал к Москве особой любовью, но прожил в ней без малого десять лет и как-то успел смириться: выплачивал ипотеку за квартиру, жену свою сюда привёз, а пятилетняя дочка по праву могла считаться коренной жительницей столицы. Это всё Арсений узнавал о Диме легко, тот делился своей жизнью, гордился семьёй, ничего не скрывал. Но больше всего в Позе Арсений уважал то, что его новый друг не лез не в своё дело и не ждал от Арсения такой же безграничной открытости, какую проявлял сам. Конечно, иногда бурчал по поводу скрытности, но особо не злился, потому что верил: когда-нибудь настанет подходящий момент, когда Арсений, пласт за пластом, скинет с себя все щиты и сможет довериться кому-то в этом городе.        На первые выходные декабря Дима свозил Арсения на Патриаршие пруды. Арсений, конечно, не удержался и сделал фото под знаком «Запрещено разговаривать с незнакомцами», потому что «Мастера и Маргариту» он читал и любил. Дима предложил, раз уж они затронули тему Булгакова, съездить в его музей. Арсений идею поддержал.        Несмотря на холод, по улицам сновали целые толпы людей. Арсений кутался в шарф, отнятый у Антона, и прятал руки (в его же перчатках) глубже в карманы своего зимнего пальто. Дима шёл рядом без шапки и шарфа, и от одного взгляда на него желудок сковывал цепкий холод.       — Что-то наша дружба какая-то пидорская, — смеялся Дима, рассматривая Арсения в чёрном шарфе и в тёмно-бордовой шапке. Шарф почему-то казался ему смутно знакомым.       — Это почему? — Арсений улыбнулся. — Так сильно хочешь меня?       — Боже упаси, ещё мне слащавые мужики сердце не разбивали. Ну сам подумай: в кафешки с тобой вдвоём ходим пообедать, я с тобой жрачкой своей делюсь, на выходных тусуюсь, места любимые показываю, хотя у меня дома жена с дочкой. Даже почти не стебу тебя за очки твои дурацкие.        Арсений закатил глаза — за теми самыми очками — и приложил тыльную сторону ладони ко лбу:       — Ты видишь то, чего нет, или то, что хочешь видеть?        Дима остановился. Под подошвой хрустнул утоптанный почти до состояния льда снег. Арсений посмотрел на Диму внимательнее: густая щетина, сквозь которую пробивалась розовая от мороза кожа, глаза тёмно-карие, очки на носу — стильные, в матовой чёрной оправе с красными вставками. Не античный бог, но если взглянуть на него под удачным углом — эстетически приятный. Красивый в каком-то неуловимо-субъективном смысле этого слова. Но совершенно не во вкусе Арсения: с такими, как Поз, можно и нужно крепко дружить, а не заниматься любовью и планировать будущее. Этим Катя пусть занимается, у неё, судя по всему, получается очень даже хорошо.        Ещё и дня не прошло, чтобы Дима не отпустил какую-нибудь гейскую шутку в сторону Арсения, ещё парочка — и они оба потонут в этом океане мужской любви в самом плохом смысле этого слова. Дима — тот ещё манипулятор. Шутил и тут же обращался в слух и зрение: всё ждал, когда Арсений сдастся и признается в своей голубизне. Но Арсений хоть и уступал Позу пару годков, такие приёмы легко распознавал, и так просто раскалываться не собирался. Уже даже больше из принципа.       — Опять ты со своим гейством… — Дима покачал головой, ещё раз глянул на шарф Арсения и возобновил путь.        Арсений снова зашагал рядом:       — Я? Ты первый начал.       — Арс, Савине пять, и она говорит точно так же. Может, тебе с ней надо дружить, а не со мной? Про «курицу-помаду» знаешь?       — Знаю.       — Ну тогда точно подружитесь.        Арсений шутливо толкнул Диму в бок, поймал его хитрый взгляд и закатил глаза. Они продолжали двигаться по направлению к Нехорошей квартире, чтобы уйти оттуда с миниатюрным изданием «Мастера и Маргариты», занимающим половину ладони, и магнитиком на холодильник с надписью: «Я положительно не знаю, что делать со сволочью, что населяет эту квартиру». Арсений решил, что обязательно прицепит эту прелесть на самое видное место (в надежде когда-нибудь узнать ответ на этот вопрос).