На вершине Сциллы, у подножия Харибды

       Каждое утро в восемь пятьдесят пять Сергей парковал машину на одном и том же месте. Москва и минутная точность — вещи мало совместимые, но у него это получалось. Как по расписанию он просыпался, выполнял отшлифованный годами алгоритм и выезжал из дома, чтобы и дальше продолжать жить в таком темпе. Казалось, даже городские пробки функционировали по его внутренним законам, но на деле Сергей настолько обожал столицу, что полностью синхронизировался с ней в каждой мелочи.        С недавних пор утренний ритуал немного изменился.        Сергей выключил зажигание. Салон машины тут же наполнился плотной тишиной, сквозь которую не проникали звуки из внешнего мира. Начало декабря: верхушка неба совсем чёрная, с востока только начинали пробиваться розовато-охровые лучи солнца, вытягиваясь, как спицы, всё выше и выше, пронзая собой тяжёлые серые тучи. Тихо срывался снег, полируя тротуары и дороги, скрывая под слоем льда и воздуха грязь. Крохотные снежинки липли к лобовому стеклу и мгновенно таяли: в салоне всю дорогу работала печка, и машина ещё не успела остыть.        Сергей всегда парковался во втором ряду: так меньше шансов, что проходящий мимо человек случайно заденет или поцарапает дорогой автомобиль. Так ему казалось. За своей машиной Сергей, как и многие мужчины, ухаживал будто за женщиной, которую долго и упорно добивался. Эта дорогая покупка ознаменовала собой окончательную смерть прежней ублюдской жизни, изменила сам ход вещей. Сергей пахал ради этой машины, засыпал по вечерам с мыслями о том, что совсем скоро пересядет с метро сразу на дорогие колёса, что забудет об общественном транспорте, познакомится с пробками, запахом нового салона и дизельного топлива. Покупка оправдала все ожидания: ею дорожили, её баловали дорогими автомойками, ласкали железный корпус мягчайшими фибровыми тряпочками и дорогущим воском. Сергей, по правде, ничто так сильно не любил, как свою девочку, отдушину и отраду.        Со второго ряда вход в здание просматривался отлично: стоящие впереди машины обзор не закрывали, с расстояния примерно в пятьдесят метров можно даже рассмотреть выражения лиц людей и какие-то детали. Об этом всём Сергей узнал случайно, когда в первый раз приехал на работу раньше обычного, чтобы переговорить по видеосвязи с заказчиками из Саратова, у которых рабочий день начинался на час раньше. Тогда же он увидел возле входа Арсения с Антоном. Антон курил, Арсений стоял рядом. Оба о чём-то переговаривались и смеялись.        Тогда на следующий день Сергей решил снова приехать к этому времени: ему стало очень важно, было ли то, что он видел, случайной встречей или это происходило систематически? Эти утренние встречи оказались постоянными. И вот уже больше месяца как Сергей присутствовал на этих уединённых собраниях, оставаясь третьим участником, скрытым наблюдателем.        Сергей раздражался: привычный ритм сбился, теперь он вставал раньше, чтобы за каким-то чёртом приехать едва ли не на час раньше и посмотреть, как двое мужчин несколько минут стоят на крыльце, переговариваясь. Сергея выводил из себя тот факт, что Антон с самого начала был против нового дизайнера. «Серёж, арт-дизайнер делает всего понемножку, а это тупо, ты же сам понимаешь. Человек либо делает что-то одно, но очень хорошо, либо всё на уровне дилетанта. Мы же не ходим к стоматологу лечить сломанную руку». Антон в тонкостях дизайна не разбирался — он отлично управлял компанией, но удивительная некомпетентность в самых важных аспектах рано или поздно заведёт его в тёмный переулок и ёбнет по голове. Как вообще возможно управлять дизайнерской фирмой, рассуждая таким образом?        Сергей не первый день знал Антона. Каждый год этого знания равнялся году ненависти. Самое больное — фирма отца, директором которой должен был стать он, а не Антон, но в силу некоторых обстоятельств они оказались на разных этажах одного общего дела. И все эти долгие, мучительные годы знакомства они соревновались между собой во всём, что могло даже не касаться общей работы.        Пожалуй, если бы Антон висел над Гранд-Каньоном, а Сергей мог бы спасти его, подав руку, он бы себе эту руку отгрыз. Лишь бы пожить спокойно в мире без Антона Шастуна.        Теперь Сергей смотрел, как Антон каждое утро болтал с Арсением, о котором изначально даже слышать ничего не хотел. Лицемер. Ханжа. Ублюдок каких поискать. Улыбался ещё так искренне между затяжками, хотя Сергей уже и забыл, когда в последний раз видел на этом худом лице улыбку: Антон всё больше материл всех и орал. Наверняка Арсений даже не подозревал о ещё одной стороне второго начальника, видел перед собой красивое лицо и плыл от улыбки. Так же, как от улыбки Арсения плыл уже сам Сергей. Тем больше он желал убить Антона, потому что даже в возникшей симпатии к новому дизайнеру он снова оказался первее.        Сергей закрыл глаза и глубоко вдохнул. Температура в машине начала постепенно снижаться, летящие в лобовое стекло снежинки приклеивались к гладкой поверхности мокрыми клочками ваты. Когда он открыл глаза, то понял, что просмотрел, как Антон поднялся на крыльцо и облокотился спиной о перила. Почки себе застудишь, придурок, чтоб ты сдох. Спустя минуту подошёл Арсений. Обмен рукопожатиями, всполох огня, сигарета, дым, улыбки между шарфами, тёплые перчатки, тёмные шапки, яркий рюкзак и строгий кожаный портфель. Каждый день одно и то же, и ясно совершенно, что ничего нового в этом не увидеть, вот бы послушать их разговор, о чём вообще можно трепаться каждое утро?        Сергей не знал: к своим тридцати пяти он до сих пор понятия не имел, что значит дружить с кем-то, кроме мамы. А потому, желая подступиться к Арсению, мучился от своей неопытности в любых отношениях. Как вообще люди так просто начинали дружить? Как можно так легко подойти к другому человеку и начать общаться? О чём говорить и как много? Как понять, что ты интересен собеседнику? К своим тридцати пяти годам Сергей научился только одному: знакомиться с людьми, чтобы переспать с ними один раз и забыть навсегда, наутро, вместе со следами секса, смывая воспоминания о прошедшей ночи. Сергей развил в себе харизму до совершенного уровня, потому что с его внешними данными выезжать приходилось исключительно на самоподаче. Но это всё секс, верхний слой человеческой жизни, самое лёгкое. Дружба намного сложнее, а отношения и вовсе запретная тема.        Впервые за долгие годы Сергею показалось, что кто-то вызвал в нём желание пообщаться поближе. Человеческий интерес. После всего, что с ним было, после всего пережитого, после выжженной пустоты и боли появился Арсений, и Сергей, едва увидев его вживую, проглотил комок этой чужой неординарности будто она была крохотной капсулой с живительным химическим составом. Сам повёлся на красивое лицо, даже не думая, кем на самом деле мог оказаться Арсений. Например, последним мерзавцем, толкающим котёнка под колёса машины, или эгоистичной сукой. Но тогда, взглянув на портфолио, всё стало ясно: духовно они схожи. Потому что творчество — это откровение. Работы порой интимнее секса, они могут рассказать о человеке больше, чем полуобнажённое тело в нижнем белье.        Да, изначально Сергей, как и все люди, повёлся на внешнюю красоту, но за все эти месяцы наблюдений исподтишка проникся Арсением. Новые клиенты, заполняя стандартный бланк заказа, в графе «комментарии» оставляли просьбу отдать дело именно ему. Постепенно Арсений снискал кое-какую славу в узких кругах, что случалось с каждым работающим в студии человеком.        Каждый день Сергей выходил из своего офиса, чтобы пройтись по студии, почитать, что нового написали на стенах плача и радости, узнать общее настроение коллег. Периодически подходил к каждому столу, смотрел через плечо на работу и давал советы вне зависимости от того, просили его об этом или нет. Этот каждодневный ритуал ребята в шутку прозвали «столовым рейдом». Сергей об этом знал и, выходя из своего кабинета, всегда громко говорил: «столовый рейд!» Это активизировало всех отдыхающих, закрывались вкладки с пасьянсами, открывались рабочие программы — студия пропитывалась густым воздухом труда, атмосферой активной умственной деятельности.        К столу Арсения Сергей всегда подходил в самом конце: детская привычка оставлять самое приятное напоследок стала одной из основных черт его характера. Стоял за чужой спиной молча, изучая текущий проект, и в голову не приходило ни одной мысли о том, что бы там такого можно исправить. Всё дело не в предвзятом отношении к Арсению, не в симпатии к нему (но и в этом тоже), а в том, насколько сильно совпадали их точки зрения, их взгляды на какие-то вещи. Сергей смотрел на то, что делал Арсений, и понимал: он сделал бы точно так же — настолько близко они находились на гребне жизненной волны.        В один из таких рейдов Сергей заметил на столе Арсения пухлый блокнот, на обложке которого величественно красовался Зимний дворец. Сергей видел его сотни раз, это нагромождение кирпичей давно стало для него всего лишь красивым зданием, за которым он никогда не мог разглядеть флёра былой эпохи. Блокнот бросался в глаза каждый раз, а после Сергей случайно заметил (такое бывает, когда практически следишь за кем-то постоянно), что на рабочем мониторе Арсения стояли обои с разведёнными мостами в белые ночи. Сколько таких ночей пережил Сергей — страшно вспомнить, среди них приятных воспоминаний — жалкие крохи. Крохи тепла, которые не согрели бы даже в самый ласковый весенний день.        Сергей больше не думал о Питере, выкинув его из головы раз и навсегда после того, как вернулся из этого сопливого города на похороны отца. После он возвращался в прежнюю квартиру пару раз, чтобы собрать вещи, уладить дела с арендодателем, но душа его всегда принадлежала Москве.        Однако как иронична порой бывает судьба: Антон всё лето и осень занимался теоретической подготовкой к открытию филиала в Питере, и Сергей, который с самого начала не поддержал эту идею, теперь благословил её. Потому что, кажется, у него появился шанс наладить общение с Арсением. Пусть даже для этого ему придётся снова вернуться в паршивый город и облить себя помоями воспоминаний.

∞ ◆ ∞

       К середине декабря у всех начинали гореть дедлайны. Это так знакомо ещё с самого университета, когда не ждёшь конца первого месяца зимы, потому что приближение праздника влечёт за собой сокращение расстояния между студентами и сессией. Удивительно, что и после учёбы это напряжение конца года преследует взрослых по пятам: необходимость сдать последние отчёты, закрыть проекты, подготовить какие-то бумаги. Одна разница: во взрослом возрасте это всё скрашивается предвкушением тринадцатой зарплаты, которая та самая «мелочь, а приятно». Никогда не знаешь, выплатят ли её, но сама надежда так же сладка, как запах свежих мандаринов и еловых веток.        В пятнадцатых числах Арсений подчищал все хвосты, даже не надеясь на то, что уйдёт на новогодние праздники с чистой душой, но срок самого крайнего дедлайна — пятнадцатое января. Время ещё было, но его наличие так обманчиво, что все давно перестали ему верить. Поэтому кто-то (как Арсений) жертвовал своим обедом, чтобы побольше успеть, кто-то обедал в два раза быстрее. Кто-то (как Дима, у которого всегда всё по плану, всегда всё в срок) продолжал жить в прежнем ритме. Тот же Дима, кстати, в кафе на третьем этаже стал ходить даже чаще обычного, как будто Катя вдруг резко разучилась готовить вкусную пищу.        Арсений об этом не думал: он привык всё делать вовремя, но из-за навалившейся работы забыл, когда они с Димой в последний раз болтали вне офиса на отвлечённые темы. С таким потоком клиентов он сталкивался в первый раз и немного охреневал от всего происходящего, потому что раньше бы ему и в голову не пришло, что работа дизайнера может быть такой востребованной.        Перед глазами мелькали цветные линии, сливались в единое пятно, извивались и рябили. Арсений зажмурился, откидываясь на спинку кресла, и сделал глубокий вдох. Сейчас закончит этот контур и даст себе перерыв в десять минут на крепкий обжигающий чай и пару овсяных печенек. Ты молодец, ты заслужил хотя бы чёртов чай. Никто не обещал, что будет легко, зато зарплата в разы больше той смехотворной суммы, которую ты получал в Омске. Хочешь жить — умей рвать задницу, мой хороший.       — Арсений! — В суматошные мысли резко ворвался голос Сергея Борисовича.       — А? — Арсений выпрямился в кресле, повернулся на звук. Сергей Борисович стоял в двух шагах от него с огромной чашкой чего-то горячего. Чай…        — Зайди ко мне, как время будет. Желательно побыстрее.        Наебнулся твой чай, Арсюша. Вместе с овсяными печеньками.       — Хорошо.        Сергей Борисович ушёл. Арсений мысленно захныкал. Потом собрал волю в кулак и принялся за контур. Дима за соседним столом хмыкнул:       — Чё, на ковёр, Арс?       — Да хер его знает. — Внутри даже не нашлось сил, чтобы бояться: а вдруг он что-то натворил, и теперь его погонят со студии ссаными тряпками по хребту? Недовольные заказчики разгромили его последнюю работу? Что-то ещё, не менее ужасное? Да п-л-е-в-а-т-ь. Главное, доделать контур…        В кабинет к Сергею Борисовичу Арсений зашёл спустя пятнадцать минут. Ему привычно предложили занять кресло перед столом. Оно мягкое и удобное, на коротких ножках: сидящие в нём по уровню оказывались намного ниже хозяина кабинета. Сам Сергей Борисович присел на стол рядом с Арсением и, как обычно, перешёл сразу к делу:       — Арсений, ты Питер любишь?        Арсений как-то пропустил тот факт, что Сергей Борисович начал обращаться к нему на «ты». Скорее всего, это стало естественным течением обстоятельств, потому что управляющий творческим отделом в принципе обращался ко всем на «ты», но Арсений так и не смог понять: все зовут Сергея Борисовича по имени отчеству по приколу, или действительно соблюдают субординацию?       — Да… — Арсений вспомнил, что ему задали вопрос. — А как?..       — Увидел на столе твой блокнот.       — А.        И часто вы, Сергей Борисович, столы чужие рассматриваете?       — В общем, смотри, как дела обстоят: компания готовится открыть там филиал. Мне нужно слетать туда на пару-тройку недель, заняться организацией. Нужен помощник. Скорее всего, ездить частенько придётся, пока процесс не отладим и не назначим руководителя, но первую пробную поездку нужно уже в начале января сделать, сразу после новогодних праздников. Как ты на это смотришь?       — Здорово! — честно ответил Арсений. Питер ему только снился, нельзя отказываться от такой возможности. — Но, Сергей Борисович, почему бы Вам Диму не взять? Он старше, у него и опыта побольше… — Уверенность в себе — это прекрасно, но порой полезно быть реалистом и трезво оценивать свои способности.       — Опыт дизайнера там не потребуется, не обольщайся. Я же сказал: вопросы организационного характера. В основном. А Дима тут за главного останется как раз.        Арсений кивнул. Это очень похоже на новогодний подарок. Тринадцатую зарплату можете оставить себе.        Сергей Борисович потянулся к своей бездонной кружке и сделал большой глоток чая (наверняка чай, потому что Арсений уже почувствовал прекрасный, манящий запах отдыха и релакса). Проводив этот жест печальным взглядом, Арсений вздохнул и прикинул в уме: может, ещё успеет бахнуть в стакан кипяточка и окунуть в него пакетик?        Сергей поймал этот печальный уставший взгляд и спохватился:       — Чай-чаёчек, Арсений?        Арсений посмотрел на Сергея Борисовича, затем на чашку в его руке. Подумал: ну а почему нет, раз предлагают? Он уже неделю даже поесть в обед не успевает, чай-то он точно заслужил.       — Да можно.        Сергей щёлкнул кнопкой чайника, достал откуда-то вторую такую же огромную чашку из прозрачного тёмно-коричневого стекла, бросил в неё пакетик. Арсений наблюдал за этим завороженно: на языке уже оседал вкус долгожданной терпкости. Спустя минуту чайник вскипел, и Арсений получил в свои руки долгожданную награду.        Сергей Борисович уже сидел на своём кресле, их снова разделял огромный стол. За его спиной, через полуопущенные жалюзи, продолжал падать снег. Арсений сидел в кресле напротив с чашкой чая в руке. И стол между ними, всегда возвышающийся, как столетний щит, стал казаться чуть менее значительным.        Из кабинета Сергея Борисовича Арсений вышел в хорошем расположении духа и вторым открытым дыханием, дающим силы на два незаконченных проекта. Теперь-то уж он обязан закрыть всё до Нового года, чтобы как следует подготовиться к предстоящей поездке.