На вершине Сциллы, у подножия Харибды

      Довести человека до состояния радости особенно легко в детстве. Тогда каждое, даже самое крохотное, изменение не проходит мимо. Перемены — это хорошо. Большинство детей не страдают синдромом утёнка, так как мир вокруг меняется с огромной скоростью: от пластиковых игрушек, ломающихся каждый день и заменяемых новыми, до образов, которые окружают их. Дети замечают цветные маслянистые пятна на влажном асфальте и предполагают, откуда бы этой радуге взяться под ногами. Для них это — чей-то красивый рисунок мелом, расплывшийся от дождя. Для взрослых эти ядовитые краски — всего лишь результат преломления света, побочный эффект от протечки бензина с какой-то несчастной машины. Дети бегут к окну, едва увидев всполохи фейерверка. Дети вопят: «Самолёт!», когда слышат знакомый гул в небе, а после в белоснежном следе меж облаков пытаются разглядеть различные фигуры. Детям для радости многого не нужно.       Чем старше становится человек, тем ему сложнее выжать из себя эту радость. Всё уже давно просмотрено, с каждым годом жизненная плёнка образов сильнее затирается, некогда яркие эмоции бледнеют и утрачивают былую наполненность. В подростковом возрасте эта пресыщенность жизнью достигает своего пика, наивысшей точки кризиса, а после медленно идёт на спад, чтобы потом снова взлететь вверх по синусоиде. Человек, открывая для себя новые горизонты и понимая, что всего в жизни достигнуть физически невозможно, постепенно учится довольствоваться малым.       У каждого это «малое» своё, а когда оно совпадает с «малым» другого человека, то люди становятся друзьями.       Антон с Димой стали лучшими друзьями ещё в университете, когда «малым» даже не пахло. Вместе прошли взросление, вместе пошли по жизни дальше. Особенно ироничен тот факт, что всю жизнь их двоих считали парочкой — так часто они всюду ходили вместе — а по итогу питающим нежную слабость к мужскому полу оказался именно Антон. Пока Дима встречался с Катей, Антон и сам кое с кем встречался. Так встречался, что порой от воспоминаний собственной смелости сильно охуевал и не мог поверить, что всё это он действительно пережил. Самый пик молодости, переход от подросткового возраста к взрослости, эта сочная юность струились по сосудам, смешиваясь с кровью. Всем этим изобилием Антон с радостью пользовался. Сейчас, оглядываясь назад, он не мог определить: смог бы повторить хоть что-то из тех сумасшедших времён? (Смог и даже неоднократно повторял.)       С тех пор прошли годы, и многое изменилось. Антон с Димой как-то незаметно для самих себя перешли в ту социальную нишу, которую обычно именовали как «взрослые». В какой-то момент постепенно начал вырабатываться навык довольствования приятными мелочами: посидеть в спортбаре на выходных или зависнуть вдвоём у кого-нибудь на хате, чтобы под пиво и фисташки что-нибудь посмотреть или поболтать. Чем насыщеннее жизнь в будние дни, тем меньше хотелось совершать телодвижений в свои выходные.       Декабрь близился к своему завершению. Жизненные силы Антона тоже близились к своему завершению. В последний месяц он проклял свою работу, клиентов, новый филиал в Петербурге и самого себя. Такая нагрузка сглаживалась разговорами с Арсением по утрам за утренней сигаретой. За всем этим Антон закрутился и упустил из виду тот факт, что они с Димой нормально не зависали вместе больше месяца, понял это, только когда в последнюю пятницу декабря Позов позвал к себе домой, сказав, что Катя слиняла на дружеские посиделки к Оксане, а Савина на выходных у бабушки с дедушкой. «Это повод, Шаст. С тебя бухло, с меня закуски. И Новый год надо обсудить, кстати».        Надо, конечно. Уже чёрт знает сколько лет подряд ни один Новый год Антона не обходился без Димы. Общий состав компании периодически мог меняться или дополняться, но сам костяк оставался неизменным. А с тех пор, как Димка женился, уже несколько лет подряд ни один Новый год Антона не обходился ещё и без Кати. И без Оксаны — лучшей подруги Кати. И без Макара, их общего друга, с его женой Настей. Вот так обычный юношеский дуэт разросся до настоящей компании. Всё это замечательно и чудесно, однако посиделок по старинке, только вдвоём, ничего никогда не заменит.        Поэтому холодным субботним днём Антон, держа в руках пакет с пивом для Димы и сидром для себя, звонил в дверь знакомой квартиры, предвкушая спокойный приятный вечер в компании лучшего друга и футбольного матча на фоне.        Дима открыл быстро. Стоял на пороге в серых спортивках с вытянутыми от долгого ношения коленками и такой же серой футболке, застиранной практически до белого цвета. Стоял и почему-то хмурился. Антон шагнул за порог и протянул хозяину квартиры пакет.       — Здорова, Поз. Ты что такой задумчивый?        Дима принял пакет (стеклянные бутылки призывно звякнули друг об друга) и продолжил рассматривать знакомый лимонный шарф на шее у Антона. Уж этот шарф он точно знал: столько раз видел в нём Арсения, пока тот внезапно не поменял эту яркость на спокойный чёрный кашемир.       — Это шарф Арса?        Антон, разматывающий этот самый шарф, удивлённо поднял брови:       — Ну… да?       — А у него, я так понимаю, твой?       — Ты дохера наблюдательный, это я понял, и всё же что ты хочешь этим сказать? — Антон сложил шарф на полку и начал расстёгивать пальто.       — Это ты мне хочешь сказать. Вернее, рассказать, — ухмыльнулся Дима. — Что у вас там с ним за мутки непонятные?        Дима прошёл в комнату. Антон, разуваясь, слышал, как друг выставлял на журнальный столик принесённые напитки и шуршал какими-то пакетами. До ушей доносились знакомые звуки рекламы на спортивном канале. Пройдя в небольшой, но уютный зал, Антон плюхнулся на диван и вытянул вперёд ноги. Что-то неудобно упёрлось в копчик, и он, заведя руку назад, вытащил из-под себя потрёпанную мягкую игрушку когда-то белой собаки-самоеда. Сколько лет уже прошло, а он всё никак не привыкнет, что Дима теперь состоял не только из себя и своей жизни, но также из жены Кати и дочки Савины.        Антон отложил почти не пострадавшую собаку в сторону и вытянулся снова, широко зевая. Дима рядом открывал чипсы и пересыпал их в глубокую миску, всё ещё продолжая кидать на Антона свои странные взгляды.       — Ну и что ты смотришь на меня, как индейцы на колонизаторов?       — Вопрос мой забыл? — Дима взял в руки бутылку пива и щёлкнул крышкой. — Что там у вас с Арсом?       — Почему это «у нас», а не у меня? — Антон потянулся за своим сидром. Дима подумал про себя: «Вот педик». Ну какой нормальный мужик под футбол будет пить сидр?       — Ты тоже дохера внимательный, я понял, — Дима сел к Антону в пол-оборота, подтянув одну ногу к себе. — Хотя, видимо, не такой внимательный, если до сих пор не знаешь, что мы с Арсом закорешились ещё летом.       — Ты чё, серьёзно? — Антон, уже обхвативший горлышко бутылки губами, так и не сделал первого глотка.        Дима кивнул. Глотнул пива и, зачерпнув из миски несколько чипсинок, отправил их в рот. Во взгляде Антона он разглядел заинтересованность. Приятное чувство: владеть настолько важной информацией, что человек рядом готов внимать каждому слову. Готовность друга выражалась в нервном постукивании пальцев по корпусу бутылки и приподнятых бровях.        Как так можно: все эти месяцы болтать с Арсением по утрам, но так ни разу не спросить, подружился ли он с кем-нибудь в новом городе? Всё как-то случай не представлялся, находились другие темы, да и Арсений в основном слушал Антона, чем говорил сам. Привело всё это к такой вот странной ситуации, как сейчас.       — Да вроде не юмористом работаю, — Дима сделал ещё глоток пива. — Ну так что, как вы дошли до обмена шарфами, как две писающиеся друг с друга школьницы?        Антон хохотнул. Дима — это всегда сухие эмоции и сдержанность, даже его смех звучал как-то однотонно, определить его настроение позволяли только слова, используемые в данный момент времени. Чистая вербалика, минимум экспрессии и жестов. Сейчас Дима иронизировал. По-доброму. Иначе фраза могла бы прозвучать гораздо жёстче.        Антон рассказал Диме историю с обменом шарфами. Дима показательно приложил руку к лицу и покачал головой.       — Вот вы педики, конечно.       — Да ну хорош, мы с ним ни о чём таком даже не разговаривали.       — Ага, а ты хотел бы. — Фраза прозвучала саркастично, но всем своим взглядом Дима излучал большой жирный вопрос. Только глаза, помимо речи, порой могли выдать его настрой.       — А что, кстати, Арсений говорил что-нибудь обо мне?       — Да он не особо болтливый. Говорил бы — я бы знал, что у вас там происходит.       — Да ничего не происходит. Курим каждое утро вместе и болтаем. Вернее, я курю, а он рядом стоит и агрессивно пытается бросить. Вроде бы даже получается, хотя не знаю: дымом, наверное, надышался от меня, поэтому и курить не тянет. Рассказывай давай, как вы закорешились. Это поинтереснее будет.        Дима рассказал. Про экскурсии по Москве, и совместные обеды в студии, и про то, что Арсений странный до пизды, но интересный и эрудированный. Скрытный, как сто агентов ФСБ, любимец таких же странных клиентов и поклонник чая с молоком как отдельного вида извращённого искусства. Антон слушал внимательно, добавляя в свою копилку фактов об Арсении новые: любовь к Булгакову, странным современным книгам и року разных поколений. Чем больше Антон слушал и узнавал об Арсении, тем стремительнее в нём развивалась симпатия.        Рассказ закончился вопросом:       — Запал на него, что ли?        Антон прокрутил в руках бутылку с сидром, поддевая ногтем этикетку и стараясь не смотреть на друга. Он когда в последний раз западал на кого-то так, чтобы не хотелось трахнуть и сбежать? Годы назад. Его реальность стала такой страшной, он столько лет бежал от близких контактов, так сильно боялся людей, что никого не пропускал дальше ширинки. Не после всего пережитого, когда любой духовный контакт с человеком мог рвануть, как революция оппозиционных групп в тоталитарной стране. И с Арсением тоже страшно, но он едва ли не единственный за всё это время, ради которого имело смысл рискнуть.       — Ну. — Этикетка начала медленно отходить от стеклянного бока, оставляя за собой слой клея и бумаги. — Если только чуть-чуть…       — На «чуть-чуть» иди и трахни кого-нибудь, нехер работу в бордель превращать.        Дима, сука такая всевидящая да всепонимающая, сидел и хмурился. Антон удивился: неужели он так сильно сдружился с Арсением, что, зная прошлое Антона, не хотел его повторения? Волновался за нового друга?       — Ладно, не чуть-чуть, Дим. Как раньше не будет, я обещаю. Он мне правда очень нравится. Может, я смогу попробовать?       — Ты тыщу лет не пробовал. Получится? А если нет — оставишь получившуюся пустоту мне, чтобы я снова тебе жопу вытирал? Нахуй оно мне надо. Ты мне бро, Тох, но Арс мне тоже друг, так что если ты «чуть-чуть», то не надо.        Антон покачал головой:       — Не нуди, Поз. Я же пообещал.       — Да ты каждый раз обещаешь. Помнишь, как-то даже разрешил взять топор и отрубить тебе палец, если ты снова повторишь это. И повторил, конечно, но все пальцы у тебя на месте, потому что я слишком мягкий.       — Слушай, ну прости, ладно? Но это когда было? Всё ведь может быть по-другому, я же не могу всю жизнь провести один, мне не только ебаться хочется, а, может, чтобы как у тебя: дом, уют и всё прочее.       — Хер с тобой, — Дима сделал большой глоток пива. — Чё толку базарить, ты всё равно это сделаешь.       — Я рад, что ты это понимаешь.        Немного помолчали. Антон обдумывал, как бы ему подступиться к Арсению, Дима обдумывал, что Антон — поломанный долбоёб, который теперь невольно наметил курс на поломку своей новой симпатии.        Вдруг Антону пришла в голову прекрасная идея, и он, выпрямившись на диване, поспешил её высказать:       — Слушай, а давай Арса на Новый год в нашу компанию позовём? Раз уж ты смирился. Только пригласи его от своего имени, я всё-таки не уверен, что мы с ним так же близки, как вы.       — Детский сад, блядь, — Дима тяжело вздохнул. Знал он одного такого же, кому вместе с Савиной можно было бы в этот самый сад ходить. — Ладно, попробую.       — Спасибо, — Антон посмотрел на Диму с обожанием. Не зря их судьба вместе свела, он не представлял себе, что во фразе «лучший друг» можно увидеть какие-то ещё отношения, кроме тех, которые связывали его с Позом. — Ты охуенный.        — Я рад, что ты это понимаешь, — ответил улыбающийся Поз.        Лучший из лучших. Самый-самый.