На вершине Сциллы, у подножия Харибды

       В людях, выражаясь языком программистов, полно багов. Разработчики обновляли человечество долго и планомерно, однако на виде «Человек разумный» решили остановиться. С тех пор не выходило никаких обновлений, и ошибки никто не фиксил. Можно, например, представить, что разработчики — это Бог, и сослаться на Ницше: Бог умер, расходимся. Но от «Хомо Сапиенс» до этого высказывания шли долгие годы внешнего развития, заполнения внутренних рамок всевозможной моралью и нравственными принципами до такой степени, что они перестали помещаться внутри одной индивидуальности, и тогда рамки пришлось расширить до общечеловеческого уровня. Менялись эпохи, менталитеты, мироощущение и внешняя обстановка, но в самой глубине себя, на уровне Ид, люди не менялись. Жили, как старые коммуналки на окраине какого-нибудь Омска, в которых ремонт провели один раз — сразу после постройки.        Люди склонны к субъективации. К фундаментальным ошибкам атрибуции и ошибкам логики, к скептицизму и недоверчивости, к неверным выводам, навешиванию стигм и созданию ложных стереотипов, к частым сменам настроения, к унынию и меланхолии, к экзальтации и пафосу, к поспешным суждениям и осуждению непохожих. (Продолжите список сами.) Очень хорошо удаётся перекладывать свойства своей личности на других или же шить для человека костюм из собственных ожиданий и придуманного образа, а потом злиться, что костюмчик не сидит, что он мал и совершенно не подходит к нужному человеку. Как же возможно? Мы шьём эти прекрасные костюмы так долго! Подбираем фасон и ткань, цвет, мелкую фурнитуру, собираем это всё в единую композицию, шлифуем до идеала, оцениваем итог и уверяемся, что в который раз облажались и что ждать от людей ничего нельзя.        Последние два недочёта Арсению не нравились совсем (особенно в себе), потому как именно они порой тормозили его жизнь, зацикливая её на пустом месте, которое нормальные люди обошли бы стороной. Правда, как выяснилось, нормальных людей не существует от природы.        Арсений, на протяжении долгих месяцев, шил Антону элегантный костюм — не чета тем, в которых тот ходил на работу. Шил не то чтобы любовно, но с намёком на это, оставляя припуски и лакуны, чтобы если вдруг конечный результат не налезет на предполагаемый объект, костюм можно было подогнать. Арсений, как и многие здравомыслящие люди, знал об иллюзорных образах и розовых очках многое и оставлял за Антоном право оказаться не таким, как он представлялся изначально. Совсем не трудно понять, что человек — это гораздо более сложная структура элементов, чем кажется поначалу. Их начало слишком затянулось, а когда перешло на второй уровень — совместное празднование Нового года и знакомство с друзьями — то костюмчик, вот незадача, всё же оказался мал.        Вечером первого января Антон предложил провести рокировку, после которой Арсений оказался в его арендованной машине вместе с Макаровыми, а Позовы с Оксаной остались втроём. Конечно, совершенно не случайно Антон сначала отвёз домой Настю с Ильёй, а потом только Арсения. Когда автомобиль припарковался возле неприметного подъезда, Арсений предложил Антону подняться и выпить кофе. Антон отказался, даже не потрудившись придумать хотя бы мало-мальски глупую и несуразную отговорку вроде «мне нужно кошку покормить» или «у меня мама заболела». Он просто ответил: «Возможно, в другой раз» и улыбнулся. Непонятно, относилась ли эта фраза конкретно к предложению с кофе или к самой ситуации с Арсением в частности. После откровенного ночного разговора уже наверняка между ними не осталось недопонимания относительно планов друг на друга, но Арсений попытался сделать первый шаг, и Антон мягко отстранился. Возможно, действительно в другой раз, а возможно, им в принципе не стоило и думать о том, чтобы завести роман на работе.        Потому что если не сегодня, то когда?..        Возможно, Арсений бы впал в хандру: люди обычно сами на чай-кофе напрашивались, к отказам он привык мало, почти исключил их из жизни и всегда делал первый шаг только будучи уверенным в положительном ответе. Стоял бы в ленивой агонии меланхолии перед зеркалом в тёмной прихожей, трогал бы своё лицо пальцами, оттягивал белую кожу с родинками и критично изучал бы своего стеклянного двойника: что с ним не так? Почему Антон отказал? Всё, что было между ним и Антоном, — результат богатой фантазии? Вполне вероятно, эти мысли не давали бы Арсению спокойной жизни несколько дней, недель или даже месяцев, но, к счастью, времени на глубокую рефлексию и уныние не хватало: всё внутри предвкушало первую командировку, первое знакомство с Питером. Это радостное осознание, рождающееся глубоко между рёбер, поднималось к горлу и ещё выше по трахее, заставляло улыбаться и замирать в сладостном моменте. Плохое Арсений отодвинул на задний план: сидел перед ноутбуком по вечерам, пытаясь закрыть хвосты по проектам, и всё ждал окончания новогодних праздников, чтобы оказаться в городе мечты. Отказ Антона на этом глобальном фоне предстоящей встречи с мечтой казался — конкретно в данный момент времени — не таким ужасным событием.

∞ ◆ ∞

       Тринадцатого января Арсений и Сергей Борисович сидели в самом хвосте самолёта S7. Стюардессы ходили по салону, проверяя готовность пассажиров к взлёту, мило улыбаясь каждому, прося пристегнуться и убрать ручную кладь под место впереди сидящего. Арсений затолкал свой ярко-красный рюкзак себе под сидение, перед этим вытащив из него книгу. Он, как самый законопослушный и очаровательный пассажир в самолёте, уже пристегнулся и ответил бортпроводнице такой же милой улыбкой. Не потому что вечно ко всем подлизывался, а потому, что уже через час и сорок минут они прибудут в Пулково, и тогда уже ничего не сможет испортить этот день. Арсений счастлив и точка. Даже довольно тесное соседство с Сергеем Борисовичем его нисколько не смущало.        Самолёт взлетел плавно. Мысленно ступающий по улочкам Питера, Арсений даже не заметил, как они оказались в небе. Через толстое стекло иллюминатора зиждился закат, разбрызгивая тёплые оранжево-розоватые лучи по серым пастельным тучам. Ощущение совершенно забытое, пришедшее откуда-то прямиком из детства: с такой радостью ждут Новый год и подарков, с таким восхищением просыпаются утром в свой день рождения. Так искренне и всеобъемлюще способны радоваться только дети, и лишь некоторым людям вновь удаётся пережить подобные моменты во взрослой жизни. Для Арсения встреча с Питером — один из таких моментов. Он переполнен эмоциями и бесконечно опьянён неподдельным восторгом.       …поэтому когда Сергей Борисович спустил его с небес на сидение самолёта, Арсений услышал его не сразу — почувствовал лёгкое касание к своему плечу и только тогда отвернулся от иллюминатора, смотря на своего начальника.       — Что? Простите, я не расслышал, — Арсений мягко улыбнулся. — Немного задумался.       — Я вижу. Да, кстати, — Сергей Борисович кинул мимолётный взгляд на иллюминатор. Его, в отличие от Арсения, предстоящая встреча с Питером тревожила. — Пока мы наедине, давай обращаться друг к другу на «ты», у нас не такая уж и большая разница в возрасте. Договорились, Арсений?       — Хорошо. Тогда можно просто «Арс». Но не «Сеня», пожалуйста, меня это расстраивает.        Сергей Борисович засмеялся. Нет, засмеялся Сергей.       — Это твоя первая книга Берна? — Сергей кивнул на книгу, которую Арсений продолжал держать в руках.        Арсений тоже посмотрел на неё, как будто никогда не видел до этого, и кивнул:       — Да. До этого читал научпоп, и вот решил потихоньку переходить к отцам психиатрии.       — Не с той ты книги начал. У него есть «Введение в психиатрию и психоанализ для непосвящённых». Это база, а уж потом можно и по другим его трудам пройтись. В том числе и по трансакционному анализу. Очень интересно, кстати. Я эту книгу тоже читал, и тоже начал с неё, но потом ошибку свою осознал.       — О.        Арсений немного опешил. В его небольшом кругу общения психиатрией не увлекался никто. Хобби — это, понятное дело, очень специфичная сфера жизни человека, и чем реже встречается какая-то его разновидность, тем страннее кажется увлечение им для окружающих. Об интересных книгах и всяких психиатрических болячках Арсению поговорить было не с кем: зачастую люди стеснялись подобных тем — чужая слабость их пугала и оставляла неприятный осадок. В своё время, когда он только увлёкся всем этим, случайно прочитав свою первую книгу, близкую к психологии (Фромма, который ему совершенно не понравился своим ограниченным взглядом на однополую любовь), даже думал о том, чтобы пойти учиться на психиатра. Но долгие годы в медицинском университете отбили охоту, дизайн оказался важнее, а увлечение так и осталось увлечением. Зато теперь, спустя годы и килограммы прочитанных книг, Арсений мог с гордостью назвать себя самым настоящим диванным психологом. То, что Сергей Борисович (переучиться звать его по имени будет непросто) неожиданно тоже оказался сведущим в этой теме, его порадовало и удивило одновременно.        Книгу Арсений так и не начал читать. Вместо этого весь путь от Москвы до Петербурга он проговорил с Сергеем. За этот короткий отрезок времени он узнал о своём начальнике больше, чем за все месяцы, которые они друг друга знали до этого. Такова проза жизни: можно видеться с человеком каждый день и знать о нём только то, что он повёрнут на порядке и контроле, а потом поговорить с ним несколько десятков минут и неожиданно для себя открыть в человеке приятного собеседника. Обычно после этого все начинают жалеть потраченного впустую времени, но Арсений об этом не думал: он продолжал поддерживать интересную беседу и пребывал в отличном расположении духа.        Сергей рассказал, что, получая высшее образование, он несколько лет прожил в Петербурге. «Культурная столица обязывает быть культурным, но обычно действует эффект сопротивления человеческого материала. Знаешь, когда тебе постоянно что-то говорят, и ты уже из принципа рвёшься делать всё наоборот, даже если не хочешь. Поэтому я тебе честно и некультурно скажу: Питер совсем не такой распрекрасный, каким ты, возможно, хочешь его увидеть. Будь готов к говнястой погоде и хмурым людям. Это я так, смягчаю твоё потенциальное падение романтичных мечтаний. Можешь со мной не соглашаться, я это даже уважаю».        Арсений послушно не согласился. Всем нравиться невозможно, это, скорее, вызывало бы ревность и желание присвоить любовь к этому городу себе одному. Всем Питер любить не обязательно, главное, впервые столкнувшись с реалиями, действительно не дать мечтам раскрошиться в труху.

∞ ◆ ∞

       Сергей назвал Питер английским денди: чопорным, унылым и скучным до скрежета. Арсений, пока такси несло их мимо улиц к отелю, не отводил глаз от окон, с жадностью впитывая городской ландшафт: дорогу в грязи, тротуары с нестройной вереницей пешеходов, старые красивые здания с лепниной под крышами, контрастирующие с яркими цифровыми баннерами и разноцветными вывесками магазинов. Это, верно, и называется любовь даже не с первого взгляда — с первого, собственнолично придуманного образа.        Арсений полюбил Питер ещё в глубоком детстве: отец часто ездил по командировкам и привозил из разных мест какие-то красивые и полезные вещи. Самые яркие воспоминания остались о сувенирах как раз из культурной столицы. Уже к подростковому возрасту эта эфемерная любовь оформилась во что-то более-менее статичное, приобрела чёткие границы, вырисовался силуэт, появилась навязчивая идея посетить этот город, но всё никак не выпадала возможность. Так Арсений и взращивал свою мечту на протяжении долгих лет, зная наверняка, что однажды встретится с ней лицом к лицу, и тогда не отыскать на Земле человека счастливее него. Город мог оказаться самым неприятным местом на свете, его могли заселять грубые люди, и даже если бы улочки тонули в грязи и антрацитовом смоге, он всё равно бы его любил, как своего ребёнка: не за что-то — только за сам факт существования.        Но такси везло их по центру, и всё, что видел Арсений, ему нравилось до состояния детской радости и необузданного восторга. Он постоянно напоминал себе, что ему тридцать три, и надо бы уже к этому возрасту научиться сдерживать свои оргазмы, но это оказалось сложной задачей: что-то из раза в раз тянуло его повернуться к Сергею и, указывая на очередной каменный памятник, получить в ответ снисходительно-усталый взгляд, без тени раздражения или злости. Сергей рассказывал о городе то, что знал сам, и улыбался коротко не столько самому Арсению, сколько его заразительной позитивной энергии, которой не чувствовал на протяжении долгих лет. Совершенно случайно практически чужой человек раздавал такие мощные положительные импульсы, делился этим добром, не подозревая об этом, что Сергей, пользуясь случаем, впитывал в себя это не предназначающееся ему тепло, остатки всеобъемлющей любви Арсения к Петербургу — городу, который Сергей не полюбит никогда — и потихоньку вспоминал, что значит «радоваться» чему-то так искренне и заразительно.        В отеле Арсения с Сергеем уже ждали забронированные соседние номера. Арсений успел принять душ и переодеться, уже было принялся за разбор дорожного чемодана, когда в номер постучали. За дверью стоял Сергей. Арсений пригласил его войти и вернулся к шкафу, стоящему напротив полутораспальной кровати, левее подвешенного на стену плазменного телевизора. Гость сел в широкое кресло у кровати, Арсений продолжил извлекать из недр чемодана вещи и надевать их на вешалки. Краем глаза он смотрел в стеклянную створку шкафа-купе и ловил в ней изучающий взгляд другого человека.       — Ты голодный вообще? — спросил Сергей, закидывая ногу на ногу. Он тоже переодел свой строгий костюм, сменив офисный стиль на свободные тёмно-серые слаксы и светлую рубашку с закатанными на два оборота рукавами.        Арсений призадумался: чувство голода его не мучило, но ели они в последний раз ещё в самолёте, и с тех пор прошло около двух часов. Время близилось к ночи, и уже, наверное, надо бы. Поэтому он пожал плечами и ответил:       — Ну можно.       — У них тут на первом этаже есть круглосуточное кафе, можем сходить поужинать.        Сказать откровенно, составить Сергею компанию в этой командировке мог практически любой из их студии. За исключением разве что совсем семейных людей с маленькими детьми, но и то этот угол вполне обтекаемый. Начальник отдела предпочёл Арсения. Арсений не дурак, он знал, к чему всё это идёт, и не страдал внезапными порывами стеснительного волнения. А потому, отправляя очередные плечики с цветными рубашками на металлическую перекладину, он как бы невзначай спросил:       — Сергей, а Вы меня сейчас на ужин зовёте как коллегу или как?..       — Ты. У нас разница в возрасте меньше двух лет, если что.       — Ты, — поправил себя Арсений. Он повернулся и наклонился вниз, доставая несколько свёрнутых в тугой рулон футболок. Достав, разогнулся и внимательно посмотрел на Сергея, ожидая ответа.       — Как мужчину, который мне симпатичен, — Сергей приступами удушливой скромности тоже не страдал. Арсений ему нравился (и слово «очень» вначале его не устраивало в силу своей некомпетентности и малого семантического объёма, который он желал бы в него вложить). — И как коллегу, кстати, тоже: нам всё равно нужно обсудить план действий на завтра. Но ты можешь пойти в какой угодно роли.       — Но пойти всё равно придётся? — фыркнул Арсений, расправляя футболки и доставая очередную вешалку.       — Мне бы этого хотелось, — Сергей кивнул.       — Пойдём. Только с ролью я пока не определился, — добавил Арсений. — Но мне нравится, что мы не говорим эвфемизмами и намёками, давай продолжать в том же духе: я люблю, чтобы люди ломали голову над моим поведением, но сам терпеть не могу разгадывать чьи-то ребусы.        Сергей засмеялся. Улыбка на его лице собралась морщинками вокруг глаз и на переносице, подняла губы вверх, обнажая передний ряд стройных зубов. Арсений улыбнулся в ответ, не к месту вспоминая Антона. Тот улыбался так же заразительно и широко, но намного чаще, чем Сергей. Поэтому, наверное, этот случайный взрыв смеха и улыбка показались ему такими красивыми.