На вершине Сциллы, у подножия Харибды

      В салоне машины пахло знакомо и приятно: кожей и лимонным ароматизатором. Сидения тихонько поскрипывали, спали в бардачке документы, мигала приборная панель. Хорошо. Сергей редко включал по дороге музыку — его самого всегда было много вокруг, и эти мысли не выветрить так просто любимыми композициями. Это его мир. Его тело внутри его дорогой машины, его город отражался в зеркалах авто, его воздух и его тишина — всё знакомое и родное.       Сергей так и не смог оставить в Санкт-Петербурге свою тревожность. Вместе с возвращением в Москву вернулись страх, сомнения в себе, ревность, тупая злость, которую он годами гасил, не позволяя ей выбраться наружу. С Москвой вернулись страдания, привычные и от того более сладкие.       До начала работы целый час. В то утро удалось припарковаться особенно удачно: между двумя внедорожниками его среднегабаритная малышка практически не просматривалась, зато в довольно широкую щель от одного автомобиля до другого было отлично видно крыльцо их участка «16А», на котором уже стоял знакомый высокий силуэт: облокотившись на заледеневшие металлические перила, он уткнулся в свой телефон — голубой свет небольшого дисплея освещал его лицо — и, время от времени, посматривал вперёд в ожидании кого-то.       Это был Антон, и, конечно, он ждал Арсения.       Сергей сидел в машине тихо. Утро раннее, только-только начинало светать, острая, толщиной с лист бумаги, розоватая вспышка полоснула небо горизонтально пополам; её сужающиеся к концам края терялись в серых грязных облаках. Выпавший ночью девственно-чистый снег, не утрамбованный сотнями грубых подошв, начинал едва заметно сверкать, и пушистые белые шапки на капотах машин вторили ему.       Крыльцо освещал один фонарь рядом со входом, на парковке тихо и почти никого. Салон автомобиля постепенно остывал, но Сергей не стал снова заводить мотор и включать печку, чтобы лишним шумом не привлекать к себе внимание. Он потёр друг об друга ладони, убрал их в карманы пальто и откинулся на спинку сидения, приготовившись ждать. Ему в любом случае повезло больше, чем Антону: тепло из машины уходило медленнее, чем на стылой улице, щедро присыпанной снегом.       Через девятнадцать минут — Сергей бросал взгляд на руку с часами слишком часто — к парковке, со стороны пешего входа, потянулись люди. Они шли по тротуару вдоль пока ещё пустующих мест, огибали повороты и расходились в разные стороны. Солнце поднималось всё выше, приближаясь к верхушке башни «Восток», пронзало стеклянные окна насквозь и преломляло свои лучи, отбрасывая их осколки куда попало. Один из таких зайчиков начал скакать по глянцевому чёрному капоту автомобиля Сергея, подбираясь к лобовому стеклу. Нижние этажи башен практически утонули в светло-пурпурных лучах. Облаков оказалось не так много: местами на небе даже проглядывало голое, смущённо-розовое небо.       Вглядываясь в торопящиеся фигуры людей, Сергей всё не находил знакомого силуэта, он смотрел и смотрел на часы, пока, наконец, из-за поворота не показалось долгожданное яркое пятно. Солнце застыло между башнями Москва-Сити, расчертило светлыми полосами искрящийся снег, и Арсений в этой своей яркой куртке, бодро шагающий с рюкзаком за левым плечом к зданию «ОКО», выглядел как амбассадор рассвета.       Арсений прошёл вдоль парковки, Сергей выпрямился на сидении и подался вперёд, чтобы видеть происходящее на крыльце лучше. Вот Антон, поглядывающий в сторону тротуара, тоже увидел Арсения и убрал телефон в карман. Вот Арсений поднялся по скользким ступенькам, придерживаясь за перила, и, не глядя по сторонам, направился к стеклянным автоматическим дверям. На секунду Сергей выдохнул, его плечи, дрожащие от напряжения, расслабились, к лицу прилила кровь: прошёл мимо Антона! Неужели хоть где-то и в чём-то Сергею удалось обогнать его?       Антон, оглядевшись, понял, что его не заметили (или не хотели замечать), сделал несколько шагов вперёд и успел ухватить Арсения за рукав куртки возле дверей. Арсений замер, поднял голову, но выражение его лица было не разобрать, как и выражение лица Антона. Кажется, они о чём-то говорили — узнать бы, о чём! — и, видимо, Антон сумел выбрать подходящие слова (уж это он всегда мог, сука такая), потому что уже через несколько секунд Арсений, увлекаемый чужой рукой, оказался стоящим у перил, где Антон «нагрел место». Антон сказал что-то ещё, похлопал себя по карманам и развёл руками. Арсений полез в рюкзак, поискал в уличном кармашке что-то и протянул Антону. Видимо, зажигалку, потому что в следующий момент Антон достал из кармана пальто пачку сигарет и вспыхнул бледный огонёк пламени. Антон закурил.       Минуты ползли ещё медленнее, чем при ожидании Арсения. Четверть часа показалась Сергею палёной резиной, тянущейся и тянущейся вперёд, лишённой всякого конца и края. Людей становилось всё больше, они мелькали туда-сюда по парковке, приезжали новые машины, занимая свои места, открывались и закрывались стеклянные двери; пушистый снег топтали тяжёлые ботинки и сапоги; на работу вышли дворники с тележками, а Арсений с Антоном продолжали стоять, слишком близко друг к другу, позволяя одному из демонов Сергея сжирать себя изнутри.       В момент, когда Антон коротко обнял Арсения, Сергей как наяву почувствовал свои сжимающиеся на чужом горле руки. Как высокое тело под ним сопротивляется, но оно такое слабое и беззащитное, что ему достаточно только сжимать и сжимать пальцы, давить на гортань изо всех сил, так, что упругий и крепкий хрящ с громким хрустом переламывается пополам, вспарывает острым концом тонкую кожу, заливая его руки тёплой густой кровью, которая скользит по пальцам, стекает вниз, по запястьям, к самым локтям. Как тонкое худое тело подёргивает в судорогах, как чужие лёгкие с хрипом и бульканьем пытаются вдохнуть воздуха. В этот момент Сергей должен смотреть Антону в глаза и продолжать давить, пока не услышит последний обречённый вдох, который уже не станет выдохом, оставшись в мёртвом теле навсегда.       Возможно, в этот момент Сергей убьёт даже не столько тело Антона, сколько свою душу.

∞ ◆ ∞

      Утром пятого февраля Антон приехал на работу пораньше, застав удивительно пустое метро. Пустое, конечно, только в том смысле, в котором может понимать это москвич: людей в три раза меньше, ему никто ни разу не наступил на ногу и удалось весь путь (без пересадок) доехать сидя. Ждать дома никаких сил не осталось, к этой нетерпеливости прибавлялась ещё и тревога: как у них теперь с Арсением дальше сложится общение? Сегодня первый день, когда он выйдет на работу, и Антон знал, что им нужно всё обсудить, нужно попытаться объяснить, почему он не ответил на то сообщение, почему сам ни разу не позвонил и не написал (пусть и хотел).       Командировку Арсения Антон воспринял как возможность подумать, к чему это ведёт и чем может закончиться. Долгих и серьёзных отношений с кем-либо Антон никогда не поддерживал, так уж вышло — как будто старшая школа задала направление всему пиздецу, который происходил в его жизни до сих пор. (Ах, Антон, уйми свой драматизм!) Но это действительно так. Любая его попытка вступить в серьёзные отношения заканчивалась плохо для всех, а в особенности для него, держащего Антона так крепко, что даже сейчас, когда им обоим за тридцать, он до сих пор боится причинить ему боль, как делал это всякий раз, пытаясь полюбить кого-то другого.       С Арсением Антону снова, впервые за долгие годы ничего не значащих интрижек, захотелось испытать судьбу, удачу, самого себя и его, наверное, в первую очередь. Этот интересный, весёлый, необычный и красивый мужчина демонстрировал существование чуда, до сих пор оставаясь свободным. Он появился внезапно, но в то же время очень вовремя, такой непохожий на тех, кого обычно выбирал Антон для секса, но такой нужный, что отпустить его значило проклясть самого себя, обречь на одиночество, потому что подобных Арсению людей нет (точно не для Антона с того самого момента, как они увиделись в первый раз).       (И ведь как иронично судьба сплела жизни и судьбы их троих, что, будь Антон хоть десять тысяч раз атеистом, всё равно после такого совпадения уверовал бы во что угодно.)       Арсений улетел в командировку в тот момент, когда Антон (в ту самую новогоднюю ночь) уже был готов сделать ответный шаг, но всё-таки понял, что не сможет снова перешагнуть через себя, в который раз воспротивиться их странным отношениям, испортить всем жизни, снова пережить эти перемалывающие жернова боли. Арсений, по его мнению, требовал к себе особого отношения: бережного и длительного, как хотелось Антону, но умом он понимал, что снова ограничит себя сексом без обязательств, оскорбив тем самым и себя, и Арсения.       Вся жизнь Антона упиралась в чёртового… и никакого выхода он не видел, не мог придумать уже столько лет, всё продолжая и продолжая потакать капризам чужой ранимой души. Так долго, что даже успел уверить себя: большего не надо. И верил в это долгие годы, пока не появился Арсений, ставший для него тем самым человеком, который есть в жизни у всякого. Тем, про которых обычно говорят «что-то щёлкнуло, и всё изменилось».       Просто приказать себе остаться безучастным, каждый знает, что слова ничего не стоят, особенно если они даны самому себе. Антон решил прекратить с Арсением всякое общение (во избежание искушения, потому что он слабый, слабый, и точно не сможет удержаться), и терпел ровно до тех пор, пока не наступило утро пятого февраля. Уже мчась на электричке под землёй, Антон точно знал, что не сможет вычеркнуть Арсения из своей жизни так, как попытался сделать это в своих мыслях.       Тем утром он приехал даже раньше обычного, и всё снова стало как прежде: пустое крыльцо, тишина вокруг, желание курить и очередная сдохшая в руках зажигалка. Тем утром Арсений прошёл мимо него, наверняка увидев издалека, и Антон мог бы простить эту заслуженную обиду, если бы так сильно не нуждался в нём.       Прошедшие три недели ничуть не изменили Арсения, разве что добавили блеска в глаза и сделали походку энергичнее.       — Арсений, — Антон дёрнул прошедшего мимо мужчину за рукав и замер. Датчики над ними сработали мгновенно — широкие двери распахнули свою стеклянную пасть, обнажая тёплый зев КПП.       Арсений нахмурился. Вытащил из ушей наушники, перехватил поудобнее рюкзак.       — На хуй послать успеешь, а вот мне без твоей зажигалки не прожить. — Антон потащил не особо сопротивляющегося Арсения за собой, обратно к перилам. — Серьёзно. Моя опять наебнулась, а курить хочется пиздец.       Арс обречённо полез в кармашек рюкзака, достал самую обычную зажигалку из тёмно-синего прозрачного пластика. Протянул Антону со словами:       — Зачем мне тебя посылать? Вот дурной.       — Не представляешь, насколько, — согласно кивнул Антон, зажимая в губах сигарету и поднося к концу язычок пламени. Прикурил, сделал глубокую затяжку и, повернув голову вправо, выдохнул шифоновый дым. Тот сразу взвился вверх, тая в холодном воздухе на фоне розоватого от восхода снега. — Сильно обиделся?       — Нормально, — не стал кривить душой Арсений.       — Извини, ладно? Я как-нибудь всё объясню, но это разговор не для улицы. Можем, хм, — Антон снова затянулся, и пока дым медленно проникал в его лёгкие, окатывая их ядовитым смогом, у него появилось несколько секунд, чтобы прикинуть, насколько глупо в тридцать шесть звучит фраза «давай дружить».       Антон снова повернул голову, выдыхая дым. Вдохнул свежего воздуха, стряхнул пепел куда-то за крыльцо. Арсений не помогал: стоял рядом с заинтересованным взглядом и молчал.       — Можем дружить, например? — тихо предложил Антон, тут же затягиваясь снова, чтобы прикрыть глаза и не чувствовать всего позора и презрения, которым его окатит охуевший, скорее всего, Арсений.       Вместо этого он услышал спокойное:       — Можем. Если потянем.       …и открыл глаза, выдыхая очередную порцию дыма прямо на Арсения, забыв отвернуться.       Арсений это никак не прокомментировал, просто пожал плечами и вздохнул.       — Так ты?..        Так ты всё-таки что-то чувствуешь ко мне?       — А это разговор не для улицы, — прервал его Арсений, как будто и так знал, что в голове у Антона. Известно что: опилки и сигаретный дым.       — У тебя же вроде есть два билета на «Кислород»? — внезапно спросил Антон.       Арсений вспомнил, что на Новый год Дима с Катей действительно подарили ему два билета на постановку Вырыпаевской пьесы в «Театр.doc», и это как раз тринадцатого февраля, чуть больше, чем через неделю. Дата, конечно, прескверная, но если не приурочивать поход в театр под день сошедших с ума, то можно сгонять и с Антоном.       — Димка сказал? — как-то запоздало поинтересовался Арсений.       Антон кивнул, потушил сигарету о ледяные перила и одним чётким щелчком отправил окурок в стоящую недалеко от них урну.       — Ну пойдём, — согласился Арсений, до этих пор даже не раздумывавший над тем, кого бы позвать с собой, однако если сопровождение само напрашивается, то — как это сейчас модно говорить — он имеет полное право потакать своим маленьким прихотям.