На вершине Сциллы, у подножия Харибды

      Спустя полтора месяца после Нового года наконец пришло время воспользоваться подарком Позовых и отправиться в театр. Тринадцатое февраля выпало на четверг. Сеанс вечерний, и если Арсений с Антоном поспешат, то приедут вовремя.       Люди из студии постепенно начинали расходиться по домам, громко кидая общее: «Всем пока!», и Арсений, с недавних пор задерживающийся допоздна, чтобы вытащить Серёжу из его кабинета, в этот раз выключил свой компьютер в числе первых. Он привёл рабочее место в порядок, потушил настольную лампу и, стараясь не привлекать к себе особого внимания, проскользнул в соседний кабинет. Серёжа сидел за столом, сгорбившись над графическим планшетом. Сидел так, видимо, долго: за окном давно стемнело, но верхний свет никто и не зажёг, стол освещал только светильник, такой же, как и у всех остальных.       — Серёж, — входя, Арсений даже не стал стучаться. Не зря: его бы всё равно не услышали.       — М? — Сергей медленно поднял голову, потом посмотрел на часы (без одной минуты шесть), решив, что ещё слишком рано, потёр уставшие глаза и нахмурился. — Что такое?       — Я сегодня уйду вовремя, ок?       — Что-то случилось?       Арсений покачал головой:       — Нет, просто нужно ещё заехать в одно место.       Арсений старался не лгать людям. Пережив в подростковом возрасте целую волну тотального вранья — когда он создавал липовые истории направо и налево, а потом терялся в них, мучительно пытаясь вспомнить, что, кому, когда и как именно наплёл, — став более взрослым понял, что самый универсальный выход из ситуации — всегда говорить правду. По крайней мере, стараться. Потому что память о том, как его ловили на лжи родители, друзья, учителя и какие-то практически ничего не значащие знакомые, почему-то крепко отпечаталась у него в голове. С возрастом начинаешь ценить вещи, которые попирал все юношеские годы.       Да, Арсений старался не лгать людям (делал это только в самых безнадёжных случаях), но умалчивание он в понятие лжи не включал. Кто знает, как отреагирует Сергей, если Арсений ему скажет, мол, я иду в театр с твоим-моим боссом, Антоном, и, кстати, да, мы же вроде как дружим с ним, если кто не в курсе, но ты по какой-то причине его терпеть не можешь, и я решил сохранить твои нервные клетки и не давать поводов для ревности. А поводы, наверное, были, потому что Антон до сих пор очень нравился Арсению. Под «очень» подразумевалось «так же сильно, как Сергей». Поэтому сказать всю правду, открыто и спокойно, Арсению не позволила совесть. Или трусливость.       — Что-то важное? — Сергей откинулся на спинку кресла и выдохнул: как же приятно и мягко, спина будто отпахала сутки на каторге и вернулась домой. Правда, теперь ещё раз согнуться над графическим планшетом никак не получится, придётся долго уговаривать себя закончить начатую работу именно сегодня, чтобы завтра начать тот же проект с нового этапа, а не добивать утром старый.       — Нет, — Арсений снова покачал головой.       Сергей встал с кресла, подошёл к Арсению, поправил широкий ворот его белого вязаного джемпера (в котором Арсений смотрелся особенно хорошо… как и вчера, и позавчера и всё время до этого, так что, возможно, фантик тут совсем не при чём) и выдохнул:       — Ты такой красивый.       (На самом деле, он хотел сказать «До завтра».)       — Я знаю, спасибо, — Арсений улыбнулся без тени смущения, чуть наклонился и поцеловал Серёжу. Он уже привык к его недобороде-перещетине, и сейчас лицо Сергея выглядело совсем как обычно. Ещё привык, сам не заметив, когда это произошло, называть Сергея «Серёжей». Его в ответ называли «Арс». Уровень тепла и симпатии в их отношениях рос непозволительно быстро. — До завтра, — Арсений оторвался от чужих губ и напоследок прошёлся ладонью по щеке напротив (ему очень нравилась эта растительность на лице Серёжи).       — До завтра.       Антон уже ждал Арсения на улице. Стоял у перил и докуривал сигарету. Всё почти как утром: с тёмного неба срывался редкий снег, снова горели фонари и вокруг — постепенно пустеющая парковка (утром она медленно заполнялась, но выглядела примерно так же одиноко).       Переговариваясь, оба двинулись в сторону МЦК. Антон — в своём красивом тёмно-сером удлинённом пальто (чем-то по крою напоминающем Серёжино) нёс в руках несменный кожаный портфель, размахивая им при каждом шаге. Наверняка под верхней одеждой он одет в очередной свой официальный костюм, и Арсений, имеющий какое-то представление о том, куда они идут и чего ждать, вдруг представил, как весь этот по нужде расфранченный двухметровый мужчина сидит за столиком на высоком стуле и слушает про современные десять заповедей прямиком от Вырыпаева и Маракулиной. Смешно. Сюрреалистично. Под стать, впрочем, мероприятию, на которое они собираются.       Из общего образа выбивался только пастельно-лимонный кашемировый шарф, будто вырванный из чужого контекста, акцентирующий внимание хоть на чём-то в этом серо-чёрном скучном пятне офисного обывателя. Арсений этот свой (бывший) шарф особенно любил: вещица досталась ему непросто и платила тем, что способна украсить практически любой образ. Но сожаления нет: Антону этот шарф удивительно шёл к лицу, освежал его всегда гладкие щёки, подчёркивал морозный румянец.       И вот этот самый Антон Андреевич Шастун, с кожаным портфелем и в отглаженных на скорую руку костюмах, владелец крупной студии дизайна и босс его босса, каждое утро и каждый вечер ездил на электричках, держался за поручни, шатался по салону при резких остановках и улыбался каждый раз, когда кто-то случайно наступал ему на ноги? Сколько ещё таких людей ездят на общественном транспорте, потакая своим странным причудам и не желая — имея при этом все возможности — обзавестись личным автомобилем с водителем или без? Как работает этот добровольный аскетизм, и почему люди сознательно на него идут?       — Арсений Сергеевич! — Антон внезапно слегка пихнул его в бок, вырывая из мыслей. — Ты, конечно, пропустил последние пять минут моего интересного рассказа о том, как я долго и нудно обедал сегодня в столовке, но тем не менее! Карета подана!       Арсений от неожиданности остановился и огляделся вокруг: они стояли под ярко-зелёным козырьком с надписью: «Станция Деловой центр».       — О чём задумался? — Антон двинулся к знакомым стеклянным дверям в зелёной, как крыша козырька, раме.       — О том, как интересно ты будешь смотреться в театре среди других людей.       — А что со мной не так? — Антон осмотрел себя, зная, что увидит.       Оба двинулись вперёд, к ближайшей электричке (им повезло, не придётся ждать). Зайдя внутрь, выдохнули и заняли два последних свободных места. Всё это заняло не больше двух минут, в течение которых Арсений придумывал максимально информативный и корректный ответ.       — Видишь ли, «Театр.doc», куда мы с тобой направляемся, не является театром в классическом смысле этого слова. Да и сама постановка от классического, опять же, понимания отличается. Это, как бы тебе объяснить, что-то вроде андеграунда. Причём в прямом смысле тоже, потому что происходить всё будет, насколько я понял, в подвале.       — С блэкджеком и шлюхами? Звучит так, будто ты ведёшь меня в подпольное казино, а не на культурное мероприятие. — Антон выгнул левую бровь. Это смотрелось комично и, чёрт, этому человеку действительно тридцать шесть?       — Если это мероприятие можно назвать культурным, — фыркнул Арсений, вспоминая некоторые острые слова пьесы. — В общем, сложно объяснить, это надо увидеть.       — Заинтриговал.       — И не такое умею.       Такого Антон не ожидал. Тот самый случай, когда можно чисто и от всего сердца воскликнуть: что за пиздец? что я только что посмотрел?       Всё заняло не больше полутора часов. Спустя несколько минут после постановки Арсений с Антоном стояли на свежем воздухе перед входом в подвал (с виду ничем не примечательный, каких в Москве тысячи и тысячи) и наблюдали, как медленно люди (в основном молодёжь до тридцати, и нет, Арсений не почувствовал себя старой культурной рухлядью) разбивались на парочки и группки, разбредаясь в разные стороны, чтобы раствориться в узких переулках.       Антон похлопал себя по карманам, достал пачку сигарет и тёмно-синюю зажигалку (Арсений её узнал: он отдал эту пластиковую малышку в тот день, когда они впервые увиделись после питерской командировки). Закурил.       В голове крутился навязчивый текст про кислород и лёгкие.        А в каждом человеке есть два танцора: правое и левое. Один танцор — правое, другой — левое. Два лёгких танцора. Два лёгких. Правое лёгкое и левое. В каждом человеке два танцора — его правое и левое лёгкое. Лёгкие танцуют, и человек получает кислород. Если взять лопату, ударить по груди человека в районе лёгких, то танцы прекратятся. Лёгкие не танцуют — кислород прекращает поступать.*       Сейчас два танцора Антона получили хорошую порцию никотинового дыма, и если он продолжит в таком же темпе, то танцевать им останется недолго и без всякой лопаты.       — Что скажешь? — Арсений спрятал руки в карманы. Он всё время забывал купить себе перчатки, да и очкам с жёлтыми линзами до сих пор не нашёл замены.       Антон, краем глаза уловив этот жест, сунул свободную руку в карман и протянул Арсению свои перчатки (снова). Драматично выдохнул дым вверх, и витиеватые узоры на фоне тёмного неба превратились в пустоту.       Арсений принял перчатки молча, натянул их на пальцы и сжал несколько раз кисти. Он ждал ответа. Антон ответ придумывал мучительно и долго. Вот уже красный ободок сигареты приблизился к фильтру, он потушил окурок о стену дома и швырнул в ближайшую мусорку.       — Честно, я понял так мало, что, можно сказать, не понял нихуя. Начало ещё более-менее понятно, но потом, когда пошла вся эта муть арабская, Иерусалим, исторические факты, религия и заповеди, я вообще отключился. Слишком умно, наверное. Мой мозг под другое заточен.       — Да нет, — Арсений улыбнулся и выдохнул в холодный воздух облачко пара. — Честно говоря, я, что при прочтении, что при просмотре фильма, что сейчас, понял не всё. А может, и всё, но сомневаюсь, чтобы так сложно о простых вещах на целый час, должен быть какой-то подвох в этом всём…       Арсений подумал, что Серёже, как и ему, наверное, больше понравилось бы, чем нет. И пусть он не сильно старше Арсения, возможно, даже понял бы больше и смог ему объяснить.       — А, может, это — такая многоуровневая шкатулка? Типа вот раз ознакомился — нашёл какой-то смысл, второй раз — ещё смысл, третий, там, четвёртый… — предположил Антон. — Как с фильмами в детстве.       — Может и так, — согласился Арсений. Он сегодня раскрыл эту шкатулку в третий раз, но она ему, скорее, напомнила непредсказуемый ящик Пандоры, нежели какую-то структурированную и многоуровневую систему.       — Короче, сравнение с блохами мне прям зашло, но в целом искусство не моё, наверное. Что современное, что древнее.       — Сам напросился, я тебя за руку не тащил, — напомнил Арсений. Он осмотрел Антона: без шапки, с небрежно намотанным на шею шарфом, с синяками под глазами и тонкими морщинками вокруг губ. Антон был полностью наполнен кислородом, забирал его у самого себя, травил лёгкие сигаретами, но делился чистым оксигеном. Только с Арсением или со всеми сразу?       — А знаешь, что? — спросил Антон.       — Что?       — Тогда, когда ты взял в залог мой шарф, — Антон кивнул на шею Арсения, — ты пообещал мне, что куда-нибудь сходишь со мной. Пойдём сегодня? Я есть хочу пиздец, найдём какую-нибудь ближайшую жральню, и я попытаюсь починить мой сломавшийся мозг. Хочу бургер, чтобы разорви ебальник, и стекающий по пальцам соус. Это я очень даже хорошо понимаю в жизни.       Арсений согласился, попутно отмечая, что с приездом в Москву у него из жизни практически пропала нормальная домашняя еда — её заменили собой кафешки, столовые, фудкорты и прочая ерунда. И пока Антон, ориентирующийся в городе лучше него, вёл их куда-то вперёд, к широким и наполненным светом фонарей улицам, Арсений пытался понять: почему Антон так прибедняется, почему хочет показаться глупее, чем есть на самом деле? Человек, столько лет владеющий крупной студией, известной на всю страну, явно не может понимать только в каких-то бытовых и приземлённых вещах. Вернее, конечно, может, — кто этих людей разберёт? — но точно не Антон.       Антон его привёл в ближайший круглосуточный Макдональдс, полупустой настолько, что им удалось занять места на диванчиках у окна. Сев друг напротив друга, они дождались свои заказы и принялись есть. Потёк неспешный разговор.       Дима как-то недавно пошутил, что все разговоры у людей сводятся к Богу, деньгам, здоровью и власти, а у Арсения к Санкт-Петербургу, ярким шмоткам и геям (причём последние два пункта никак нельзя было вырывать из контекста). В целом, это была, пусть и сильно утрированная, но правда, что объясняло, почему спустя пятнадцать минут беседа плавно переключилась на прошедшую командировку. К удивлению Арсения, инициатором этой темы стал сам Антон.       Арсений сидел и рассказывал о городе, стараясь не особо распинаться, чтобы не утопить Антона в своём восторге.       — Ну а как вы с Сергеем сработались? Он тебя не заебал? — спросил Антон, добивая остатки колы из бумажного стаканчика.       «Скорее я его», — подумал Арсений, но ответил:       — Нет, всё прекрасно. Он очень ответственный и дотошный в некотором плане, но как раз из-за этого ему удалось всё организовать там: и меня, чтобы я ему правильно помогал, а не мешался, и саму студию. Да и в помощи он никогда не отказывает, — добавил Арсений.       Антон кивнул. Арсений снова увидел на лице Антона это выражение: «Мне знакомо, о чём ты говоришь». Может, пора спросить? Дошли они уже с Антоном до этой стадии или ещё нет?       Решив, что дошли, Арсений задал вопрос, интересующий его едва ли не с первого дня работы в студии:       — Антон, ты давно Сергея Борисовича знаешь?       — Сто лет.       — Дольше «ста лет» Позова?       — Ага. А что?       — Расскажешь, откуда вы друг друга знаете и почему он тебя терпеть не может?       — Хм. — Антон поболтал тонкой пластиковой трубочкой в пустом стакане. На дне громыхали нерастаявшие кусочки льда.       Арсений насторожился, пытаясь понять: не ступил ли он на запретную зону? Но, кажется, нет: Антон не выглядел злым или закрывшимся. Скорее уставшим и немного печальным. Сидел на ярко-красном диванчике с низкой спинкой (красный цвет для повышения аппетита, неудобная мебель — чтобы люди не задерживались дольше необходимого), бултыхал стаканчик, искусственный свет из окна падал ему на волосы, окрашивая их в рыжеватый цвет, стекал по вискам на щёки, к самым уголкам красивого абриса сухих и шелушащихся губ. Облачённый в налёт едва заметной грусти он выглядел таким завораживающим, что у Арсения, будь они неладны, завыли все внутренности.       — Обязательно расскажу, но не сегодня. Это разговор не для такого хорошего вечера.       — Это как-то связано с тем, что ты директор студии, а он начальник творческого отдела? Он же тот самый Матвиенко, чей отец вообще основал это всё? Почему тогда у руля ты?       — Арсе-ений Сергеевич, — протянул Антон, устало прикрыв глаз и потирая лоб. Арсений почти видел, как медленно его тело покидал живительный кислород. — Да, связано. Но не сегодня.       От этого «Арсений Сергеевич» стало так тепло и одновременно грустно, что Арсений тут же извинился и ответил:       — В другой раз. Будет повод встретиться.       Антон хмыкнул, что повод им не нужен, но час уже поздний, а завтра пятница и работу никто не отменял, поэтому пора по домам. Арсений согласился. Уже на улице, расходясь по разным сторонам, они крепко пожали друг другу руки.       (Но обоим в тот момент хотелось объятий.)