На вершине Сциллы, у подножия Харибды

      Почему Сергей так не любит Антона? Вопрос не совсем корректный. Сергей Антона любит. До такой степени, что готов задушить своими чувствами. Ненависти любовь не мешает.       Антон отнял у Сергея слишком многое: место в жизни, отцовскую компанию, спокойное детство (только отцовскую любовь не смог отнять — её никогда не было), всё то, что должно было достаться ему, если бы однажды в их дом не пришла Маргарита со своим сыном от первого брака.       Сергей не помнил, в какой конкретно момент они стали жить все вместе. Вот так, думал он, однажды всё изменилось: Борис познакомился с женщиной, а спустя полгода в их квартиру уже перевезли чужие вещи, отец стал принадлежать не только ему, а у самого Сергея появился «брат». Но ничего из этого он не помнил, а посему выходило, что всю осознанную жизнь провёл в полной семье. У него всегда были отец и названные мать с братом. До тех пор, пока Борис, наконец, не освободил его от своего существования.       С виду их семья выглядела как типичный образец для подражания, то, что люди вкладывают в семантическое поле слова «благополучие». Успешный дизайнер, имеющий свою студию-компанию, юрист, находящийся в самом начале карьеры (но уже делающий небольшие шаги к успеху), и двое мальчиков-погодок.       Всё детство из чужих людей Сергея и Антона пытались сделать родными. Закрывали глаза на то, что в них двоих текла абсолютно разная кровь, называли братьями, учили делиться, одинаково воспитывали… Но какие, к чёрту, из них двоих братья? Смешно даже: внешнего сходства ноль. Антон рос тощим и высоким, с жидкими русыми волосами, светлой кожей, зелёными глазами и пухлыми губами. Сергей рос его противоположностью: в любом коллективе оказывался самым низким и коренастым, детская полнота начала сходить только к старшим классам, густые тёмно-каштановые волосы, смуглая кожа, большие карие глаза и небольшой, по-своему очаровательный миниатюрный рот, уголки которого всегда смотрели вниз.       Антон рос шумным, непоседливым, смешливым, ярким, хулиганистым. Носился по квартире как маленькая торпеда, часто бедокурил, взрывался весельем и выплёскивал свою энергию на всех окружающих. Сергей рос спокойным. Если вдруг начинал шуметь — тут же оседал под строгим и холодным взглядом отца, старался не высовываться лишний раз из своей комнаты, чтобы не спровоцировать у Бориса очередной приступ недовольства.       Даже смешно, насколько они отличались друг от друга. Чем больше между ними находилось различий, тем ближе их пытались столкнуть лбами, подружить между собой, заставить жить мирно, перестать драться и научиться делить общую комнату, игрушки, вещи, конфеты…       Антон забрал у Сергея год детства. Девятнадцатого апреля Антону исполнилось семь, и первого сентября он пошёл в школу. Серёжу отдали в школу в пять, и свой шестой день рождения он праздновал в конце ноября. По какой-то причине Борису было жизненно важно, чтобы его сыновья (Антона он быстро начал считать своим сыном) пошли в школу одновременно и в один класс. Будь его воля, они бы ещё и сидели вместе, но от такого сомнительного удовольствия Серёжа бежал, как от огня: он специально пересел за переднюю парту на другом конце класса, чтобы даже случайным взглядом не натыкаться на осточертевшую спину брата. Дома на него полюбуется.       Так они провели всю пору от детского сада до школы вместе. Делили одну комнату, постоянно ссорились, иногда дрались (впрочем, драки всегда начинал Серёжа). Жили в состоянии детской холодной войны и ненависти друг к другу. За Антона Сергей и сейчас не имеет права ручаться, но сам он слишком рано узнал, что такое ненависть и как она может быть сильна.       Только Маргарита, которую Сергей полюбил как родную мать, была душевной отрадой и спокойствием. Только она всегда поддерживала его, но стеснялась высказывать Борису свои мысли тогда, когда он оказывался неправ по отношению к родному сыну. Она стала единственным взрослым и близким человеком, которым Сергей дорожил до сих пор.       Интересно: Антона, сколько бы отец ни старался (Маргарита на этом почти не настаивала), Сергей не мог назвать братом, но вот саму Маргариту стал звать мамой очень быстро. Чужая, по сути, женщина любила его больше, чем родной отец. Она никогда не выделяла кого-то одного и ничем не давала понять Сергею, что Антон лучше только потому, что она его родила. Для Маргариты оба мальчика были её родными сыновьями без всякой разницы. Любви и родительской ругани им доставалось одинаково.       Да, Антон — тот самый человек, которого Борис всегда ставил в пример сыну. Антон — тот, кого отец полюбил сильнее, чем родную кровь, тот, с которым его постоянно сравнивали (да разве вообще можно сравнивать их, таких разных!). Антон — вечная боль Сергея.       До самого одиннадцатого класса Сергей с Антоном прожили в одной комнате, потому что Борис принципиально отказывался менять жильё, до последнего надеясь, что мальчики поладят между собой. Он даже не подозревал, чем это вынужденное соседство в конце концов обернётся. Деля общую территорию, Сергей и Антон стали самыми близкими врагами и заклятыми друзьями. Год за годом они обрастали тонкими пластинками тайн и секретов, пока в итоге это не стало напоминать прочный непробиваемый панцирь, способный защитить их как друг от друга, так и от мира в целом. Сергей не рассказывал родителям, что Антон не такой святой, как они думают, Антон молчал о социальных неудачах Сергея — и это стало основой. Никто не знал Антона лучше, чем Сергей. Никто не знал Сергея лучше, чем Антон.       Сергей знал, что у Антона огромное количество друзей, что он вхож в несколько больших компаний, никак не контактирующих между собой, знал, что одна из компаний балуется наркотиками и что Антон сам едва не попробовал их; знал, какого, блядь, цвета на Антоне трусы в этот день, почему он никогда не гладит свои вещи и на какие порножурналы тот дрочит (а также где он их прячет). Он знал слишком многое, даже то, что не хотел.       Антон, в свою очередь, знал, что у Сергея нет ни одного друга. Что люди к нему тянутся, но он всех отталкивает от себя намеренно, замкнут, часто конфликтует со всеми учителями, но при этом как-то ухитряется оставаться отличником, но не любимчиком. Антон знал, что Сергей ненавидел физкультуру и мог месяцами не появляться на этом уроке, поэтому двойка за семестр у отличника Серёжи Матвиенко стала шоком для всех, кроме Сергея, Антона и самого физрука. Знал, что Сергей по-настоящему счастливым чувствует себя только в художке или тогда, когда рисует что-то в своих блокнотах. Антон, как и Сергей, знал слишком многое. И эти знания никак не мешали его жизни.       Говоря о том, что Антон забрал у Сергея слишком многое, нужно также вспомнить ещё и отнятую первую любовь (вместе с шансом на нормальную, психологически здоровую жизнь). Все вокруг так хвалили Антона, так восхищались его живым умом, быстрой и крепкой хваткой, личными достижениями и победами, что в конечном итоге в это оказалось сложно не поверить.       Итак, Антона настолько все хвалили — учителя, родители, одноклассники, знакомые и дальние родственники — что Сергей, на свою голову, поверил.       В четырнадцать лет Сергей мастурбировал в душе, и не заметил, как в это обыденное занятие поток сознания выбросил на поверхность образ названного брата. Он толком не успел среагировать — рука сильнее сжалась на члене, и под тесно сомкнутыми глазами заплясали золотистые искры удовольствия.       С тех пор Сергей стал смотреть на Антона иначе, начались попытки узнать себя лучше, внутри скопилась злость: почему, если ему и суждено быть геем, то он замкнулся на Антоне? На единственном человеке, которого ненавидит больше, чем себя самого?       К пятнадцати годам Сергей научился ревновать Антона до чёрных пятен перед глазами. Поскольку Антон продолжал оставаться общительным и живым подростком с широким кругом общения, то ревность часто доводила его до исступления и напоминала глухой, никогда не проходящий зуд. Сергей ревновал Антона даже к Маргарите, и за это винил себя больше всего. Как можно быть таким испорченным и отвратительным человеком?       В шестнадцать Серёжа окончательно прекратил свои попытки угодить отцу. Всё его естество, весь смысл жизни сомкнулся на одном Антоне. Они по-прежнему жили как раньше, ходили в одну школу, делили комнату и секреты, но Антон, постепенно взрослеющий Антон, такой живой и счастливый, начал сторониться Сергея. Он как будто глазами видел ту нефизическую черноту, которая душила Серёжу, и вскоре начало казаться, что ему самому рядом с братом становится нечем дышать.       В шестнадцать Сергей, видя, как отдаляется от него Антон, едва контролировал свою агрессию на весь мир. Он целыми вечерами развлекал себя тем, что ходил на заброшенную стройку и со всей силы пинал ногами оставленные местными алкашами стеклянные бутылки. Звонкие крики бьющегося стекла немного успокаивали его, но ровно до тех пор, пока он не возвращался домой, в их комнату, в которой Антон лежал на своей кровати, задрав ноги на обои и свесив голову вниз, болтая с кем-то по телефону. Антон, который при виде Серёжи всегда говорил торопливое: «Ну всё, до завтра, кароч» и клал трубку. Антон, у которого от Серёжи начали появляться секреты.       В шестнадцать Сергей впервые осознал, что хочет, как тигрица, схватить Антона за загривок и утащить к себе, шипеть на всех, кто только посмеет приблизиться к ним, нарушить их единение. Он был готов порвать глотку каждому, кто позволял себе просто смотреть на Антона.       После семнадцатого дня рождения стало совсем невыносимо. Чувства к Антону горели в Сергее ярко, но подпитывались они его собственной жизненной силой, которой у него и так никогда не было в избытке. Неужели, думал Серёжа, Антон не видит, как я страдаю? А если и видит, то почему молчит? Почему ничего не сделает? Почему только продолжает отдаляться от меня?       В семнадцать Серёжа согласился с мамой: Антон солнце. Только для него это имело другое значение: смотреть на огненные лучи больно, они греют только тех, кто далеко, а близких превращают в угольки.       В выпускном классе (когда Антону уже исполнилось восемнадцать, а Сергею — семнадцать) Антон привёл домой Лиду. Высокую и такую же русоволосую. Привёл знакомиться с родителями — всё серьёзно, а Сергей об этой Лиде даже ничего не знал толком. Видимо, Антон научился хорошо скрываться. Или же Сергей, вязнувший в болоте своих больных чувств, не замечал никого вокруг. Варясь в боли и жалости к себе, он забыл, что существуют другие люди. Кто-то, кроме него и Антона.       Знакомство прошло хорошо, Борис Лиду одобрил, назвал хорошей приличной девочкой и похвалил Антона за выбор. Маргарита, перемывая тарелки после семейного ужина, мнение мужа поддержала. Сергей слышал это всё краем уха — на самом знакомстве он не присутствовал, свалив из квартиры, но вид довольного Антона тем же вечером, когда он вернулся в их комнату, сомкнулся у него на шее тесной петлёй.       Сначала Сергей задавался вопросом: как Антон мог променять его на какую-то левую бабу с пустотой между ног, когда рядом всегда был только он, Сергей? Потом понял: кто угодно в этом мире лучше него. Кто угодно достойнее, и это логично, что Антон выбрал себе подходящую пару, а не повёрнутого на нём младшего названного брата.       Братских чувств в них столько же, сколько воздуха в лёгких после удара под дых. Столько же, сколько крови в истлевшем трупе, сколько безукоризненно невинных людей на Земле.       Да, Антон скрыл от него Лиду, но Сергей совсем забыл, что и сам с четырнадцати лет перестал говорить ему всю правду, потому что бо́льшая её часть касалась самого Антона. Что ж, они оба взрослели и учились жить. А чтобы жить, как оказалось, часто приходилось лгать или, по меньшей мере, недоговаривать.       На следующий день после знакомства семьи с Лидой Сергей совсем помешался от боли. Он пришёл домой раньше всех, перевернул комнату вверх дном, разгромил коллекцию металлических машинок на полке Антона и разбил его любимую настольную лампу, опрокинул комод, пошвырял все вещи на пол и, стирая с лица остро-горькие слёзы, наглотался материнских таблеток, о которых знал только он и сама мама. Маленькие узкие капсулы, сухие и безвкусные, цеплялись за горло, и Сергей решил наверняка отрезать себе пути возврата: он запил все три конвалюты отцовским коньяком, вернулся в комнату, лёг на незаправленную постель Антона и медленно уснул. Последней его мыслью было: Антон никогда не заправляет свою кровать, и его никто не ругает за это…       По иронии судьбы, Сергея, уже потерявшего сознание, нашёл Антон. Он же поднял панику, вызвал скорую, и только после этого набрал матери и Борису. Сергея откачали, потому что — «повезло» — успели быстро отреагировать. Большая доза таблеток ударила по внутренним органам, и Сергей до сих пор расплачивается за это, хотя научился умело скрывать свою боль от всех.       Сергей хотел умереть, но Антон отнял у него ещё и право распоряжаться собственной жизнью.       Два месяца после неудачной попытки суицида Сергей провёл в частной психиатрической клинике. Самой лучшей в Москве и, конечно, полностью анонимной: Борис, чья студия дизайна пользовалась большим спросом и стала известна на всю Россию, сгорел бы со стыда, если кто-то прознал бы о том, что его сын — неудавшийся самоубийца, а значит, конченый псих. Тот случай, если это возможно, ещё больше отдалил их друг от друга.       Пока Сергей лежал в клинике, Борис его ни разу не навестил. Зато Антон мотался к нему в пригород каждый день, придурок, держал его, накачанного нейролептиками, сонного и не осознающего в полной мере реальность, за руки, обнимал крепко, целовал в лоб и виски. Сергей даже не мог с полной уверенностью сказать, что всё это было на самом деле, а не приснилось ему. Так же, как и голос, нашёптывающий: «Я так перепугался, когда увидел тебя, что подумал: увезут вместе с тобой на скорой — в больницу или на тот свет».       Позже, когда дозу лекарств снизили, Антон никуда не делся. Они молча держались за руки, потому что могли, потому что Сергей лежал в отдельной палате, и их никто не видел, потому что им так хотелось. Антон мало что говорил и никогда не кинул на него даже мимолётного взгляда, полного осуждения или отвращения. Он только вытряхивал каждый раз с Серёжи обещание, что он больше не поступит так. Серёжа пообещал, дал честное слово, что впредь никогда не причинит Антону такую боль.       Мама ездила к нему несколько раз в неделю — как только удавалось вырваться с работы, выгрызть себе выходной. Она сделалась совсем бледной, всё спрашивала, почему Серёжа так поступил, но он только просил прощения, плакал и мотал головой, даже не осознавая, что, если бы что-то пошло не так — он бы больше никогда не увидел её зелёных, как у Антона, глаз.       Осознание пришло после. Тогда, когда Сергей вышел из клиники и вернулся домой, а Борис вместо приветствия сказал, что такому психу он фирму не доверит, поэтому после школы Сергей может сразу идти учиться на дворника. Борис не спрашивал, почему Сергей хотел уйти из жизни, его волновал тот факт, что прямой «наследник» оказался бракованным, но чудо, что у него всё ещё оставался Антон: умный и адекватный мальчик, на которого он возлагал большие надежды.       Мама всё это слышала. Она, впервые за многие годы, осмелела и разъярилась настолько, что начала спорить с Борисом, и вскоре их спор дошёл до ссоры на повышенных тонах. Сергей лежал в своей комнате, слушая, как за стеной Борис и мама выясняют отношения. Антон ещё не вернулся домой со школы, хотя уже давно стемнело, и уроки должны были закончиться несколько часов назад. Мама впервые решилась так открыто перечить Борису, и, видимо, высказывала ему всё возмущение, накопившееся за долгие годы.       В какой-то момент домой вернулся Антон. Он, услышав звуки ссоры, решил не лезть и незаметно проскользнул в их тёмную комнату. Переоделся, не включая свет — ему показалось, что Серёжа спит, хотя можно ли было уснуть под такие крики? — и сел на свою кровать. Он даже почти сразу понял, из-за чего началась ссора.       Борис долго не повышал голос в ответ, но в итоге сорвался и крикнул Маргарите: «Ты ему не мать!». Сергей отвернулся к стене, мечтая оказаться подальше отсюда. Он ненавидел этот дом, эту комнату, эту кровать и дурацкие серые обои в белую полоску. Вот так семьи живут много лет, делают вид, что всё хорошо, а потом, на пике ссоры, в запале выкрикивают подобные обидные и, к сожалению, правдивые вещи. Маргарита ему не мать. Он слишком плохой человек, Борис прав, и он недостоин быть хоть чьим-то сыном. Тем более сыном этой прекрасной женщины.       Самое паршивое, что это всё услышал вернувшийся Антон.       Вскоре после выкрика Бориса всё стихло. Через минуту в их комнату пришла мама. Она легла на кровать позади Серёжи, крепко обняла его, свободной рукой гладила по волосам и рукам, целовала в макушку и шептала, чтобы Серёжа не слушал Бориса, что, конечно же, она ему самая настоящая мать, что она очень любит его, от земли до луны, вокруг звёзд и обратно, что Сергей хороший сын, и что её сердце не выдержит, если его однажды не станет. Что ей больно видеть, как он страдает, и что она всегда будет рядом, а потому они справятся с любыми трудностями.       Сергей слушал её в тишине, и от слёз у него начали течь жидкие, как вода, сопли. Всё это впитывалось в подушку, щекотало щёки и губы, но он не смел пошевелиться: лежал в тёплых родных объятиях, чувствуя себя в самом безопасном месте на свете, в колыбели всего мироздания. Эта нежность, эта искренняя любовь постепенно окутывали его сознание легчайшей вуалью, и он начал засыпать.       Уже сквозь сон Серёжа почувствовал, как мама очень осторожно, стараясь не потревожить его, встала с постели, и как спустя мгновение её место занял Антон. Он такой же тёплый и родной, только руки у него длиннее и тоньше, а пахло от них одинаково. Антон поцеловал его в загривок, прижал покрепче к себе и длинно вздохнул. Тогда Серёжа окончательно растворился в спокойном тумане сна.       Упущенные месяцы учёбы в выпускном классе Сергею помог наверстать Антон. Они никогда не говорили о том, что произошло, но Сергей был уверен: Антон знал, а потому и не спросил, почему Серёжа хотел убить себя. Потому же пропала Лида.       Сдав экзамены, Сергей поступил в Санкт-Петербург, уехал из дома, попытался сбросить малую долю балласта и почти свободно вздохнуть. Антона рядом не было — стало одновременно легко и очень тоскливо.       Антон, поступивший в МГУ, приезжал к Сергею на каждые длинные выходные и праздники, даря тем самым болезненное счастье и жгучую ненависть.