На вершине Сциллы, у подножия Харибды

      Выходя в пятницу из студии, Арсений практически не мог думать о своём дне рождения: все мысли сконцентрировались вокруг Серёжи. С одной стороны, они встречаются, и приоритет в праздновании — по нормальной логике вещей — должен был склониться в его сторону. С другой стороны, Серёжа не мог ограничивать его личную свободу и решать, с кем Арсению можно общаться, с кем нет. С третьей стороны, совесть всё-таки начинала подтачивать неплохое настроение, с четвёртой — предвкушение от предстоящего вечера с Антоном никуда не делось. С пятой… последние ступеньки лестницы под Арсением закончились, и он решил, что, если собрать все эти «стороны», то получится большой такой увесистый философский трактат, а это не его специализация. Поэтому он решил остановиться на том, что основная часть его противоречивых чувств заключалась в обиде, чувстве вины и радостном предвкушении.       Антон уже стоял на крыльце (он спустился раньше) и курил. Как только Арсений вышел на улицу, лицо его тут же обволокло порывистым потоком ветра с горстью ледяных микроскопических капель. Погода в конце марта маскировалась под глубокую осень: низкие вельветовые тучи, слякоть и серость. Даже новенькие, подаренные сегодня утром Димкой очки с жёлтыми линзами (такие же странно-модные, как сам Арсений) как будто накладывали на унылый вид сепию, и в итоге выходила… унылая сепия.       — Антон Андреевич, куда же Вы меня в такую погоду? — улыбаясь, спросил Арсений, подходя ближе и поправляя непослушную, начинающую виться от влажного воздуха чёлку.       — Планы были наполеоновские, — Антон сделал последнюю затяжку и потушил сигарету, — но учитывая не самую располагающую к прогулкам погоду, предлагаю проверенный старпёрский план: домашний ужин и кино. Можем поехать ко мне или к тебе, — добавил он.       Арсений вспомнил свою неказистую однушку. Он, конечно, часто убирался в ней, но чистотой не скроешь ремонт в элегантном стиле «совок классический». Без ковров на стенах, конечно, но с огромной стенкой-сервантом и хозяйским драгоценнейшим хрусталём, который до сих пор живёт в каждой советской семье и достаётся только к Новому году. Это в целом очень небольшая типичная хрущёвка с крохотной кухней, крохотным залом и крохотным санузлом. Если уж и говорить о том, что мой дом — моя крепость и отражение меня самого, то Арсений не хотел бы, чтобы Антон подумал, будто внутри он такой же старый и максимально непривлекательный, как его вынужденное жилище. Поэтому он ответил:       — Давай к тебе.       — Ок. Только за продуктами заедем перед этим.       Арсений согласился. Так они уже через сорок минут заходили в большое здание-купол, издалека немного напоминавшее только начавшийся распускаться цветок, склонивший свой тяжёлый от росы бутон к земле. Вместо стен — треугольные разъёмы окон и дверей, сверху — потемневшая от влаги серебристо-серая крыша. Арсений жил в Москве больше полугода, за которые проезжал мимо Даниловского рынка несколько раз, но так ни разу не зашёл внутрь.       Осмотреться Антон особо не дал: быстро и уверенно пошёл вперёд, уцепив Арсения за предплечье (чтобы не потерялся). Антон шёл стремительно, прорезая толпу людей как ледокол, и явно у него в голове обрисовывался какой-то план. Арсений старался не отставать, при этом он пялился по сторонам, как маленький ребёнок, которого мама впервые вывела в свет. Он вертел головой, осматривая огромное количество кафешек разной направленности, соседствующих с небольшими магазинчиками и лавочками. На витринах и прилавках мелькали яркие вспышки света, отовсюду блестели различные лампы, в нос забивались ароматы, меняющиеся с каждым шагом: кофе-чай-мясо-сладости-алкоголь-кофе-сладости… и бешеная суматоха кругом: люди разных возрастов сидели за столиками в кафе, шли с сумками мимо, стояли у прилавков, переговаривались с продавцами, что-то покупали…       Арсений пытался рассмотреть всё, но Антон, идущий впереди, всё тянул и тянул его куда-то, и его шаг, сделанный длинными и худыми, как у цапли, ногами, соответствовал двум шагам Арсения. Всё это разнообразие сливалось перед глазами, как в карусели, поэтому, когда Антон резко остановился, Арсений едва успел затормозить следом. Они вышли к рынку. Такому, который знаком каждому с самого детства: прилавки с коробами, набитыми фруктами, овощами, зеленью, домашними сырами и сливками, пастилой и чурчхелой, какими-то странными не идентифицируемыми Арсением товарами…       Вывеска над головой гласила «Молочная продукция».       — Арсений, — Антон повернулся и выдохнул, как будто для него самого пройти этот тугой поток людей, сделавшийся в части рынка чуть меньше, было испытанием.       — Что? — Арсений… пытался понять, кто он и где он.       — Ты всё ешь?       — Вообще да, — Арс пожал плечами. — Кроме рыбы.       — А морепродукты?       — Смотря какие.       — Креветки?       — Креветки ем.       — Супер. Значит, на ужин ризотто. Если ты не против.       Арсений снова пожал плечами. Тот факт, что Антон сам планирует готовить, а не заказывать готовую еду из ресторана, уже радовал, поэтому он был согласен на что угодно вообще. Даже на картофельную пюрешку с котлетками.       — Не против, — ответил он.       Антон улыбнулся ему такой широкой улыбкой, что, если бы это было солнце, оно спалило бы всё к чертям.       Антон выбирал продукты и сразу же складывал их в корзину. Он не смотрел на цены, не торговался с продавцами, расплачивался и тут же переходил в другой сектор. Арсений подумал, что такая способность идёт с детства, когда не задумываешься над ценами, а просто ходишь с родителями по магазинам, глазея на прилавки. Взрослея, постепенно начинаешь смотреть на ценники, читать их, сравнивать и решать: стоит оно того или нет? Конечно, здорово, когда это умение не развивается, когда есть достаточно средств для того, чтобы не заглядывать каждый раз в кошелёк или в личный кабинет банка, проверяя, сколько осталось. Антон не проверял. Он знал, что у него достаточно, поэтому брал, что и сколько хотел, но делал это так просто и гармонично, не пытаясь специально выбрать что-то самое дорогое — брал то, что ему нравится, и ни о чём не задумывался.       Арсений не считал себя нуждающимся. В Москве он стал достаточно зарабатывать, чтобы снимать квартиру, немного помогать родителям, что-то тратить на себя и ещё откладывать, но он понимал, что никогда не смог бы так просто распоряжаться деньгами, как это делали Антон и Серёжа.       Если позволить себе допустить некоторую вольность и грубо разделить людей на очередные три типа, то получится вот что (ничего нового Арсений, конечно, своими размышлениями не открыл, это всего лишь очередные соображения о жизни, потому что — так уж получилось — порой он испытывал непреодолимое чувство, заставляющее его классифицировать и расставлять по полочкам всё):       Первый тип людей — это те, кто и снаружи, и внутри выглядят хорошо. Это люди-гармония. Внешне они опрятны, порой красивы, ухаживают за собой и своей одеждой, как правило более-менее ответственно относятся к жизни. Арсений взял за правду то, что дом у всех людей — в какой-то степени отражение их мыслей и чувств. Из этого следовало, что и дом у таких людей всегда убран, чист и опрятен, как они сами.       Второй тип людей — те, у которых и внутри, и снаружи полный раздрай. Такие люди выглядят неопрятно, а если среди них попадаются красивые, то вся эта красота покрывается густым налётом их наплевательского отношения к себе. Дом у таких тоже неопрятен. Бардак, грязь, пыль и прочие «гадости». Такие люди чаще всего менее приятны в общении, но порой к ним нужно приглядеться и привыкнуть. И тем не менее первое впечатление о них очень крепко и чаще всего негативно.       Третий тип — амбивалентные люди. Здесь возможно ещё два варианта:        а) люди, у которых идеальный дом, но неопрятная внешность. Таким образом они соединяют в себе типы 1 и 2. У таких людей порядок в доме равнялся порядку в мыслях и в душе. Как правило, их больше заботит внутренний мир, чем внешний. Они сами такие, а потому и новых людей встречают «не по одёжке», а «по уму». Они в какой-то степени тоже гармоничны, но это особенный тип гармонии, не такой, как в типе 1.       б) люди, у которых опрятная внешность, но полный бардак в доме. Они тоже соединяют в себе типы 1 и 2, но, как правило, ни о какой душевной гармонии не может идти и речи. Дом таких людей захламлён и грязен. Не в силах совладать со структурой своей души, они также не могут справиться и с поддержанием домашнего порядка. Это они компенсируют внешней маской. Зачастую такие люди красивы, а если и нет, то их опрятность и «харизма» это перекрывают. Стиль, приятный аромат, хорошо подобранные аксессуары — это они. Первое впечатление о таких почти всегда складывается хорошее, встречают и они, и их в прямом смысле «по одёжке». Тем сильнее шок, когда долгое время люди видят перед собой идеальный образ, а потом внезапно оказываются в обители этого идеального, как подразумевалось, человека (бардак, хаос, беспорядок — все эти синонимы вместе не способны объяснить всего увиденного, и тогда наступал самый настоящий когнитивный диссонанс).       Да, Арсению, с гипертрофированным чувством прекрасного, иногда граничащего с синдромом Стендаля, было проще пользоваться одной из множества своих классификаций и грубо вешать на людей ярлыки, потому что это облегчает жизнь. Он всегда помнил о полутонах и нестандартных случаях, но эта классификация проверялась годами, и большинство людей подходили под эти типы.       Диму Арсений относил к первому пункту. Он не знал точно, являлся ли уют в доме Позовых чисто его заслугой, или больше всё-таки Катиной, но по личному общению мог всё же сделать вывод, что у Димки — больше, чем у кого-либо из всех его знакомых — в голове всё как надо: чётко и систематизировано, пусть внешне Поз и не являлся каким-то эталоном красоты, но всегда выглядел опрятно. Скучновато, порой даже серенько, но всегда аккуратно и с намёком на стиль.       Серёжу Арсений поначалу тоже относил к первому типу. До тех пор, пока впервые не побывал у него дома. Тогда начали закрадываться подозрения. Едва ли пустота — синоним идеального порядка. А у Серёжи в лофте (как и в кабинете) всё настолько минималистично, что порой походило на аскетизм, которым он явно не страдал, разъезжая на пафосном автомобиле и питая слабость к дорогим вещам. Узнав Сергея поближе, Арсений подумал, что, возможно, эта пустота вокруг, такая гиперболизированная атрофия пространства, стала для него способом привести в порядок свои мысли. Хотя он понятия не имел, какие непроходимые леса и джунгли таились в его голове.       С Антоном Арсений запутался. Его классификация практически не давала сбоев, а, значит, дал сбой сам Арсений.       Как только они, нагруженные пакетами с рынка, поднялись на тринадцатый этаж и зашли в просторную квартиру, Арсений потерялся. Антон разулся первым, забрал у него пакеты в одну руку, второй рукой достал из ящичка для обуви мягкие серые тапки и, не снимая пальто, прошёл куда-то вглубь квартиры.       — Проходи, Арс. Я щас.       Арсений медленно разделся. Снял куртку и повесил её на крючки, на которых, рядом с зимними вещами, висели различные джинсовые рубашки, ветровки, какие-то толстовки, деловые пиджаки, спортивные майки, длинные кардиганы и разноцветные футболки. Около порога, на обувной полке, валялись несколько пар ботинок разной степени чистоты и потрёпанности. Те, в которых пришёл Антон, стояли чуть ли не посреди коридора, и с них, пачкая светлый паркет, стекала грязь.       Проходя по длинному коридору, Арсений заметил два ответвления с тёмными комнатами — видимо, спальная и зал. Дверь в спальную открыта внутрь, но практически ничего не видно, двери в зал нет, вместо неё — широкий проём, отделанный светло-бежевыми, в цвет паркета, деревянными панелями. Коридор упирался в дверь с выключателем наверху — санузел. Слева — тоже без двери — огромная кухня, которую, наверное, можно было сопоставить с однушкой Арсения.       Кухню условно пополам делил длинный монолитный стол с полочками и шкафчиками. На столе царил маленький апокалипсис: салфетницы стояли рядом с тостерницей и пароваркой, тут же — открытые пачки овсянки и мюслей, сухие завтраки и банки с чаем и кофе, сахарница без крышки с ложкой внутри, раскрытая деревянная хлебница, две стеклянные, наполненные почти до краёв, бутылки с растительным маслом (судя по различающемуся цвету — растительным и оливковым), солонка с перечницей, пластиковый контейнер с пакетиками специй, баночки с цельными орешками, пустые ланч-боксы и целая гора пустых упаковок от семечек.       Если бы мама это увидела, она пришла бы в ужас…       Антон, пользуясь вторым, обеденным, столом, разбирал содержимое пакетов. Тут же отправил бутылку красного сладкого вина в холодильник, выложил всё остальное и, наконец, снял с себя пальто, скинув его на кожаный светло-кофейный диванчик возле стола.       — Это самое, — Антон почесал шею (он стоял посреди кухни, взмыленный, с торчащими в разные стороны волосами, по-прежнему в тёмно-сером костюме с расстёгнутым пиджаком и белой рубашке с запонками), пытаясь понять дальнейший план действий. — У меня тут бардак немного, я не думал, что ты придёшь…       — Немного? — Арсений выгнул бровь. Он надеялся, что его улыбка похожа на иронию, а не на сарказм. В глаза бросалась большая раковина с горой грязной посуды и сушка справа, в которой посуда, пусть и чистая, умещалась каким-то чудом: тарелки стояли одна на другой, чашки выстроились в подобие пизанской башни, столовые приборы торчали из специального стаканчика с отверстиями для слива воды в разные стороны, как сплошной нахохлившийся металлический ёж. Вообще Арсений считал себя воспитанным человеком, но воспитанность часто мешала прямолинейности, и зачастую выбор был очевиден.       Антон вздохнул и, взяв своё пальто, вышел в коридор.       — Я понимаю, как это выглядит со стороны, — послышался его голос. — Кстати, руки мыть будешь?       — Ага.       — Иди сюда.       Антон позвал его в санузел. Пространства — в половину кухни, ванная, по объёму больше раза в три обычной, отливала насыщенным малахитовым цветом. Куча полотенец на держателях, беспорядочно расставленные по всяким полочкам различные баночки с открытыми колпачками, такая же тёмно-зелёная занавеска и пушистый коврик под ногами. Широкое зеркало с разводами и (удивительно!) закрытая крышка унитаза, стоящего чуть сбоку, прячущегося между высоким тонким шкафчиком со стеклянными дверцами и стиральной машиной.       Неужели у Антона в голове такой бардак? Арсений не видел всю квартиру, но то, что уже успел, напоминало логово подростка, у которого родители уехали в командировку, оставив его одного на неделю.       Антон помыл руки первым, и когда Арсений вернулся на кухню, тот уже стоял возле огромного стола и быстро расставлял по многочисленным подвесным шкафчикам весь этот беспорядок.       — Я обычно убираюсь по выходным, — продолжил Антон начатый разговор. — Утром некогда, берёшь первое, что попалось под руку, вечером после работы сил нет что-то убирать, ну и лень, конечно. Так я типа в субботу или воскресенье уберусь и начинаю потихоньку тонуть в этом сраче. Чем ближе конец недели — тем хуже. И так по кругу. А сегодня вообще пятница, — продолжал то ли оправдываться, то ли рассуждать Антон.       — Да забей. Я же не ревизор. — Арсений остановился напротив Антона. Стол между ними быстро преображался, становясь похожим на что-то более-менее сносное. Исчезли все коробочки и контейнеры, оставшиеся мелочи, которые, видимо, всегда находились на столе, встали в ровный рядок. Антон протёр, как оказалось, светлую столешницу и выдохнул.       — Уже лучше.       — Тебе помочь чем-нибудь?       — Помнишь, как мама в детстве говорила, что лучшая помощь — это не мешаться?       Арсений кивнул. Антон, успевший привести стол в идеальный порядок за считанные минуты, улыбнулся:       — Ну вот. Ты гость, у тебя сегодня день рождения, так что расслабься, сядь на диван и наблюдай, как великий шеф-повар Антон Шастун готовит не менее великое творение искусства.       Арсений закатил глаза — неужели кто-то, кроме него, обладал таким же высоким самомнением? Правда, самомнение Арсения часто напоминало чистую идиолатрию, Антон же просто шутил над собой. Он уже успел снять пиджак и закатать рукава рубашки, и теперь стоял возле холодильника, доставая недостающие ингредиенты.       Антон действовал быстро и уверенно: растопил в глубокой сковороде внушительный кусок сливочного масла, тут же добавил к нему растительного, пока всё это разогревалось — промыл рис и вывалил его к маслу, начал помешивать, метнулся снова к холодильнику, достал небольшую кастрюльку, поискал глазами половник (он оказался в сушилке), обжарил рис ещё несколько минут, добавил к нему несколько половников бульона, накрыл сковороду стеклянной крышкой и отставил на другую конфорку с минимальной мощностью. Тут же принялся за овощи.       Арсений увлёкся. Руки Антона, тонкие с длинными пальцами и несколькими тяжёлыми кольцами, умело и быстро расправились с красным луком, нашинковали тонко-тонко чеснок, зажгли вторую конфорку и поставили на неё ещё одну сковороду. Антон повторил процедуру с маслом и высыпал туда овощи, начиная активно помешивать деревянной лопаткой, которую тоже извлёк из сушилки. Да, происходящее на кухне явно нельзя было назвать порядком, но в этом лёгком хаосе Антон, как показалось Арсению, хорошо ориентировался. Это была его территория.       — Ты часто готовишь себе? — очнулся Арсений.       — Ну как… стараюсь, опять же, на выходных это делать. На неделю иногда не хватает, тогда питаюсь чем попало. Хотя мне и нравится готовить, для себя я редко заморачиваюсь, но вот, видишь, у меня даже бульон остался!       Вскоре разговор начал бешено скакать с темы на тему. Арсений продолжал наблюдать, как Антон добавляет к красному луку в сковороде горсть купленных только что лисичек и опят, как ловко он помешивал всё это, потряхивая в воздухе сковородкой, как туда же, спустя несколько минут, добавил уже очищенные и мороженные креветки (тоже купленные на рынке), после сливки и тёртый пармезан (сыр тёр Арсений, потому что сидеть просто так ему стало совсем совестно и неудобно).       К тому моменту, как сливочная заправка полностью приготовилась, а кухня пропиталась вкуснейшими запахами грибов, сыра и морепродуктов, уже приготовился рис. Антон переложил всё это в одну сковороду и начал тщательно перемешивать, затем накрыл крышкой и выключил газ.       Сложно сказать, сколько на всё это ушло времени, потому что как только Арсений с Антоном начали разговаривать — минуты стали сменять друг друга с какой-то неизмеримой скоростью. Кажется, беседа длилась всего пятнадцать минут, но вот Антон уже начал накрывать на стол: положил красивые пробковые подставки, салфетки, столовые приборы, достал откуда-то с верхних шкафчиков изящные тонконогие бокалы и плоские квадратные тарелки, а после в завалах одного из шкафчиков быстро нашёл штопор, чтобы открыть вино.        Рассыпчатый рис, тянущийся, полностью растворившийся в сливках, пармезан, нежнейшие креветки и вкус грибов, оседающий на языке. Это была любовь с первого взгляда, с первого запаха, с первой вилочки. От удовольствия Арсений на секунду прикрыл глаза. Его голодный желудок ещё толком не успел понять, что его снова кормят, а мозг уже взорвался от восторга.       — Господи, — прожевав, пробормотал Арсений. — Это оргазм ротовой полости. Я серьёзно.       Антон, сидящий напротив, улыбнулся:       — Я рад, что тебе нравится.        До этого Арсений считал, что готовит довольно сносно, даже лучше, возможно, некоторых среднестатистических мужчин, но Антон таким вроде бы не сильно замысловатым блюдом, заставил его сомневаться в собственных кулинарных успехах.       После ужина Антон действительно предложил посмотреть кино. Он отправил Арсения в зал, а сам пошёл в спальную переодеваться.       Зал оказался просторной комнатой с огромным, цвета чёрного кофе, диваном, двумя точно такими же креслами, большой плазменной панелью, глянцевыми дверцами подвесных шкафчиков сверху, журнальным столиком, несколькими стеллажами со всякой мелочью на полочках и неприличным количеством зажигалок, рассыпанных по всем поверхностям. Среди них Арсений признал и те, которые каждый раз отдавал Антону. На одном из кресел валялся вчерашний костюм: пиджак, брюки, светло-синяя рубашка и галстук в полоску. Внизу лежал чёрный ком из, предположительно, носков, но в целом, не считая пыли и мелкого мусора на сером ковре, по сравнению с кухней в зале был относительный порядок.       Антон вернулся в тёмных спортивных штанах и длинной футболке. Возможно, размышлял он, желая понравиться кому-то настолько утончённому, как Арсений, стоило бы одеться иначе, но Арс уже видел его с ужасным похмельем после новогодней ночи, поэтому теперь глупо выдавать себя за какого-то неистового красавца без изъянов. Если уж и говорить о производимом впечатлении, то стоило, как минимум, сначала убраться в квартире, прежде чем звать туда Арсения, и он бы убрался, если бы знал заранее, но сейчас-то уже что…       Арсений фыркнул, когда Антон схватил с кресла костюм, сгрёб его в охапку и отправился в ванную комнату. Вернулся через минуту и, встав в дверном проёме, спросил:       — Что посмотрим?       — Не знаю, а что ты любишь? — Арсений забрался на диван, сбросил тапочки и подтянул к себе ноги. В целом ему нравилась эта квартира. Она уютная и светлая, просторная, с высокими потолками, немного захламлённая, но абсолютно живая, совсем не такая, как у Сергея. По атмосфере это больше походило на квартиру Позовых, только более неприбранная и с отсутствием всяких детских вещей.       Антон сказал, что ему в целом без разницы, что смотреть. Он вообще, когда было время, смотрел либо спортивные матчи, либо сериалы, из кино — только самое кассовое и нашумевшее, поэтому перед Арсением открывался целый простор для просвещения и окультуривания.       Включили «Разрушение». Арсений видел этот фильм раза три, но был готов пересматривать его снова и снова (в основном потому, что мечтал трахнуть Джейка Джилленхола, играющего главную роль, но из-за сюжета тоже). Возможно, стоило включить что-то более расслабляющее и лёгкое, что-то из категории старых добрых ромкомов с Джулией Робертс и Ричардом Гиром, но они же не на свидании (как бы это ни выглядело со стороны).       Время близилось к десяти вечера, за окном давно стемнело, комнату освещал только свет от телевизора. Антон смотрел внимательно, каждые пять минут комментируя поступки героев, отвечая вместо них на реплики, местами иронизируя и передразнивая. Получалось забавно, и Арсений от души смеялся. Особенно в самом конце, когда герой Джейка, наблюдающий снос здания, пафосно стоял и смотрел на груду обваливающихся обломков, пока Антон в этот момент тихим голосом не произнёс:       — Где-то рядом с тем домом большая киска сделала грозный топ.       Арсений завалился от смеха. Господи, и этому мужику скоро тридцать семь лет?       — Шаст? — отсмеявшись, спросил Арсений. Телевизор начал показывать титры.       — А?       — Я поверить не могу, что тебе скоро тридцать семь.       — Сам в ахуе, — ответил Антон, вздыхая. Да, почти через месяц он станет ещё старше, а ум, кажется, перестал прибавляться лет так с двадцати пяти, если не раньше. Что, конечно, неправда, но порой приходилось доказывать это самому себе.       Арсений с Антоном опять разговорились. На экране замигала финальная заставка, поливая комнату бледным светом, было слышно, как в окна бьётся ветер с каплями дождя. Интересно, он так и шёл всё это время? Если да, то почему они не слышали его?       Антон поймал себя на мысли, что снова весь вечер не сводил с Арсения глаз и ничего не мог с собой поделать. Он так хотел поцеловать его, наплевав на все последствия, но точно знал, что одного раза ему не хватит, что если он нажмёт на спусковой крючок, то начнётся бесконечная череда неприятностей, и что он вовлечёт не только Серёжу и себя, но и Арсения в первую очередь. Серёжа ему не простит, если узнает, что Антон снова влюбился.       Антон не хотел об этом думать. Собственные мысли в голове гремели громче, чем разговаривал Арсений. Антон попытался прекратить думать об этом, и тогда стало немного легче — его правая рука потянулась вперёд, легла на щёку с лёгкой щетиной, огладила пальцами скулы.       Арсений медленно договорил слово, оборвав себя на середине фразы, и замолчал. Внимательно посмотрел на Антона: они сидели на широком диване по-турецки, между ними не насчитать и полуметра, лицо с левой стороны освещалось телевизором, светлые глаза стали тёмными и блестящими.       Арсений положил руку поверх ладони Антона, сжал пальцы, смеясь с ситуации: раз не посмотрели романтику, решили сами инсценировать что-то похожее. Но ладонь Антона такая большая, тёплая и немного влажная. Кончики его пальцев не замерли в статике — они слегка поглаживали кожу, едва касаясь её, и это похоже на касания Серёжи. Это так же нежно, так же знакомо, так же приятно, только ладонь правда ощутимо больше и не застывала, как Серёжина, на его щеке тёплым монолитом — она ощущалась динамичной и живой.       — Антон… не надо, — Арсений попытался отстраниться, вспомнил о Серёже, и его пробила острая игла сожаления, вернувшая сторицей почти ушедшее чувство вины.       — Ты не хочешь? — Антон подался чуть ближе, сдвинулся так, что их колени соприкасались друг с другом.       — Хочу, но ты сам предложил остаться друзьями, не знаешь, чего хочешь, а я тем более за тебя не знаю.       — Сейчас я хочу тебя поцеловать.       — Это мимолётно.       — Нет.       Антону надоело спорить. Может, Арсений и прав, может, нет. В сущности, какая разница, что будет потом, если хочется здесь и сейчас? Он наклонился вперёд, но Арсений увернулся, и в итоге они прижались друг к другу щеками. Антон всё ещё гладил ладонью вторую щёку Арсения. Закрыл глаза. Они дышали, и в тишине, на фоне дождя, этот звук казался громким, но только потому, что они находились слишком близко друг к другу. Пусть так. Антон чуть повернул голову, поцеловал беззащитную щёку, и Арсений замер, изо всех сил стараясь не повернуть голову навстречу этим желанным обветренным губам. Антон повёл касание губ чуть ниже, застыл в уголке рта Арсения, не решаясь забрать этот поцелуй насильно. Подождал несколько секунд.       Арсений неловко встал с дивана, поправил на себе джемпер (сегодня ярко-мандариновый с V-образным вырезом), сделал незаметный вдох.       — Ладно, я… пойду. Проводишь?       Антон глянул за плечо Арсения — на окно. Дождь всё ещё лил.       — Можешь остаться. Я постелю тебе здесь и больше не буду приставать.       Арсений покачал головой. Он больше всего хотел остаться, но не думал, что ему хватило бы выдержки самому не прийти к Антону, а потому лучше уехать.       Антон вызвал ему такси — время перевалило за час ночи — вручил зонт и крепко обнял у порога, позволив себе ещё один поцелуй в щёку. Арсений сжал его тонкие предплечья и торопливо вышел из квартиры, спускаясь по лестнице вниз. Он бежал не столько от Антона, сколько от собственных чувств, и уже сидя в такси получил сообщение: 01:17 Антон напиши, как доедешь       Арсений напечатал короткое «ок» и нажал на отправку. Обновил диалоги. Первым в закреплённых висел чат с Серёжей. («Был в сети три минуты назад».) Ему бы хотелось оказаться сейчас рядом, обнять Серёжу, поцеловать и забыть об Антоне навсегда, чтобы этот мужчина перестал вносить разлад в его только-только начавшую налаживаться личную жизнь.       Арсений, сомневаясь, всё-таки зашёл в диалог с Серёжей и напечатал:

01:19 Арсений Спокойной ночи, Серёж

      Его сообщение так и осталось непрочитанным.