На вершине Сциллы, у подножия Харибды

      В начале мая Сергей улетел в Ростов. Изначально командировка намечалась на несколько дней, но прошла почти неделя, а он всё не возвращался, потому что дел оказалось больше, чем рассчитывали обе стороны. Поэтому в среду Арсений, уже абсолютно здоровый и полный сил, как обычно поднимался в пустой офис, чтобы посидеть в тишине и настроиться на рабочую волну.       Арсений стоял у окна, наблюдая, как вспрыгнувшее наверх солнце нанизывало на свои бледные мягкие лучи редкие перистые облака. Асфальт сухой и тёмно-графитовый, ни единой лужицы, никакой грязи, на редких деревьях поблёскивали молодые листочки, и только воздух из приоткрытого окна пах пылью и выхлопными газами. Жаль, что студия не на верхнем этаже: возможно, там воздух чище и можно даже мимолётно влюбиться в весеннюю Москву.       Зазвонил телефон. Серёжа.       — Привет, — Арсений улыбнулся.       — Привет. Как ты? Сопли с пола подобрал?       — Да, уже не шмыгаю. Ты меня качественно вылечил.       — Ну ещё бы. Как Позов? Справляется?       — Не лучше тебя.       — Кто угодно лучше, чем я, — серьёзно ответил Сергей.       — Серёж, ну ты чего опять начинаешь… Когда приедешь?       — Не знаю, Арс. Может случиться и так, что уже после праздников. Эти черти в майские работать не хотят, естественно. Придётся, наверное, тут остаться минимум числа до десятого-одиннадцатого.       — Накрылись наши планы медным тазом… — вздохнул Арсений, продолжая смотреть вниз, на крыльцо здания. По ступенькам поднимался Антон — его высокую тонкую фигуру не спутать даже с высоты шестого этажа. — Я скучаю по тебе.       — И я, Арс. Уже меньше недели осталось, так что скоро увидимся. Позвонить вечером?       — Да.       — Хорошо. Тогда до вечера. Целую тебя.       — И я тебя, Серёж.       Арсений отложил телефон на подоконник, продолжая смотреть вниз. Он будто вернулся назад в прошлое, когда точно так же стоял у этого окна и наблюдал за Антоном, не решаясь с ним заговорить. Теперь тоже не решался, но уже по другой причине. Всё ещё избегал его общества, старался не контактировать даже по работе, но в мыслях Антон и Серёжа занимали одинаково много места. Одна часть Арсения была счастлива и довольна жизнью, пока вторая, желающая быть рядом с Антоном, тянула его вниз, портила настроение, заставляла чувствовать себя предателем, тревожила совесть, ворошила устоявшийся покой.       Антон внизу докурил. Бросил бычок в урну, огляделся ещё раз и зашёл внутрь. Через несколько минут их будет разделять один этаж и ментальная стена Арсения — высокая, но тонкая, как кисейное кружево, колышимая всякий раз, стоило им остаться наедине.       Арсений побарабанил пальцами по подоконнику. Вот это дебри…       Из коридора раздался лязгающий звук остановившегося на этаже лифта, он металлическим рокотом прокатился по вязкой тишине и застыл. Кто-то так рано приехал в студию? Обычно после Арсения и Сергея приходила Лида, но и для неё ещё не время. Тихонько щёлкнула дверь. Арсений повернулся на звук: на пороге стоял Антон. В распахнутом лёгком тренче, с болтающейся на кончиках пальцев сумкой и хмурым лицом. Он сделал шаг вперёд, и дверь за ним закрылась.       — Знал, что ты уже тут.       — Привет, — Арсений повернулся к Антону лицом. Между ними уже не один этаж, а всего метров десять, несколько столов и по-прежнему призрачная стена, которая пришла в движение и начала свои пока ещё незаметные колебания в воздухе.       — Привет. Ты избегаешь меня? — Антон скинул сумку на ближайший стол (Димкин), сунул руки в карманы.       Удивительно, как Сергей и Антон, одеваясь в похожие вещи, выглядели в них настолько по-разному. Серёжа в похожем плаще смотрелся опрятно и ухожено, как директор какой-нибудь крупной фирмы, Антон больше походил на какого-то романтичного героя, забредшего в реальный мир с улочек небольшого городка под Парижем: слегка мятые лацканы, болтающийся в петлях пояс с чёрной пряжкой, выглядывающие из-под рукавов манжеты белой рубашки. Небрежно настолько, чтобы это можно было назвать чертой стиля.       — Арс? — Антон подошёл ближе. Минус два стола между ними. Стена в сейсмически опасной зоне.       — Да, я избегаю тебя, Антон, — Арсений опёрся спиной о подоконник, сложил руки на груди, завёл одну ногу за другую.       — Из-за того, что было тогда в марте?       — И поэтому тоже. Антон, ты сам сказал, что хочешь остаться друзьями.       — Да мы даже уже и не друзья, — перебил Антон. — Я забыл, когда мы в последний раз что-то делали вместе.       — Потому что я, блядь, не могу думать о тебе как о друге.       — И не надо.       Минус ещё два стола. Осталась только пустота и дребезжащая стена. Арсений по-прежнему стоял у подоконника, не шевелясь.       — …Арс, когда я это говорил, то думал, что смогу дружить с тобой, но на самом деле нихуя не могу. Я скучаю по тебе.       — Нет.       — Что «нет»?       — Не надо. Хватит. Я согласен на дружбу и больше не буду избегать тебя, хорошо?       — Это ты так отшиваешь меня? — Антон сощурил глаза, шагнул ещё ближе, прижал Арсения к подоконнику, обнял крепко за талию, уткнулся носом в его открытую шею, вдохнул поглубже запах, который почти забыл. — Не хочу я быть твоим другом. Проебался, конечно, немного. Ты же сам избегаешь меня потому, что хочешь этого, я разве не прав? Почему тогда ты тормозишь вдруг? Наказываешь меня?       — Нет.       — Опять «нет». — Антон прижался губами к тёплой шее Арсения, прикрыл глаза. Арсений не двигался. Не отстранял его, не орал, не тыкал в грудь кулаком, не бесился — стоял. Прикрыв глаза и сжав губы, слушая, как трещат тонкие нити кисеи, разрываясь одна за другой.

∞ ◆ ∞

      Восьмого мая, в пятницу, Арсений, никогда не умевший долго держать в узде свои капризы и желания, ехал в снова арендованной машине с Антоном и четой Макаровых на заднем сидении. За ними, в боковом зеркале, виднелась машина Оксаны, которая, как и в прошлый раз, забрала Позовых к себе. Всё та же новогодняя компания направлялась на ту же дачу Антона. Только теперь Арсений сидел в другом автомобиле, периодически посматривал на водителя и ощущал себя тонким листом металла между молотом и наковальней.       Смотреть на Антона приятно: розовое закатное солнце накрыло лобовое стекло, легло на его лицо неровными светлыми полосами. Антон щурился, внимательно смотря на дорогу, краем глаза замечая внимательный взгляд и улыбаясь кончиками губ. Удивительно, как Арсений вообще согласился на эту поездку, но, видимо, губы Антона на обнажённой шее — это хороший аргумент. Или Арсений просто плохо соображал в тот момент. Но согласился — остальное уже не имело значения.        Ещё Арсений понимал, что вечером, когда позвонит Серёжа, ему придётся соврать или скрыть правду (что в его понимании разные вещи), но пока он старался об этом не думать, утешал себя мыслями о том, что вокруг них будет много других людей, и держать себя в руках получится лучше.       Не стоило всё-таки ехать. Арсений, ты совершаешь очередную ошибку. И это так волнующе, правда же?       История циклична. Это, оказывается, относится не только к событиям, имевшим какое-то глобальное значение, но и к жизни каждого человека. Логично: если ты привык наступать на грабли, то вероятность снова сигануть на них с разбегу заметно повышается. Такова природа людей. Если не совершать работу над ошибками — ошибки будут повторяться. Большинство людей этот важный этап пропускают (про таких как раз говорят: ничему жизнь не учит).       Арсений всегда считал себя тем, кто стоял выше большинства. Он красивее, умнее, талантливее, у него отличный вкус и уникальное понимание прекрасного. Он утончён, хорош собой… и, при всём своём подчёркнуто-объективном взгляде на мир, иногда всё-таки сбивался, не мог взглянуть со стороны на себя и свои поступки.       Разве он не понимал, что не стоило снова засиживаться с Антоном допоздна, когда все уже давно разошлись по комнатам? Не понимал, что это чревато снова разложенным диваном и позой «валет»?       Антон сдержал своё слово: «Никаких грязных домогательств, просто отдохнём на природе, пожарим шашлыки». Весь вечер он смотрел на Арсения долго и без стеснения, не скрывая своих намерений и не боясь быть пойманным с поличным, но больше никак не нарушал чужое личное пространство. Застелил просторный диван, раскидал подушки по разным сторонам и притащил два разных одеяла. Наверняка голожопые ангелочки с постельного белья завидовали невинности антоновых намерений.       Антон уснул быстро: время давно заполночь, они и так проболтали несколько часов (шёпотом, но непринуждённо и так увлекательно, будто между ними никогда не было неловкости, будто новогодняя ночь всё ещё продолжалась, и они находились практически в начале своего знакомства).       Арсению не спалось. Подушка ощущалось мягкой, как облачка, меж которых летали те самые нарисованные ангелочки с фарфорово-белой кожей, хлопок наволочки приятно холодил горящие щёки. Одеяло мягкое и шуршащее, его так приятно обнимать. Воздух в комнате свежий — Антон поставил окно на проветривание. Все условия для сладкого сна Арсюши, но в голове набухла, как сгусток клейковины, мысль о том, что он малодушно отключил телефон. Наверняка Серёжа ему звонил и писал. Наверняка начал волноваться и не находил себе места, потому что он такой паникёр, когда дело касалось Арсения.       Рядом с Антоном Арсений почти не вспоминал о Серёже, но теперь, когда объект его необъятного желания лежал и тихонько похрапывал, никаких других мыслей в голове не осталось. Нужно включить телефон. Теперь точно придётся соврать, наплести что-нибудь про разряженную батарею, тяжёлую неделю. Сказать, что всё хорошо, что Арсений Серёжу по-прежнему любит и ждёт его возвращения в Москву. Потому что — ложь! ложь! ложь! — без него тут совсем одиноко.       Телефон так и остался лежать в куртке, которую Арсений повесил в прихожей. Тихонько встав, он попытался перешагнуть длинные ноги Антона (тот спал с краю). Мягко, как кошачьи лапки, он приземлил свои ступни на холодный пол и поёжился. Медленно прошёл в прихожую, нашёл на ощупь свою куртку и вытянул из кармана телефон. Уже возвращаясь, заметил, что из комнаты, находящейся под лестницей на второй этаж, лился желтоватый свет — на ореховом полу пролегла тонкая прямоугольная полоска между дверью и плинтусом. В прошлый раз в этой комнате ночевала Оксана. В этот раз, наверное, тоже: Арсений не знал, потому что для всех остальных эти поездки — что-то привычное и повторённое разы, он же в этой компании новый человек и ещё не выучил все негласные правила. Пока люди расходились по комнатам, он продолжал разговаривать с Антоном, и поэтому расселение прошло мимо них.       Мелькнула мысль: может, зайти к Оксане, поинтересоваться, всё ли хорошо, но Арсений не хотел показаться навязчивым. Что могло быть не хорошо? Наверное, просто не спится, как и ему самому. Чем старше становишься, тем привычнее, к сожалению, этот горьковатый вкус ночной бессонницы и бьющегося в тревоге сердца: если я усну, то спать мне осталось совсем чуть-чуть, и наутро я снова проснусь разбитым.       Арсений решил вернуться в постель. Он включит телефон, накормит Серёжу какой-нибудь ложью и тогда, возможно, немного успокоившись, подарит себе сон. Тем более, что никуда ранним утром ему вставать не надо. Сделав несколько шагов по залу, Арсений всё-таки замер: ему показалось, что он услышал звуки, спутать которые невозможно. Подгоняемый любимым девизом Димы («Любопытство не порок»), он всё-таки осторожно прошёл к комнате и остановился. Ещё шаг — и можно заглянуть в тонкую щель между дверью и стеной, один шаг отделял его от приличного человека до любопытной Варвары. Шаг от вероятности быть застуканным.       Дыша как можно тише, практически не шевелясь, Арсений прислушался: да, это определённо звуки секса. Но если Оксана занимала эту комнату одна, то?.. Перешагнув себя, Арсений подался чуть вперёд и заглянул внутрь комнаты: небольшая полутораспальная кровать, Катя, лежащая на спине, и Оксана, нависшая сверху, целующая её в губы, ласкающая одной рукой клитор, другой — опирающаяся на постель. Замужняя Катя, красивая, с распущенными светлыми локонами, сжимающая пальцы в волосах Оксаны. Стройная и энергичная Оксана с небольшой грудью и торчащими сосками, спускающаяся вниз, целующая тело Кати, уже не совершенное, но всё ещё завораживающее своей внутренней красотой.       Вдох.       — Тише, — прошептала Оксана, поцеловала живот, склонилась ещё ниже, положив руки на бёдра Кати.       Выдох.       Катя откинула голову назад, прикусила губу, сжимая в ладони свою грудь.       Вдох.       Оксана помогла себе пальцами и нежно скользнула языком между половых губ, огладила влажным языком напрягшийся клитор.       Выдох.       Катя приподняла спину и улыбнулась, снова запустила одну руку в волосы Оксаны.       Арсений застыл на месте. Он хотел смотреть на это вечно. На неспешные, нежные ласки, которые эти женщины дарили друг другу, накинув на себя вуаль ночи, покровительствующей им. На эту измену, о которой он подозревал с того самого раза, как только увидел Катю и Оксану рядом друг с другом. На эти чувственные тела, их изгибы и несовершенства, на их родинки и морщинки, на все складочки и шрамы.       Он знал, он знал, он знал…       Кровь прилила к паху. Движения Оксаны становились всё быстрее и резче, тихие вдохи постепенно перерастали в едва слышимые стоны, воздух как будто покидал лёгкие вместе с подступающим моментом чужого оргазма. Ещё несколько секунд — и Катя застыла, как изысканная античная статуя, на кровати. С приоткрытым ртом, ослабевшей рукой в волосах Оксаны, с безвольно расслабившимися бёдрами и мокрыми от испарины висками.       — Тише-тише-тише, — шептала Оксана, поднимаясь выше, целуя Катю в расслабленное колено, в пупок, проводя щекой по нежной коже между грудей.       Арсений осторожно отступил назад, в прозрачную ночную тишину, в темноту и прохладу. Лёгкие начал колоть воздух. Лихорадка полностью пропитала его нутро, член невыносимо стоял, натягивая эластичную ткань трусов, телефон, зажатый в ладони, покрылся влагой.       Хороший человек сделал бы вид, что ничего не видел, сохраняя всё в тайне, как это сделала ночь. Арсений не всегда мог назвать себя хорошим. Он возбуждён настолько, что сердце надрывно трещало в гортани, а в голове одна мысль: я знал, я знал, я знал!       Арсений вернулся в зал, замер на несколько секунд у разложенного дивана, а потом, присев на колени перед ним, положил руку на плечо Антона, укутавшегося в одеяло по самую макушку.       — Антон, — шёпотом позвал Арсений. — Антон!       Ком зашевелился. Арсений откинул одеяло в сторону, и сонный, ничего не понимающий Антон замычал:       — М-м-м? Чё такое?       — Катя и Окс…        — М-м… — Антон снова закрыл блеснувшие в темноте глаза. — Диме смотри не спиздани.       — Ты знал?!       — М-м…       — Антон!       — Ну что? — Антон снова открыл глаза.       Арсений склонился и, всё ещё находящийся под властью своего возбуждения, так крепко поцеловал Антона, что на секунду под зажмуренными веками на фоне черноты заплясали золотые пятна блёсток. Антон, минуту назад видевший чёрт знает какой сон, резко притянул Арсения к себе, затащил на диван, стискивая в своих голодных объятиях, целуя в ответ: он так часто думал об этом, что полностью увяз в своих мечтах, забыв о том, что наяву всё в тысячу раз прекраснее и сильнее: и возбуждённый Арсений, жавшийся к нему, и его влажно-горячие губы, и тихие выдохи.       — Лесбийский секс так сильно тебя заводит? — Антон прошептал это Арсению в самое ухо своим хрипловатым ото сна голосом.       Арсению от этого шёпота хребет прострелило до мурашек. Возбуждение, граничащее с безумием, как будто вырвали позвоночник и тело стало податливым и мягким, как женские груди. Арсений жалобно застонал, вжимаясь напрягшимся членом в бедро Антона, вдавливая подушечки пальцев в чужую спину, впаивая в себя это длинное костлявое тело.       Антон нежный, его тело, нагревшееся под одеялом, пахло теплом, руки всего две, но казалось, как будто эти длинные пальцы везде: во рту Арсения, на его губах, щеках, шее, повторяли путь губ, спускались по груди вниз, надавливали на эрекцию — прямо так, через нижнее бельё. Арсений не мог сдерживаться, не мог контролировать себя, и Антон всё шептал ему:       — Тише-тише-тише…       …затыкая громкий рот то ладонью, то своими губами, Антон пробирался под резинку трусов, еле-еле стягивая их: неудобно и тесно, одеяло, чёрт возьми, везде, но Арсений приподнял задницу, прижимаясь к ласкающей руке сильнее, тёрся об неё, как сумасшедший, жмурил глаза и уже не понимал, где руки, а где губы, где его член, а где он сам. Всё слилось в единый поток страсти и нежности, тишины и громкого воя волка внутри — хищника, получившего долгожданную и от того наиболее желанную добычу.       Антон водил рукой быстро, на сухую, пытаясь как-то размазать выступающую из щёлки смазку по члену, обласкать и основание, и самую макушку, но Арсению, находящемуся на пике, многого не требовалось: он кончил так громко, что если бы Антон не затыкал ему рот рукой, их бы наверняка могли услышать все остальные.       По горячей сперме рука начала хорошо скользить по члену, Антон продолжил свои ласки. Арсений всё тянул и тянул этот оргазм, у него подрагивали икры, и пальцы на ногах сжимались в произвольном порядке. Ему так непривычно долго хорошо, что он совсем потерялся в накатывающих волнах своего оргазма, своей эйфории, в том, кто он и где он есть. Рука Антона крепкая и жилистая, быстрая ровно настолько, насколько это нужно, и язык Антона такой невыносимо ласковый, что Арсений снова закрыл глаза и почувствовал, как по щекам начали течь слёзы — этого всего слишком много для одного его тела. Это всё начало выплёскиваться через край.       Это всё — самое потрясающее, что когда-либо случалось с ним.