На вершине Сциллы, у подножия Харибды

      Один из плюсов выходных — можно спать сколько угодно. Один из минусов подступающей старости — ранние пробуждения даже тогда, когда они совсем не нужны. Порой Дима ощущал себя дряхлым, как истлевшие внутренности какого-нибудь египетского фараона в урне. Особенно если в голову приходили непрошенные воспоминания многолетней давности, когда и сон крепче, и организм способен стерпеть любую выходку. Кости внутри гремели, скрипели суставы, болела шея — всё потому, что дома постель удобнее и подушка своя. С годами люди так крепко привязываются к бытовым вещам, что, оказавшись без них, ощущают растерянность и лёгкое негодование.       Спускаясь утром девятого числа со второго на первый этаж Дима чувствовал глухое раздражение на самого себя и сильную жажду. Время — начало десятого, и никто, кроме него, ещё не проснулся. Дверь в комнату под лестницей открыта нараспашку. Проходя мимо, Дима обвёл глазами силуэт спящей Оксаны: одеяло в ногах, голова под подушкой, округлый изгиб бёдер и длинные ноги. Красивая, конечно, но не Катя (которая сейчас спала в их постели, и которой не мешали ни другие подушки, ни чужая кровать).       Между кухней и лестницей — просторный зал. Диван разложен, возле него — ком чьего-то нижнего белья. Судя по тому, что плоская жопа Шаста, частично выглядывающая из-под одеяла, целомудренно прикрыта, вещь принадлежала Арсению. Интересно. Дима подошёл ближе: Арсений лежал у стены, на краю подушки. Антон, прижимающийся к Арсу сзади, обнимал его поперёк талии, делил оставшуюся часть подушки и кончик одеяла. Второе одеяло кучей собралось у них в ногах.       Ночью у этих двоих что-то было. Даже, наверное, это «что-то» можно назвать изменой Борисычу. Дима почувствовал внезапный прилив энергии — тепло, растёкшееся по груди медовой рекой. Чувство глубокого удовлетворения. Давно пора, но бараны попались упёртые. Теперь будет совсем хорошо, если Арсений вдруг поймёт, что Антон — любовь всей его жизни, и позабудет своего Сергея, но даже в голове эта мысль звучала глупо и очень нереалистично. По какой-то неведомой Диме причине Арсений Сергея действительно любил. Это было прекрасно видно, если, как говорится, знаешь, куда смотреть. Дима знал, смотрел и видел. Также он знал, смотрел и видел, что между Арсением и Антоном тоже что-то происходило, и этот сценарий ему нравился больше. Потому что до жизни и счастья Борисыча ему не было никакого дела, а вот до счастья Антона и Арсения — ещё как.       Всё это, конечно, чудесно и невыносимо мило, думал Дима, разглядывая двух спящих мужиков, делящих одну подушку на двоих, но вряд ли кто-то из них хотел засветиться в такой позе перед остальными. Учитывая, что зал являлся проходной комнатой, это становилось вопросом времени. Через три секунды его проклянут за нарушение невинной идиллии, но выбора нет.       Подойдя вплотную к дивану, Дима положил руку на голое плечо Шаста и слегка потряс его:       — Шаст.       Антон зашевелился и медленно повернулся на голос. Арсений в руках Антона завозился, как грудной ребёнок в пелёнках.       — Чё те? — едва открыв глаза пробурчал Антон.       — Ничё. Скоро все вставать начнут, а вы тут разлеглись как пидоры. И трусы на свою прелесть надень.       — Иди на хер, — тихо пробормотал Антон и отвернулся обратно, с такой силой прижимая к себе Арсения, что будь он настоящим ребёнком — сломался бы пополам, а так даже не проснулся.       Дима пожал плечами и пошёл на кухню.       Разбуженный Антон широко зевнул — глаза слипались. Ему и Арсению действительно не стоило так лежать, когда вокруг полно посторонних людей. Есть же у них ещё несколько минут? Антону очень нужно осознать тот факт, что прямо сейчас он упирался своим стояком Арсению в голую задницу, и это не очень способствовало снятию напряжения. Как и воспоминания минувшей ночи, когда Арс сам пришёл к нему, разбудил и устроил такой экстаз, какой Гаспару Ноэ снился только в самых невероятных снах (хотя Антон, попроси его Арсений, с радостью организовал бы и «Вход в пустоту», даже не споря о том, чей конкретно это будет вход). Но Арсений набросился на Антона с такой неистовой жаждой, будто не спал ни с кем десятилетия, и продержался жалких несколько минут, кажется даже, что оргазм длился дольше, чем прелюдия к нему. С пустотой пришлось повременить.       Какие же приятные воспоминания. Антон поцеловал Арсения в загривок, оставил несколько поцелуев за ухом, провёл носом по шее. Уйдёт сон, схлынув, как морская пена, и вместе с ним развеется эта звенящая гармония близости. Проснувшись, какой смысл Арсений вложит в ночное безумие? В какую сторону это изменит их отношения?       В одиннадцать все по-прежнему спали. Даже Дима, напившись воды, поднялся обратно на второй этаж и больше не показывался. Наверное, смог уговорить себя ещё немного насладиться утренним сном. Антон не смог — встал, накинул на плечи тёплый махровый халат в пол, поднял с пола трусы Арса и зачем-то сунул их в глубокий карман (при этом он будто вернулся на двадцать лет назад, когда был озабоченным подростком со спермой вместо мозгов). Лежать рядом с тёплым спящим Арсением стало невыносимо, и он вышел во двор.       На улице пахло весной: распускающимися листьями, прогреваемой лучами низкого солнца землёй, пряной зелёной травой и уже вылезшими по бокам каменистой дорожки сорняками. Зимой всё скрывалось под снегом, теперь же виднелись и лунки клумб с многолетними цветами, и несколько каменных дорожек, и воткнутые в землю по их периметру фонарики с солнечными батареями. С одного бока от дома — гараж, с другого — незастеклённый флигель, больше похожий на летнюю веранду с большим столом и длинными деревянными скамьями. Вчера вечером Антон достал из гаража высокий мангал и поставил его напротив веранды, а рядом свалил мешок купленных накануне углей.       Усевшись на длинную лавку, Антон взял со стола пачку сигарет, открыл её, достал одну штуку и зажигалку. Прикурил, откидываясь спиной на фасад пристройки. Вовсю пели птицы, а кроме них — тишина. Соседей никаких: дом, как островок, возвышался среди пустоты, обнесённый глухим забором, и вокруг полное безлюдье в радиусе километра.       В лёгкие пробрался желанный дым, облизал нутро, вытек наружу. Антон прикрыл глаза. Одной рукой он сжимал сигарету, второй, засунутой в карман, трусы Арса. Под веками полыхали ночные воспоминания: Арсений нависает сверху, Арсений сильно жмурится, будто всё, что он видит, доставляет ему боль, Арсений широко раскрывает рот, рука Антона накрывает эту громкую бездну. Арсений плачет и улыбается одновременно. Антон вылизывает сначала его влажные щёки, а после — свою испачканную руку и совсем на сладкое — зависшего в невесомости перед сном Арсения.       Собственная эрекция теснилась в белье, Антон не трогал себя, медленно курил, сосредоточившись на воспоминаниях, чуть сжимал ноги. Хорошо и немного стыдно, кто бы мог подумать, что в его возрасте ещё остались вещи, способные заставить щёки и уши розоветь.       — Как давно ты знаешь?       Антон резко открыл глаза и выпрямил спину. На веранду поднялся Арсений. В футболке, куртке и просторных спортивных штанах.       — Ты без трусов? — Антон выгнул бровь, лукаво улыбаясь.       — Да. Потому что ты, очевидно, их спиздил, а моя сумка с вещами осталась в машине, которая закрыта, — Арсений сел рядом с Антоном и вздохнул. — Так как давно ты знаешь?       — Может, год. Тоже спалил их однажды. Ночные поебушки — любимое дело на даче. А потом Катя поднимается наверх к Диме, как будто ничего не было.       — Они знают, что ты знаешь?       — Не-а.       — И почему Позу не говоришь?       Антон пожал плечами, сделал ещё одну затяжку и выдохнул дым.       — Это не моё дело, и, как я понял, браку это не угрожает: Дима с Катей обожают друг друга.       — Ну… ладно.       — И ты молчи.       — Да я и не собирался ничего говорить. Хотя заподозрил ещё тогда, на Новый год… Они так пялятся друг на друга.       — М-м, — Антон согласно замычал, сделав новую затяжку. — Это всё интересно, но что ещё интереснее — почему тебя так распидорасило вчера от этого?       Арсений отвёл взгляд. Там, на капоте серебристой машины, не поместившейся в гараж, скакал солнечный зайчик. Хорошо бы и самому знать ответ на вопрос Антона, но в голове пусто, внутри — спокойно и приятно. Никакого чувства вины перед Серёжей — только глухая тоска. Арсений не жалел о случившемся. Этот ночной оргазм он определил как самый яркий в своей жизни, и оно того стоило. Измена? Это считается? Наверное, да, но ведь Арс не переставал любить Серёжу, это чувство не мешало ему сделать Антона таким желанным в духовном и физическом плане.       — Я не знаю.       Арсений ответил, когда Антон докурил сигарету и затушил бычок о толстостенную стеклянную пепельницу на столе.       — И что теперь? Между нами что-то изменится?       — Не знаю, — повторил Арсений, ощущая себя пятиклассником, у которого учительница истории спрашивает невыученный дома параграф. И неловкость почти такая же, как когда на тебя вылупился весь класс: отличники с осуждением, двоечники с пониманием, сожалением и страхом, что они могут стать следующими жертвами журнала и карающей длани, водящей по списку фамилий оранжевой пластиковой ручкой с синим колпачком.       — И дальше будешь меня избегать? Игнорировать то, что происходит между нами?       Я, блядь, не знаю! — хотел проорать Арсений. То, что произошло между нами ночью, — настоящая необратимость. Я больше не смогу тебя избегать, я в капкане, и любовь к тебе (если это она) уже начинает меня душить. Отпусти!        Вместо этого Арсений вяло пожал плечами, начиная ощущать, как хорошее настроение сменяет пока ещё лёгкий зуд раздражения.       — Антон, прекрати.       — Поцелуй меня.       — Антон, нет.       — Да, или я сам это сделаю.       Арсений подался чуть вперёд, Антон склонился ему навстречу. Они поцеловались: Арсений, не чистивший с утра зубы, и Антон, только что выкуривший целую сигарету.       — Господи, когда ты уже бросишь курить, — отстранившись, прошептал Арсений, чтобы заполнить неловкую пустоту.       — Для тебя это важно? — Антон положил руку на плечо Арсения, не давая ему отпрянуть ещё дальше.       — Ты себя гробишь.       — Я брошу, если попросишь меня.       — Я тебя прошу.       — Ладно. Только докурю эту пачку, нельзя же сразу бросать.       — Что, вот так просто? Я несколько раз срывался, прежде чем бросить окончательно.       На этот раз уже Антон пожал плечами. Он в себе почему-то был очень уверен. Возможно, это к лучшему.       — Трусы мне отдашь?       — Нет.       — Тогда открой машину.       — Посиди так ещё. Мне нравится думать, что ты сидишь сейчас без белья, и что твой член…       — Заткнись!       — …который я вчера весь вылизал...       — Антон, блядь!       — …ничего не сковывает.       — Вот дурной, — Арсений закатил глаза.       Можешь сколько угодно строить из себя святую Деву Марию, непорочно залившую спермой ласкающую ладонь, но себе-то признайся, Арсений, что и тебя это всё возбуждает не меньше.       В шесть часов позвонил Серёжа. Арсений оглядел участок: перед верандой уже вовсю жарились шашлыки. Оксана и Катя под навесом нанизывали на длинные шампуры толстые кольца баклажанов и целые болгарские перцы. Настя стояла там же и быстро кромсала свежие овощи в огромную тарелку с будущим салатом. Антон совсем рядом: топтался у мангала и поворачивал мясо, Илья с Димой сидели на лавочке и потягивали пиво. Запах оплёл весь участок, заставляя желудок подпрыгивать до самого горла.       Арсений бросил взгляд на Антона и сказал:       — Я сейчас.       В доме стало тише, но со двора в окна всё равно проникала музыка, слышались голоса и шум. Арсений зашёл в туалет, открыл кран с водой и присел на крышку унитаза. Телефон в руках перестал звонить, и экран мигнул уведомлением об одном пропущенном вызове от Серёжи. Арс набрал номер снова, практически мгновенно услышав ответ:       — Алло.       — Привет, Серёж. Извини, из ванной меня вытащил.       — Хочешь, я перезвоню?       — Нет, я уже заканчиваю. — Голос даже не дрогнул, какой позор, Арс, ты лжёшь, как будто делал это всю жизнь. — Как у тебя дела?       — Нормально, — Серёжа тяжело вздохнул. — Заколебался уже. Праздник, а я трусь в отеле один. Сижу доделываю домашний заказ, тут ещё московские подгоняют, типа дедлайны скоро, а что скоро — в конце мая только. Наброски требуют уже сейчас, а я забыл вообще про них почти. Скинул то, что есть. Короче, херня полная. На ужин сейчас пойду.       — Ага, и я тоже сейчас ужинать буду, — ответил Арсений. Ну наконец-то правда. Молодец, продолжай.       — У тебя что намечается?       — Царская еда.       — Пельмени?       — Да.       Серёжа хохотнул.       Арсений с Сергеем поговорили ещё немного и в конце, как обычно, обменялись ментальными поцелуями. Арсений, впервые за день, почувствовал себя виноватым: его губы ещё помнили утренний поцелуй Антона и ощущение, что он такой же приятный, как поцелуи Серёжи.