На вершине Сциллы, у подножия Харибды

      Через открытое окно в комнату летели капли дождя. Одни собирались на стекле и, объединяясь в узкие ручейки, устремлялись вниз, другие пролетали ровно в проём, но все они в конце становились лужицей на подоконнике. Настоящий летний ливень, прибивающий к земле пыль и смог, очищающий воздух, заполняющий лёгкие свежестью и запахом, знакомым с самого детства. Стук капель успокаивал сердцебиение. В зале полутемно — только зажжённые лампы из коридора обволакивали всё мягким светом. Когда Арсений с Антоном ложились в кровать, ещё была среда, теперь уже двадцать минут как четверг. Через несколько часов вставать на работу, ехать в студию, Антону — пялиться в бумаги и таблицы на мониторе, Арсению — целовать Серёжу, делать вид, что всё как прежде. Но до утра они свободны в своих желаниях. Недавний оргазм стремительно сменялся сонной истомой.       Антон водил кончиками пальцев по сгибу локтя Арсения, рассматривал чёрные ровные буквы, ощущал их неровность и пытался привыкнуть, что теперь чистая кожа пропитана чернилами, что новое тату Арса, так внезапно появившееся без всяких предпосылок, хочет что-то сказать миру.       — Мне они нравятся, — Антон поцеловал Арсения в шею, встал с постели и потянулся. — Я даже погуглил, что это, но как оно относится к тебе?       Арсений сел в кровати и снова рассмотрел внутренний сгиб локтя на обеих руках — всё ещё не мог привыкнуть, что его тело немного изменилось, что это теперь останется с ним навсегда. Или, возможно, пока не надоест. «Сцилла» на правой руке и «Харибда» на левой. И он между ними. Его метания длятся намного дольше, чем их секс с Антоном, и однажды они должны были найти выход — пока что только просачивались наружу такими вот внезапными всплесками вроде тату, но что будет дальше? Скорость, с которой всё летит нахер и одновременно налаживается, так невыносима, что на одном из поворотов его попросту может выбросить на обочину.       — Как-то относится. — Арсений проследил за тем, как Антон достал из тумбочки зажигалку — одну из тех, что прятались в каждом уголке этой квартиры — и пачку сигарет. Вспыхнул огонёк, сигарета начала тлеть. — Ты обещал бросить.       — Обещал, — Антон сделал затяжку и выдохнул дым в окно. Повернулся, полностью голый, совсем худой, улыбнулся.       Арсений вздохнул: он полюбил это тело, оно дарило ему наслаждение и с благодарностью получало то же в ответ. Эти руки с холодными пальцами, эти складочки кожи на животе, появляющиеся каждый раз, когда Антон горбился, этот запах пота, сигарет, парфюма, зубной пасты, съеденного ужина или сладости — всё то, что делало Антона собой, стало ему очень дорого.       — Две в день, Арс. Я молодец. Но привычка курить после секса — самая ужасная, это уже на уровне психологии, понимаешь?       Арсений встал с кровати, подошёл ближе. Антон, глядя на него, сделал вторую затяжку, и снова выдохнул в окно. Дым тут же растворился между прохладными каплями, а вместе с ним и опавшие хлопья невесомого пепла. В рот словно впрыснули горечь, знакомый вкус табачного дыма окутал язык, слюна стала вязкой. Захотелось отобрать сигарету и прикончить её одним глубоким вдохом. Антон дёрнулся и выкинул недокуренную сигарету в окно — красный огонёк прочертил в ночной глубине полосу и погас.       — Ну и зачем ты мусоришь? — недовольно спросил Арсений, подойдя вплотную.       — А зачем такой голодный взгляд? Ты бросил. — Антон протянул руку, обнял Арсения за талию, снова поцеловал за ухом, прикрыв глаза. Нужно ложиться спать, но они всё равно уже не выспятся, так какая разница, какой степени недосып их будет сопровождать весь следующий день?       — Я бы не стал, — Арсений провёл ладонями по груди Антона, спустил руки вниз, сжал мягкие ягодицы. — Мне так нравится.       — Моя плоская жопа? — Антон засмеялся. — Поверь, твоя лучше.       — Само собой, моя лучше, — серьёзно ответил Арсений.       Антон цыкнул, показательно закатил глаза: ах, Арсений Сергеевич, мой великолепный нарцисс, смеет ли хоть кто-нибудь на этой планете любить себя так же преданно и верно, как любите себя Вы?       — Я люблю тебя.       Прекрати это. Я не хочу слышать эти слова. Ты говоришь их точно так же, как Серёжа, и твои глаза, совсем другие, ничем не похожие на его, смотрят на меня так, как смотрят его глаза в такие моменты. Сейчас я с тобой, и не хочу видеть его между нами. Сейчас я с тобой.       — Арс…       Слишком рано? Только не молчи, так сложно понять, о чём твои мысли. Почему ты никогда не остаёшься на выходные? Что значат твои татуировки? Почему ты такой закрытый? Но сильнее всего я хочу знать, что ты чувствуешь ко мне, и больше всех прочих тем ты охраняешь именно эту.       — Замолчи, Антон.       Перед сном Арсений поцелует Антона, и губы, пахнущие сигаретами, ответят ему с той же нежностью, что и губы Серёжи.

∞ ◆ ∞

      Мало о чём можно говорить со стопроцентной уверенностью, но есть истины, которые либо не опровергаются фактами, либо остаются таковыми, пока не встретят доказательств обратного. Например, Дима уверен, что дважды два — четыре. Ещё он наверняка знает, что познакомься они с Антоном позже (например, сейчас), то не сошлись бы характерами: такие разные у них жизни. Дима — классический семьянин, у которого всё как по расписанию (даже измены жене), Антон — пропускающий мимо все серьёзные отношения неудачник с блестящей карьерой.       После того случая с Никой Дима стал догадываться, по какой причине Антон избегал возможности стать с кем-то ближе (он, по правде, даже не был уверен, занимался ли друг все эти годы сексом). Если всё дело в Сергее, то это многое объясняло, интереснее другой вопрос: почему всё дело в Борисыче? Что за странная связь между ними, была ли она всегда, появилась ли после смерти той девушки или стала её причиной? Порой приходилось мириться с тем, что некоторые гештальты обречены остаться распахнутыми навсегда.       Дима видел, что Арсений начал часто уходить из офиса с Антоном, перед этим по нескольку раз проверяя, что Борисыч ничего не заподозрил. Дима его не осуждал, потому что и сам не лучше, хотя и стало понятно, что рано или поздно придётся сделать выбор, с которым Арс не спешил. Прошёл почти месяц с их совместных майских на даче, но Арсений не только продолжал удерживаться на двух стульях сразу, но ещё пытался расположиться на втором поудобнее.       Антон до сих пор ни о чём не догадывался. Дима молчал, и это постепенно начинало превращаться в голос совести: Шаст лучший друг и должен знать правду. Вроде такой поступок многие сочли бы правильным?       Дима всё-таки собрался поговорить с Шастом, но тот его опередил. Так они и оказались пятничным вечером в квартире у Антона. Дима сидел за столом, Антон стоял рядом, разогревал ужин. Всё вроде по-прежнему, уже знакомая для них ситуация, пережитая множество раз, но что-то изменилось, и он пытался понять, что: рассматривал комнату, искал глазами подтверждение догадки. Шаст бросил на стол пару пробковых подставок, разложил по тарелкам остатки пасты, достал стаканы и столовые приборы.       Да неужели!       — Ты убрался? — Вот оно! Почему квартира Антона, уютная, но почти всегда выглядящая так, будто по ней прошлась «Катрина» (та самая, которая ураган), вдруг стала такой опрятной и чистой?       Антон сел за стол напротив и пожал плечами, оглядываясь:       — Ну да, а что такого?       — Да у тебя же вечный срач.       — Не пизди, я убираюсь раз в неделю.       (Раньше убирался раз в неделю. Теперь, с тех пор, как они с Арсением стали частенько бывать здесь, Антону пришлось поддерживать чистоту постоянно, потому что Арсу нравился порядок.)       — Это из-за Арса? — Дима взял в руки вилку, окунул зубцы в томатно-мясные спагетти, прокрутил несколько раз. От тарелки поднимался аппетитный горячий пар, проникающий в ноздри и раздражающий голодный желудок.       — Он тебе что-то рассказал? — Антон потянулся к бутылкам на столе. Открыл пиво Поза и свой вишнёвый сидр, медленно разлил по стаканам, поражаясь своему спокойному тону. Ребёнок внутри сыпал вопросами: если да, то он рассказывал что-то ещё? Говорил обо мне? Как ты к этому относишься? Ты думаешь, у меня есть шанс?..       — Да хер там, — Дима отправил вилку с пастой в рот, неспешно пережевал, смакуя сочный кисловато-сладкий вкус, и выдохнул: голодный спазм начал ослабляться. — Ты ж его знаешь: он фиг чё расскажет, всё вытягивать надо. Просто догадался: вы не особо-то и скрываетесь, когда сваливаете из студии вместе, да и после ваших дачных забав, — Дима выгнул бровь: не-а, не перебивай, я буду называть вещи так, как захочу, — это было закономерно.       — И что ты думаешь по этому поводу?       — То же, что и в прошлый раз, когда мы разговаривали об этом. У меня прямо-таки стойкое чувство дежавю. Ты уже тысячу раз собирался завести серьёзные отношения, и всё это оканчивалось тем, что я больше ничего не слышал об этих людях. Они хотя бы до постели твоей доходили?       — Нет, — Антон покачал головой. Он смотрел на тарелку перед собой, вертел вилкой, наматывая на неё длинные макаронины, и никак не мог заставить себя посмотреть Позу в глаза. Да, он несколько раз говорил Диме, что хочет попробовать наладить свою жизнь, даже рассказывал о людях, потенциальных партнёрах, но каждый раз, когда дело доходило до чего-то серьёзного, он прерывал с ними общение: перед глазами всё время находился Серёжа в больничной палате и память о собственном диком страхе потерять его. Он всегда хотел близости, но никогда с кем-то, кроме Сергея. Если бы это можно было рассказать Диме… но он не поймёт. Антон не хотел делиться ни с кем настолько личными переживаниями, их отношения с Серёжей, какими б они ни были, навсегда останутся между ними двумя.       — Шаст, насколько всё серьёзно?       — Бля, Дим, — Антон отложил вилку, потёр лицо руками. Глаза начали слезиться, ну-ка прекрати сейчас же! — Я не ебу. Постоянно спрашиваю, что это значит для него, он отмалчивается, говорю что-то серьёзное — он меня либо затыкает, либо переводит тему. Мне он нужен, я пиздец как хочу с ним быть, наверное, впервые… ну, короче, не знаю. С одной стороны, я чувствую, что тоже небезразличен ему, с другой — не понимаю, почему он тогда застыл и не идёт дальше, зачем тормозит нас?       — За тем, что он с Матвиенко уже где-то с февраля встречается. Я так понял, у них в Питере всё началось с секса, а в Москве продолжилось и пошло дальше. Ты проебался, Шаст. Пока думал и решал — Борисыч действовал. Я не знаю, что у Арса на уме, этот ребус вы с Сергеем сами разгадывайте.       — Давно ты знаешь?       — С самого начала, — Дима вернулся к остывающей еде. Смотреть на Антона стало стыдно. Он давно должен был всё рассказать. — Не говорил тебе, думал, что ты узнаешь и отпустишь Арса, и тот останется с Борисычем, а ты сам знаешь, как я к нему отношусь. Хотел как лучше. Мда.       — Ясно. Ещё что-то интересное расскажешь?       Дима покачал головой:       — Извини. Мне надо было сказать сразу.       — Да чё там…       Наверное, не будь Антон так ошеломлён новостью от Димы, он бы обиделся, но в тот момент все мысли крутились возле того факта, что Арсений всё это время встречался с Серёжей. Как это всё соединить? Стало понятно, почему Арс о многом молчал, даже его нежелание оставаться на выходных прояснилось. Наверное, он проводил это время с Серёжей. Как он мог так спокойно заниматься с Антоном сексом, а потом ехать к другому мужчине?       Что за ирония: судьба всю жизнь будто специально сталкивала Антона и Сергея лбами, и если оба смогли полюбить кого-то, кроме друг друга, то, конечно, это оказался один и тот же человек: они так взаимозависимы и похожи, так непозволительно близки, что уже давно будто стали одним человеком с общими мыслями и эмоциями. Именно поэтому им никак нельзя было оставаться вместе, это привело бы к уничтожению обоих. Сергей никогда не умел делить Антона с внешним миром — и Ника погибла. Само существование по отдельности доставляло боль, но и быть парой у них никак не получалось, они только изводили друг друга всё сильнее.       Непонятно, почему из всех третьих людей между ними связующим стал Арсений? Почему именно он показал Сергею и Антону, на что похожа настоящая, максимально приближенная к нормальной, любовь? Почему Антон так долго не видел того, что происходило у него под носом? Неужели так и продолжил бы пребывать в неведении, если бы у Поза не проснулась совесть?       Что им всем теперь делать?