На вершине Сциллы, у подножия Харибды

      Первое пробуждение Арсения — самое приятное. Тело, будто в лодке ранним летним днём, приятно покачивало, восхитительная текучая истома перетекала по организму вместе с кровью, и едва уловимая, тонкая, как игольный кончик, боль приумножала её. Не открывая глаз, Арсений прислушался к ощущениям: руки и ноги обнимали с двух сторон, чьё-то дыхание на левой щеке… кто справа: Серёжа или Антон?.. холодная ступня между ног, руки на его животе, жарко (даже душно), тихо, безопасно. Это чувствуют младенцы в утробе матери? Такое состояние должно длиться вечно и ещё столько же.       Арсений приоткрыл глаза — в комнате полумрак, шторы задвинуты. Он лежал на спине, Серёжа и Антон — на боку, повернувшись к нему лицом. Их руки — ага, это именно они пускали тепло по животу — сплетены между собой, как выдры скрещивали лапки, чтобы их не унесло течением друг от друга. Эти двое близки (правда) больше, чем представлялось из вчерашнего рассказа. Всё правильно. Это — воплощённая в реальность мечта перфекциониста, и разве кто-то из них третий лишний? (Если да, то кто?)       Спи, Арсюша. Пока время совсем молодо, ещё позволено насладиться этим чувством полного удовольствия.       Во второе пробуждение ни Серёжи, ни Антона рядом не оказалось. Арсений открыл глаза: по бокам пусто, простынь смята, из зала слышатся голоса. Слов не разобрать, но это не шёпот. О чём говорят? Делят его? Или внезапно поняли, что им хватит друг друга? (Тошнота прокатилась по трахее, застряла в горле и медленно скользнула обратно, застыв внутри тяжёлым ртутным облаком.) Может, просто разговаривают?       Так странно понимать, что никто, кроме Арса и Димы, не знает об их связи (да и Позу доступен минимум — вся правда только у них троих). Ещё непостижимее их близость. Да, это шокировало его едва ли не больше смерти Ники. Арсений закрыл глаза, вспоминая ночь, а в особенности то, чем она закончилась.       Арсения к тому моменту уже физически истощили, вытряхнули из него всю жажду и голод, заполнили собой образовавшиеся лакуны. Он сидел и смотрел на происходящее, как могли бы смотреть верующие на воскрешение Иисуса: задержав дыхание, подавшись вперёд, близко-близко, чтобы видеть всё в самых тонких деталях.       И видел: то, как Антон и Серёжа утопали коленями в матрасе, друг напротив друга, то, как Антон придерживал правой рукой член, а Серёжа водил влажной головкой по его, кругами — то посолонь, то противосолонь. Спустя минуту (может, три или десять — кто знает?) Антон сжал пальцами самый край уздечки, натянул крайнюю плоть выше, и Серёжа, плавно качнув бёдрами, медленно вошёл в эти нежные тонкие кольца складочек, сдавленно выдохнув. Головка Антона встретилась с Серёжиной, полностью скрытая под уздечкой, она чуть сдвинулась назад, пока её хозяин наоборот подался навстречу. Мышцы на худых ягодицах сократились, образовывая продолговатые ямочки — вот бы забраться в них языком, вылизать эту кожу… сил нет… ещё успеет…       Арсений никогда даже не думал о чём-то подобном — в голову не приходило, что кого-то можно пустить в свой член, но Антон мог. Они с Серёжей, обхватив крайнюю плоть пальцами, совершали ритмичные движения, пока кто-то из них двоих не кончил (Антон: он так громко застонал, что оглушил тишину). Семя, жидковато-тянущееся, закапало на простыни. Спустя несколько мгновений его стало ещё больше — Серёжа молча прикусил губу, громко выдохнул, не напрягая связок. Ещё какое-то время они стояли, не двигаясь, а после Антон уложил Серёжу рядом с Арсом, поцеловал их по очереди и спустился вниз. Вылизал влажный, начинающий опадать член, и вернулся в постель, ложась по другую сторону от Арсения. И сон тогда пришёл к ним почти одновременно.       Теперь, вспоминая все эти касания, поцелуи, ласки, Арсений думал: это двое как слаженная машина, как ювелир, оттачивающий своё мастерство годами, за столько лет они научились добывать из секса максимум, выучили друг друга, запомнили каждую мелочь. Любовники — слишком неказистое слово для них, пара — слишком маленькое. Ни одно другое не подходило.       Арсений снова заснул, убаюканный своими размышлениями и тихими голосами за стеной.       В третье пробуждение Арсений сразу понял, что Антон и Серёжа рядом, вернулись. Уже не спали — лежали в тишине, ждали. В комнате стало светлее, лучи настырно пытались пропитать собой воздух, и тёмно-лиловые шторы просвечивались красноватым, как торчащее ушко котёнка, растянувшегося на солнышке. Взгляд в потолок: плоские лампочки, похожие на круглые металлические таблетки, световой росчерк, длинная тень спрятанного в стену карниза.       С кем тебе комфортнее? С кем видишь будущее? Кого готов познакомить с семьёй? Кто тебе ближе? Прекрати задавать себе подлые вопросы — за них бы жечь на костре, как еретика, предателя своих же чувств. При двух любимых мужчинах у тебя нет никакого выбора. Как нет конца этим метаниям, человеческой глупости или числу Пи.       Серёжа с Антоном молчали. Видели, что Арсений проснулся, но не торопили. Оставались рядом, внешне почти спокойные, но внутри — распады атомного ядра один за другим.       Утром, проснувшись раньше Арса, натянули трусы, собрали разбросанную одежду, свалили её на комод и ушли в зал, чтобы не будить своими разговорами. Никогда прежде после секса их не распирало такое желание обсудить произошедшее, провести общую рефлексию. Обычно всё заканчивалось совместным пробуждением, душем, завтраком. Иногда в спокойном молчании, иногда — за разговорами на отвлечённые темы. Ночь уходила, уходили их третьи любовники, а вместе с ними покидали личную территорию чувственные касания и поцелуи. Оставались объятья, что крепче братских и любимее материнских.       С Арсением иначе. (Чего-то подобного и стоило ожидать.) С Арсением секс вышел на новый уровень, доставил несопоставимо больше наслаждения. Арсений особенный, уникальный, избранный — подходили все эти и многие другие слова.       Когда дело дошло до обсуждения, всё свелось к короткой фразе Антона:       — Это была лучшая ночь.       Серёжа кивнул, полностью соглашаясь. Помолчали, снова и снова прокручивая в голове их долгую, наполненную всей палитрой самых положительных эмоций, ночь. Серёжа, сидящий на диване боком, лицом к Антону, прислонил щёку к мягкой спинке и заговорил:       — Мне всегда было с тобой хорошо. С Арсением тоже. Но я понятия не имел, что у этого «хорошо» есть потенциал, что оно не дошло до своих границ. Вчера мы эти границы не просто увидели — перешли за них.       — Не зря же все говорят, что самый лучший секс происходит по любви, — Антон смотрел на Серёжу с пониманием: он чувствовал тоже самое.       — Что будет, когда Арсений проснётся?       — Не знаю. Мне страшно думать об этом.       — И мне, — выдавил из себя Серёжа. — Кому-то из нас придётся уйти, ты же понимаешь.       Антон кивнул. Да, придётся. Потому что Серёжа с Антоном никогда не могли быть парой, потому что и втроём никак нельзя, потому что строить отношения сложно, это требует много сил, потомучтопотомучтопотомучто… причин полно, и все они, даже в совокупности, ничего не значили. Потому что однажды они загнали себя в рамки, а выход найти не смогли. Вот почему.       Следуй за мной, и я приведу тебя в такие ебеня…       После разговора Антон и Серёжа вернулись к Арсению в постель, но сон больше не шёл — только одно колючее, дробящее грудную клетку на осколки, тревожное ожидание. Мерзкое, нервное, ужасное, сжимающее жилы в когтистых лапах, отдающее звонким рёвом внутреннего отчаявшегося зверя.       Антон не мог больше терпеть. Встал с кровати и вышел из комнаты — по коридору зашлёпали его босые ступни. Щёлкнула дверь в ванную. Полилась вода. Он сбежал, надеясь вернуться и узнать готовый ответ. Серёжа и Арсений остались вдвоём. Помолчали несколько минут, слушая, как в другом конце квартиры струи воды разбивались о кафель.       Антон всегда был лучше. Он успешнее, спокойнее, приветливее. Его люди продолжают любить даже после того, как он срывался на них. Он добрый и щедрый, ласковый, светлый, часто улыбающийся. Он хороший человек. Тот, кто не пытался убить себя, кто переживал за близкого, умел быть рядом и говорить, а когда надо — молчать. Он не идеальный для кого-то, но в понимании Серёжи именно такие люди достойны всего самого лучшего. Рядом с Антоном Сергей чувствовал себя ущербным, эмоционально нищим, ничтожным. Арсений заслуживает большего. Антон заслуживает большего. Серёжа не заслуживает ничего. Вот что правильно. Вот то решение, которое нужно принять: отпустить их, из большой любви к обоим или из нелюбви к себе, из глупости или из лучших побуждений.       — Я так тебя люблю, — Серёжа сел в кровати, скрестив по-турецки ноги, положил ладонь на грудь Арсения, огладил подушечкой большого пальца самый край розовато-бежевого соска. Сколько раз он ощущал эту упругость на языке, сколько раз скользил самым кончиком по гладким шелковистым складкам, ловя всем телом ответную реакцию? Не сосчитать.       Сергей встал с кровати, подошёл к комоду, выискивая из мешанины одежды свою, конечно, полностью измятую. Начал одеваться.       Арсений встал следом, тоже подошёл к комоду, выискивая свои трусы. Надел их, прислонился спиной к ряду отделений (металлические ручки неприятно упёрлись в кожу), проговорил:       — Антона ты тоже любишь.       — Да, если это можно так назвать.       — По-другому нельзя.       Серёжа пожал плечами. Застегнул штаны, надел сверху рубашку. Не заправляя её, застегнул пуговицы, подвернул манжеты — медлил, хотел оттянуть момент, ещё раз увидеть Антона.       — Серёж, что ты делаешь? — Арсений перехватил его руку.       — Собираюсь домой.       — А я?       — А ты с Антоном, Арс. Так будет лучше.       — Почему нам нельзя быть втроём? Нам было так хорошо. Почему ты уходишь, почему бросаешь нас, зачем вообще выбирать — я не вижу никаких причин для твоего ухода, я не понимаю… мы должны остаться вместе.       — Нельзя, — Серёжа мягко вывернул руку, перехватил вторую ладонь Арсения, сжал её, поднёс к губам, прикасаясь ими к родной коже.       — Да почему?!       Серёжа качнул головой, отпустил руку Арсения, вышел в коридор. Его туфли. Ложка для обуви. Снова щёлкнула дверь — из ванной вышел Антон. Мокрый и в одном нижнем белье. Хмурый и бледный — вы что-то решили? Он прошёл по коридору, Арсений вышел ему навстречу:       — Останови его!       Серёжа надел туфли, хлопнул по карманам штанов — ключи от машины отозвались тихим звоном.       — Останови его, Антон. Так нельзя. Нам нужно быть вместе, почему вы, блядь, не понимаете этого? Вы оба мне нужны, вы нужны друг другу, только так мы идеально сойдёмся!       Серёжа потянулся к замку, лязгнул рычаг — язычок вышел из паза, дверь приоткрылась. Арсений сделал шаг к нему, снова взял за руки, притянул к себе, обнял, поцеловал — соединил их губы в долгом терпком касании.       — Не уходи.       Антон посмотрел на Серёжу. Его взгляд — точно такой же, как накануне перед попыткой самоубийства. Шаг вперёд — теперь Антон держал Серёжу за руку. Он понимал, что кто-то должен уйти, но отпустить его — так же больно, как потянуть край заусенца и рассечь кожу до крови и мяса, обнажить молочные кости в красноватой плёнке.       — Пообещай, что не повторишь… — шёпотом.       — Не бойся, я учусь на своих ошибках, — таким же шёпотом в ответ.       — Заткнись! Заткнись, нахуй! — Это настоящая злость. Гнев, поднимающийся с самого ядра земли, выталкивающий наружу бурлящую магму, пепел, каменистые обломки. Искры во все стороны, как сера, прожигающие всё на своём пути. Всеобъемлющая боль. Крик. — Пообещай мне, что не станешь!       — Обещаю, — Серёжа вырвал свою руку, коротко сжал пальцы на худом подбородке, поцеловал упругие губы — впервые вне постели — и вышел на лестничную площадку. Дверь тут же захлопнулась, как стена, выросшая между ними.       Арсений сорвался следом, но Антон его удержал. Прижал к себе, не давая вдохнуть, никуда не отпускал вырывающееся тело до тех пор, пока оно не успокоилось, пока отчаянные попытки выбраться не переросли в тихий плач, постепенно наращивающий децибелы.       — Я с тобой. Я рядом. Я здесь. Так будет лучше. Он сам захотел уйти. — Себе-то не пизди: никто из вас троих не хотел по-настоящему уходить. — Мы справимся. Так нужно. Так правильно. Тише, — Антон укачивал Арсения в своих руках, уводя его в спальную. Наверное, тот даже не заметил, как его уложили обратно в постель, легли рядом, продолжая обнимать. — Всё наладится. Всё будет хорошо. Мы вместе… — Прекрати так убого лгать, кого ты пытаешься убедить в этом? Просто заткнись нахуй.       Антон крепко зажмурился от боли: это его слёзы или Арсения?       Выбор сделан, но легче так никому и не стало.