На вершине Сциллы, у подножия Харибды

      Съехав с третьего кольца на Ленинградский проспект, Серёжа увеличил скорость: на этой магистрали поток машин сливался в единое течение — всегда быстрое, не дающее шанса на промедление, не прощающее зевак. Можно увеличить скорость — педаль медленно просела под нажимом ноги, автомобиль пошёл на обгон серебристой легковушки, плетущейся впереди. Вскоре Сергей вошёл в азарт: он обгонял одну машину за другой, подрезал, создавая опасную ситуацию на дороге, и слышал, как в спину ему прилетали возмущённые сигнальные визги. Адреналин подействовал как дробь соли в задницу неудачливому воришке яблок с соседского сада: сердце молотилось неистово, истязало себя о грудную клетку, подстёгивало на безумие. Что угодно, лишь бы не эта боль.       Мимо проносились дома и встречные автомобили. Мелкие пешеходы, магазины, остановки — всё оставалось позади. Между жилищными комплексами Антона и Сергея — всего десять минут спокойной езды, Серёжа сократил время почти вдвое. В голове вспыхнула мысль: зажми газ и въебись во-что-нибудь! Так, чтобы металл машины смялся, как бумажный лист, и застонал. Не заставляй себя снова переживать эти чувства, а потом ещё и ещё. Ты столько терпел, есть ли тебе предел? Ты на исходе. Давай. Дорога пуста, ты обогнал всех. Город уже отрыгнул тебя, сплюнув остатки месива из мяса и костей на асфальт. Сделай их реальными, физически реализованными.       Сергей обещал Антону. Его несчастное, плачущее лицо всплывало в сознании каждый раз, когда становилось совсем тяжело и заканчивались силы на жизнь. Тогда, когда опускались руки, верным средством было вспомнить Антона в больничной палате. Его счастье важнее, а убив себя, он сделает несчастным уже троих любимых людей. Мама тогда точно сойдёт с ума, её и первый раз подкосил достаточно. А что будет с Арсением?       Свернув во двор и припарковав машину, Сергей выключил зажигание и откинулся на спинку сидения. Прикрыл глаза — под веками танцевали красные вспышки, маячили призраки только что увиденных автомобилей и домов. Сердце всё ещё бесилось.       Серёжа знал, как жить без Антона: сначала редкие встречи в Санкт-Петербурге, потом возвращение в Москву, где между ними мало что изменилось. Смерть Ники на несколько лет разделила их, лишила близости, но они смогли как-то продержаться (пусть в итоге всё равно пришли друг к другу таким странным путём). Но как жить без Арсения, который всегда был рядом, с которым секс не тогда, когда больше терпеть разлуку невмоготу, а гораздо чаще, с которым это превращалось в занятие любовью, где не было никаких незнакомцев. Без Арсения — значит, без тепла, совместных выходных и готовки, поездок на машине, болтовни, созерцания его красоты и без всего прочего, что заполняло собой многие люфты Серёжиной жизни (почти все).       Серёжа дёрнул ключ зажигания, заводя мотор, и выехал обратно из комплекса, оставляя на парковке ничего не понимающего сторожа в крохотной стеклянной будке.

∞ ◆ ∞

      Весь ос­тавший­ся день пос­ле ухо­да Се­рёжи Ар­се­ний про­лежал в кро­вати. Ан­тон ря­дом. Мол­ча­ли. Ус­ну­ли всё там же. Ар­се­ний — свер­нувшись в ру­ках Ан­то­на так, как обыч­но сво­рачи­вал­ся Се­рёжа, и Ан­тон, об­ни­ма­ющий креп­ко, но бе­реж­но.       Утром Арсений проснулся первым. Полежал, рассматривая уже знакомый потолок, повернулся вбок: Антон растянулся рядом, за ночь перевернулся раз десять, уголок подушки свисал с края кровати, простынь смята. Губы приоткрыты, тихое дыхание, плавное движение острых плеч, слежавшиеся русые волосы — всё такое знакомое.       Как несправедливо поступает жизнь: после самого большого счастья опускает в глубокую яму отчаяния. Сегодня ты — один из богов Олимпа, завтра — усопшая душа, направляющаяся в Тартар. Уход Серёжи мучителен сам по себе, но после воспоминаний о том, как хорошо может быть втроём, он убийственен.       Арсений повернулся и закрыл глаза. Пролежал так несколько минут, затем встал, тихо вышел из комнаты в коридор, прошёл до конца, заглянул на кухню. По сравнению со спальной эта комната сияла, позолоченная солнечным светом. Ничего не хотелось. Выпив воды, Арсений сходил в ванную, принял душ, а когда вышел из него, Антон уже не спал — готовил на кухне завтрак. Шипело на сковороде масло, пахло жареной ветчиной и яйцами.       Антон заметил его не сразу: стоял возле плиты в одних трусах, лохматый и нахохлившийся, как птенец в зиму, возил деревянной лопаткой по сковороде. Повернулся только когда начал накрывать на стол, увидел Арсения, криво улыбнулся:       — Доброе утро.       Арсений покачал головой:       — Да ну нахер, Антон. Какое оно доброе?       — Арс, — Антон поставил тарелки, что-то собираясь сказать, но всё-таки передумав. — Ладно, не сейчас. Сейчас давай поедим.       Да не хочу я есть! Я хочу понять, почему ты, чёрт возьми, так спокоен? Тебе совсем плевать на то, что он ушёл? Храбришься передо мной? Тебе так же больно, как и мне? Покажи это: тяжело переживать всё одному!       Весь день Арсений слонялся по квартире, и нигде ему не было места. Антон ходил за ним следом, пытался поддержать, но ему и самому требовалась помощь. Они бродили из комнаты в комнату, как неприкаянные души, а назревающий разговор изо всех сил старались игнорировать, потому что вместе со словами сразу же вырвались бы и эмоции.       Антон как урод, рождённый с тремя руками, выглядел в глазах общества тварью, но чувствовал себя при этом не только полноценным, но ещё и обладающим преимуществом. Руку пришлось отсечь, стать приемлемым для других человеком, но внутри сделаться неполноценным. Чтобы хоть чем-то занять себя, он начал готовить ужин. Посадил Арсения за стол, дал ему в руки тёрку и сыр — давай, вперёд. Это легко, главное, думай о хорошем. Сам в этот момент шинковал зелень, и нож в его руке, как балованный ребёнок, всё норовил отхватить от него кусок. Наверное, отруби он себе сейчас кисть, стал бы настоящим инвалидом, синхронизировав своё внутреннее с внешним. Антон отбросил нож.       — Я сейчас, — сказав это, Антон вышел из кухни.       Арсений отложил недотёртый сыр, замер, прислушиваясь. В соседней комнате открылась дверь на балкон, щёлкнула зажигалка. Ты же почти бросил, не надо. Встав, чтобы остановить, Арсений услышал голос. Сбежал, чтобы поговорить по телефону?       Антон действительно зажёг сигарету. Стоял на балконе, сжав её между пальцами, облокачиваясь на широкую белую раму. Окна, распахнутые внутрь, преломляли лучи заходящего солнца: оно постепенно скатывалось всё ниже и ниже, прячась между многоэтажками, отражаясь в их стеклянных стенах, окрашивая весь жилой комплекс в тёплые ярко-красные тона. На парковке, по крышам машин, скакали сгустки рыжеватого цвета.       Волнение давило изнутри, ещё чуть-чуть — и все органы окажутся снаружи. Тревога и страх сомкнули вокруг Антона руки, образовывая капкан. Вдруг Серёжа всё-таки что-то натворил? Им нельзя сейчас общаться, лучше бы повременить, но сил нет терпеть это сосущее под ложечкой чувство. Антон разблокировал смартфон, два свайпа влево — экран с виджетами. Быстрый набор «Серёжа». Длинные гудки. Пение птиц, летающих между деревьями. Вы заблудились, летите обратно в парк, здесь недалеко. Гудки. Заткнитесь. Гудки. Дайте подумать. Гудки. Свалите на хуй… Гудки-гудки-гудки.       Антон уже ожидал механический голос, который вежливо и совершенно безучастно поставил бы его в известность: абонент временно не отвечает, пожалуйста, позвоните позже. Вместо этого раздался голос Серёжи:       — Я жив, не надо мне звонить.       У Антона с плеч покатились камни, они цеплялись друг за друга, поднимали пыль, шумели и грохотали в ушах, придавливали ноги, но освобождали голову от вьющихся змеями мыслей. Сразу стало легче.       — Ну слава богу. Я запаниковал, прости.       — Я пообещал тебе.       — Знаю.       — Если ты будешь мне звонить каждый день, ничего у нас не получится.       — Я знаю.       — Молодец.       (Серёжа положил трубку. Перед ним на столе стояла бутылка «William Lawson's», потому что он ссаный мажор, любящий понтоваться. Потому что он дохрена зарабатывает. Потому что он может позволить себе многое из того, что продаётся за деньги. И поэтому он собирается напиться, как последняя свинья, наплевав на завтрашний понедельник и работу. К несчастью, у него с начальником достаточно близкие отношения для того, чтобы иметь возможность пропустить один день без последствий.)       — Ты говорил с Серёжей? — Арсений встал рядом с Антоном, вытащил из его пальцев тлеющую, так и не тронутую губами сигарету, затушил её о пустую пепельницу, присел на узкий подоконник позади.       Антон отложил смартфон, кивнул:       — Всё в порядке. Я просто переволновался.       — Я понимаю.       Антон развернулся, встал между ног Арсения, взял его руки в свои. Смотри ему в глаза, а не за плечо, дурак.       — Послушай, Арс. Расставаться трудно вне зависимости от того, как, когда или с кем. Но это в первое время, потом нам всем станет легче, нужно только привыкнуть к новой жизни.       — Мне кажется, ты почти спокоен, — ответил Арсений, вглядываясь в глаза напротив.       — Нет. Но я привык расставаться с Серёжей. Мы делали это слишком часто. Не сосчитать, сколько раз я улетал от него, или сколько раз он уходил от меня после секса с кем-то. Мы постоянно расставались с ним, как будто проверяли друг друга на прочность. Мне знакомо это ощущение, потому что обстоятельства похожи, но я пока, наверное, не могу осознать, что он ушёл навсегда. Вот почему нам всем нужно больше времени. И за Серёжу не переживай. Он, пусть это и звучит ужасно, страдает всю жизнь. Он привык и справится с этим, как многие разы до этого.       — Но вы встречались столько же раз, сколько расставались. После каждого твоего улёта — ты прилетал снова, после каждого его ухода — он возвращался. Это всегда был вопрос времени. Расставаний то больше на одно, то на одно меньше. Но объясни мне по-человечески хоть раз: почему мы не можем быть втроём? Почему Серёжа и ты, и я — все должны мучиться, когда совершенно очевидно, что никому от этого не лучше?       — Арсений, — Антон обнял его, погладил раскрытой ладонью по плечам в тонкой футболке, поцеловал в щёку и висок.       — Ну что? Дело ведь не в ваших моральных рамках, это дерьмо полное, вы вдвоём перетрахали столько людей, а ведь их всех могло и не быть, если бы вы поняли, что не нуждаетесь в посторонних — только друг в друге.       — Если и так, мы бы не встретили тебя.       — Но я не посторонний. Я люблю Серёжу, и люблю тебя. Я не связующее звено между вами и не страховочный буфер — я один из вас. Вы не могли быть вместе, как я думаю, потому что вам всегда был нужен кто-то третий, но ни тебе, ни ему и в голову не пришло, что этого третьего нужно любить, а не трахать. Вы оба — всё, что мне надо. Идеальное сочетание. Один человек в двух. Ну так почему нет?       — Я не знаю, Арс. Я предлагал Серёже встречаться. Ещё давно, когда он жил в Питере. Я думал об этом, об отношениях с ним, о том, что хватит прикрываться чужими телами, когда мы можем быть только друг с другом. Он мне отказал, как отказывал ещё несколько раз после этого, пока я не смирился. Я хочу, чтобы мы все были вместе. Даже, думаю, я был почти готов к этому. Я бы привык к тому, что нас трое не только в постели. И хотя я знаю Серёжу, считай, почти всю жизнь, некоторые его поступки для меня навсегда останутся непонятными. Но он сам ушёл. Значит, нам нужно переждать. Боль утихнет, когда придёт время, и всё наладится. Я проходил это тысячу раз.       Арсений не знал, что ответить. Серёжа тогда, собираясь, сказал, что так будет лучше. Кому? Ему будет лучше без него с Антоном? Может, он не готов к таким странным отношениям? И поэтому так просто их отпустил? Какая глупость.       Антон слегка склонился, поцеловал Арсения в губы, огладил пальцами его волосы, зачесал назад чёлку, открывая красивый высокий лоб с едва заметной продолговатой морщиной, от которой вниз и вверх расходились ещё более мелкие, почти невидимые.       — Я не смогу с ним работать, Антон, — выдохнул Арсений, пытаясь удержать внутри себя слёзы. — Хочу съездить домой к своим, взять отпуск. По маме соскучился. Почти год её не видел. Блядь, Антон…       Антон поцеловал Арсения в лоб, чуть спустился к виску, вытер согнутым пальцем слёзы.       — Хорошо, давай оформим отпуск и съездишь домой. Слетаешь. На сколько хочешь, это не проблема. Увидишь родителей, друзей. У меня сердце кровью обливается, Арс. Сейчас тоже рыдать начну.       — Ну и начинай. Бойс край ту, знаешь, — выдохнул Арсений.       — Знаю, — Антон снова поцеловал его. Губы начинали подрагивать, нижнюю челюсть сводило от судороги.       — Полетишь со мной в Омск?       — Полечу.       — Как парень, — уточнил Арсений.       — Да. Как стареющий мужик. Понравлюсь твоим?       — Да хуй знает. Маме точно да, папе не знаю. Мне кажется, он всё ждёт, когда я выпрыгну из переходного возраста и приведу домой невесту.       — Я могу надеть фату, — Антон улыбнулся, представляя себе этот пиздец. Но если нужно будет — правда ведь напялит.       — Звучит заманчиво, но так ты сделаешь только хуже.       Разговоры о семье отвлекали и успокаивали. От планирования поездки домой становилось немного легче. Мама с папой обрадуются, Захарьин наверняка сразу же примчится навестить, а там и остальные подтянутся. Антон будет рядом. Вряд ли всё наладится, но, может, рядом с семьёй получится хотя бы отвлечься?