На вершине Сциллы, у подножия Харибды

      Арсению даже не пришлось появляться в офисе: Антон оформил отпуск, Димка перекинул ему с рабочего компьютера наработки по последнему проекту на электронную почту. На самом деле попасть в студию хотелось: увидеть Серёжу, убедиться, что с ним всё нормально (хотя бы физически), собственными глазами, а не со слов Антона. Приказать себе на словах — одно, а последовать своим словам в реальной жизни — другое. Тяжело принятое решение Сергея, касающееся всех, стало для Арсения настоящим заданием повышенной сложности. Руки то и дело тянулись к смартфону: набрать номер и поговорить. Представить, что всё как раньше.       Когда люди говорят слова вроде «невыносимые страдания», «смертельные слова» или «задыхаюсь от боли», то они, конечно, приукрашивают. Нельзя, например, перестать дышать и умереть от душевной тоски, как нельзя физически убить словами, но человек может перенести свои эмоции из души на тело. Вариантов масса: алкоголь, острые или тупые предметы, различные химические препараты… Иногда это действительно может сделать чувства смертельными, но не напрямую, а опосредованно, через решения человека. Порой такой перенос чреват последствиями, но в любом случае, если взять себя в руки и, сжав зубы, терпеть, то можно хорошо прочувствовать, как душевная рана болит, пульсируя, не меньше физической.       Неужели у них всё так и закончится? Все эти месяцы вели к такому финалу? Что же тебе не нравится, Арсюша, рядом с тобой Антон: он обаятельный и чудесный, ты готов закрывать глаза на многие его недостатки, а он готов закрывать глаза на твои, вы хорошо ладите, он необычайно ласков в постели, никогда не заставлял тебя применять жёсткость (как это делал Сергей), по нему почти всегда струится энергия — иногда воинственная, но чаще всё-таки дружелюбная. Он светлый человек, а всё живое тянется к свету. И маленькая травинка без чувств и эмоций, и бутон цветка, и многое другое — всё, что имеет хоть какое-то воление к жизни. А ты как дерево: ветви стремятся вверх, корни всё глубже зарываются в почву. Серёжа спокойный и непоколебимый, кто-то мог бы со стороны назвать его безэмоциональным (что не так) и холодным (это уже ближе к правде). Серёжа — основа и опора. Без веток дерево останется жить, рано или поздно даст молодые побеги с зелёными листочками, а без корней оно долго не протянет. Может, тебе стоило бы всё отмотать назад и…       Арсений купил билеты до Омска. Вылет первого июля. Мама с папой уже предупреждены, ждут его. Осталось набить свой лимонный чемоданчик вещами и предвкушать встречу с семьёй после долгой разлуки. Ничего не получалось. Накануне отлёта, тридцатого числа, Арсений целый день прошатался по квартире, занимаясь пустой тратой времени: он то открывал, то закрывал шкаф (ни одна из его вещей не радовала глаз), то ставил кипятиться чайник (так ни разу и не попив чая), то перебирал какие-то мелочи на полках, оставшиеся ещё от хозяев. Лететь никуда не хотелось: в самом деле, куда ему домой в таком состоянии? Мамины щи скиснут при одном его появлении, отец сразу скажет, что Москва сделала из него чёрт знает кого, мама начнёт роптать… Придётся держать лицо, мой хороший, и делать вид, что ты счастлив. Разве не этим занимаются все взрослые люди? Ты уже большой мальчик, сможешь показать им любовь к новой работе, объясняя этим своё долгое отсутствие. Антон тебе поможет, он будет рядом как ещё одна (наглядная) причина, по которой ты не появлялся дома десять с лишним месяцев.       Невероятно, Арсений не был дома почти год, и почему он осознал это только сейчас? Была же возможность навестить родных хотя бы на несколько дней, но почему-то в каждые более-менее большие праздники он оказывался либо рядом с Серёжей, либо рядом с Антоном. Устраивал свою личную жизнь. Глупо вдвойне: ничем хорошим его «устройство» не закончилось, но семье об этом лучше не знать.       Вечером, уже со своими вещами, на такси приехал Антон, чтобы ранним утром отправиться в аэропорт вместе. Он не мог, после всего, оставаться надолго один или оставлять одного Арсения. Их тройственный союз и без того распался, им вдвоём теперь нужно держаться вместе.       В небольшой квартирке, где Антону доводилось не раз бывать, стояла тишина. Арсений встретил его на пороге, босой, полуодетый, как будто только что вставший с кровати, с растерянным взглядом и несобранными вещами. Пришлось помогать, а после готовить на скорую руку какой-никакой ужин. Засыпали вместе на тесном диване, и Антон думал, что пора бы предложить Арсению съехаться, но будет ли это нормально сделать сейчас? Или как раз именно это подходящее время?       Арсений, лёжа в руках Антона, думал только о том, как они с Серёжей спали вдвоём на этом диване, и как Серёжа, всего пару месяцев назад, выхаживал его, больного, с терпеливой заботливостью матери. А ещё, пожалуй, Арсений думал о том, что втроём бы они на этом диване точно не поместились (а значит, на хер и этот диван, и всю эту чёртову квартиру вместе со всей её мебелью).

∞ ◆ ∞

      Прилипшее пучком игл к верхнему нёбу горьковато-кислое чувство дежа-вю проникало в организм с каждым сухим глотком. Всякий аэропорт в мире друг другу немного брат: похожие содержания и функции, вызывающие воспоминания. Запах тысячи тысяч людей: пот, парфюм, уличная пыль, смешивающиеся в воздухе ароматы из небольших забегаловок. В Шереметьево всё так же, как было тогда, тринадцатого января. Только рядом Антон, и ждал их не «Пулково», а «Омск-Центральный».       Приятно возвращаться домой. Дорога от аэропорта до жилых районов тоже везде похожа: вынесенные за черту города промышленные зоны одинаково загрязняли воздух что в Москве, что в Питере, что в родном Омске. Редкие частные домишки и небольшие жилые комплексы для самых смелых (антисоциальных? бедных?). Можно жить где-нибудь в «Шушарах» (почему-то после Санкт-Петербурга Арсению всегда на ум приходил этот район а ещё, быть может, «Купчино») и говорить, что живёшь в северной столице. Опустил детали — поднял свой статус в глазах собеседника. Подмосковные жители тоже частенько считали своим местом жительства Москву, а вот Омск сам по себе та ещё деревня, и нет разницы в том, говоришь ли ты о самом городе или о его пригороде (зато его, в отличие от двух столиц, можно условно считать среднестатистическим городом России).       Такси неслось вперёд, вспахивая передним кузовом холодные потоки ветра — с самого прилёта небо разревелось, как маленький капризный ребёнок, дорога под колёсами покрылась мокрой, блестящей от света пролетающих мимо фонарей, плёнкой. Водитель молчал, тихо на фоне играло «Дорожное радио», навигатор выстраивал оптимальный маршрут, обходя несуществующие пробки. Антон сидел рядом с Арсением на заднем сидении, пытался смотреть в окно, но каждую минуту возвращался взглядом к нему (боковое зрение улавливало плавные движения головы).       Погода привычная, знакомые с детства места, мама уже несколько раз позвонила, ждёт их к позднему ужину. Как раз с дежурства должен вернуться отец (он капитан полиции, строгий и серьёзный человек, тот самый тип людей, из-за которых появлялись стереотипы и рождались анекдоты про полицейских). Антон к концу пути уже не сводил с Арсения глаз — то ли беспокоился так сильно, то ли искал в нём следы своей утраты, как это делал сам Арс в первые часы после ухода Серёжи. Ничего не наладится, если так и продолжать упиваться своей болью, как хищник горячей, питательной кровью слабой жертвы. Мозг это понимал прекрасно, а на душе всё равно паршиво.       В салоне автомобиля темно, но Антон всё равно сумел поймать взгляд Арсения, удержал его, протянул на сидение между ними раскрытую ладонь. Арсений быстро посмотрел на водителя — тот не отвлекался от дороги — и вложил свою ладонь в его. Прохладные пальцы тут же сомкнулись на его кисти, подушечка большого огладила кожу на тыльной стороне, обвела несколько родинок. Эта незатейливая нежность дала сделать безболезненный глоток, но во рту всё равно копилась горечь.       Арсений с Антоном приехали даже раньше, чем вернулся отец. Мама Арсения, Кристина Сергеевна, открыла им дверь в тонком махровом халате, тут же, у самого порога, крепко обняла сына, не отпуская его несколько минут: гладила по волосам, по щекам и вытирала слёзы, даже не пытаясь их скрыть.       — Бессовестный такой, а, — твёрдо сказала она, оставив на щеках Арсения очередной град материнских поцелуев. — Год дома не появлялся.       — Ну мам, — Арсений устало улыбнулся. — Я больше так не буду, извини. Пока обустроился, пока туда-сюда…       — Ага, туда-сюда тебе Антон сам обустроил, — Кристина Сергеевна кивнула на гостя, мявшегося у порога. Взгляд её карих глаз блестел лукавством.       Антон нахмурился, а потом тихо засмеялся, протягивая вперёд свою длинную тонкую ладонь:       — Кристина Сергеевна, вы прекрасны, честное слово!       — Мам! — Арсений сжал губы. Мама была в своём репертуаре: не гнушалась шуточками ниже пояса и говорила всё напрямую (эту черту Арсений перенял у неё).       — Что «мам»? Как будешь дома чаще появляться, тогда и начнёшь возмущаться, а пока у тебя есть только одно право: наслаждаться моим обществом. — Женщина пожала протянутую Антоном руку и сделала шаг назад, давая прибывшим место раздеться и выкатить вперёд свою небольшую ручную кладь.       Арсений Сергеевич. Кристина Сергеевна. Отец Арсения, разумеется, Сергей (Кириллович). Сергей Борисович. Что это, если не знаки судьбы? (Известно, что, Арсюша: это самая настоящая апофения, прекрати искать скрытый смысл там, где его нет. Вообще нет никакого скрытого смысла. Нигде и никогда.)       Какие только мысли ни придут в голову, пока пытаешься бороться с неловкостью и грызущей совестью: мама-то права (как и в девяноста процентах случаев, жаль, что понимание этого приходит всегда слишком поздно). Ладно. Так или иначе, личное знакомство Антона с мамой можно считать успешным.       — Постелила вам на твоём старом диване, но рядом поставила раскладушку — сделайте вид, что вы послушные мальчики, не травмируйте лишний раз Серёжу.       (Арсения передёрнуло, несколько секунд ушло на то, чтобы понять: речь шла о его отце.)       Арсений с Антоном завезли чемоданы в комнату (за десять месяцев в ней ничего не изменилось: пока Арс работал, снимал квартиру недалеко от дома и жил один, но перед отъездом в Москву освободил территорию, за один раз перевезя свои вещи в родительский дом). Квартира компактная (трёшка с небольшими комнатками): зал и две спальни, одна из которых, с уходом Арсения, перестала использоваться. Везде ремонт, светлые стены и очень много зеркал («Мама считает, что это визуально расширяет пространство, но я-то знаю, что она просто любит смотреть на себя», — пояснил Арсений. Антон хмыкнул: ага, я почему-то даже не удивлён).       Пока оба раскладывали вещи по полупустому шкафу, в коридоре раздался звонок: вернулся отец. Мягкие бодрые шаги Кристины Сергеевны и звук открываемого замка. Арс повернулся к Антону, улыбнулся:       — Ссышь?       — Ну так, — Антон пожал плечами. — Немного неловко быть совратителем хорошего мальчика.       — Я тебя умоляю, — Арсений закатил глаза, отправил очередную футболку в недра шкафа и вздохнул: — Ладно, пойдём. Потом закончим, а то папа обидится, что мы сразу не вышли.       Как оказалось, Арсений — молодая копия своего отца. Голубоглазого высокого мужчины, уже полностью седого, с зачёсанными набок волосами и неожиданно выбритыми висками, черты лица не утратили своей привлекательности даже спустя годы. Он выглядел старше своей жены (как позже выяснилось, так оно и есть: между Кристиной Сергеевной и Сергеем Кирилловичем разница в семь лет), двигался чётко и слаженно, как будто перегруппировывал своё тело в пространстве по команде мозга. Сухопарый, с жилистыми руками и громким голосом, привыкшим отдавать приказы. Понятно, почему он никак не мог принять, что его единственный сын оказался геем: такие люди, старой совковой закалки, привыкли к отлаженной матрице. В жизни каждого человека, по их мнению, обязательно должен быть дом с женой и детьми (позже с внуками), нормальная работа, дача по выходным, совместные праздники. А тут Арсений взял и удалил из матрицы все лишние, по его мнению, ячейки, живя своей жизнью, а не жизнью, заготовленной ему отцом.       Тем не менее явной неприязни к Антону Сергей Кириллович не высказал: подождал, когда Арсений представит их друг к другу, спокойно пожал руку, крепко и коротко обнял сына, усадил за стол сначала их, потом помог накрыть жене и сел последним.       Мама приготовила наваристые щи с фасолью и грибами на говяжьем бульоне (сколько раз Арсений пытался сварить похожие, ничего, как это всегда бывает, не получалось: то слишком кисло, то недостаточно терпко). Антон вкус тоже оценил. Он, голодный, старался громко не прихлёбывать жирным бульоном и заедал каждую ложку вкусным домашним хлебом (месяц назад мама хвалилась, что папа подарил ей на день рождения хлебопечку).       — Насколько ж вы приехали? — спросила Кристина Сергеевна, когда звон ложек о тарелки немного замедлил ход: первая волна голода утолена.       — Дней на шесть. Если что, мы можем снять номер в гостинице.       — Вот ещё, — Сергей выпрямился, положил руки на стол по обеим сторонам от тарелки. — Приехал — так живи дома, мы вас не гоним. Если распогодится к пятнице, съездим на дачу, шашлыков нажарим. Хотите?       — Да, — честно ответил Арсений. Он не был на родительской даче, кажется, тысячу лет.       — Ну и всё. Как там работа ваша? Антон, ты, как я понял, начальник Арсения? Как так вышло, что вы начали общаться?        Вопрос с подвохом? Антон пожал плечами и ответил:       — Когда мы впервые с Арсением познакомились, то понятия не имели, кем будем являться друг другу. То ли случайность, то ли совпадение.       — М-м, — Сергей Кириллович отложил ложку в пустую тарелку. Кристина Сергеевна тут же встала, забрала грязную тарелку и поставила перед ним другую, плоскую и наполненную ароматным пловом: рассыпчатый золотистый рис исходил паром, овощи блестели от влаги, перемешанные с ровными кубиками сочного мяса. — И давно вы… вместе?       Вот она — тема, которая заставляла сурового мужчину начать стесняться и чувствовать себя неловко. В первое время после признания Арсения он злился. Потом беспокоился, пытаясь вызнать у сына, не стал ли он в детстве жертвой насилия? (Нет, не стал.) Затем долго пытался заставить себя принять это и вроде пришёл к этой стадии. Всё-таки, несмотря на то, что Арсений полностью переиначил планы на свою же жизнь, сына Сергей продолжал любить, смиряясь со всеми его причудами.       Антон с Арсением переглянулись: ответы на такие очевидные вопросы никто из них не подготовил.       — Полгода, — ответил Антон, решив добавить их отношениям возраста.       — У вас серьёзно всё?       — Серёж, ну что ты к ним пристал? — вздохнула Кристина Сергеевна. — Отстань от мальчиков. Они с дороги, уставшие, а ты им в душу лезешь своими вопросами.       — Да я не лезу — просто понять хочу. Для меня странно это. Уж прости, Арсений, ты же знаешь, я пытаюсь принять тебя, как могу.       — Знаю, пап. Спасибо.       — Я предложил Арсению переехать ко мне, — вставил свои пять копеек Антон. — Мои намерения исключительно серьёзные, — он улыбнулся.       Что? Не предлагал ты никакого переезда! — говорил взгляд Арсения, устремлённый на Антона. Тот сжал его руку под столом.       — И ты согласился? — мама подпёрла щёку рукой и настороженно улыбнулась: Арсений рос осторожным мальчиком и почти не совершал необдуманных поступков.       Арсений кивнул, смотря на Антона:       — Ну… да. Можно сказать, он мне не дал подумать.       Антон подтвердил:       — Это точно!       После чая и посиделок до поздней ночи Кристина Сергеевна всё-таки отпустила Арсения с Антоном в комнату. Арсений тут же сел на разложенный диван и нахмурился:       — Ну и что ещё за переезд ты придумал?       Антон полез за сменной одеждой, и, шаря рукой в шкафу, ответил:       — Обычный переезд, Арс. Мы всё равно чаще бываем у меня, зачем тебе тратить деньги и снимать квартиру? Смысл держаться за свою однушку, когда она по сути даже не твоя, смысл постоянно ночевать друг у друга, когда можно жить вместе? Тем более, сейчас нам нужно быть рядом. Понимаешь?       Это Арсений понимал, но был ли он готов ещё и к переезду? Не слишком ли много изменений за последнее время? С другой стороны, они достаточно близки, и оба готовы к этому.       — Потом подумаешь, — прервал только начавшие зарождаться размышления Арсения Антон. — Время ещё есть.       «Потом» настало для Арсения ночью. Он лежал и вслушивался в сопение Антона (периодически переходящее в тихое похрапывание) и думал-думал-думал, пока мысли — горестные, но с примесью радости от возвращения домой — совсем не усыпили его.