***
Лань Чжань появился почти бесшумно. Вэй Усянь даже не услышал — почувствовал присутствие, обернулся с облегчённым выдохом. — Второй молодой господин Лань, — слабым голосом поприветствовал его Вэнь Нин. — Молчи уж, — проворчал Вэй Усянь и тут же устыдился. Бедный Вэнь Нин и так переживал, а теперь и вовсе забился в угол, обхватив колени и размазывая остатки белил по подолу. Как крольчонка пнуть, — ну извини. Как бы то ни было, ты нынче герой, спас главу Цзян. — Я сорвался. Я спасал не его, а сестру. Лань Чжань неодобрительно покачал головой, оглядывая лежащие на полу талисманы. — Ну а что оставалось делать? — надулся Вэй Усянь, невольно спрятав изрезанную руку за спину. — Вэй Ин, — Лань Чжань опустился перед ним на колени, взял лицо в ладони, пытливо посмотрел в глаза, — ты потратил столько своей крови. — Простите, молодой господин Вэй, всё из-за меня, — страдальчески протянул из своего угла Вэнь Нин. — Всё хорошо, — выдохнул Вэй Усянь в ответ обоим. Подался вперёд, уткнувшись в белый шёлк. Прижался, малодушно позволив себе несколько мгновений покоя. Благовоспитанный Вэнь Нин не мешал, но всё равно стало неловко. Он зажмурился, впитывая всем телом аромат сандала. Усилием воли отодвинулся, — кто-то подложил в шкатулку призыв нечисти. — Я не видел никого подозрительного, когда обходил резиденцию. — Угу, потому что все подозрительные сидели на пиру. А, проклятье, надо говорить с павлином. — Хмм? — Он вёз эту шкатулку. Должен знать, кто имел к ней доступ. — Хочешь, я поговорю? Вэй Усянь оглядел это воплощение самоотверженности. Ничуть не сомневаясь в живом, быстром уме Лань Чжаня, он подозревал, что сидеть и методично задавать вопросы бедняге будет непривычно. — Молодой господин Вэй, лучше упокойте меня, — скорбно подал голос Вэнь Нин. — Что ты говоришь такое! — Вэй Усянь поднялся, подошёл к нему. — Вы же видели... — Именно! Я видел. И думаю, что знаю, как избежать срывов впредь. Даже не думай об упокоении. Что скажет сестрица? Кстати, о сестрицах, — воспрял духом Вэй Усянь, — зачем нам павлин? Я поговорю с шицзе.***
До вечера больше никто не пытался убить их либо умереть самостоятельно. Цзян Чэн действовал в каком-то странном тумане: поблагодарил гостей, выслушал доклад (впрочем, скудный) вернувшегося Вэй Усяня. Протянул руку Вэнь Цин, помогая подняться. Ужасно не хотелось думать о делах. Вообще ни о чём не хотелось думать. Только он не мог себе позволить такую роскошь. Вэй Усянь обещал, что разберётся, но мало ли что он там обещал. Сам не проверишь — никакую работу не выполнят как следует. Значит, с утра придётся выяснять, расспрашивать, давать поручения. И сейчас сбежал бы заниматься делами, но в голове шумит, выпил много, наверное. Он понял, что привёл Вэнь Цин в свои покои, только когда она остановилась на пороге и обернулась. Зашелестели ветки дерева, растущего у самой галереи. Весь мир внезапно обрёл яркость и чёткость. По коже побежали мурашки. — Заходи, — быстро кивнул он. Переступил порог следом. Закрыл дверь. Всё вокруг было настоящее. — Жумэй, — неловко сказал он, — Вэнь Цин. Я... Она молча стояла перед ним, не торопила, ждала, пока он продолжит, но в голове не было ни тени мыслей. Он обезумел. Почему они оба здесь? Что за... Бороться с постыдной растерянностью прежними способами было нельзя. Цзян Чэн выдохнул, медленно протянул руку, коснувшись алого покрывала. Неловко сдёрнул его, отбросил, не глядя. Вэнь Цин смотрела на него со своей усмешкой лекаря, как называл это Вэй Усянь. Странным образом почва под ногами от этого стала твёрдой. Он сделал ещё шажок. Взял её за обе руки. — Мы ведь договорились, что не ненавидим друг друга. — Совсем не ненавидим, — подтвердила Вэнь Цин. Стиснула его пальцы. Всеблагие Небожители, она тоже волнуется... Цзян Чэн неуверенно тронул её губы своими. Вэнь Цин — его законная супруга. И раз небеса не разверзлись после их трёх поклонов, значит... — Можно? — шепнул он, потянув ленту пояса. Они закрыли дверь и будут предаваться... чему получится, пока остальные разбираются с сегодняшним происшествием. Вэнь Цин положила твёрдую ладошку на его грудь, скользнула к шее, наклонила к себе, чтобы снова поцеловать. — Можно, — тихо ответила она после этого. Одежды с мягким шорохом оседали на пол. С утра, поди, в этой алой груде уйму времени рыться... Всё настоящее, всё новое, они будут учиться вместе, лишь им решать, справились или нет... За невесомым пологом, стекающим на края ложа, они сплетались, ведя друг друга поочерёдно. Если это точно не было ненавистью, то чем? Имён давать не хотелось, не сейчас, когда можно было забыть и собственное имя от переполняющего-нового-странного-настоящего. Возможно, он обезумел. Но сегодня они определённо заслужили это упоительное безумие.