Когда ангелы не знают, что сказать

– Слушается дело по обвинению в превышении должностных полномочий, нарушении Ангельского Кодекса, а также главного закона Империи Ангелов. Обвиняется ангел 2-го ранга, именуемый в прошлой жизни Джозеф Фрэнсис Маццелло Третий. До настоящего судебного процесса не привлекался, нареканий от начальства не получал. Прошу садиться. Секретарём Суда, на котором я жду своего приговора, назначили саму Агату Кристи, и это прямо-таки впечатляет. Я внезапно стал такой важной персоной в Империи, хотя раньше меня не замечал почти никто. Зато сейчас я чуть ли не местное достояние, только со знаком минус: на мое заседание пришло столько ангелов, сколько никогда не собиралось, когда я сам был зевакой, который ходит поглазеть на Суды. Ведь там в роли подсудимого выступает душа человека, а мой случай практически беспрецедентный: сегодня судят ангела. Я сижу на скамейке для подсудимых и разглядываю своих судей, возможно, даже слишком внимательно. Как и любой Высший Суд, который проходит каждая человеческая душа, завершив очередную свою инкарнацию, судебное заседание рангом выше ведут три Архангела – Михаил, Гавриил и Рафаил; если честно, я не так часто сталкивался с ними по работе, исключительно, когда души моих прошлых клиентов попадали на взвешивание, разве что Гавриил порой изъявлял желание поговорить со мной, вероятно, чувствовал, что однажды всё это приведёт нас сюда. Сейчас он перекладывает бумажки из одной папки в другую и с очень серьёзным лицом быстро перечитывает написанное на них. Я в очередной раз удивляюсь, почему Архангелы до сих пор придерживаются этих старых порядков и продолжают копаться в макулатуре почти на каждом Суде. Серьезно, это же Рай, почему нельзя завести электронную базу данных? Впрочем, мое замечание сейчас было бы совершенно неуместным, особенно с учетом того, за что меня судят. Я нарушил столько имперских законов, сколько нарушали всего несколько представителей ангельского сословия за всю его историю, и то – в стародавние времена. Сидя в ожидании разбора моего дела, я мысленно готовился к худшему: все знают, какое наказание ждет ангела, нарушившего предписание никогда не общаться с людьми. Но мое начальство – персонажи довольно непредсказуемые, поэтому сложно предположить, какие ужасные вещи могут родиться в их извращенных умах. Наверное, я занимаюсь богохульством, рассуждая подобным образом об Архангелах, но это в какой-то мере меня успокаивает. Я знаю, что меня ждет жестокая расправа, один из самых жутких приговоров, какие знавал Рай за все свое существование. И я готов принять его с честью и спокойствием. – Как же так, Джозеф?.. – вздыхает Гавриил, окинув меня взглядом. – Я ведь просил тебя в этот раз не облажаться, по-хорошему просил, а ты с нами вот так. Я встаю со своего места, молча поднимаю на него глаза и пытаюсь выдавить какое-то подобие улыбки. – Никогда не знаешь, как сложится жизнь, – я пожимаю плечами. – Это был риторический вопрос, – бормочет себе под нос Гавриил, не отрываясь от бумаг, – но раз уж ты ответил, то давай начнём с твоего допроса, минуя привычный порядок заседания. Лев Толстой, которого назначили обвинителем в сегодняшнем процессе, неодобрительно качает головой. Видно, что он как следует подготовился к процессу, изучил все материалы дела и собирался блеснуть красноречием, а решение Гавриила изменить порядок действий весьма ему не понравилось. Но слово Архангела – закон, так что высказываться Толстой не стал. – Итак, Джозеф, – Михаил поднимается и подходит ко мне. Его фигура гораздо крупнее моей, и это вселяет в меня то ли благоговение, то ли банальный страх. – Вы буквально установили местный рекорд по количеству нарушенных законов Империи меньше, чем за одну человеческую жизнь, это даже феноменально, как по мне. Но Вы должны были понимать, что это не сойдет Вам с рук, не так ли? – Безусловно, – тихо соглашаюсь я. – Что ж, это уже неплохо, – он приподнимает левую бровь в небольшом удивлении. – Мы внимательно изучили Ваше личное дело, –продолжает Михаил, – и что характерно, ни один из Ваших прошлых клиентов так и не смог набрать достаточного количества баллов, чтобы побороться за выход из цикла реинкарнаций. – Он делает паузу и уставляется на меня так, что, будь у меня тело, оно мы уже было прожжено насквозь. – Вы халатно относились к своим обязанностям, ангел? Я заминаюсь с ответом, а потом наконец говорю: – Думаю, просто мне не везло с душами, – я развожу руками, не придумав ответа получше. – Зато Ваша нынешняя клиентура буквально подарок судьбы, не так ли? – с некоторой ухмылкой спрашивает Михаил. – Им всем нет ещё и двадцати земных лет, но каждый из них уже набрал столько баллов, сколько не удавалось и половине Ваших клиентов и за всю жизнь! Я удивлённо хлопаю глазами, а от неожиданности у меня подкашиваются ноги, и я падаю на свою скамью. Мне требуется почти минута, чтобы снова подняться, но судьи не торопят меня. – То есть, Вы хотите сказать, Архангел, что я направил своих клиентов в правильное русло, хотя бы в этот раз? – Мне очень странно это говорить, но да, хоть где-то у Вас получилось. Я чувствую, как тепло разливается по моей эктоплазме, а улыбка сама по себе возникает на губах. Но не успевает она появиться, как жёсткий голос Гавриила мигом смывает её с моего лица всего одной фразой: – В этот раз ты мог бы добиться успеха, Джозеф, если бы не совершил ошибку, которая перечеркнула всю твою жизнь. Архангелы смотрят на меня не то с огорчением, не то с презрением, но эмоцию, которая есть на лицах всех трех моих судей, я узнаю из сотни других: печаль. Неужели они действительно жалеют о том, что такой способный ангел пошёл по кривой дороге? Неужто они видели во мне достойного хранителя, того, кто мог бы стать профессионалом? В любом случае, сейчас это уже и не важно, они судят меня не в сослагательном наклонении, а за то, что уже сделано. – Что движило тобой, когда ты впервые посетил Землю в неуставном порядке? – спрашивает меня Гавриил. – Любопытство, – сходу отвечаю я. – Этот порок тянется за мной ещё с очень давних времен, и в ангельское обличие тоже прорвался. – Да, это действительно порок, – соглашается Михаил, – столько проблем из-за него, столько грехов совершено. – Он заглядывает в документы, раскрытые перед Гавриилом, и задаёт другой вопрос: – Хорошо, если в первый раз Вы полетели на Землю из любопытства, что же в другие Ваши посещения? Я окидываю взглядом судей, секретаря, несчастного прокурора, которому пока так и не дали слово, и встречаюсь глазами с Фредди, которому выпала честь, точнее, наказание, защищать меня на этом процессе, как моему наставнику. Я знаю, что он в целом мои полёты не одобрял, всячески отговаривал меня от попыток наладить отношения, выходящие далеко за рамки положенных отношений ангела-хранителя с клиентом, но ведь только благодаря Фредди я не попал в тюрьму на Земле, смог провести лучшую неделю за все время своего существования, с лучшим человеком на всем свете. Меркьюри смотрит на меня в растерянности, не зная, чем помочь и что подсказать, а я ловлю себя на мысли, что не должен приплетать его к своей истории, он и так сделал для меня слишком много. Я попросту не смею выдать его помощь мне, ибо моя песенка уже спета, независимо от того, что я скажу Суду, а Фредди нужен мне здесь, ведь он может посмотреть за Люси и Гвилимом, сделать то, что должен был я, но не сделал. Наконец я собираюсь с силами и чётко отвечаю: – Ваша честь, я не могу ответить на поставленный вопрос, поскольку не знаю сам причины, по которой летал на Землю. – Так что ж, – разводит руками Михаил, – быть может, Вы просто расскажете нам свою версию всей этой истории, а мы уж решим, какой приговор будет ждать Вас по окончании процесса? – Мы слушаем тебя, Джозеф, – Гавриил опирается локтями на стол и кладёт голову на ладони. Я делаю глубокий вдох, будто это поможет мне рассказать. А потом смотрю в сторону Сапфировой двери и начинаю говорить. – Когда мне дали на попечение эти три души – валлийца, американку и англичанина, – по какой-то неизвестной причине уже тогда, в самый первый день, наблюдая за ними в Озере Зачатий, я чувствовал, что они неспроста достались мне, что что-то здесь не так. Сразу скажу вам спойлер: я до сих пор не понял, что. Мне стоило всего-то совершить эти три главных для любого ангела полета на Землю, чтобы почувствовать, что я ещё сюда вернусь. Разумеется, я неоднократно читал законы Империи, каждый из нас сдаёт экзамен по их знанию, но то, с какой силой меня тянуло к душе одного из клиентов, этой нечеловеческой силой, которой я никак не мог противостоять, решительно расправилось со всем законодательством. Я делаю передышку, ибо чувствую, как то земное, что я обрёл, будучи вне Империи, буквально душит меня изнутри, лишая воздуха и возможности говорить. Все присутствующие внимательно смотрят на меня и ждут, когда я вновь заговорю. Никто не рискует привести меня в чувства, то ли презирают, то ли им просто безразлично, загнусь я на Земле или прямо здесь, в зале Суда. Оклемавшись, я продолжаю: – Мой прекрасный наставник, Фредди Меркьюри, который сегодня выступает моим защитником, в чем я ему очень сочувствую, неоднократно пытался вернуть меня на верный путь. Однажды ему это даже удалось: пять земных лет я не предпринимал попыток связаться со своим клиентом лично, не летал на Землю. Поверьте мне, это заслуга только Фредди. – Я смотрю на своего наставника и вижу, как он закрывает лицо руками, но не от стыда, а от отчаяния, понимая, что выстроить линию защиты с такими показаниями будет слишком сложно. – Но я внезапно открыл в себе бунтарский дух и решил, что никакие законы, наставники, да что там, – я говорю все громче, мой голос срывается, – я даже вас, Архангелов, посмел поставить ниже своей запретной любви, каюсь! – Смело, Джозеф, смело, – Михаил саркастически мне поаплодировал и жестом попросил продолжать. Это был мой последний выход перед Судом, и я решил использовать его на всю катушку. – У меня случилось что-то вроде помутнения рассудка, я и думать не мог ни о ком и ни о чем, кроме Бена. Его душа тянула меня к себе магнитом, и я не придумал ничего лучше, как воспользоваться пустым телом, подловить момент, так сказать. Клянусь вам, Фредди не был в курсе! Он узнал, когда я зашёл уже слишком далеко, и предупредил меня, что выгораживать не станет. – Так почему же он не поставил нас в известность, как только узнал о нарушении?! – гремит Гавриил, поднявшись с места. – Каюсь, Ваша честь, я не мог, – отвечает Фредди и хочет продолжить, но я его перебиваю: – Нет, не вините его, прошу! – я делаю рукой подобие защитного жеста. – Его добрая душа слишком верит в людей, и если он в чем и виноват, то только в том, что надеялся на моё благоразумие, на то, что если я и не прекращу, то хотя бы сдамся сам. Но, как видите, чуйка его подвела, но никто из нас не может винить кого-то только за это. Архангелы переглядываются, и я чувствую это нависшее в воздухе напряжение. Гавриил стучит кулаком по столу, Рафаил приобнимает его за плечо одной рукой, и что-то говорит шёпотом. Михаил с грустью поглядывает на меня, потом на Фредди, а затем приближается к братьям и говорит "Достаточно". Мне думается, я хотя бы своего наставника смог уберечь от наказания, которое ждёт меня. – Мы можем согласиться с Вами, Джозеф, – подытоживает Михаил, – но все-таки хотим услышать от Вас всю историю. – Безусловно, – киваю я. Я снова делаю этот глубокий вдох, который уже стал привычкой, и продолжаю свою историю. – Чем дольше я оставался на Земле, чем ближе мы становились с Беном, тем сильнее я осознавал, что в Империи меня с распростертыми объятиями уже не примут. Но тем не менее, я пытался оттянуть сегодняшний день, эту нашу с вами встречу в Суде, как только возможно дальше. Я наивно полагал, что смогу еще какое-то время вести эту двойную жизнь, но, разумеется, ничто не сокрыть от ваших зорких глаз, господа судьи. – Предпочитаю "Архангелы", – сквозь зубы цедит Рафаил, сжимая в кулаке ручку. Михаил не обращает внимания на его напряженность и спрашивает: – Неужели за все это время у Вас не было желания прийти и покаяться в своих грехах? Если бы Вы явились сами, у нас была бы возможность смягчения Вашей участи. – Поначалу да, такие мысли меня посещали, – отвечаю я, – но страх перед вашим решением имел больший вес. А чем дальше шло время, тем меньше мне хотелось оставлять земные, насущные радости и возвращаться к своему обыденному ангельскому существованию. Я вновь обрел то, чего мне так не хватало: свою человечность. – Никогда не пойму, как можно променять свою высшую силу на какую-то там человеческую жизнь, – бормочет себе под нос Гавриил. – А я и не прошу Вас понимать, – зачем-то говорю я. – Я всего лишь рассказываю то, что чувствую, как понимаю себя самого в этой истории. – Я устало потираю виски, и продолжаю: – Поверьте мне, я и думать не мог, что такое со мной случится. Моя ангельская жизнь меня более чем устраивала, спокойная и размеренная – это всегда было по мне. Но что-то неземное толкало меня туда, вниз, прочь из Рая, несмотря на мое полное понимание, что однажды я могу сюда не вернуться. Михаил пристально смотрит на меня, а потом открывает последнюю страницу моего личного дела. – То есть, Вы шли сюда, уже предполагая, какой приговор Вас ждет? Я молча закрываю глаза и киваю. – В таком случае, – продолжает Михаил, – мы можем удалиться для обсуждения, если у Вас нет вопросов. – У меня есть вопрос, – твердо отзываюсь я. – Я хочу знать, почему именно душа Бена так важна для меня. Почему когда я летел на Землю, чтобы коснуться младенца, оставить свой отпечаток, его глаза прожгли меня насквозь, зацепили душу и больше не отпускали ни на секунду. – И последнее предложение я говорю как можно четче и громче, чтобы слышал каждый и всех собравшихся: – Почему ради него я готов отказаться от всего, что у меня было? Все присутствующие затихают. В нависшей тишине я едва различаю перешептывания новичков-ангелов с задних рядов и почти слышу, как роятся мысли в голове Фредди, будто он готов испепелить меня за эти слова, лишь бы этого раньше не сделали Архангелы. А судьи, в свою очередь, быстро перелистывают мое дело, будто бы ответ всегда был там. Но его не было, во всяком случае, когда я в последний раз открывал свои документы, еще до этой тройки клиентов, ничего, что могло бы сейчас навести меня на умные мысли, там не было. Разве что они внесли какую-то новую информацию прямо перед Судом. Пересмотр бумаг заканчивается шумным вздохом Гавриила, который закрывает лицо одной рукой, а другой похлопывает по плечу Михаила, намекая, чтобы он ответил. – А-аа, – тянет Архангел Михаил, бегая взглядом по строчкам. – Вы точно хотите это знать? – Разве я стал бы выбирать это своим последним словом на Суде, если бы не был уверен? – с недоумением спрашиваю я. – Бесспорно, – соглашается он. – Знаете ли, Джозеф, все оказалось намного проще, чем мы с Вами думали. Но такая ситуация на моей памяти впервые. Бен – Ваша родственная душа, та самая, что уготована Вам Богом в момент Вашего рождения. Недостающая часть пазла, так сказать. Я не в силах стоять на ногах падаю на скамью. Это невозможно. Ведь я буквально прошерстил память обо всем своем прошлом – но так и не нашел этой информации, которая, по сути, все это время была на поверхности! Я не смог догадаться о таких простых вещах! – Но тогда почему я не знал этого? – выкрикиваю я в отчаянии. –Ведь каждая душа знает о своей второй половине, только на Земле, в физической оболочке своей инкарнации не помнит, но в Раю вспоминает! В разговор вмешивается Фредди: – Джозеф, такое бывает, что некоторая информация стирается из памяти души, в этом нет никакого подвоха… – Какая-то информация – да, но не одна из самых важных! – перебиваю его я. – Она же определяющая! И в конце концов, как мне могла попасться в клиенты моя родственная душа?! Гавриил смотрит в стол и, не поднимая глаз, тихо отвечает: – Произошла ошибка… – Ошибка?! – я подскакиваю на ноги. – Какая к черту ошибка? – Вы в Раю, подсудимый! – раскатисто говорит Михаил, поднявшись со своего места. – Ошибка в канцелярии, – продолжает Гавриил. – Недостаточно хорошо проверили, какие души даются тебе на попечение. – И из-за этой ошибки я здесь? – уже почти шепотом спрашиваю я, вновь опускаясь на скамью. – Только из-за чьего-то недосмотра?.. – Вы же знаете, что не только, – отвечает Михаил, останавливая свой пристальный взор на мне. – И, если больше вопросов нет, мы все-таки отправимся принимать решение по Вашему делу. – Вопросов не имею, Ваша честь. – Всем встать! – оповещает Агата Кристи, и все присутствующие поднимаются. Архангелы удаляются за противоположной к Сапфировой дверью, и зал Суда заполняется равномерным гулом разговоров. Я стараюсь не вслушиваться, что они говорят обо мне, чтобы не разбивать себе душу еще больше. Для всех ангелов я – прекрасный пример того, как делать не надо. Что любое нарушение законов Империи рано или поздно вскроется и приведет вас в Суд в качестве подсудимого. Что хамить Архангелам – все равно, что подписать себе смертный приговор. Что не доверять интуиции чревато последствиями. Жаль, что я не научу их тому, чему научился сам, будучи на Земле: Любовь стоит того, чтобы нарушать законы; она стоит всего, ибо только она заставляет тебя по-настоящему жить. Фредди подходит ко мне и кладет руку на плечо. – Мне не дали и слова сказать из-за твоих заявлений. Я думал, ты позволишь мне хоть немного помочь. – Я уже и так капитан тонущего корабля, на котором всего лишь один спасательный круг, – грустно улыбаюсь я, – и мне хочется, чтобы он был у Вас, чтобы я не утянул Вас за собой. – Но Джозеф, я ведь твой защитник, твой наставник, я должен был, – шепчет Меркьюри. – Вы и так сделали для меня слишком много, больше, чем я имел право просить. Тем более, у меня есть у Вам еще одна просьба, действительно важная. – Я слушаю тебя. – Присмотрите за Люси и Гвилимом, – я говорю негромко, глядя ему прямо в глаза. – Они очень хорошие, им просто достался бестолковый ангел. – Не отказывайся от них, приговор еще не вынесли, – бормочет Фредди, пытаясь скрыть свою неуверенность. – Надеяться излишне, мы с Вами оба это знаем. – Я беру его за руку. – Просто пообещайте мне, больше ничего не нужно. – Я их не оставлю, будь уверен, – говорит мой наставник и обнимает меня. Мне хочется плакать, и не от того даже, что буквально через пару минут меня изгонят из Рая, а от понимания, что я вряд ли когда-нибудь снова увижу Фредди. Он правда был лучшим наставником, он многому меня научил, да и вообще, идти рука об руку с такой великой душой было для меня огромной радостью в Империи. Я всегда буду его помнить, даже если эта встреча станет для нас последней. – Всем встать, объявляется приговор! – возвещает секретарь Суда. Дверь открывается, входят Архангелы и встают за своим столом. Михаил держит в руках папку, на этот раз синюю, раскрывает ее и читает, громко, чтобы все слышали: – Перед Судом были поставлены два вопроса. Вопрос первый: виновен ли ангел второго ранга, именуемый Джозеф Фрэнсис Маццелло в прегрешениях против Высшего закона Империи? Ответ: да, виновен. – Зал, как и полагается, ахает. – Вопрос второй: какое наказание избирается за его прегрешения? Ответ: ангел лишается своего ангельского звания и приговаривается к вечному заточению на Земле. Среди присутствующих прокатывается гул еще больший, чем после объявления меня виновным. Я не отзываюсь ни словом, стойко дожидаясь окончания приговора. – К порядку! – восклицает Агата Кристи. – Разъяснения по приговору, – продолжает Михаил. – Джозеф, Вы останетесь бессмертным на Земле, в том теле, которое Вы избрали, еще будучи ангелом, нарушая закон. Вы не будете стареть и никогда не умрете. Вы лишаетесь всех ангельских способностей, дарованных Вам при переходе в ранг ангела. Вам все ясно? – Более чем, – коротко отвечаю я. – Но это еще не весь приговор. Я напрягаюсь. Безусловно, мой процесс является показательным и будет вписан во все учебники истории Рая, чтобы ни одному ангелу больше и в голову не пришло сотворить что-то подобное. И если к такому приговору я в целом был готов, поскольку знал, что так уже было раньше, то слова Михаила ввели меня в ступор. – Мы посовещались и решили, что Ваши прегрешения слишком масштабны и Высший Суд не имеет права оставить их без должного приговора. – Архангел Михаил опускает взгляд на документы в синей папке и, не глядя на меня, продолжает: – Ваши грехи отразились и на Вашей родственной душе. ГОСПОДИ, НЕТ! – Душа, находящаяся сейчас в теле Бенджамина Джонса, не сможет выйти из своего цикла реинкарнаций, попасть в Рай и повысить свой ранг до ангела. – ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ТАК С НИМ ПОСТУПИТЬ! Я кричу, кричу так громко, как только могу, и кажется, что меня слышит вся Империя. Меня бьет крупной дрожью, я в абсолютной ярости и ненависти к Архангелам, и я готов рвануть прямо на них, и рванул бы, если бы Фредди в тот же момент не подлетел ко мне. – Это все только моя вина, не его! Он ничего не знал, он не при чем! Лучше приговорите меня к вечным мукам, только не трогайте его! Я падаю на колени и обхватываю голову руками. – Вы не имеете права судить две души на одном Суде! – восклицает Фредди, закрывая меня своим телом. Но Архангелы непреклонны. Они подписали приговор не только мне, но и лучшей душе, которую я знал за все свое существование. И только за то, что я позволил себе его полюбить. За то, чего он даже не выбирал, чего даже я не выбирал! Мы предназначены друг другу Всевышним, Творцом, – и сейчас он, мой Бен, вынужден платить за это наравне со мной. За ошибку Канцелярии. За мои ошибки. – Приговор окончательный, Джозеф, – безэмоционально говорит Михаил. – Это наш долг перед Империей, перед Ним. Чтобы никто более не посмел вмешиваться в установленный порядок. – Вы палачи, а не судьи, – сквозь зубы отзываюсь я, смотря прям на Архангелов. – И раз уж я бессмертен, а мою родственную душу вы так жестоко лишили Богом данной возможности попасть в Рай, тогда я сотворю для него Рай на Земле, в каждой его инкарнации. Я пойду за ним или за ней на край света, в любую точку Вселенной – и вам никогда мне не помешать. – То уже не наша юрисдикция, – говорит Гавриил, собирая документы со стола. Архангелы поднимаются и, ни говоря больше ни слова, уходят. – Заседание объявляется закрытым, – резюмирует Агата Кристи, и вслед за ней все собравшиеся расходятся по своим делам. Фредди подводит меня к Сапфировой двери. – Прости меня, Джо, я мог все исправить… – Не могли, – почти беззвучно отзываюсь я. – Весь этот процесс был всего лишь спектаклем для зевак, параграфом в учебнике истории, они вынесли приговор задолго до того, как я прилетел в Империю на Суд. Мой наставник обнимает меня и шепчет: – Я никогда тебя не забуду. Прощай, Джозеф. – Я Вас тоже, – отвечаю я. – Прощайте, Фредди. Сапфировая дверь открывается.