* * *
«Всё, аллес, не могу я так больше! Вот просто остопиздело! На хер!» — я со злостью пинала густую поросль бурьяна в заброшенном палисаднике. Прошло почти две грёбаные недели, а я так никуда и не сбежала. Таскаюсь за этими отморозками хвостиком, воочию наблюдая, как они хозяйничали на моей Родине. Это уже третья или четвёртая деревня по счёту, которая захвачена «доблестными» воинами. И ни единой возможности сбежать под шумок, как я по-идиотски надеялась. Меня вовсю эксплуатировали как грузчика при столь частых сборах и переездах, проклятый Винтер гонял с мелкими поручениями, словно нерадивую прислугу. А, и ещё припахали помогать здоровяку, отвечающему за полевую кухню. Не особо обременённый интеллектом кашевар, глядя, как я корячусь, таская тяжеленные вёдра воды, и потом мучаюсь, отмывая огромный котелок, тут же окрестил меня неженкой. Вдобавок я опозорилась, выронив в первый же раз, как только взяла в руки, винтовку. А что, она, между прочим, тяжеленная, а я ещё пыталась запомнить, что мне вещал тип, проводящий инструктаж. Ну а после того, как я по вполне понятным причинам отказалась идти со всеми в общую баню, отмазавшись, что лучше искупаюсь в речке, с меня не стебался только ленивый. Эти великовозрастные лбы словно соревновались в остроумии, издеваясь над моей изнеженностью и излишней стыдливостью. В конце концов, так и приклеилось ко мне погоняло «наш малыш». В общем, не заладились как-то отношения в новом коллективе. Но это ладно, оно мне и не надо, сбегу и забуду как дурной сон. Куда больше убивал постоянный напряг, в котором мне приходилось вариться. Стояла жара, а я как распоследняя идиотка парилась в форме, не решаясь даже снять верх, ибо надо прятать сиськи. И ещё эта тугая перевязка здорово мешала, сдавливала так, что я невольно вспоминала средневековые пыточные корсеты. Но без неё никак. Мыться приходилось в речке тайком, чтобы не дай бог никто не припёрся. Это тоже порядком достало. Про такую радость, как уличный «биотуалет», я, пожалуй, промолчу. Ну хоть с гигиеной проблем у немцев нет, и это радует — мне выдали всё: от мыла и зубной щётки до ранца со всем необходимым. Но всё равно оставался ряд сомнительных вопросов. Вот, например, что делать с питьевой водой? Фляжка-то для неё у меня теперь была, но перспектива пить из не пойми какого колодца или речки приводила в ужас. Хотя бабушка и рассказывала, что в это время было нормой испить из ближайшего ручья, но как-то всё равно не прошедшая должную очистку водичка не внушала доверия. А как мне отмазаться, если немчикам устроят проф медосмотр? Это же будет эпичный провал моей легенды с самыми печальными для меня последствиями. Ещё я с ужасом прикидывала, что буду делать, когда начнутся критические дни. Даже если это не моё тело, я же девушка, по идее организм должен работать как часы. И что мне пихать в трусы вату с марлей или вообще тряпки сомнительной чистоты? Отсутствие привычных и удобных предметов быта выбешивало не меньше, чем необходимость тусить в немецкой пехоте. Ну и самое главное — я до сих пор так и не знала, как выгляжу. Ну вот как назло ни разу не попалось под руку даже завалящего зеркальца. Хотя тело мне досталось вроде как ничего — да, маленький рост, зато ножки стройные, талия тонкая. И грудь пусть и не мой роскошный третий размер, но и не первый растоптанный. Все могло быть куда хуже. Например, если бы я попала в тело мужика. А хотя… Всегда было интересно узнать, какие они испытывают ощущения в сексе и не мешает ли им член при ходьбе. «Чем у тебя башка забита, дура озабоченная? — взвыл внутренний голос. — Нет бы продумать план побега, она о сиськах и прокладках думает». Было бы ещё понятно куда бежать. Я наконец-то решилась — в эту деревню мы прибыли только вчера, значит в штабе уже разложены какие-нибудь бумаги. Под благовидным предлогом постараюсь заглянуть в карту. Хотя бы маршрут проложу, что ли. И вообще, отвлекаясь на, вроде как, неважные мелочи, я чувствовала, что моя новая жизнь — она реальна. И надо как-то держаться вместо того, чтобы истерить от безысходности. Я ведь не один день просыпалась в надежде, что очнусь в больнице, у себя дома, да даже на той дороге. Но нет. Снова наваливалось понимание, что я в чужом времени, в чужом теле без надежды как-то вернуть обратно свою настоящую жизнь. Не знаю бывали ли с кем-нибудь подобные прецеденты, но хочу сказать, такая хрень может пошатнуть чьё угодно моральное здоровье. Одно дело смотреть военные фильмы, другое — самой прочувствовать это страшное время. Каждый день проживать заново уже пройденную нашими предками историю, терпеть рядом уродов, развязавших войну, смотреть, не вмешиваясь, на страдания мирных жителей. Война жирной чертой перечеркнула сотни, тысячи жизней. И скорее всего я не буду счастливым исключением. — Карл, вот ты где, — окликнул меня Винтер. Я уже знала, что его зовут Вильгельм, и про себя сократила до легкомысленного «Вилли». — У меня для тебя кое-что есть. Ох ты ж, как это двусмысленно звучит. Но тут я, пожалуй, несправедлива к нему. Винтер относился ко мне по-человечески. Гонять, конечно, гонял, но никогда не высмеивал. Наверняка в довоенной жизни он был добрым, воспитанным в строгой немецкой семье, до тошноты правильным мальчиком. Но я не расслаблялась, помня, что в первую очередь он командир штурмовиков, которые постепенно город за городом, село за селом захватывают мою страну. Он, может, и не был воплощением вселенского зла, но чего только стоило его самоуверенное заявление, что скоро здесь будут стоять немецкие деревни. В своём времени я считала себя достаточно толерантной особой и спокойно общалась с теми же немцами. Но вот здесь… Здесь я их ненавижу, всех до одного. Только бы не выдать себя раньше времени. Вовремя придав лицу заинтересованно-почтительное выражение, я осторожно спросила: — Что? Общение — вот моя ещё одна головная боль. И довольно существенная. Постоянная необходимость контролировать голос и говорить о себе в мужском роде, попутно следя, чтобы не ляпнуть несусветную глупость вроде несочетаемых по смыслу слов или неправильного глагола, неслабо держала нервы в тонусе. Я подозревала, многие здесь считали меня тем ещё тормозом. Я старалась поменьше открывать рот, а если и говорила что-то, то медленно, словно зашуганный придурашка. Мне ещё повезло, что эти недобойцы были желторотыми новобранцами. Ну, кроме лейтенанта, но он, похоже, купился на мой юный возраст и безобидную внешность. Опытный гестаповец бы раскусил меня в два счёта. Мы прошли в избу-штаб, и Винтер протянул мне небольшую книжечку. А-а-а, мой военник — наконец-то дошло. Сбылась мечта юного идиота — рядовой Карл Майер, печать с орлом и свастикой, номер части. О как. Хотелось отбросить подальше сей артефакт, но я благоразумно прикинула, что он может пригодиться. Если я сбегу, и меня накроют свои, всегда успею выбросить эту дрянь. А если нарвусь на этих красавцев, так хотя бы на первое время отведу от себя подозрения. Я постаралась изобразить полагающуюся такому событию радость, что, между прочим, было тем ещё мучением. Возможности отрепетировать перед зеркалом оттенки мимики нового фейса у меня не было. Так что оставалось только гадать, какие сейчас гримасы я выдавала. — Мы задержимся в этом селе, — доверительно поведал Вильгельм. — Нужно провести зачистку местности от партизан. Они продолжают устраивать диверсии на железной дороге. Ты нормально устроился? Кох сказал, ты всё время ночуешь на сеновале. Право, в этом нет необходимости, можно квартироваться в любой избе, местные не откажут. Ещё бы они отказали, когда вы являетесь, вооруженные до зубов, и с ноги заходите в любой дом, берёте всё, что посчитаете нужным. А на сеновалах я ныкалась, естественно, для того, чтобы случайно не спалиться. А так красота — не надо раздеваться, прятаться. Поначалу стрёмно было ложиться в кучу сена, мало ли, вдруг там логово крыс или змеюк каких-нибудь. Потом поняла, что главные крысы и змеюки не в сене. — Да, меня всё устраивает, — с чего его вообще заботило, где я ночевала? — Сено мягкое, напоминает деревню, где я каждое лето гостил у бабушки. — Ну, как знаешь, — Винтер уселся за стол, и мне бросилась в глаза карта местности, разложенная прямо перед ним. Я прикинула, что вызывать подозрения и шататься кругами вокруг штаба, пожалуй, слишком рискованно. Зато можно воспользоваться тем, что лейтенант пока что относился к парнишке Карлу, словно к младшему брату. Я шагнула чуть ближе, придавая мордашке заинтересованное выражение. — Союз такой большой, где мы сейчас находимся? — робко спросила, простодушно хлопая глазками. — Иди сюда, — улыбнулся Вильгельм. — Смотри, мы сейчас здесь, — ткнул пальцем в точку. Та-ак, этот кусок местности я скопировала себе в мозг, но куда бежать, куда вы ещё не добрались, упыри кровожадные? — Видишь, как далеко от дома тебя занесло, Карл? — Ага, — в сторону дома я даже не смотрела. Во-первых, и так знаю, что далеко, во-вторых, прекрасно помню, что Ростову светит оккупация. Нет, туда я точно не сунусь. — А Москва далеко ещё? — Вот здесь, — Винтер провёл пальцем, попутно рассказывая: — мы сейчас будем идти на Минск. Потом возьмём Смоленск, и вон там дальше Москва. Через пару месяцев, возможно, ты примешь присягу, стоя на Красной площади. Ну-ну, мечтай. Интересно, ты действительно такой наивный или как? Вроде, не совсем идиот. Вот откуда тогда берётся эта самоуверенность, не пойму. Парень, разуй глаза, это война, всё может случиться. Да, вы круто начали нас прессовать, но хотя бы прикинуть, что в Союзе по определению народу как бы больше, чем в вашей Германии не, не бывает? Вы, конечно, считаете русских дикарями, но армия-то у нас имеется. И прежде чем осторожность успела отдать приказ заткнуться, я спросила: — А если русские не сдадутся так быстро, как вы рассчитываете? — Откуда такое недоверие, Карл? — сразу сменил тон Винтер. — Наша армия непобедима — пока что русские только отступают. Да и почти вся Европа признала нашего фюрера — ты разве не знаешь, сколько уже одержано побед? Ну вот кто меня за язык тянул? Тоже хороша, надо уже учиться думать прежде, чем открываешь рот. Как бы мне не претило, а пересмотреть свои привычки и принципы в этом времени придётся. Высказывать направо и налево всё, что думаешь — не есть гут. Хоть в немецкой армии, хоть в Советском Союзе. Наши ведь тоже за свободу слова запросто могут в Магадан отправить отдыхать лет на десять. Я виновато потупила глазки и почти с натуральным испугом забормотала: — Я не сомневаюсь в победе нашей армии… — Лейтенант, доставили почту, — вошёл в избу солдат, благополучно избавивший меня от необходимости распинаться в дальнейших дифирамбах. — Иди, Карл, поможешь Коху с приготовлением ужина, — одного не отнять: Вильгельм, вроде как, особо не вспыльчивый и, надеюсь, не злопамятный. — А завтра, пожалуй, возьму тебя на вылазку. Меньше времени останется думать о всяких глупостях. «Завтра, если повезёт, меня здесь уже не будет», — думала я, рассчитывая всё-таки смыться.* * *
«Чёрт, да когда же Винтер отдаст команду отбой?» — раздражённо рычала я про себя, нарезая круги, по третьему разу слоняясь вокруг импровизированной столовой. Там прямо на брёвнах за наскоро сколоченным столом всё ещё сидели доблестные орлы вермахта. Я уже и собрала нехитрые пожитки в ранец, и набрала в фляжку свежей воды, и стырила после ужина пол-булки хлеба на первое время. Теперь ошивалась среди вражин, надеясь подслушать что-нибудь путное. Нервы жгло нетерпение провернуть свою аферу. И это несмотря на то, что мой план был ни хера не продуман, и я здорово рисковала, собираясь сунуться к своим в этой чёртовой форме. Ну, допустим, получится отмазаться, мол, шифровалась как могла, но что делать дальше не очень понятно. Ни денег, ни жилья, ни работы. В общем, будущее моё туманно, да только я и дня больше не вынесу бок о бок с этими гадами. Где наша не пропадала, выкручусь, лишь бы уйти с линии фронта. Ведь должна же проходить какая-то эвакуация гражданских? Но сначала надо дождаться, пока все разойдутся дрыхнуть. Смотрю, у этих козлин прямо мини-вечеринка — сидят себе, никуда не торопятся, прихватили бутылочку местного самогона, веселятся. До меня донеслось: — Все русские ленивые, хитрые и умеют только пить да на балалайке бренчать. Идиот, ты хоть раз здесь видел, чтобы кто-то на балалайке играл? — Они так быстро сдаются в плен, что мы не успеем и наград получить, разобьём их в два счёта. — Слышал, фюрер всем, кто воевал, выделит здесь землю. Я всегда мечтал обзавестись фермой. — А эти русские медведи пусть на нас работают. Ничего нового я не услышала — в планах у немчуры утвердить мировое господство. Да чего уж мелочиться, берите выше, замахнитесь на Вселенную. Даже смешно — хотят всего и прям щас. Ободренные лёгкими победами уже строят планы, что делать с нашей землёй и народом. И только я знаю, как оно всё будет на самом деле. Правда сказать не могу. — Эй, Карл, — кажется, меня заметили, пока я слонялась вокруг, словно привидение. — Иди сюда, малыш. Не, если бы мне пришлось остаться, первое, что бы я сделала — это отучила здоровяка повара от этой мудацкой клички, которой он меня окрестил. Остальные одобрительно поддержали его. Для меня эти товарищи пока что были все на одно лицо, и запоминать, кто есть кто, я даже и не собиралась. Но невольно пришлось столкнуться чуть ближе с некоторыми личностями. Например, этот поварёшка, деревенщина Кох с довольно плоским чувством юмора. Он с первого дня не уставал всячески стебать мою вроде как полудетскую внешность, особое внимание уделяя «нежным как у девушки щечкам». — Давай, не дичись, — продолжал зазывать немчик. — Выпьешь сто грамм на сон грядущий, расскажешь нам что-нибудь о себе. Я помотала головой, не в силах разродиться даже парой фраз. С моим характером, как показывала практика, лучше вообще не открывать рот. Но тут на сцену вышел мудила, которого я поневоле запомнила ещё с того дня, когда он меня выловил на дороге. Шнайдер. Этот был постарше остальных парней и, пожалуй, классически подходил под образ солдатской мрази. Злобный, грубый, с опасным блеском в бесцветно-голубых глазах. Он частенько позволял себе терроризировать и так зашуганных местных. Мог отпихнуть мальчишку, не вовремя попавшегося на пути, или грубо потребовать от какой-нибудь тётки постирать свои шмотки. Справедливости ради такое позволяли себе не все. Многие солдаты в благодарность за подобные услуги расплачивались с местными консервами из своего пайка. Да и вроде как женщин, детей, стариков не трогали. По крайней мере, за то время, что я успела здесь намотать. Хотя всё может измениться — в начале войны, возможно, немцы ещё сохраняли какие-то принципы. Зверства начнутся, когда станет понятно, что русские не собираются сдаваться и способны сильно обломать их радужные планы. В общем, если ненависть оценивать по баллам, то в сторону Шнайдера мой счетчик прямо-таки зашкаливал. Я бочком протиснулась на приличном расстоянии в сторону своей ночлежки, но этот гад лениво, даже не вставая с бревна, ухватил цепкой лапищей меня за руку и потянул на себя, вынуждая приземлиться рядом. — Ты же не хочешь сказать, что наше общество недостаточно хорошо для тебя, Карл? — вроде как добродушно спросил он, но улыбка не затрагивала его глаз. Он явно ожидал повода, чтобы поглумиться или повоспитывать тюфяка-новобранца. — Хваталки убери, — просипела я, дёргая рукой. — Уже поздно, скоро отбой, я иду спать. — Ничего, мы не будем долго засиживаться, — ухмыльнулся он, протягивая мне здоровенную бутылку с мутной жидкостью. — Раз уж так рвался стать мужчиной, веди себя соответственно. Выпей немного, расслабься. — Оставь мальчика в покое, Шнайдер, — подал голос ещё один тип, которого я поневоле запомнила. Фридхельм Винтер. Ага, братик нашего сурового лейтенанта. Полная, кстати, его противоположность. Начиная от внешности и заканчивая гражданской позицией. Ещё одна жертва подъёбок — ему постоянно прилетало, особенно от того же Шнайдера. Хотя я терпеть их всех не могу, но объективно, конечно, парни были правы — такого мальчика-одуванчика нельзя было выпускать на войну. Наш Фридхельм, если выражаться культурно — пацифист, ну, а если по-простому — задрот последний. Он был странным: не верил в их быструю победу, всем видом показывал, насколько ему претит то, что происходит вокруг, не рвался в добровольцы на боевые задания. Ну и конечно самое охренительное — это недомогание умудрилось протащить на фронт мешок книг. И ещё находил время их читать. Самое оно почитать Гёте после того, как замочили кучу народа или сожгли село. Я собственно благодаря этой библиотеке и запомнила его. Чуть ли не в первый же день увидела этого ботана с томиком Шиллера в ручонках и смело подрулила к нему. Знала бы, чем это всё обернётся, возможно, даже и близко бы не подошла. Но тогда мне казалось удачной идеей разжиться, если не словарём, то хотя бы какой-нибудь книженцией. Я всё ещё опасалась за уровень своего немецкого, а ведь самый простой и действенный способ улучшить знания — как можно больше говорить и читать на чужом языке. Обычно завести непринуждённый разговор для меня не представляло проблемы, но тогда я отчего-то затупила и просто молча уселась рядом. В лоб спрашивать есть ли у него в загашнике словарь или учебник грамматики было бы верхом идиотизма, а разжиться литературой хотелось. Я выжидательно молчала, и Фридхельм заговорил первый с каким-то насмешливым вызовом: — Что смотришь? Книг раньше не видел? Или тоже почитать хочешь? — А если и хочу, то что? — не осталась в долгу я. — У тебя найдётся ещё одна? Фридхельм одарил меня взглядом в стиле да-не-может-быть, но всё же кивнул: — Пойдем, — я просто обалдела, когда он открыл передо мной ранец с походной библиотекой. — Ну, выбирай. Сразу выхватила томик Шекспира — я не особо любитель немецких поэтов. Мне нужна была книга со знакомым текстом, чтобы улучшить свой уровень языка. После этого младший Винтер периодически пытался завязать разговор, но я упрямо не шла на сближение. То, что юный нацистик любил на досуге почитать, не делало нас друзьями. Так что нечего тут выспрашивать: «А где ты учишься Карл? А ты написал родителям, что ушёл на фронт?» «Всё равно ненавижу тебя почти так же, как и остальных, книжный ты червь», — упрямо повторяла я про себя. Вот и сейчас как-то особо не тронуло, что он, вроде бы, вступался за меня. — Ах, ну да, вы же у нас две принцессы, что один, что другой винтовку увидите — в обморок упадёте, — глумливо протянул Шнайдер. — Да, пожалуй, иди баиньки, малыш Карл. Винтер почитает тебе на ночь сказочку. — А ты не нажрись, как свинья, чтобы не проспать, если русские пойдут в атаку, — грубо процедила я в ответ. Он тут же сгрёб лапищей мои щёки: — Ты смотри, а одна принцесса у нас с характером. Или всё же нет? Я мотнула головой, пытаясь скинуть мерзкую лапу, но он продолжал: — Что такое, малыш? Не нравится? А не надо было грубить. В явную драку я ввязываться не решалась — неприкосновенного статуса девушки у меня больше не было. А где я потом буду вставлять выбитые зубы с их уровнем медицины? — Шнайдер, оставь ты его, — добродушно вступился Кох. — Не порть эти чудные щёчки. Блядь, да что там у меня за щёки такие, неужто как у хомяка? Я без особой надежды рванулась из рук этой скотины и услышала презрительно-спокойный голос Фридхельма: — Шнайдер, ты бы не распускал руки. Нашёл с кем связываться, со вчерашним школьником. — Может, тогда преподать пару уроков храбрости тебе, Винтер? — Шнайдер правда разжал болезненную хватку и весь подобрался, переключившись на новую жертву. — Что здесь происходит? — ох, как удачно нарисовался Вильгельм на горизонте. — Ничего, герр лейтенант, — поспешно заюлил Кох. — Вот решили поближе узнать нашего нового рядового. — Расходитесь спать, парни, — Винтер цепко шарил взглядом, оценивая настрой среди своих подопечных. — Рядовые Винтер и Фрейтер, вы остаётесь на посту. Та-ак, если Фридхельм будет всю ночь читать с фонариком очередной томик стихов, для меня вообще всё складывается шоколадно. Ну, а второй хрен — он же по идее должен проводить какой-то обход территории, да? Короче, буду ловить удобный момент. Я тенью прошмыгнула в свой сарайчик, забросила ранец поближе к выходу и стала наблюдать в неплотно закрытую дверь. Довольно долго часовые сидели, вяло перебрасываясь фразами, затем Фрейтер поднялся. Винтер тоже подорвался и направился в противоположную сторону. Мне показалось безопаснее сначала провести небольшую разведку. Если что придумаю, мол выперлась по нужде или ещё чего. Мелкими перебежками, в стиле «крадущийся тигр, затаившийся дракон», я таки добралась до крайней избы. Дальше — свобода. Мысленно обругав себя за то, что оставила ранец, возвращаться за ним все же не решилась. Второй раз так уже не повезёт. О чёрт, на узкую улочку вырулил, кажется, Фридхельм. Я тут же скрылась в палисаднике. Надеюсь, не топая при этом, как слон. Он остановился совсем близко, в свете луны я чётко видела его лицо. Совсем ещё мальчишка — губки бантиком, кожа, наверняка, до сих пор не знакомая с бритвой и затягивающая синева глаз. Я бы даже не назвала его наивным. Казалось, он прекрасно осознавал, в отличие от своего старшего братца, какая грязь ожидала его здесь, на войне. Он смотрел на всё с каким-то обречённым презрительным спокойствием, словно отвергая ту реальность, где оказался. Неожиданно внутри кольнуло чем-то горячим странное чувство. Если отбросить мою тотальную ненависть к захватчикам и объективно смотреть на вещи, то младшего Винтера действительно жалко. Сколько он ещё продержится со своими взглядами на мир в армии, где от него требовалось отбросить все эмоции, делающие нас людьми, и убивать, без сожаления рвать зубами гнусную победу для своего фюрера? По-хорошему паренёк либо сломается и станет таким, как Шнайдер или выродки знакомые по учебнику истории. Или же сломают его. Если он так и будет открещиваться от расстрелов и прочих изуверств, отдадут под трибунал, и даже братец ничего не сможет поделать. «Вот дурында, нашла кого жалеть, — прилетело от моей совести. — Ты лучше себя пожалей и тех, кого эти гады день через день расстреливают из пулемётов». Я быстро пришла в себя, продолжая напряжённо следить за Винтером — он внимательно всматривался в заросли малины, где я пряталась. Сердце отбивало какой-то бешеный аритмичный танец. Я боялась пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия, ломая голову, как быть, если он меня сейчас обнаружит. Фридхельм шагнул в сторону заборчика, и я даже зажмурилась, ожидая позорного разоблачения. Но ничего не происходило, и, открыв глаза, я увидела его удаляющуюся фигуру. Да я сегодня просто везунчик, глядишь и выгорит побег. Я выждала, пока он не скроется из вида, и осторожно выскользнула, стараясь не скрипеть калиткой. Ещё раз оглянувшись, я убедилась, что всё спокойно, и рванула в неизвестность. Бежать решила, следуя дороге, хотя лес был буквально под боком. Конечно, болтаться на виду довольно опасно, но перспектива блуждать ночью в лесу, где я совсем не ориентировалась, ужасала ещё больше. Я топала по грунтовке, окончательно утвердив план добраться до соседнего села. Придётся запятнать немного свою совесть, но мне срочно нужно избавиться от этой гадской формы. Стяну втихаря какие-нибудь шмотки с верёвки на чьём-то подворье. А там можно будет смело идти дальше и вот тогда уже просить помощи у красноармейцев, не боясь словить пулю в лоб. Может, и не идеальный план, но какой есть. Чем дальше я топала в глухой ночи, тем тоскливее мысли лезли в голову. Как же вернуть весь этот пиздец, в который превратилась моя жизнь на более-менее ровные рельсы? И как смириться, что я останусь здесь насовсем? Если исходить из того, что в своём времени я всё-таки умерла, то даже хорошо, что я не успела обзавестись семьёй. По крайней мере, никого не оставила сиротой. Подружки и бывшие мужики как-то переживут, а мама… Я давно живу своей жизнью. и слава Богу у мамы есть Полина, внуки. Как-то сразу сложилось, что я рано стала самостоятельной, а вот сестра до сих пор требовала маминой помощи. Так что непутёвая Полинка с проблемным мужем и вечно болеющими детьми не даст маме зациклиться на своем горе. Кто ещё будет рыдать на моих похоронах? Отец? Вот уж точно нет. Даже сейчас я ощутила, как привычная боль неприятными иголочками заколола где-то в сердце. Столько лет прошло, столько раз уже говорила себе, что чёрт с ним, у меня и без него всё гут, а всё равно больно. Вот зараза! Погрязнув в рефлексии, я не сразу заметила, что подошла практически вплотную к лесу. По идее грунтовка должна была привести в соседнее село. Где же я ошиблась? Я растерянно озиралась, пытаясь сообразить, как быть дальше. Хрен знает, насколько я отклонилась от курса. В лесу мне точно не выжить. И что получается возвращаться назад? Но деваться некуда, и я потопала обратно, ругая себя, что не запомнила ни одного ориентира. Пройдя практически чуть ли не до исходной точки, в свете зарождающегося рассвета я наконец-то толком осмотрелась и с досадой поняла, что зря петляла кругами. Дорога просто сворачивала к лесу, другого варианта не было — вокруг пшеничные поля. Значит надо было просто идти вдоль леса, и сейчас я бы уже была в соседнем селе. Я чувствовала себя полной идиоткой, заблудившейся в трёх соснах. Напрочь вымотанной бессонной ночью идиоткой. Мне надо продолжать марафон, а у меня глаза просто слипаются. Хотелось хотя бы ненадолго присесть прямо на землю, а ещё лучше прилечь. «Ага, давай, поспи, конечно, — ехидно вылез внутренний голос. — А когда тут утром пойдёт движуха, немчики тебя разбудят чашечкой капучино». «Ой, нет, хоть ползком, но доберусь к своей цели», — сразу же взбодрилась я. Снова зашагала по пыльной колее, продолжая ругать себя за то, что зря потеряла столько драгоценного времени. Вот как я сейчас зайду в село? Красть одежду среди бела дня не самая лучшая идея — меня народ, как Шрека, погонит вилами. А если не скину нацистскую личину, у меня будут большие проблемы с советскими комиссарами. Была конечно слабенькая надежда, что я каким-то чудом всё-таки успею осуществить задуманное, но это если не буду ползти, как улитка. Сил идти уже почти не было, и только неумолимо наступающий рассвет заставлял упрямо шевелиться. В конце концов, на кону моя жизнь, или свобода, или и то и другое. Я же не кошка, у которой девять жизней, — третье воплощение после смерти вряд ли получу. Так что вперёд, только вперёд, не останавливаться. От недосыпа я чувствовала себя словно в тумане. Реальность совсем поплыла, иначе как объяснить слуховые галлюцинации? «Да проснись уже, дурында, — сиреной взревело сознание. — Это не глюки». Впереди явственно слышался шум мотора. Кто-то ехал прямо мне навстречу. И вряд ли это Красная армия. Стряхнув сонное оцепенение, я, не раздумывая, ломанулась через рытвины в сторону леса. Других вариантов собственно не было. Машина, даже, по-моему, не одна, неумолимо приближалась. Ничего, пересижу, потом что-нибудь придумаю… Блядь! Под ноги, конечно, смотреть было некогда, да и реакция подвела. Я со всей дури растянулась, отбив всё, что только можно. На боль в ушибленных рёбрах я могла бы закрыть глаза, но вот ногу простреливало от щиколотки до бедра. Попробовав подняться, я тут же рухнула обратно со стоном боли. Что ж, неспящий закон пресловутой подлости продолжал исправно работать. Бросив взгляд на дорогу, я увидела, что две военные машины уже совсем близко. Можно даже не сомневаться, что там немцы. Если я сейчас буду уползать, словно недобитая ящерица, только окончательно себя утоплю. Уже не успею, да и скорее всего меня заметили. Поэтому я смирно сидела, соображая, как прикрыть свой косяк. Было страшно до одури. В моём времени если уж случалось прикрывать косяки, в случае провала мне не грозило словить пулю в затылок. Адреналин новой волной обжёг нервы, когда я увидела остановившиеся машины. Глядя, как приближаются двое парней, засунула страх куда подальше и пошла ва-банк. Не буду я оправдываться, ведь именно этого в первую очередь от меня и ждут, подозревая в дезертирстве. Так что я включила наглость на полную катушку и сдержанно проныла, держась за ушибленную ногу: — Помогите… Немчики, судя по виду, мысленно чесали репу, как реагировать на сие явление. Один парень машинально подхватил мою руку, помогая подняться, и я, попробовав шагнуть, кое-как похромала к машине. Одно радует — боль, вроде как, немного притупилась, может, и отделаюсь обычным ушибом или лёгким растяжением. Хотя тут важнее голову сохранить, не о том я беспокоюсь. — Гауптман Файгль, смотрите, кого мы подобрали, — меня подтолкнули к открытой двери машины. О, а гауптман-то знакомый. Это ему я обязана срочной службой в немецкой пехоте. Типичный немец-флегматик с невыразительным, каким-то мышиным лицом. Я так понимаю, в его подчинении несколько частей, в том числе и пехота Винтера. Хороший вопрос, откуда это он ехал на рассвете, но с другой стороны даже знать не хотелось. Наверняка где-то проводили совет с другими главнюками, разрабатывая дальнейший план захвата. — Я тебя знаю, ты же тот мальчишка из части Винтера, — нахмурился гауптман.— И что, позволь спросить, ты здесь делаешь? Что, запал патриотизма закончился, решил сбежать? — Нет, — глядя в его лицо честными глазами, твёрдо ответила я. А пусть докажет обратное. На моё счастье, я не прихватила ранец — уже проще выкручиваться. — Хочешь сказать, у тебя есть веская причина болтаться в паре десятков километров от своей роты? — с насмешливым недоверием спросил Файгль. Н-да, этому прожжённому офицеру, скорее всего, будет не так просто втереть очки, как Винтеру. Но ничего, если я уже две недели морочу им всем голову, притворяясь парнем, значит не так уж безнадежна как актриса. — Есть, — максимально уверенным тоном ответила я. Не берусь оценить свою фантазию, но зачастую, здравому смыслу вопреки, именно наиболее ебанутые идеи как раз и прокатывают.* * *
Эти полчаса в салоне «хорхи» наедине со скупым на эмоции гауптманом были, пожалуй, пока что самыми напряжёнными в моей новой жизни. Всегда считала, что неплохо читаю реакции людей, но тут дело было совсем глухо. Файгль бесстрастно смотрел в окно, не выдавая ни малейшей подсказки. Поверил он мне или нет? Что со мной будет, когда мы вернёмся в часть? А вот сейчас и узнаю — с ёкнувшим сердцем я бросила взгляд на местный штаб. Во дворе утреннее построение, Винтер что-то раздраженно выговаривал парням. Скорее всего, мой побег уже был не секретом. Охо-хо, сиди не сиди, а надо вылезать. Может, всё-таки обойдётся? Файгль тем временем придал мне ускорения, резко схватив за ухо и потянув, как нашкодившего кота, на выход. Вот же гад, вытолкнул прямо пред светлы очи Винтера. У-у-у, нет, не обойдётся, сразу поняла я, глядя, каким меня взглядом одарил лейтенант. Похоже, конец идиллии, Карл потерял кругленькое количество лайков. Файгль с ледяной усмешкой вместо приветствия поинтересовался: — Лейтенант Винтер, вы не хотите узнать, чем занимаются ваши подчинённые после отбоя?