* * *
Я бежала через густой лес среди толпы людей. Мужчины, девушки, подростки — мы пытались скрыться. Мышцы сводило от напряжения, а в груди саднило от нехватки воздуха. Страх липкой волной растекался в груди. Позади доносились выстрелы, шум моторов, выкрики немцев. Нас гнали к оврагу, поливая автоматной очередью. Крики, стоны, проклятия слились в неразборчивый гул. Я упала на землю, попыталась уползти и увидела, как немцы сбрасывали убитых в овраг. Миг — и грубые руки схватили мои ноги, потянули вниз. Сверху падали тела, и я задыхалась от тяжести. Паника не давала сделать толком ни одного вздоха, да и кричать тоже было страшно. Ведь я всё ещё жива, надо только выбраться из ямы… — Карл, проснись, — чей-то знакомый голос выдернул меня из сонного марева. Пытаясь в первые секунды понять, где я и что происходит, я недоверчиво разлепила глаза. Фридхельм осторожно тормошил меня, и я сразу же отпрянула назад, вжимаясь в подушку. Слава богу, я в надёжном коконе из одеяла. — Это просто сон. Я судорожно сглотнула — он же не трогал меня, да? Надеюсь, я не молола во сне чушь на русском? Вроде бы, никогда таким не страдала, но мало ли. Жизнь в постоянном стрессе и не до того могла довести. — Что там случилось? — закопошился народ. — Малышу Карлу, наверное, приснилось, что русские иваны пришли за ним, вон как разнылся, — насмешливо ответил Шнайдер. Эта скотина при последнем расселении заняла койку в опасной близости к моей. А я даже поменяться ни с кем не могла — ведь спать посреди комнаты у всех на виду было ещё более худшим вариантом. — Малыш сейчас вытрет сопли майкой Винтера и даст нам наконец-то поспать, да? Я отвернулась, не обращая внимания на его слова, и натянула повыше одеяло. Не та ситуация, не то настроение что-то отвечать. Фридхельм всё ещё сидел, примостившись на краешке койки. Нехорошо поворачиваться задницей, вроде как, к своему другу, но я была сейчас зла и на него тоже. Спасибо, конечно, за то, что разбудил меня, но мне не нравилось, когда вот так нарушали мои границы. Ведь он грешил подобным уже далеко не первый раз. Пару дней назад, пользуясь тем, что после обеда мужики засели над какой-то малопонятной мне карточной игрой, я прошмыгнула к речке. Не представляю, как буду выкручиваться дальше, но сейчас, пока ещё лето на дворе, отмазаться от общей помывки проще некуда. Шнайдер правда глумился, что я скоро перестану отличаться от грязных русских дикарей, но меня это как-то мало заботило. Главное, чтобы никто не припёрся, когда я плещусь в речушке. По прежнему подбешивало отсутствие привычных условий цивилизации, но зато я нашла и свои преимущества. Ещё не загаженная промышленниками экология, мягкая чистая вода в реках. Вон с капли мыла какая пена шикарная получалась. Я намылила отрастающие волосы, подумав, что надо в ближайшее время озаботится, как бы подравнять стрижку. Не стоит давать немцам повод лишний раз сравнивать меня с девчонкой. А то ещё угадают. Я с головой занырнула, чтобы лучше промыть волосы, а когда вынырнула, обнаружила очередной нежданчик. Возле моих вещей невозмутимо сидел синеглазка. — Ну и как это понимать? — возмущённо крикнула, отплывая ещё дальше и надеясь, что с такого расстояния он ничего не рассмотрит в воде. — Ты чего, Карл? — непонимающе сдвинул бровки Винтер. — Вообще-то я тоже пришёл искупаться. Вот же гадство! — А ну, свали отсюда, — коброй зашипела я. В последние дни я немного привыкла к тому, что он постоянно маячил где-то рядом, и грубила в разы меньше. Но сейчас паника от того, что мой секрет в опасной близости, заставила отбросить всякое дружелюбие. — Да чего ты так злишься? — Фридхельм стянул куртку и уселся с явным намерением избавиться от сапог. — Я специально пришёл, чтобы никого поблизости не было, — севшим от волнения голосом всё ещё воинственно ответила я. — Хотел немного побыть в тишине один. Что непонятного? Чёрт, звучит как-то уж совсем в духе капризной бабы-истерички «ах мне надо разобраться в себе и своих чувствах», но с другой стороны ему-то это как раз может оказаться и понятно. — Я не буду доставать тебя разговорами, если не хочешь, — Винтер уже расстегивал ремень. Ну ни хрена себе стриптиз. Пуританкой и ханжой я никогда не была и сейчас невольно залипла, поражаясь, какое, оказывается, неплохое тельце скрывал ботан. Худощавый, но не совсем уж, как говорит моя бабушка, дрыщ. Красивая линия спины, ручонки, конечно, подкачать не помешает, зато пресс какой-никакой есть. Так, всё, стоп. Нечего тут пускать слюни на юных мальчиков. — Подожди! — рявкнула я. — Подожди, пока я выйду! — Ты странный, Карл, — Фридхельм сбросил брюки, оставшись в белье. — Я понимаю, что ты стеснительный, но пора уже взрослеть. Я пришёл искупаться, а не пялиться на голого мальчишку, так что успокойся. — Раз не собираешься пялиться, отвернись, чтоб я мог выйти на берег, — терять мне было нечего, и я не заморачивалась насколько странным выглядел подобный ультиматум. — Карл, брось, это смешно, — Фридхельм снисходительно улыбнулся.— Чего я у тебя не видел? Он преспокойно продолжил раздеваться, а я подзависла, прикидывая, как мне избежать разоблачения. Проскользнуть мимо него заметно не выйдет. Даже если он действительно не будет пялиться на причинные места, сиськи-то всё равно никуда не денешь. — Стой же, говорю! — я в неподдельном отчаянии заорала, глядя, как он медленно заходил в воду. Пока ещё на приличном расстоянии, но вот-вот узнает, почему Карлуша такой стесняшка. — Так и быть, я отвернусь, если ты нормально объяснишь, почему так стесняешься, — хитро прищурился этот внезапно осмелевший ботан. Понятия не имею, чем объяснить, почему мужик мог настолько стесняться другого мужика. Гомофобия? Строгое религиозное воспитание? Маленький член? Может, проще его притопить? Я почувствовала, как от ярости запылали щёки, и мысленно зарычала. Да любись оно всё единорогом! — Пошёл ты, — я поплыла к берегу. — Не буду я ничего объяснять. Охота на мою задницу пялиться — пожалуйста. Солнечный мальчик сразу помрачнел личиком и, неожиданно для меня, отвернулся. Я пулей выскочила, торопливо натягивая на мокрое тело исподнее. Потом замотаюсь в броню, сейчас надо уносить ноги. — Карл, я не хотел тебя обидеть, — услышала я его тихий голос за спиной. — Не думал, что ты настолько пугливый. Ты разве никогда не купался с мальчишками в речке? — Купался, — не оборачиваясь, ответила я. Прикрытая штанами задница немного вернула привычную уверенность. — Но не голым же. Я быстро шнуровала ботинки, чувствуя, что Фридхельм всё ещё где-то маячил за спиной. Ну и чего ж ты купаться не идёшь, ведь так рвался? — Карл, не убегай, — С чего бы мне тут торчать? — Я хотел попросить тебя помочь погонять меня по русскому. — Как я тебе помогу, не зная русского? — огрызнулась я, запихивая в рюкзак мыльно-рыльные причиндалы. — По словарю, — прилетел гениальный ответ. Да он что издевается? — Делать мне больше нечего. Меня всё ещё потряхивало, ведь за малым не спалилась, но всё-таки оглянулась — поникший, как ромашка под кислотным дождём, синеглазка медленно заходил в воду. Я рванула в заросли камыша чуть поодаль — надо спокойно и без лишних глаз замотать грудь. Нет, ну Винтер, конечно, додумался найти учителя по-русскому. Чего он вообще ко мне так липнет? Я вздохнула, вспомнив печальную мордочку немца. Прикинула, что вернувшись в часть, опять придётся заниматься какой-нибудь фиговиной, вроде чистки сапог или мешка картошки к ужину. Нерешительно потопталась, приминая стебли камыша, и ноги, вроде как, сами понесли меня обратно на бережок. Плюхнулась на траву, глядя, как Винтер плескался в воде. — Решил вернуться? — улыбнулся он, подплывая ближе. — Только для того, чтобы немного отойти от утренней муштры Кребса, — ой, он же сейчас выпрется сюда в чём мать родила. Никогда бы не подумала, что не буду знать, куда девать глаза при виде голого мужика. Отчего-то именно сейчас, выдавая себя за робкого мальчишку, было немного не по себе. Я отвела глаза, хотя чего тут действительно стесняться? Ну член и член. — Оденься, — буркнула я. — Не собираюсь смотреть, как ты тут хером светишь. Мы вполне мирно валялись на солнышке — я, вроде как, сверяла по словарю правильно ли он заучил базовые слова. Ржала, конечно, про себя и с акцента, и как он путал времена и склонял глаголы. — Может, хватит на сегодня? — я захлопнула словарь. — Ты такими темпами гонишь, как будто собрался внедриться к русским тайным агентом. — Русский — очень сложный язык, — охотно ответил Фридхельм. — И я решил учить его не только из-за войны. Давно хочу прочитать некоторых русских классиков в оригинале. — Ты не погорячился? У них один роман может растянуться на четыре тома. Писатель ещё есть с такой смешной фамилией… — я опять пошла в разнос, входя в роль Карла. Ну, а что, должны же у меня быть хотя бы маленькие развлечения? — Лев Толстой, — подсказал наш заучка. — Я читал «Войну и мир», там есть над чем задуматься. Я не стала отвечать, навалилось какое-то ленивое полусонное состояние. Возможно, просто разморило на солнышке, возможно, от постоянного недосыпа. Фридхельм развалился на траве, как обленившийся кошак на лежанке, и я рискнула вытянуться рядом, прикрывая глаза. Мы почти касались плечами друг друга, и я расслабленно пробормотала: — Наверное, надо возвращаться. — Я думаю, можно позволить ещё несколько минут отдыха, — ответил он. — Ты последние дни выглядишь усталым. — Сам же подписался, — беспечно ответила я. — Скоро привыкну ко всем тяготам армейской жизни. Он промолчал, и я успела почти задремать под шелест страниц словаря. Неожиданно услышала тихое, выговариваемое с трудом на чужом языке и абсолютно непонятное пока: — Я хотеть быть к тебе близко, но это быть неправильно, нельзя… Он что, умудрился втюриться в местную девчонку? И когда только успел? Мы же не задерживались подолгу ни в одном селе. — Что ты там бормочешь? — я открыла глаза и повернулась поудобнее. Хотелось посмотреть на его мордаху, когда он будет отмазываться. — Пытаюсь правильно перевести для гражданских, — ой, как смутился, как покраснел, и выдал гениальный перевод: — Мы не причиним вам вреда, если вы не будете нарушать установленные правила… Врёт и глазом не моргнёт. Ну ладно, Ромео, всё равно где-нибудь проколешься, и я узнаю, по ком ты так страдаешь. — Нет, ну вы гляньте на наших голубков, они опять чуть ли не в обнимку валяются, книжки почитывают, — хохотнул Бартель. Что ж, идиллия никогда не бывает долгой. Особенно, когда мир вокруг сошёл с ума.* * *
Я всегда смутно представляла себе военные клятвы и присяги. Не понимала, почему солдаты готовы умереть, не изменяя своему слову. По-моему, если тебя вынуждали обстоятельства, чего проще дать клятву верности кому угодно, лишь бы делу помогло. Но то, что происходило сейчас, проняло до последнего нерва. Торжественная церемония на нашем полигоне впечатляла: установленная по такому случаю трибуна, украшенная знамёнами, офицерский состав нескольких дивизий. И мы, новобранцы, один за другим подходящие парадным шагом к трибуне и выкрикивающие клятвы верности перед портретом Гитлера. Я чувствовала горечь во рту, пока произносила заученное: — Перед лицом Бога я клянусь этой священной клятвой фюреру Германского Рейха и народа Адольфу Гитлеру, главнокомандующему вермахта, беспрекословно подчиняться и быть, как храбрый солдат, всегда готовым пожертвовать своею жизнью… Что-то словно надломилось внутри — наконец-то дошло, что всё, происходящее здесь, не игра, из которой в любой момент можно выйти. Что я играю с огнём, дурача немцев. Что я предала, обнулила подвиги дедов своим малодушием. Смотрела на молодые лица мальчишек-солдат — морды у всех восторженно-торжественные. Наслушались мотивирующих речёвок и готовились наставить большевиков на путь истинный. Ну, прямо рыцари-Крестоносцы у стен Иерусалима. Какой-то мужик, видимо, самый подкрученный из хрен-знает-каких-фюреров поздравил нас, добавив, что гордится всеми и желает нам с честью носить оружие. Я вздрогнула от рёва сотни глоток: «Зиг хайль!» Весь день я бродила как неприкаянная. Особенно тошно было принимать поздравления от своих «однополчан». Фридхельм, кстати, чуть ли не единственный, кто не сунулся меня поздравлять. Только кидал малопонятные изучаюшие взгляды, которые я так и не научилась пока что верно толковать. Скорее всего, при своём отношении к войне в целом и боевым действиям здесь в частности, не хотел притворяться, что рад тому, как ещё один мальчишка утопит свою душу в жестокости и чужой крови. Ужин плавно перетёк в посиделки под бутылочку местного горячительного. Даже с музыкой. Древний монстр патефон, если не ошибаюсь, бодренько извергал какафонию военных маршей. Правда потом кто-то додумался сменить пластинку на более сентиментальные треки. Сюда куда больше подходил бы «Rammstein». Но попаданцы не выбирали, что слушать. Я не без грусти вспомнила любимые тщательно собранные плей-листы на все случаи жизни в своём телефоне. Нет, надо пройти проветриться, а то что-то совсем я расклеилась. Кох умудрился влить в меня полстакана самогона, приговаривая: «Надо, малыш, у тебя же сегодня такое событие». Я, конечно, закалённая в своём времени периодическим употреблением коктейлей, а порой и чего покрепче, вроде текилы, мужественно проглотила адское пойло. Отвыкший от зелёного змия организм отреагировал вполне предсказуемой реакцией. Сначала накатило дурное веселье — может, всё-таки окажется, что всё это время я валялась, привязанная к койке в местной психушке, и меня штырило от глюков? Потом без перехода навалилась тоска — выхода из этой реальности нет, и чуда не случится. Нет ни волшебного портала ни артефакта, чтобы вернуться в своё время. Я умру здесь либо от шальной пули, либо от какой-нибудь болячки, которую ещё не умели лечить. Стану страшной, как смертный грех, без должного ухода за внешностью. Под эти мрачные мысли веселье немчиков выглядело совсем уж издевательством, и я выскользнула во двор. В темноте споткнувшись о какое-тог бревно, я растянулась носом в землю. Да сколько ж можно? Меня душил истерический смех вперемешку со слезами. — Карл? — ну кто бы сомневался, синеглазка уже тут как тут. — Чего? — придушенным голосом отозвалась я. — Это ты чего? Почему валяешься тут в темноте? — Фридхельм наклонился, чтобы получше меня рассмотреть. — Проклятый русский шнапс, — хихикнула я, не видя смысла притворяться. — Кох чуть ли не стакан в меня залил… — Ничего, бывает, — Фридхельм цапнул мою руку, помогая подняться. Я вынужденно воспользовалась предложенной помощью, ибо чувствовала, что вот эти полстакана самогона были моей лебединой песней этого напряженного дня. Встать-то я встала, но штормило меня безбожно. А наш задохлик ничего так справлялся с поддержанием боевого товарища в вертикальном положении. Главное, чтобы случайно не полез, куда не надо. — Нда, развезло тебя, приятель, — Фридхельм подхватил меня за плечо. — Пойдем-ка спать. — Угум, — согласно мурлыкнула я. — Что вы здесь делаете? — послышался чей-то недовольный голос. Кто там ещё, кроме нас, шарахался в кустах? А, точно. — Герр… лейтенант, — пропищала я и зависла, остатками разума отдавая себе приказ заткнуться. — Карл немного перебрал, и я веду его спать, — невозмутимо ответил за меня синеглазка. На меня нахлынула волна пофигизма. По идее Винтер должен как минимум прописать Карлуше люлей за такие вольности. Но я устала всего бояться. В конце концов, я не виновата, что меня споил этот идиотище Кох. — Безобразие, кто позволил мальчишке столько пить? — да не волнуйся ты так Вилли. Сами же кричали, что пора мне уже вести себя как мужик. — Ты же знаешь, парни не любят слабаков, — с вызовом протянул младшенький Винтер. — Вот и насели на него, мол докажи, что солдат, а не тряпка. — Отправляйтесь спать, — резко сказал Вильгельм. — Да и остальным уже пора.* * *
Всё, это называется белка давно сдохла, а колесо всё ещё крутится. Надо было быть распоследним кретином во Вселенной, чтобы добровольно остаться среди этих садюг. Ну, его к херам Москву, свалю в самое ближайшее время. Плевать насколько далеко я уйду. Всё равно сил ни физических ни моральных быть солдатом немецкой, мать её, армии у меня больше нет. Всё утро я, как крот, рыла окопы. Кребс объявил, что проклятые партизаны снова взорвали железную дорогу, и мы ни шага не ступим дальше, пока не уничтожим подпольщиков. К тому же русские, от которых за два месяца войны такого уже и не ожидали, резко дали отпор. От Файгля пришло донесение, что вчера на их временный штаб был совершён воздушный налёт и, возможно, он окажется не единственным. Короче, мы готовились вовсю, перерыв тут всё вдоль и поперёк. Моя спина уже просто не разгибалась, а на пальцах горячо пульсировали болезненные мозоли. И вообще с организмом происходила какая-то задница. Уже сутки как виски сдавливала безжалостная мигрень, грудь болела и, кажись, увеличилась как минимум на размер. Учитывая ту сбрую, в которую я до сих пор куталась, ощущения у меня сейчас были, мягко говоря, не айс. Хотелось кофе и огромную плитку горького шоколада с миндалем, а потом тёмного ирландского пива и какой-нибудь хорошенечко просоленной вяленой рыбки. Блядь, я наверное беременная. Учитывая, что за два месяца, что болтаюсь в этом теле, положенных критических дней не было ни разу. Не наверное, а так и есть. Глаза защипало от слёз — ну и как я должна выкручиваться из такого дерьма? Ка-а-ак? Я было сунулась к речке, но там как раз плескалась гоп-компания, и я разочарованно потопала обратно. Хотелось нормальный горячий душ с каким-нибудь ароматным гелем, потом намазаться с головы до пяток кремом с запахом кофе или сладостей. Растянуться на диванчике и залипнуть в какой-нибудь триллер. Или пересмотреть «Игру престолов». Хотя, последний пункт можно пропустить. У меня же теперь практически тоже самое онлайн трансляцией. — Попался, Майер, — я не успела понять, откуда взялась эта тварина, но каким-то макаром Шнайдер умудрился меня сцапать за шкварник. — Чего тебе надо? Совсем сдурел? — вяло дернулась, даже краем мысли не догоняя, что он задумал. — Я видел тебя на берегу, что ж ты купаться раздумал? — он тащил меня назад на берег, и я начала отбиваться уже по-серьёзному. Вот же олень дестабилизированный! — Парни, по-моему, пора приучать нашего малыша к водным процедурам, — хохотнул Шнайдер, подтаскивая меня к самой воде. — А то скоро он будет вонять, как эти русские свиньи. Ну-ка помогите. — Пусти меня, придурок! — я брыкалась, пытаясь его лягнуть, но бесполезно. Бартель и Каспер охотно вызвались помочь дружку. Меня схватили за руки и за ноги, слегка раскачали и зашвырнули в речку, причём куда поглубже. Вот же твари, но благо я в одежде. Хотя я умела плавать, всё равно, конечно, нахлебалась воды от принудительного погружения. — Что вы делаете? — Фридхельм, расталкивая этих борцов за чистоту, быстро шёл к воде. — Заняться нечем? — Взял бы тогда и сам объяснил своему дружку, что надо хотя бы иногда мыться, — продолжал глумиться Шанйдер. — Или то, что он вечно грязный, не мешает вам зажиматься? — Как и сколько он моется никого не касается, особенно тебя, — огрызнулся Винтер и протянул ко мне руку. — Пойдём, Карл. Да хер я вылезу, пока вы все не разойдётесь. — Малыш, тебе, может, и вымыться помочь? — лыбился блондинистый козёл. Ну всё, пора заканчивать этот цирк. Медленно закипая, я пошла на берег. Синеглазка тут же приобнял меня за плечи: — Не обращай на них внимания. Пойдём, переоденешься в сухое. Я не стала собачиться ещё и с ним, лишь сбросила руку. Теперь придётся исхитряться, чтобы незаметно переодеться средь бела дня. Проклятый Шнайдер, вот сдалось ему, моюсь я или нет. — Давай, Винтер, иди, успокаивай свою принцессу, — Шнайдер всё никак не затыкался. — Или у вас Карл за мужика? Моя злость достигла того предела, когда появляется ебанутая смелость. Как бы не боялась я ввязываться в драку, но её не избежать. Если я сейчас не заткну рот этой сволочине, дальше будет только хуже. То, что начиналось с беззлобного шипперства, уже говорилось в лицо и открытым текстом. Не знаю, насколько долго я ещё тут продержусь, но пребывать в статусе убогого гомика точно не хочу. — Шнайдер, думай, что несёшь! — рыкнула, с ненавистью глядя, как он насмешливо смотрел на меня, как бы спрашивая: «Да что ты можешь, лошара?» — А то что? — нет, я сотру с его рожи эту глумливую улыбку. В прошлой жизни я неплохо умела обламывать таких вот норовистых говнюков. Оттолкнув руку Фридхельма, который пытался меня остановить, я сделала то, чего от меня не ожидал никто. В том числе и я сама. Сжала пальцы в кулак и резко впечатала его в идеальный арийский нос обидчика. Он проморгал мой удар раз, но следующий, конечно же, нанести так легко мне не удастся. — Так ты хочешь подраться, малыш? — злость вперемешку с дурным весельем вспыхнула в его глазах. Он подначивающе развёл ладони. — Ну давай. Включать заднюю было поздно, да и злость никуда не испарялась. Никогда не умела драться, не играла с мальчишками во дворе в войнушки. Впрочем, с девочками в дочки-матери и принцесс тоже. Моя любимая детская игра была в злую колдунью. Вечно варила какие-то зелья, тыкала палочкой в воображаемых врагов с призывами «Авада кедавра» (привет от увлечения культовым Гарри Поттером). Так что не знаю, как сейчас буду валить эту тварь. Шнайдер, конечно, уклонился от нацеленного в его челюсть удара и несильно приложил меня хуком. Левую скулу обожгло болью, но я только вошла в раж. Собравшиеся вокруг нас недозрители кричали кто во что горазд. — Хорош, парни! — Да не связывайся ты с мальчишкой, Шнайдер! — Шнайдер, ты что не слышал, прекрати! Он гаденько усмехнулся: — Ну что, малыш, прекратим? Ты признаешь, что я прав, и разойдёмся. Даже бить тебя не буду, так и быть. Ага, щас, обратку включать я не буду, даже если лишусь в драке пары зубов. — За свои слова надо отвечать, мудила, — прошипела я. — Давай разберёмся по-мужски. — Хочешь сказать, ты мужик? — издеваясь, протянул Шнайдер. — И мне показалось, что вы с Винтером жмётесь по углам? Вместо ответа я снова замахнулась, вроде как, снова для удара по морде. Когда он, реагируя вполсилы, словно показывая, что с таким недомоганием, как я, можно справиться, не напрягаясь, выставил блок, я от души двинула его второй рукой в печень. — Ах ты сучонок, — выдохнул он. — Не плачься потом, когда будешь ходить с разбитой рожей. Мне прилетел неслабый такой удар по челюсти, благо я хоть немного успела уклониться. Один хер больно, да ещё и губу видно разбил, вон чувствую реки крови, стекающие по подбородку. — Шнайдер, сказано вам хватит! — Фридхельм, надо отдать должное, пытался пролезть к нам, но парни плотно оцепили место драки. — Не лезь, Винтер, у них всё по-честному. Один на один. Спасибо и на этом, мужики. Если бы сейчас началась стихийная драка, я бы, конечно, не продержалась и пары минут. А так вон хоть пару раз заехала этой скотине куда надо и собираюсь врезать ещё раз. Я смазанно проехалась кулаком по его уху, и Шнайдер, которому видно надоели мои потуги его отмудохать, резко заломил мне руку за спину, второй же рукой болезненно обхватил шею. — Ну всё, малыш, признай поражение и беги дальше крутить с Винтером шуры-муры. Я обманчиво затихла, дожидаясь, пока он чуть ослабит хватку, давая мне хоть немного места для маневра, и со всей дури впечатала затылок об его скотинистую морду, не обращая внимание на боль. Пользуясь моментом, вывернулась из его рук. — Я живого места на твоей роже не оставлю, если не прекратишь нести эту хероту, — я готова была стоять на своём до последнего, даже понимая, что эта драка может кончиться для меня весьма плачевно. Шнайдер прижал ладонь к кровоточащему носу и прошипел мне обещание прибить. Неожиданной подсечкой сбил меня с ног, и я едва успела увернуться от пинка тяжёлым сапогом под рёбра. — Вы что творите? — в эту минуту я почти любила этого вечно недовольного всем, брюзжащего дядьку. Как же ты вовремя, Кребс. — Шнайдер! Майер! Отвечайте, что вы тут устроили? — Отрабатывали приёмы ближнего боя, — первой отозвалась я. Никогда не была ни в тюрьме ни в армии, но наслышана, что стукачей не любили нигде. Если и добиваться какого-то к себе уважения, то надо действовать по негласным правилам. Шнайдер зыркнул на меня, едва заметно усмехнулся и подхватил идею: — Да, решил немного потренировать нашего новобранца. — Потренировать значит? — Кребс скептически смотрел на нас — подозреваю, у меня вид, как у сожравшего кого-нибудь вампира. Да и противник мой тоже выглядел малость покоцанным — растрёпанный, нос до сих пор кровит. — Так точно, — подтвердила я. — Оба за мной! — развернулся Кребс, и мы поплелись следом. Снова накажут за драку? Интересно как? У меня больше нет отмазки, что я новобранец. Присягу принесла, значит отвечать за косяки придётся полномасштабно. — Что происходит, Кребс? — ну будто мало было попасться фельдфебелю, теперь ещё и Винтер откуда ни возьмись нарисовался. — Утверждают, что тренировали ближний бой, — с иронией доложил прапор. Вилли чуть ли не с отвращением окинул нас взглядом, ясен хрен, ни на минуту не поверив сказанному, поджал губы и, наконец, решил: — Шнайдер, идёшь со мной. А ты, — кивок в мою сторону. — Приведи себя в порядок. Твой вид позорит солдат вермахта. Да и пожалуйста! Я с облегчением прошмыгнула в избу и, наконец-то, избавилась от мокрой формы. Вот же хрень, а сухую, конечно, же снять с верёвки додуматься нельзя было. Ладно, сейчас переодену бельё, а там что-нибудь придумаю. Как же меня достали эти жуткие семейники, которые назывались мужским нижним бельём, и майка-алкоголичка, только ни разу не стильная. Лифчика, конечно, днём с огнем нигде не сыщешь. Значит опять буду заматываться, как мумия. Я наклонилась к рюкзаку в поисках сухих носков. — Карл, надо поговорить, — да блядь, сегодня что, годовой запас невезения на мою голову? Я моментально сдёрнула одеяло, замотавшись, как индейский вождь, и выжидательно обернулась. Вильгельм прошёл прямо к моей койке. Наверное, полагалось встать. Я осторожно, придерживая одеяло, поднялась, ожидая, что он там ещё придумал. — Скажи, эта драка… Из-за чего она? Тебя обижают? О подобных вещах нужно докладывать мне или фельдфебелю, — Винтер смотрел на меня как в первые дни — ответственный командир, немного тревожившийся за непутёвого мальчишку, и готов прийти, если надо, на помощь. Ага, вот так я тебе и расскажу, что меня обижают. Всё как есть вывалю, мол нехорошие пацаны считают, что мы с твоим братиком долбимся в зад за каждым углом. — Всё в порядке, герр лейтенант, — твёрдо ответила я, стягивая потуже края одеяла на груди. — Я ведь действительно мало что умею. Вот и попросил парней потренировать. — Не забывай, что за нарушения дисциплины придётся отвечать, — вроде как спокойно напомнил Винтер. Он окинул взглядом одеяло на моих плечах и нахмурился. — Почему до сих пор не переоделся? — Хотел немного согреться, — осторожно ответила я, надеясь, что он не полезет разматывать мою тушку из одеяла. Вильгельм чуть встревоженно шагнул ближе и коснулся ладонью моего лба. — Странно, вроде бы не горячий. Он не спешил убирать руку и теперь смотрел как-то странно. Изучающе что ли. Нехорошо смотрел. — Я знаю, ты не очень ладишь с парнями. В чём причина? — Ну… Я стараюсь ладить, — медленно ответила, всем видом показывая свою неконфликтность. Очень не хотелось очередных карательных мер. Наверняка же не отделаюсь трёхдневным отдыхом в сарае. — Я пока что не такой закалённый боец, вот они и посмеиваются. — В роте должен быть дух товарищества, — нравоучительно заговорил Вильгельм. — На фронте все должны быть как одна семья. Если идёшь в бой, нужно быть уверенным, что идущий рядом не подведёт, вовремя прикроет. Ты понимаешь, о чём я? Я кивнула, что ж непонятного? Так-то ты прав, только вот я никогда не смогу считать семьёй тех, кто убивал беззащитных, кто разрушал наши города. Некоторых врагов можно хотя бы в чём-то уважать, но не в этом случае. Винтер всё не уходил, словно хотел сказать что-то ещё . — Когда кто-то не похож на остальных, всегда нелегко найти общий язык, — я добавила отмазок насчёт сегодняшнего инцидента. — Но я правда стараюсь с ними подружиться. — Да я знаю, Кох доволен тобой, — слабая улыбка скользнула по его тонким губам, а следующий вопрос загнал меня в глубокий охиреозный ступор. — А…Фридхельм? Говорят, вы сблизились. «В смысле сблизились?» — возмущённо про себя завопила я. Значит, наслушался гадких сплетен и туда же. Ты ещё в лоб спроси меня тоном оскорблённого главы семьи, как же я такой-сякой посмел растлить невинного мальчика. — Не более, чем с остальными, — равнодушно пожала я плечами. — А что случилось? Вильгельм всё ещё оценивающе приглядывался к тому, как я старательно изображала покер-фейс и невинно хлопала глазками, всем видом пытаясь его убедить, что заднице любимого братика ничего не грозит. По крайней мере, с моей стороны точно. Наконец, он как-то смущённо отвёл глаза и скомканно ответил: — Нет, ничего. Одевайся и иди на стрельбы. Он наконец-то свалил, а я всё ещё приходила в себя, переваривая услышанное. Похоже, это уже становилось проблемой. Им что на войне больше заняться нечем, как собирать сплетни? И откуда что взялось в древних-то сороковых, когда обычный минет считался половым извращением? А за нетрадиционную ориентацию, вообще-то, можно было и огрести, да так, что мало не покажется. Нет, надо положить конец нездоровым фантазиям насчёт нас с синеглазкой.***
Я отсиживалась на бревне за избой, не в силах заставить себя зайти внутрь. Не знаю, оставят ли эти дебилоиды свои гаденькие насмешки, но надеюсь, хоть немного показала характер. Что там интересно у меня с мордахой? Совсем ужас-ужас? Челюсть здорово ныла, но зубы целые. То, что губа разбита, подумаешь, какие мелочи. Ну, похожу пару дней, словно инстаграмная уточка, не это сейчас главная проблема. — Как ты? — вот интересно у меня что, встроенный маячок? — Пойдёт, — хмуро отозвалась я. — Карл, ты не должен был связываться со Шнайдером. — он присел рядом, виновато поглядывая на меня. — Пусть мелет, что хочет, не обращай внимания. — Ты, конечно, можешь и дальше спокойно слушать, как он поливает тебя дерьмом, а я не буду, — вот интересно, как можно мужику быть таким терпилой? Не понимаю. — Если я могу тебе чем-то помочь, скажи, — Фридхельм с жалостью прошёлся взглядом по моим синякам и ссадинам. — В следующий раз тоже врежь этой скотине, — мрачно ответила я. — Я один должен доказывать, что мы не геи? Как-то не понравилась мне его реакция — глазища-блюдца, стремительно краснеющее лицо и снова этот виноватый взгляд. Да ну тебя к чёрту, пацифист хренов! — Шучу, — я жёстко посмотрела ему в глаза. — Хочешь знать, как прекратить херню, что про нас мелят? Прекрати таскаться за мной как приклеенный. Просто держись подальше, ясно? Я отвернулась, чтобы не видеть смятение и тоскливую боль в глубокой синеве его глаз. И нечего врубать обиженную няшечку, так будет лучше для нас обоих.