Моя чужая новая жизнь

      То, что утро добрым не бывает, я знала давно, но это было особенно отвратным. Ушибы на лице ныли, как будто меня приложил бионической хваталкой Зимний солдат, но это ещё полбеды. Я проснулась от болезненных спазмов внизу живота и, ничего не понимая, сползла с койки. Ох ты ж блин, свершилось. Долгожданные месячные. Главное вовремя-то как. Подхватив припрятанные ватно-марлевые «простыни», я припустила рысью к ближайшему клозету. Благо хоть проснулась за полчаса до подъёма и успела всё провернуть незаметно. Как же паршиво однако без спазмолитиков. В своём времени и теле я давно и прочно сидела на противозачаточных, и всякая гадость вроде жестокого ПМС обходила стороной. А здесь, смотрю, вообще беда у девчонки — то ли совсем ещё молодая, и не устаканился гормональный фон, то ли не знаю. Но всё, что со мной творилось последние дни, я легко узнала по красочным описаниям подруг: когда хочется то рычать на всех пантерой, то рыдать белугой, то напалмом выжечь полквартала. Мало мне подлянки со временем, так ещё придётся приспосабливаться к выкрутасам нового тела. А мне же ещё с автоматом бегать. — Ох и досталось тебе, малыш, — сочувственно протянул Кох, увидев мою физиономию. Да уж, подпортили его фетиш — бланш у меня на полщеки. — До свадьбы заживёт, — хмыкнула я, гремя чугунками. — Вот что, посиди немного, сегодня я могу справиться сам, — Кох насыпал крупу в котелок, отошёл к ведру с водой, а я и не стала спорить.       Плюхнулась на лавку, опустив голову на скрещенные руки. Если сегодня погонят опять рыть окопы, пусть там же и похоронят. О, смотрю, и народ явился на завтрак. — Что такой притихший, Майер? Больше не тянет на подвиги? — привычно поддел меня Шнайдер, проходя за стол. — Отвали, — вяло огрызнулась я и бочком протиснулась на свежий воздух. Есть не хотелось совершенно, а в их компании тем более. — Добровольцы на поимку партизан? — рявкнул Кребс, построив нас во дворе.       Э-э-э нет, товарищи, сегодня без меня. Отправляйтесь по своим злодейским делам и бросьте меня тут. — Майер? — Кребс остановился прямо передо мной, сверля взглядом. — Как раз бы и потренировался в стрельбе по двигающимся мишеням.       Я молчала, не представляя, что тут можно ответить. Но у дядьки, видимо, щёлкнуло в голове, что меня вчера малость попинали, и он чуть мягче спросил: — Что с тобой? Белый весь, как стенка. Если болен, скажи. Отправим в лазарет.       Ага, только лазарета мне и не хватало для полного счастья. — У меня иногда бывают приступы мигрени, — пришлось срочно придумывать безобидное объяснение своей слабости. — К вечеру пройдёт.       Кребс ещё раз прошёлся по мне взглядом и решил: — Сегодня должны привезти продовольствие и боеприпасы. Приспособишь какой-нибудь сарай под склад и всё разберёшь, ясно? — Так точно, — кивнула я.       Ох, балуешь ты меня, дядя. Ничего, будет плюсик в карму. Так-то я не против таскать коробки. Лишь бы с автоматом не поставили под пули. Но такая лафа, конечно, будет не всегда.       В следующие дни я убедилась, что лёгкие победы для немчиков остались позади. Партизанские отряды набирали силу — их было чертовски сложно выловить в глухих лесах. После вылазок возвращались далеко не все.       «Это только начало, голубчики», — злорадно думала я.       Боевое крещение я уже прошла. До сих пор не могу без содрогания вспоминать, как плелась с ними по лесу, преследуя партизанский отряд. Когда началась перестрелка, я метнулась подальше в сторону и периодически палила из винтовки в воздух. Было до одури страшно, что меня сейчас догонит шальная пуля, ведь наши-то тоже не лыком шиты. Но Бог миловал — я удачно отсиделась под ёлкой. Когда всё было кончено, как ни в чём присоединилась к немцам. Кребс было рявкнул, где меня носило, на что я удачно ввернула, мол преследовала пару хитрых иванов. Не знаю, как долго мне будет везти. Я конечно считала немцев всех через одного идиотами, но ведь не настолько же. Рано или поздно они поймут, что я не способна ни в кого выстрелить. Особенно, если будет штурмовая атака какого-нибудь села или города. Пока что удачно залегла на дно.       Доставать меня тоже перестали — как-то последнее время всем не до того, чтобы троллить парочку задротов. Да и с Фридхельмом я практически не пересекалась. Никаких уединённых посиделок на брёвнышках и задушевных разговоров. После ужина топала в казарму и укладывалась раньше остальных. Проблему с купанием я тоже решила. Придумывала себе дела, тянула время, пока последний солдат не покинет баню, и потом уже спокойно наслаждалась горячей водой и релаксом.       Однажды я подзадержалась — в тот день баня не топилась, а вымыться хотелось. Наверное, пора завязывать с купанием под открытым небом — как-никак сентябрь на носу, а здесь не юга. Вечерами вот прямо уже прохладно. Я чуть замерла, заметив, что один из часовых сегодня Винтер. Шёл опять на своей волне. Винтовка эта ему как седло корове. Впрочем, как и мне. Он не то включил пятилетнюю обиженку, не то действительно решил прислушаться к моим словам, но за пару недель мы едва ли перебросились парой слов. И так не особо общался с парнями, а сейчас вообще ходил как в воду опущенный. Сидел всё время один, да одно что-то вычитывал с таким видом, как будто узнал тайны Масонской ложи.       Почему-то кольнуло тоскливым сожалением, правда только слегка. Всё же я привыкла, что солнечный мальчик всё время был где-то рядом. Пусть я считала его и рохлей, и мечтателем, и тюфяком, он по-своему помог мне пережить первые самые трудные дни здесь. Пронзительно-изучающий взгляд, полудетская ещё улыбка, спокойная ирония в голосе — наверное, я скучаю. Только ему и было дело, что думал и чувствовал Карл Майер. Я конечно включила стерву, да только как иначе? Будь такая ситуация в моём времени (дичь какая-то, но допустим), я бы поржала. Голубой ориентацией в двадцать первом веке никого не удивить, но здесь такие слухи надо пресекать сразу. Винтер заметил меня, но подходить не стал, лишь неуверенно кивнул. Ну и правильно, всё равно бы у нас не вышло даже дружбы, учитывая, что мы по разные стороны баррикад.       Как же я надеялась, что вырытые нами окопы не пригодятся. Очень глупо, учитывая, что всё-таки не в кино снимаюсь, а нахожусь на войне. В тот день у нас были тактические учения, и никто не ожидал нападения русских. Авиаобстрел начался внезапно. Я в шоке застыла посреди поля, глядя, как бестолково метались немцы. Кребс гнал всех к селу, где были окопы и орудия, а там уже командование перехватил Вильгельм. — Всем в укрытие! — флегматичный юноша сменился на собранного командира. — Хайе, Каспер, к пулемётам!       Я вздрогнула от рёва зенитки. Даже уронила винтовку, абсолютно для меня бесполезную. Явись сюда красноармейцы, я бы даже под страхом смерти не стала стрелять в своих. Отвесив себе внутреннего пинка, дабы выйти из ступора, я быстро прикинула расстояние до окопа. Не, не успею я добежать — земля позади уже вспенилась пылевыми фонтанчиками от пуль. — Карл! — кто-то цепко схватил меня за руку, увлекая вперёд.       Ну надо же, ботан и тот оказался не таким тормозом, как я. Я тихо вскрикнула — по каске ощутимо прошелся вскользь удар. Вот она как звучит смерть. Фридхельм спихнул меня в окоп и спрыгнул следом, прикрывая моё тельце. На волне адреналина я даже не заметила его тяжести и то, что мы лежали, сжавшись в один комок. Я просто оглохла от стрекота пулемётов, криков, грохота снарядов. Пыль забивалась в глаза, в нос, рот, мешала дышать. Меня била крупная дрожь. Сердце в груди отбивало частый-частый похоронно-заячий ритм. Уже один раз расставшись с жизнью ой как не хотелось повторять такой опыт. — Всё хорошо, Карл, — тихо пробормотал Фридхельм, чуть сместившись и по-прежнему притискивая меня к себе.       Да он что издевается? Нас только что чуть не изрешетили, и я подозреваю, дальше всё будет только хуже. Нервы жгло от страха, что даже окоп, возможно, недостаточно надёжное убежище, что бежать от артобстрела некуда в принципе. По мере того, как шум самолётов удалялся, и пулемётные очереди слабели, до меня потихоньку начинало доходить, что как-то не совсем правильно для двух парней мы лежали. Ну уж очень плотно синеглазка меня прижал. Может, конечно, испугался, и я для него, как подушка-антристресс. С сомнением перевела взгляд на руку, обхватывающую меня за живот, и неожиданно почувствовала, как его губы и подбородок уткнулись в затылок. Когда я только каску успела потерять, не пойму. Не будь я, вроде как, парнем, я бы отреагировала быстрее. Но пока до меня дошло, что он творил, солнечный мальчик несмело коснулся моей шеи своими губами. Это уже вряд ли спишешь на дружеское тисканье. Тем более я всё более явственно ощущала, как в поясницу недвусмысленно кое-что упиралось. Подавляя первое желание прописать лечебных пиздюлей в челюсть, как могла, спокойно развернулась и прищурилась: — И позволь поинтересоваться, нахера? — Я знаю, что это неправильно, — сбивчиво прошептал он, упираясь лбом в моё плечо. — Но мы могли погибнуть, и я должен тебе сказать…       Ебануться, мне сейчас в этом окопе для полного счастья не хватало только спятившего от сперматоксикоза мальчишки. Хотя по идее концентрацию гормонов в крови война должна была бы немного разрядить. И вообще он что получается гей? Во времена, когда за сосание члена мужиков принудительно лечили током? Хотя-я-я, он же наверняка ещё девственник, а у этих вечно всё не как у людей. Недотрах, адреналин, негативный опыт с девушками — вот его и потянуло к смазливому другу. В любом случае надо это дело рубить на корню. Я вздохнула — рубить на корню нежную психику ботана почему-то рука не поднималась. — Фридхельм, — я отодвинулась, удерживая его взгляд. — Ты вообще понимаешь, что творишь? — Я… Меня к тебе тянет, — бедняга покраснел и смотрел на меня со смесью стыда и какой-то надежды, что ли?       Вот же дурила, как он думает, я должна реагировать? Вообще-то за такое полагается как минимум врезать, но что-то мешало мне накинуться на него с кулаками как на Шнайдера. Всё-таки Винтер как-никак мне жизнь сегодня спас. — То есть я понимаю, ты шокирован, но… Для меня это тоже впервые… — Слушай сюда, умник, — не выдержала я, обрушив на нежные ушки всю ту чернуху, что когда-то читала. — Ты понимаешь, если на тебя донесут в СС, тебя поимеют по полной, а? И не так, как ты мне тут намекаешь, а без любви и смазки. Кастрируют, и после этого не то что трахаться не сможешь, даже полапать не за что будет. — Эй, живые есть? — Послышалось сверху. Кребс наклонился, высматривая своих подопечных. — Воздушная атака закончена, вылезайте.       Я покосилась на притихшего ботана, шикнув: — Я забуду о том, что ты тут начудил, и советую тебе сделать тоже самое.

* * *

      Очередная деревенька, в которую с видом римских легионеров вошла наша пехота. Притихшие жители настороженно смотрели из укрытий домов, как солдаты, чеканя шаг, шли строем. Чавкающие по грязи сапоги, позвякивание винтовок, шум двигателей машин и мотоциклов зловещим гулом разливались в звенящей тишине. Вильгельм вылез из «хорхи», брезгливо поморщился, пачкая сапоги в жидкой грязи, и подозвал Кребса. — От начала деревни до следующей — наша территория, — развернув карту, пояснил он. — Зовите всех русских сюда. Найдите кого-нибудь, кто будет переводить.       Кребс вернулся с пожилым мужчиной, у которого на фейсе была написана раболепная готовность сотрудничества с немцами. Из дворов потянулись настороженные люди. Как, увы, мне уже стала знакома эта картина. — С этого дня эта территория Германии. Вводится комендантский час с семи вечера до семи утра. Запрещено покидать дома. Запрещена любая помощь партизанам и солдатам. Если кто-то ослушается, будет расстрелян, — холодно-спокойно повторял Винтер привычные слова.       Наша задача была продвигаться к Смоленску и сломить сопротивление Красной армии. Я с ужасом ждала очередную вылазку, понимая, что вот-вот спалюсь со своими фейковыми выстрелами. Если не считать перманентного страха разоблачения по всем фронтам, то можно сказать, жизнь немного наладилась. Став полноправным солдатом, я наконец-то избавилась от обязанностей прачки, да и на кухне впахивала согласно очередности дежурства. После эпичной драки со Шнайдером меня ожидаемо оставили в покое. Подшучивали иногда, но не поднимая тему моей ориентации. Тем более мне и тут можно сказать феерически «повезло». По какому-то счастливому стечению обстоятельств я обзавелась горячей поклонницей. Девчонку я, скажем так, подсняла во время обхода деревни. Эти дежурства на посту были для меня возможностью лишний раз прикрыть местных, если кому взбредет в голову тайно провернуть вылазку в леса. Я же не слепая и не глухая, пару раз замечала, как какой-нибудь мальчишка или женщина крались в темноте. Полагаю где-то неподалёку было лобное место встречи с партизанами. И вот уже несколько дней настойчиво посещали мысли, реально ли как-то уйти в леса и мне? Слишком опасно оставаться, продолжая дурить немцам головы, но я понимала, что не всё так просто. Я не могу прийти как ни в чём ни бывало и заявить: «Возьмите меня в партизаны». — Стой! — тихо окликнула я метнувшуюся от забора фигурку.       Я бы конечно могла «не заметить», что девчонка бежала к окраине, но сейчас как раз там разгуливал Вербински. Мы буквально несколько минут назад разошлись с положенным обходом. Девушка испуганно обернулась и нерешительно приподняла руки в покорно-беззащитном жесте. — Ты на время смотрела? — я конечно понимала, что она ни черта не понимает, но не по-русски же говорить.       Она напряжённо смотрела на меня, понимая, что попалась, и наверняка ждала, что сейчас её пристрелят. Я постучала пальцем по запястью, надеясь, что такое понятие как наручные часы ей знакомо, и, не выходя из роли, повторила: — Нельзя выходить из дома, помнишь?       Она, видимо, поняла, что выстрел в лоб ей сейчас не грозил, и медленно, даже ласково, словно уговаривала опасное животное, заговорила: — Я на минуточку вышла… Я больше не буду… — Иди домой, — я подкрепила приказ выразительным жестом. — Иди, не стой. Если ещё кто-то увидит, тебя расстреляют.       Она медленно отступала к дому, не отводя взгляда, словно боялась, если отвернётся, я выстрелю. Меня аж передёрнуло — своя же, русская, видит во мне монстра, одного из убийц, врагов. Тёмные глаза влажно блестели от слёз, и она продолжала частить тем же просящим тоном: — Я только хотела попросить у соседки молока для сестры… Она простудилась, кашляет. — Иди давай, — спокойно повторила я.       Пусть боится меня, но сейчас я спасаю ей задницу. Раскрывать карты, что я своя, тоже рискованно. Неожиданно девушка быстро шагнула ко мне, осторожно прикасаясь к ладони и заглядывая в глаза. — Спасибо…       Я бы и забыла об этом случае, но через пару дней барышня выловила меня у казармы, смущённо потупив глазки, одарила парой спелых яблок и торопливо убежала. Я зашла в избу. Кое-кто из моих «корешей» поотлипал от окон, и конечно же посыпались горячие комментарии. — Кажется, Карл скоро получит ещё одно боевое крещение. — Ну надо же самая симпатичная девчонка и кому достаётся, так нечестно. — Не слушай их, малыш, пользуйся моментом.       Я невозмутимо грызла яблочко, слушая их трёп и вовремя поддакивая. Фронтовая, мать её, семья. Кох, когда мы готовили не в полевых условиях, всегда норовил подсунуть лишнюю вкусняшку. Штейн почти научил играть меня в эту дурацкую карточную игру. Вербински до войны занимался боксом и однажды вызвался показать мне пару приёмов. Типа раз уж я не боюсь постоять за себя, надо уметь это делать. Самое смешное или наоборот ужасное, что они постепенно переставали быть для меня безликими врагами.       Я не уставала поражаться их глупости, пока они всё ещё мечтали завершить к рождеству завоевание Союза. Я ненавидела их каждый раз, когда слышала очередной выстрел винтовки, означающий, что кто-то из красноармейцев сейчас истекал кровью, отдавая жизнь за Родину. Я не хотела видеть в них обычных людей, но это было всё труднее и труднее. Они скучали по семьям, мечтали после войны обзавестись фермой или открыть автомастерскую, писали невестам, поддерживали друг друга — в общем-то были семьей, как и говорил мне Вильгельм. Я не собиралась сочувствовать своим врагам, но иной раз пробивалось что-то похожее на лёгкий укол. Вот куда ж вас идиотов понесло, сидели бы в своей Германии, поднимали бы страну из кризиса. Ну как можно, не думая своей башкой, переться на войну, только потому что какая-то усатая мразь так решила? — Не самая удачная затея крутить любовь с местными девушками, — неожиданно выдал наш ботан.       Я даже жевать перестала. С того памятного дня синеглазка ходил сам не свой. Даже в глаза мне не смотрел. Оно-то понятно — наверняка первый раз в жизни решил к кому-то подкатить и умудрился так налажать. Что там интересно в его головушке творилось? Он вообще по жизни гей или действительно под влиянием гормонов попутал берега? — Да ладно тебе, Винтер, — усмехнулся Бартель. — Завидуешь, так и скажи. — Это неправильно, нельзя пользоваться своим положением, — упрямо продолжал он. — А кто пользуется? — раздражённо рыкнул Шнайдер.       Я знала, чего он так злился. Многие бы уже были не прочь последовать моему примеру и замутить с бабами хотя бы незатейливые потрахушки, но наш правильный лейтенант под угрозой трибунала запретил всякое насилие и принуждение. — Девка сама готова лечь под нашего красавчика, и Майер дураком будет если откажется.       Ну не знаю как там насчёт лечь, но девушка уже несколько дней исправно таскала яблочки, свежее молоко и прочие подношения, каждый раз смущённо опуская глазки и заливаясь краской. Мне было смешно и в то же время в этом было что-то неправильное, не давало покоя. Шестое чувство иногда подсказывало мне, что пиздец не за горами, а к чуйке нужно прислушиваться. — Хорош лезть в мои дела, — осадила я, выразительно глядя на Фридхельма. — Никого я ни к чему не принуждаю. — Даже если и так, нельзя забывать, что мы для них враги, — он обращался вроде ко всем, но смотрел при этом на меня. — Девушка может улыбаться в глаза и преспокойно отравить. Или уже забыли?       Загадочный случай с борщевиком помнили все, и, чёрт, почему я сразу об этом не подумала? Яблочко комом стало в горле, но я быстро взяла себя в руки. В глухой деревне вот прямо роскошного выбора ядов скорее всего быть не могло, а горечь стрихнина я бы уже почувствовала. — Что, Майер, испугался? — хохотнул Шнайдер. — Из тебя получится неплохая Белоснежка. — Угощайся, — я бросила в него второе яблоко. — Или тоже боишься?

* * *

      Мой роман продвигался полным ходом. Пару раз я рыцарски помогла своей зазнобе достать ведро из колодца, раза три проводила её до калитки. Спрашивается на хрена мне это было нужно? Всё просто. Пусть и нехорошо кого-то использовать, но девчонка — ключик к моему спасению. Тем более подставлять её я не собиралась. Раздумывая стоит ли мне честно открыться и попросить помощи, я после долгих колебаний всё же отвергла такой вариант. Спасибо, наслышана, как в советском обществе принимали тех, кто хоть как-то сотрудничал с врагом. Она мне не поверит, да и не рискнёт привести к своим. А вот если я прослежу, где у них сходка, да переоденусь в женские тряпки, тогда можно будет «случайно» заблудиться в лесу и попросить помощи доблестных красноармейцев. Вариант конечно рискованный, но ещё больше я рискую, оставаясь среди немцев.       По-другому и не сбежишь — одна я в лесах не протяну и недели, а вся ближайшая территория в оккупации. Она же нужна мне как прикрытие — если из немчиков кто и заметит, что я ночами где-то болтаюсь, то спишут на горячую свиданку. К тому же если она будет уверена, что добренький лопух-немец без ума от её прелестей, возможно, рискнёт смыться, когда на посту буду именно я. Всё же меньше шансов, что попадётся и словит пулю в затылок. — Ну, дурачок, давай повторяй за мной, О-ле-ся, — хихикнула девушка, усиленно строя мне глазки.       Я, прикинув, как бы это мог сделать мужик, окинула её оценивающим взглядом с головы до ног, задержавшись на пышной груди. Девчонка правда хорошенькая — ладная фигурка, чуть лукавая улыбка и такой наигранно-ласковый взгляд. Наигранный, потому что я слышала, какими эпитетами она меня осыпала, уверенная, что я ни хрена не понимаю. — А-ли-са, — ломано повторила я.       Главное не поехать кукухой — постоянно играть немца, да ещё и парня уже не так и смешно. Тем более не отпускала мысль, что подвох в столь нелогичном поведении этой красотки где-то да есть. — Даже имя и то умудряешься испоганить по-вашему, — скорчила гримаску Олеся. — Но что с вас, псин, взять. Своё так и не скажешь?       Пожалуй, нет, ведь немец по идее понимать не должен. — Интересно, что же ты задумала, моя хорошая? — я знала, что могу молоть по-немецки что угодно.

***

— Эй, Майер, когда ты уже оприходуешь девчонку? — лениво процедил Шнайдер, наблюдая, как я убирала котелки после ужина. — А с чего это тебя так волнует? — не оборачиваясь, ответила я. — Да если тебе слабо, может, уговоришь её на свидание с нормальным мужиком? — н-да, это для него больной вопрос.       Девки здесь почему-то никак не велись на его довольно смазливую внешность. Вербински, например, периодически шастал в избу, где обреталась молоденькая вдовушка, снабжавшая немцев самогоном. Кох с его неизменной шоколадкой в кармане имел успех у такой же пухленькой блондинки. Так что у Шнайдера были все основания беситься, учитывая, что все амурные похождения должны проходить на добровольной основе. — Не превращайся в мальчишку, у которого мыслей о сексе больше, чем самого секса, — вроде как добродушно посоветовала я.       Шнайдер не поленился встать и в пару шагов преодолел расстояние между нами, вынуждая притиснуться к стене. — Наш малыш, смотрю, совсем осмелел, — с плохо скрытой злостью процедил он, нависая над моей тушкой. — Будь ты девчонкой, я бы уже нашёл, чем заткнуть твой рот. — Не советую без спроса так делать ни с девчонками ни с мальчишками, — я заставила себя стоять спокойно, не буду я кругами бегать от этой сволочи. — А то так и члена лишиться можно. — Ах ты мелкий говнюк, — Шнайдер опасно сузил глаза и шагнул почти вплотную. — Думаешь, наш лейтенант всегда будет тебя защищать? Мир, знаешь ли, тесен. Не боишься, что мы как-нибудь встретимся без свидетелей и разберёмся, у кого из чего там яйца сделаны, а? — Боишься пока что здесь ты, — я выдала самую наглую улыбку из своей коллекции, зная, что вполне могу себе это позволить.       Вилли действительно тогда прописал ему выговор, припечатав, что не потерпит, чтобы вот такие лоси притесняли мальчишек. Так что пусть себе бесится сколько угодно. — Можешь прямо сейчас попробовать проверить.       О-о-о, если бы взглядом можно было убивать, то меня уже можно сказать придушили, расчленили, сожгли и пепел по ветру развеяли. Не знаю, решился бы он сейчас мне врезать, учитывая, что за меня неожиданно подпряглись пацаны. — Ну что вы опять сцепились? — Действительно оставь пацана в покое. — Я тебя предупредил. Однажды ты пожалеешь, что распускаешь язык, — ну конечно надо хоть так оставить последнее слово за собой.       Вот же злопамятный хитрожопый говнюк. Пожалуй, действительно стоит оглядываться, проходя в тёмном переулке. С него станется втихаря подпортить смазливую мордаху Карла.       Уже спускаясь с крыльца, я заметила во внутреннем дворе чью-то тень. Осторожно выглянув, обнаружила солнечного мальчика, сидящего на брёвнышке в самом расхристанном виде. Волосы растрёпанны, куртка застегнута кое-как… И что там у него в руке? Вот же чудовище, решил нажраться в кашу? Правильнее всего было бы идти куда собиралась, но я решительно шагнула вперёд. Сегодня у нас с возлияниями строгач — завтра опять предстоит выступать на рассвете. А это рефлексирующее недомогание как пить дать попадётся Кребсу или даже Вилли и отхватит по первое число. Синеглазка поднял на меня затуманенный алкогольной нирваной взор и как-то вызывающе улыбнулся: — Ну и чего ты тут забыл? — Паршиво выглядишь, — тихо ответила я.       Фридхельм неопределённо повёл плечами и в один глоток допил содержимое фляжки. — Пойдём, пока на тебя ещё кто-нибудь не наткнулся, — по идее не стоило с ним возиться, но последнее время у парня и так непруха полная. Что убудет от меня прикрыть его задницу? — А тебя разве не ждёт русская фройляйн? — вот это я понимаю дарк-версия нашего мальчика-одуванчика. Как ни странно, таким он мне нравился чуть больше. — Может и ждёт, — я села рядом, ожидая, что ещё он выдаст сейчас. — Тебе-то что?       Он неожиданно рассмеялся ни разу не весёлым смехом, запустил пальцы в волосы и пробормотал: — Нет… Конечно, всё правильно. Ты не виноват, что я…       Вот возись теперь, утешай этого дурашку. — Да ладно, я всё понимаю. Но неужели ты сразу не видел, что я не по мужикам? Геи обычно сразу вычисляют своих, а сейчас вообще с этим делом надо быть осторожнее. — Да не знаю я, как обычно ведут себя эти… Геи, — тихо признался Фридхельм.       Ни хрена не пойму. Если ты не гей, откуда взялся тот стояк? Мне же он не привиделся. — Ну ты даёшь, — я даже не задумалась в этот момент, насколько странными выглядели мои познания в этой области. — Обычно такие вещи понимаешь сразу — к девочкам тебя тянет или к парням. — Меня и тянуло всегда к девочкам, — смущённо продолжал Винтер.       Значит он тогда просто засбоил? Ну мало ли действительно стресс или, не знаю, что там ещё заставляет стоять члены. — Ну прям гора с плеч, моей заднице ничего не грозит, — пошутила я. — А теперь подбери сопли и пойдём, чтобы успеть к отбою. — Карл, я и не собирался… — да что ж ты так мнёшься, тайный эротоман, называй уже вещи своими именами. — Ну, в общем делать с тобой это… То есть лезть к твоей… — Да я понял, говорю же нормально всё, — я не в силах была больше слушать это косноязычное описание гомосячьих радостей. — Но то, что я говорил про то, как меня тянет к тебе, это правда, — Фридхельм малость помялся и добавил, разбивая иллюзии, что он питал ко мне чистую, не замутненную голубыми оттенками дружбу. — Если бы ты был девушкой, я бы подумал, что влюбился…       Вот оно как значит. Ни хрена уже не пойму, кто тут извращенец — он со своими хотелками? Я, которая притворяясь парнем, крутила одновременно с девчонкой и вот этим недогеем? В общем та ещё клоунада. — Тебе могло показаться, — я едва понимала, что несу, глядя в разнесчастные ищущие ответов глаза. — Ты особо ни с кем не ладишь, а мы вроде как сдружились, вот и…       Никогда не слышала, чтобы парень не мог определиться со своей ориентацией, но с другой стороны я никогда и не общалась с геями. Хрен знает, что у них там в черепушке творится. — Я пойду, — не могу я больше выдержать этого пронзительного взгляда. — И тебе советую…       Он поднялся следом за мной и стоял теперь так близко, что я чувствовала жар его тела, его напряжённое ожидание. Каждый сантиметр раскалённого воздуха между нами. — Есть только один способ проверить… Гей я или нет, — с не пойми откуда взявшейся решительностью сказал он, делая ещё один шаг ближе.       Я стояла как вкопанная, примерно понимая, что он задумал. Горячие ладони легли на шею, а губ коснулись его губы. Трепетно, будто спрашивая разрешения. Накинься он со страстью неандертальца, я бы конечно резво ткнула его коленкой в пах, но перед этой осторожной нежностью замерла, позволяя себя целовать. Ни разу не понимаю, что за хрень мы сейчас вытворяем, но повело меня неслабо. Фридхельм чуть отстранился, прижался практически лбом ко лбу, тяжело дыша, встречаясь с такими же распахнутыми отрицающими глазами. — Проверил? — охрипшим почему-то голосом спросила я, уже понимая, каким будет ответ. В моё бедро явно кое-что упиралось. — Я… Я попрошу Вильгельма перевести меня в другую часть, — вымученно ответил он.       А я заметила поверх его плеча какую-то тень и, присмотревшись, увидела Вилли, наблюдавшего столь трогательную картину. Давно он здесь стоял? Сколько успел услышать? — Иди в казарму, Карл, — ровным голосом сказал он, но я уже немного научилась распознавать его эмоции.       Конечно же, он в ярости — вон как зубы стиснул, глаза колюче блестели, руки сцеплены за спиной. Пойду я от греха нахер подальше. Интересно, что теперь будет? За спиной я явственно услышала: — А ты подожди.

* * *

      На следующее утро я осторожно высунулась на построение. Но вроде все тихо. Никто в меня пальцем:«Дас ист пидорас», — не тыкал. Ожидаемых разборок с Вильгельмом тоже не предвиделось. Интересно, как же он отреагировал на заявление братика, что он решил идти по жизни под голубыми флагами? И кстати, в голове всё равно маячил красной тряпкой хештег эпичныйпроёбужерядом. Фридхельма я опять почти не видела. Кребс не хуже распределяющей шляпы в Хогвардсе умело раскидывал дежурства и вылазки так, чтобы мы были друг от друга подальше. Наверное, с подачи Вилли. Но у меня нарисовались малость другие дела. Вечер за вечером я выслеживала Олесю, но пока что безрезультатно. Конечно же попалась в самый неподходящий момент.       «Да что с ней не так, ничему жизнь что ли не учит?» — раздражённо думала я, углядев знакомую брюнетистую башку и подавляя желание схватить деваху за косищу и притащить домой.       Думает, что все такие добрые как я? Тот же Шнайдер нашёл бы как воспользоваться ситуацией, а такой как Кребс вообще мог преспокойно расстрелять на месте. Я быстро осмотрелась — параллельно со мной в казарму топали Кох и Каспер. Формально девица пока что не сделала за калитку ни шага, так что попробую всё разрулить. — А ну назад! — прошипела я, надеясь, что её всё-таки не заметили. — Ты что опять творишь?       Олеся пробормотала: «Да откуда ж вы гады взялись», — и быстро вернула лицу должное выражение, и невинно хлопала глазками. Ну прямо как я. — Давай, топай в дом, — с напускной строгостью повторяла я, и тут на нас ожидаемо наткнулась гоп-компания.       Я зависла, придумывая как ещё можно прикрыть не в меру активную подпольщицу, но барышня неожиданно перехватила инициативу. Протянув руки через частокол изгороди, она мягко сжала мои пальцы и с интонацией призванной, видимо, соблазнить на телесные развлечения тихо заговорила: — Я же вышла, надеясь тебя увидеть, миленький…       Всё понятно, готова пойти на всё, пытаясь сохранить свою жизнь. Как и я, не брезгуя сомнительной моралью. Осуждать не буду, только что мне делать с её горячей благодарностью. Олеся продолжала мягко нашёптывать, выразительно подкрепляя кивками в сторону сарая: — Пойдём, я же вижу, что понравилась тебе… Я сделаю тебе хорошо…       «Ох, сомневаюсь милая», — хмыкнула я про себя, пытаясь расцепить её руки и с достоинством выйти из такой ситуёвины. — Эй, Карл, лови свой шанс, — добродушно прикрикнул Кох, углядев этот недофлирт. — Вот-вот, а то Шнайдер опередит, пока будешь раздумывать, — поддержал его Каспер.       Блядь, если сейчас включу заднюю, прослыву не только девственником, возможно, гомиком, так ещё и импотентом. — Ну пошли.       Я с силой толкнула хлипкую калитку, рассчитывая пересидеть с девчонкой, развешивая ей по ушам какую-нибудь чушь, всё равно не поймёт, а там выйду как ни в чём ни бывало. И ей хорошо, небось и не рассчитывала на такой лёгкий исход. И вряд ли кому болтать будет, что стеснительный немец не стал её домогаться.       Я вошла в сарайчик со смутным опасением, что сейчас получу по башке чем-то тяжёлым. Но конечно же, она не сделает ничего подобного — ведь немцы прекрасно видели, куда я шла. — Можешь не бояться, я не трону тебя, — устало сказала я, усаживаясь в мягкое сено. — Знала бы ты, подруга, в какой я заднице. Вам-то, может, повезёт, и мы через недельку отсюда свалим, а мне ещё с этими упырями, возможно, до самой Москвы мотаться.       Девушка уселась рядышком, не забывая ласково заглядывать мне в глаза. Говорила так нежно, правда совершенно другие по смыслу слова. — Что ты там, гадёныш, заливаешь? Ни черта непонятно, как псина рычишь. Глазки-то печальные, что тяжко воевать? Может, мне ещё и пожалеть тебя?       Н-да вот что называется встретились два актёрских таланта. — Вот на хера ты меня сюда затащила? Никто же от тебя не требовал тут передо мной ковриком стелиться, — я с трудом удерживалась чтобы себя не выдать, но скорее всего её реакция будет резко негативной. — А ты ничего, славный, — Олеся плавным движением перетекла поближе, всем видом показывая, что уже можно начинать разврат. — Так и не скажешь, что кровожадное чудовище. Да только нет среди вас хороших, всех бы до единого перестрелять.       Я знала, что просто так ничего в жизни не бывает, в благотворительность с детства верила слабо и не удивилась такому отношению к немецкому солдату. Какого ж тогда чёрта она собиралась трахнуть меня на этом сеновале? Я слегка отодвинулась, посмотрев на эту горе-соблазнительнцу отнюдь не пылавшим от страсти взглядом: — Да успокойся ты, не собираюсь я с тобой тут кувыркаться. Посидим ещё минут десять и разбежимся. — Что ж ты робкий такой? — наседала девица и прежде, чем я успела радикально повлиять на ситуацию, она толкнула меня назад и неумело прижалась губами к моим.       Мать твою! Я конечно много чего делала здесь для того, чтобы удержаться в личине парня, но до половых извращений пока что не доходило. А тут блин то мальчик-гей домогался, теперь вот этот недопоцелуй. В гробу я видела такую богатую личную жизнь. — Да слезь же ты с меня, — пыталась я увернуться. — Ты, я вижу, и с женщиной ни разу не был, наверняка даже не целовался, — пробормотала растлительница, продолжая вжимать меня в сено.       В яблочко, детка. Но это не значит, что я не умею целоваться. Когда-то играя в правду или действие мне выпало поцеловать сидящую рядом подругу. Раз уж делать, так не тыкаясь губёшками и заливаясь краской ах-я-ни-такая, а делать на совесть. Вспоминая тот поцелуй Катька ещё не одну неделю как-то странно на меня посматривала и осторожно интересовалась, точно ли меня не тянет к девушкам. Вот и сейчас я решила если поцелую эту дурёху, ей хватит убедиться, что я на крючке, и можно дальше проворачивать фокусы с лесными вылазками. Ну, короче, поцеловала я её, скажем так, на совесть. По крайней мере, моему последнему бывшему хватало от такого поцелуя немедленно возжелать более развратного продолжения.       Олеська, ошалев от таких страстей, вошла в раж, оглаживая мои плечи и спускаясь ниже. — Всё, хорошего понемножку, — я пыталась перехватить её ручонки. — Слышишь, хватит. Тебе разве не надо блюсти девственность до свадьбы?       Она упрямо потянулась к моим губам: — Нет уж, гадёныш, по-моему будет.       Да что за хрень-то происходит? Она же сейчас… — Отвали, — промычала я, чувствуя, как её ладонь скользила вот прям куда не стоит.       Сейчас обнаружит, что там не то что положенной реакции нет, а и того, чем реагировать. Она испуганно вскрикнула, шарахаясь в сторону. Я со всей дури саданула кулаком по сену, слушая предсказуемый вопль: — Так ты девка!