***
Всё утро я тревожно приглядывалась, чем кончится ночная выходка мальчика-одуванчика. Пока что всё было в обычном режиме солдатских будней. Возможно, благодаря братику, дело спустят на тормозах, и его не отправят под трибунал. Сегодня Кребс особо лютует — отработка маневрирования едва не довела меня до истерики. Да я так скоро при малейшем шорохе буду падать оземь и кун-фу пандой уворачиваться от теоретических пуль. Уставшая, как будто сутки разгружала вагоны, я приползла в столовку и сначала не заметила, что как-то подозрительно тихо эти гады себя ведут. Молча стучат ложками, словно куда-то торопятся. Не то чтобы меня это напрягало, или я так уж хотела вести застольные беседы, но все же странно. — Карл, ты не принесёшь воды? — немного суетливо спросил Кох. Я медленно обернулась, всё больше уверяясь, что вокруг затевается какая-то дрянь, а от меня тупо и неумело пытаются отделаться. Хренушки куда я уйду, загадочные вы мои. — Я вообще-то ещё ем, — я медленно помешала ложкой наваристый супец. Кох скорчил гримаску, мол, ну что ж ты такой упёртый, малыш? — Да к чёрту, хочет торчать здесь, пусть остаётся, — вякнул Шнайдер, резко отодвигая стул. Я не успела понять, что к чему, а он уже подлетел к мирно жующему ботану и со всей дури вломил ему в челюсть. Тут же подхватил его за шкирку и снова проехался кулаком по физиономии. Бартель, Каспер и новенький, кажется Мориц, обступили их кружком и тоже принялись пинать не сопротивляющегося Винтера. Он, словно ростовая кукла, летал между ними, даже не пытаясь закрываться от ударов. — Вы что творите, сволочи? — не раздумывая, как я буду выглядеть в центре этого замеса, вскочила я. — Не лезь, Майер, он заслужил, — Шнайдер с чувством врезал кулаком Винтеру под печень, а Мориц подсечкой свалил его на пол. Я конечно всё понимаю, крепко они осерчали, но пинать толпой лежачего это как-то перебор. Шнайдер с чувством плюнул в сторону беспомощно валяющегося Фридхельма и прошипел: — Ты позор нашей роты и своего брата. Синеглазка сделал слабую попытку приподняться и пробормотал: — Слушай, а тебе ещё не говорили, что ты похож на еврея? В ответ этот мудила со всей дури заехал ногой ему по фейсу. — Хватит! — я рванулась ближе, и меня тут же перехватил Бартель, сунул в руки ведро и пинком выпихнул из избы: — Сказано же тебе сходить за водой, вот и иди! Я замерла на пороге — судя по звукам этот беспредел продолжался. Нет, никогда мне не понять эти пацанские разборки по понятиям, я должна их остановить. Сейчас не до негласных правил, мне надо найти Вилли или Кребса. К моему удивлению, Вилли обнаружился не так уж и далеко. Он нервно наворачивал круги у соседней избы. — Герр лейтенант, идемте со мной скорее, там… — я осеклась, когда он обернулся. Перекошенное смятением лицо, измученный взгляд говорили о многом. Получается, он решил повоспитывать братика чужими руками. Тьфу, безвольный соплежуй. Ну ладно бы ещё сам накостылял младшему, возможно, тот и заслужил трёпку. Но чтоб так — отдать не умеющего драться пацана на растерзание матёрым солдатам? Я действительно никогда не смогу понять мужиков. — Не вмешивайся, Карл, — скупо бросил Винтер, окидывая меня нечитаемым взглядом. — Так надо. Ну и пошёл ты со своим «надо», сама как-нибудь справлюсь. Я ломанулась обратно и ворвалась в столовку, как пресловутый герой вселенной Марвелл. Да сколько можно бить человека, который и не думает сопротивляться, совсем охирели? Шнайдер расселся на безвольно лежащей тушке Фридхельма, продолжая молотить его. — А ну отвали от него, мудила! В подкрепление своих слов я швырнула тяжёлое ведро, которое на автомате таскала всё это время, на удивление метко задев блондинистую башку. Шнайдер медленно поднял глаза, узрев, откуда ему прилетело, и глумливо оскалился: — А-а-а, малыш, всё не успокоишься. Не волнуйся, я и тебе всыплю по первое число. — Только помни, что в отличие от него, — я кивнула на отключившегося Фридхельма. — Я тебе отвечу. Я уже приметила сложенные у печки дрова для растопки, вон если что найду, с чем продержаться хоть немного. — Э-э-э, Шнайдер, по моему это уже перебор, — Кох бочком двинулся ко мне, загораживая. Глядя на растерянные лица парней, я подумала, что они возможно не ожидали, что всё зайдёт так далеко. Ну, попинали бы накосячившего ботана немного и хорош, нет же этот разбесившийся маньяк всё не остановится. — Прекратить! — в пустой след приказал Вильгельм. Ворвался, блин, изображая тут ОМОН в действии, и тоже, видимо, прихирел, увидев братца. Фридхельм выглядел ужасно. На лице не осталось живого места — рассечённая бровь, разбитый нос и кровищи, как в лучшем голливудском боевике. У него как минимум нехилое сотрясение и пара треснувших рёбер. Парни, надо сказать, мастерски прикинулись безмолвными изваяниями, мол ничего не видели, не знаем. Вилли в шоке смотрел на Шнайдера — это же как надо было бить, чтобы по уши измазаться в чужой крови? Правда тут же взял себя в руки, приказав: — Несите его к санитарам. Небось не ожидал, что непутёвому брату теперь придётся отлёживаться в госпитале? Винтер выразительно припечатал всех тяжёлым взглядом: — И чтоб я больше не слышал о подобных инцидентах, ясно? По-моему, немного поздно разыгрывать из себя моралиста. Я отвернулась, собираясь валить отсюда. Пусть лучше Кребс опять вымотает по полной, похоже физическая выносливость мне всё же пригодится. — Карл, — Кох легонько коснулся моего плеча. — Ты же понимаешь, так было нужно. — Вы животные, — я сбросила его руку. — Не обязательно было превращать это в такую бойню. Больше меня, к счастью, никто не трогал, и я наивно полагала, что Шнайдер, удовлетворив свои замашки маньяка, на какое-то время успокоится. Вечером забежала в казарму одеться потеплее. Сегодня была моя очередь заступать в караул, и лишняя пара носков и пуловер не помешают. Быстро, пока никого нет, управилась с переодеванием и, достав расчёску, старательно пригладила критически отросшие волосы. Нет, с этим надо срочно что-то делать. Попрошу Коха меня обкорнать. Смешно, но свои настоящие волосы я наверное и под страхом смерти не позволила бы обстричь, а эти блондинистые вихры почему-то особо и не жалко. Услышав, как скрипнула дверь, я спокойно убрала ранец, собираясь идти в свой ночной дозор. — Предупреди, если кто-то будет идти, — услышала я негромкий голос Шнайдера. Чего? Никак явился по мою душу? Я вскочила, прикидывая, что можно использовать в драке, ибо голыми руками от этой скотины мне явно не отбиться. — По-моему мы не договорили, Майер. Как думаешь? — криво улыбнулся он, лениво подходя ближе. Ещё и верный дружбан рядом вьётся, как шакал. Умом-то я понимала, что они не осмелятся повторить дневной спарринг, но всё равно было не по себе. — Думаю, тебе стоит пойти на хер и не задерживать меня, — нагло усмехнулась в ответ, с удовлетворением подмечая небольшую шишку на его виске. — А то кто знает, вдруг Кребс заглянет проверить, где меня носит. — Ай-яй-яй, мамочка не учила тебя, что ругаться — это некрасиво? Шнайдер подошёл ко мне вплотную, перекрывая пути отступления и быстрым пинком отправил в лежачее положение. Благо, приземлилась я на свою койку. Не успев даже дёрнуться, я оказалась ловко перевернутой на живот. Да ещё этот козёл с силой вжал меня лицом в подушку, а Бартель, зараза ловко скрутил руки, помогая удерживать в такой вот омерзительно-беспомощной позе. Блядь, это ведь не то, что я думаю? — Думаешь, раз лейтенант запрещает тебя отметелить, ты можешь позволять себе всё, что угодно? — я всё ещё безуспешно пыталась перевернуться и пнуть хоть кого-то из них. Шнайдер крепче сжал пальцы на моей шее и насмешливо мурлыкнул: — Так вот, это не помешает мне надрать тебе задницу. Раз ты у нас ещё малыш, и драться с тобой нельзя, поступим по-другому. Помнишь, как наказывают непослушных детей? Я стиснула зубы, уже понимая, что он собирается сделать, и старалась не орать, когда на мою задницу обрушился хлёсткий удар. Пинать этих уродов бесполезно, скрутили меня качественно, на совесть. Даже обматерить не могу, тут бы не задохнуться в этой проклятой подушке. Вот же больная на всю голову скотина со скрытыми садисткими наклонностями. Хотя почему скрытыми? Уже раза три проехался солдатским ремнём по моей спине и пару раз по заднице. Благо, я одетая, видно всё-таки очкует оставлять явные следы. Хотя ведь гад рассчитал всё верно — рассказывать кому-то о таком позоре я бы не стала. — Ну что, будешь хорошим мальчиком? Перестанешь лезть, куда не просят? — Шнайдер слегка приподнял меня за волосы, ожидая ответа. Нет уж, перед этим долбоящером я точно не буду униженно кивать и на всё соглашаться. — Сказал же — иди на хер! — я снова попыталась лягнуть его. — Ах ты мелкий поганец, — Шнайдер хлестнул ремнём по моей многострадальной спине. Чувак, да тебе прямая дорога на кастинг «Пятидесяти оттенков чего-то там». — Тихо, сюда, кажется, кто-то идёт, — подал голос новенький прихвостень. Шнайдер крепче сжал мои волосы и, прежде чем отпустить, прошипел в ухо: — Попробуй ещё раз перейти мне дорогу. Они как ни в чём ни бывало рассосались по своим койкам, и к моменту, когда пришли парни, всё было чинно-спокойно. Кроме меня, конечно. Ощутимо ныли спина и пятая точка, да ещё горячее чувство унижения от такой подлой расправы никто не отменял. Блядский, тупический Шнайдер, я ещё придумаю, как тебя уделать. — Майер, ты в караул заступать собираешься или решил лечь поспать? — привычно рявкнул Кребс. Да иду я, иду. А то глядишь забуду о своих принципах и задушу эту скотину ночью подушкой. — Что-то не нравишься ты мне сегодня, — окинул меня внимательным взглядом Вербински. — Пойду, пожалуй, с тобой. Что правда? Неудивительно — я сама себе уже давно не нравлюсь. Я была дико зла сейчас на весь мир и больше всего на себя. Потакая внутренней осторожно-выжидательной амёбе, довела всё до того, что теперь давлюсь от разъедающей изнутри сокрушающе-рваной беспомощности. Что же теперь так и жить по насильно запихнутым в горло правилам? Да если бы в прежней жизни на меня осмелился поднять руку вот такой мудак как Шнайдер, он бы без рук остался. Пусть я и не умею драться, как бог, но электрошокер в сумочке ещё никто не отменял. И вообще за такие вещи в Уголовном кодексе соответствующая статья имеется, но куда уж мне качать права в смутное военное время? К тому же грыз липкий неуютный страх, что там сейчас с синеглазкой. Уровень медицины этого времени да ещё в военно-полевом госпитале явно оставляет желать лучшего. По-хорошему его бы просветить рентгеном со всех сторон, ещё и на томограмму отправить. Если есть гематомы в мозге, и их не убрать соответствующими препаратами, так и ласты склеить можно. А ему скорее всего обработают явные раны и дадут несколько дней отлежаться. — Всё ещё переживаешь за своего друга? — неожиданно спросил Вербински. «Вот что тебе молча не идётся», — неприязненно покосилась я. — Ты по возрасту ещё конечно мальчишка, да только на войне быстро взрослеют, — неторопливо продолжал он. — Вы с Винтером похожи, оба максималисты, считаете, что всё должно быть по справедливости, но сам подумай. Парни, которые едва не погибли из-за него, и ты, кстати, тоже ведь ни в чём не виноваты. Если война настолько претит его принципам, пусть бы разбирался с этим сам. Он мог послать к чёрту приказы, наплевав на трибунал. Это было бы намного честнее. Или застрелился бы в сарае, если уж так охота на тот свет. — Всё равно вы поступили, как скоты. Бить толпой одного — это нечестно. И вообще, получается, лейтенант знал, что вы это сделаете, и ничего не стал делать? — вот это пожалуй было лишним. Вербински слабо улыбнулся: — Знаешь, Карл, парни всё гадали, кто же ты? Версии колебались от деревенского дурачка до мальчишки из приюта, — продолжай, это уже интересно. — Только я вот уверен, что ты мелкий избалованный засранец из довольно приличной семьи. — Что так? — я повнимательнее присмотрелась к этому доморощенному Шерлоку. Вербински у нас немного весь в себе. Постарше парней, не сказать чтоб совсем уж идиот. Обычно не болтает попусту. — Тебя явно баловали в семье, ведь к физическому труду ты особо не приучен, — невозмутимо продолжал он. — Умник вроде Винтера, вон даже машину водить умеешь. Парни думают, что ты сирота, но скорее всего ты просто скрываешь от семьи, что сбежал. Я прав? — Примерно да, — неопределённо пожала я плечами. Лень мне сейчас напрягаться, выдумывая очередную байку. В принципе ничего особо криминального он не придумал, но чем дольше я тут с ними бок о бок кручусь, тем сложнее поддерживать изначально выбранный образ глупенького мальчишки. — Так вот я к чему это всё веду, — мы дошли к злополучному окопу, и Вербински легко спрыгнул, по умолчанию занимая позицию возле пулемёта. — Будь я твоим братом или отцом, я бы тебе тоже всыпал. Когда близкий человек творит несусветную дурь, иногда вместо нотаций только это и остаётся. И не думай плохо о лейтенанте, ему и так приходится несладко. Уж лучше допустить, чтобы брата свои проучили, чем в следующий раз отдавать его под трибунал. Ну что ж, своя логика, как ни крути, в его словах есть. — Ты наверное сбежал, ожидая славы и приключений, но война — это грязные окопы, кровь, въевшаяся в сапоги, и сотни смертей каждый день. И раз уж ты пришёл на фронт, оставь детские выходки и учись быть мужчиной. — Я не уверен, что смогу стрелять в женщин и детей, — я рискнула поднять опасную тему. — А ты бы смог? Какое-то время Вербински молчал, и я уже успела сто пятьсот раз пожалеть о непродуманных словах, но вдруг услышала тихое: — Не в моих правилах обсуждать политику. Скажу лишь так — моя семья в послевоенное время голодала. Мы питались тем, что отец добывал на охоте. Ты скорее всего не помнишь те времена, когда за пачку марок можно было всего лишь раз сытно пообедать. Найти хоть какую-нибудь работу приравнивалось к чуду. Когда фюрер пришёл к власти, мы стали жить лучше. Я смог отучиться и устроился на завод, женился. Конечно мы сделаем всё, чтобы удержать страну на плаву. То, что было вчера, мне тоже не по нраву, но скорее всего это разовая операция. Всё же мы штурмовики, а не палачи. Это прерогатива войск СС выявлять евреев. Так что делай, как сказал наш лейтенант — поменьше думай лишнего. Я не пыталась его ни понять, ни оправдать. Вспоминала, как рассказывала мама про лихие девяностые. Пьяная пародия на президента, закрывающиеся заводы, спивающиеся мужики, реально голодающие семьи, криминальная братва, норовившая отжать у людей последнее. Я родилась в эпицентре развала страны и до сих пор не понимаю, как мама умудрилась вырастить меня и Полю. Ей приходилось и убираться в доме у богатой сучки, и торговать мандаринами в сезон, и мыть тарелки в районной тошниловке. И это не от того, что она неудачница без образования. Если что, многоопытный учитель истории, но кому нужны были её дипломы и заслуги, когда в школах годами не платили зарплату. Потом клоуна у руля сменил адекватный президент, который более-менее вытащил страну из глубокой задницы, и люди начали жить сносно. Интересно, а если бы он в своё время воспользовался моментом и промыл народу мозг? Ну, допустим, предложил идти мочить китайцев, мол, всё зло от них. Вполне возможно и убедил бы. Люди во все времена создавали себе идолов среди хаоса. Так что для немчиков сейчас Гитлер — спаситель и вообще отец родной. Бесполезно доказывать обратное, да и опасное это дело.* * *
Я уже приучилась не ждать ничего хорошего от каждого наступившего дня. Вот и сейчас скорее всего предстоит какая-нибудь особо пакостная хрень. Кребс снова велел загружать задницы по машинам, и нас повезли в город. После ночного дежурства я чувствовала себя вымотанной напрочь и на какие-то полчаса просто отключилась. — Просыпайся, соня, — тормошил меня Каспер. — Приехали. С трудом разлепив глаза и пытаясь спросонок сообразить, с какого чёрта меня окружают солдаты в немецкой форме, я наконец сообразила, в чём дело. Хмуро потопала с остальными в очередной двор-колодец, куда уже прибыли эсэсовцы. И этот ублюдок штурмбаннфюрер тоже здесь. Заявил Винтеру, что наша задача провести вместе с его людьми зачистку от презренных евреев. Я чувствовала, как кровь тяжело стучит в висках, и пыталась затолкать куда подальше сковывающее нервное напряжение. Какое-то грёбанное дежавю. Полицаи, разбежавшиеся по подъездам, надрывный плач женщин, грубые приказы солдат… Моё внимание привлёк уже знакомый рослый хохол. Что за…? Он грубо тащил к остальным недавно спасённого мной мальчишку. — Стой! — рявкнула я, привлекая внимание эсэсовцев. Штурмбаннфюрер с кровожадной заинтересованностью в глазах выразительно приподнял брови: — Что ещё? — Простите, — я пыталась вспомнить положенные военным уставом приветствия. — Но разве этот мальчишка тоже еврей? Ребёнок был светленький, голубоглазый, как по мне, так стопроцентно славянской внешности. Садюга эсэсовец вроде как внимательно прислушался к моим словам и кивнул полицаю: — Здесь же нет ошибки? Винтер красноречиво смотрел на меня, взглядом требуя заткнуться и убраться подальше, больше не отсвечивая. Я позволила себе роскошь гордо проигнорировать его предупреждение. Полицай заговорил на корявом немецком: — Нет никакой ошибка, господин офицер. Этого еврея должны быть расстрелять ещё с прошлой партией, но он как-то уцелеть и прийти прятаться к тётке. — Да? Интересная история, — мужик явно ловил кайф от ситуации. Наверное, просто пачками убивать людей уже тупо скучно. Я и молчать не смогла, и в то же время понимала, что ребёнка уже никто не отпустит. И хоть морально готовилась к тому, что дальше ничего хорошего быть не могло, реальность превзошла все страшные ожидания. — На них донести соседка, ещё вчера прийти к нам в штаб, — продолжал мужик. Мальчишка изловчился и укусил его за руку, тут же попытавшись выскользнуть из крепкой хватки. Тварина-немец кивком подозвал своих подопечных и с насмешливым презрением сказал: — Позавчера кто-то из вас плохо выполнил свою работу. Видите? — кивнул на мальчика, который хоть и вырвался, но теперь стоял неподвижно, а куда побежишь, если вокруг стеной стоят «доблестные» солдаты? — Так вот я хочу знать, кто в моей части стреляет мимо цели. Давайте, покажите ваши умения, — он кивнул на мальчишку. От такого неприкрытого садизма накатило дикое отчаяние, заставляющее безгласно орать. За что мальчишке выпало дважды заглянуть в лицо смерти? И какой же криповатой поганью надо быть, чтобы так изощрённо казнить ребёнка? Хотелось закрыть глаза, закрыть уши, бежать отсюда сломя голову, но нет. Я достаточно прятала голову в песок. Если уж ребёнок стоит сейчас без единой слезинки в глазах и презрительно шепчет врагам пожелания сдохнуть, то пора и мне наконец стать сильной. Первый выстрел попал мальчишке в грудь, окрашивая кровавыми дорожками старенькую кофтёнку, второй угодил в висок, третий… На третьем я сломалась и отвела взгляд. — Герр лейтенант, мы должны обыскать квартиры этих евреев, а ваши солдаты пусть сгонят их к оврагу за городом. И уберите кто-нибудь эту мерзость, — штурмбаннфюрер небрежно кивнул на окровавленное тело мальчишки. Вот же суки, мы, значит, должны загнать этих людей на расстрел, а они отправляются шариться у них по квартирам в поисках ценных побрякушек и шмоток? — Все слышали? — напряжённо спросил Винтер. — Мориц, Фрейтер задержитесь убрать тело. Шнайдер, Каспер, Бартель, останетесь здесь до конца операции. Майер, Вербински, Кох, отправляетесь конвоировать пленных. А пошло оно всё в лес, полем по кривой! У каждого человека однажды возникает ощущение, когда рубикон перейдён, и жизнь резко делится на осколки «до» и «после». Так вот я не стану даже ради спасения своей жизни творить такое. Одно дело болтаться на учениях в немецкой армии и разыгрывать стрельбу по партизанам в лесу, но погнать людей на бессмысленную казнь, прикрывая свою задницу… Нет уж увольте, не буду и всё тут. Стало даже как-то легко на душе от принятого решения. О последствиях подумаю потом. Что там мне светит после трибунала? Тюремное заключение? И ладно, зато буду от войны подальше, и никто меня не заставит ломать себя. — Майер? — Вилли вопросительно окинул взглядом, мол, чего ты завис? — Ты ведь слышал приказ. Исполняй. Я вздёрнула подбородок, красноречиво демонстрируя взглядом презрение: «Вот что я о тебе думаю, и иди ты в задницу». Затем развернулась и потопала прочь. Я не пыталась бежать, пока что просто шла к машинам. Всё равно ведь выловят, но гордо выебнуться напоследок — это святое. — Майер, стой, я сказал! Немедленно вернись выполнять приказ! — не на шутку разозлённый заорал Винтер. Да хоть обкомандуйся. Я уже решила, что лучше огребу, но не возьму на свою совесть такой грех. Винтер довольно быстро нагнал меня и тяжело опустил руку на плечо, со злостью процедив: — Ты что творишь? Совсем не думаешь о последствиях? Я молча смотрела на него, не пытаясь ничего объяснить. Вроде не дурак, сам позавчера был в не меньшем шоке. Если у него кишка тонка отказаться от исполнения чудовищных приказов, то я вот запросто. — Я понимаю, это всё… — кивнул в сторону дома. — Неприятно, но ты не имеешь права оспаривать мои приказы. Не только тебе тяжело, мы все выполняем свой долг. Вернись и сделай то, что от тебя требуется. Просто доставьте пленных, куда требует герр штурмбаннфюрер. Вилли надо отдать должное. До последнего пытался дать мне шанс реабилитироваться, но отступать я была не намерена. Швырнула винтовку ему под ноги и медленно покачала головой: — Это без меня.