* * *
* * *
Лес был красив какой-то дикой, зловещей красотой. Огромные ели, припорошенные снегом, звенящая тишина и слепящее яркое солнце. Несмотря на то, что здесь за каждым деревом могли скрываться враги, я рискнул забрести довольно далеко. Завтра наступит Рождество. То самое, которое мы с Вильгельмом наивно рассчитывали встретить в кругу семьи и друзей. Я до малейших деталей помнил, какая суматоха всегда царила дома в эти дни. К нам обычно приезжала тётя Марта с кузинами, а ещё раньше, когда мы были маленькими, родители увозили нас на Рождество в деревню. Бабушка запекала окорок, мама возилась с яблочным штруделем, дедушка с притворной строгостью спрашивал, были ли мы с Вильгельмом хорошими мальчиками. Гора подарков, которые с восторгом находишь утром под огромной ёлкой. Непередаваемая беззаботная атмосфера праздника, когда ждёшь чудес сколько бы лет при этом тебе ни было. Прошло полгода, вроде бы не так уж и много, а по ощущениям целая жизнь. Сейчас всё кажется таким далёким. И лекции в университете, и вечеринки в баре, где работала Грета, и даже родной дом. Мама… Я всё-таки отправил ей открытку. Не вдаваясь в подробности, написал, что у нас всё хорошо и мы приедем чуть позже. Заметив мелькнувшую впереди фигуру, я машинально вскинул винтовку, но, присмотревшись, едва не рассмеялся. Вильгельм тоже, видимо, вспомнил, что сегодня канун Рождества — тащит срубленную ель. Вряд ли конечно эта громадина влезет в нашу землянку, придётся её укоротить. Последнее время у нас, мягко говоря, натянутые отношения, но я никогда не мог на него долго обижаться, так что… — Счастливого Рождества, Вильгельм! — он вздрогнул, как будто в него попал не снежок, а танковый снаряд. — Традициям изменять нельзя, — улыбнулся он, кивнув на срубленную елку. Мы медленно побрели по сугробам. — Ты написал маме хотя бы пару строк? — с упрёком посмотрел на меня брат. — Она в каждом письме спрашивает меня как ты. — Да, — мне не хотелось ссориться, но всё-таки не смог не спросить: — А ты по-прежнему пишешь ей сказки, что мы вот-вот выиграем войну? — Не обязательно писать сказки, Фридхельм, тем более я тоже терпеть не могу лгать, — он остановился, рассеянно наблюдая, как кружатся густыми хлопьями снежинки. — Матери хочется знать, что мы здоровы, не голодаем, что мы мужественно держимся и служим на благо своей стране. — Давай сменим тему… Как он до сих пор не поймёт, что нас обманули, навязали войну, за которую приходится расплачиваться погубленными жизнями. Я не очень разбираюсь в военных тактиках, но прекрасно вижу, что за несколько месяцев нам не достичь обещанной победы. — Ты писал Грете или Виктору? — Писал, но Виктор так и не ответил ни на одно письмо. — А Чарли? — подумать только, ещё две недели назад я надеялся, что мы сможем увидеться хотя бы с ней. — Конечно я поздравил её. — И всё? — забавно, что бесстрашный Вильгельм боится признаться в своих чувствах девушке, которая явно от него без ума. — Не понимаю, о чём ты, — он зашагал чуть быстрее, избегая моего взгляда. — Всё ты понимаешь, — я догнал его. — И не делай вид, что ты не знаешь, что нравишься ей. Она только о тебе и говорила тогда осенью, — он упрямо продолжал идти вперёд. — Почему ты не скажешь ей, что любишь? — не выдержал я. — Ведь жизнь так коротка. Смотри, дождёшься, что её уведёт какой-нибудь красавчик-офицер. Вильгельм налетел на меня, дурачась, повалил в сугроб. — Будешь учить меня, как вести себя с девушками? Я дёрнул его за руку, вынуждая упасть рядом и мы покатились по снегу в шутливой борьбе. — Почему нет? Я подмял его, и Вильгельм напрягся, пытаясь меня спихнуть. Нет уж, пусть слушает. — Я не побоялся сказать о своих чувствах Эрин и ни разу не пожалел. — И что в этом хорошего? — скептически посмотрел на меня брат. — Чуть что ты срываешься к ней, пренебрегая своим долгом. На фронте нужна ясная голова, а с вами приходится нянчиться как с детьми. — Ты прекрасно знаешь, что я не хотел, чтобы она продолжала служить в нашей части. — Посмотрим. Может, получится перевести её куда-нибудь в тыл, — Вильгельм помог мне подняться, отряхнул прилипший на шинель снег, чуть виновато заглянул в глаза. — Ты правда счастлив с ней? — Конечно. — Ладно, это твой выбор, — вздохнул брат. — Звучит так, будто ты уже планируешь мои похороны. — Просто помни, что, если ты ошибся, я всегда рядом. Какое-то время мы шли молча. Наконец брат спросил: — Вы… были близки? — Это не твоё дело. Похоже, ему тоже неловко задавать такие вопросы, вон как покраснел. Я конечно всегда рассказывал ему всё, но это… слишком личное, интимное. — Я спрашиваю не из праздного любопытства, — Вильгельм задержал меня, перехватив за локоть, и уже более уверенно продолжил: — Если да, то надеюсь, вы пользуетесь средствами защиты? Согласись, беременность Эрин сейчас мягко говоря нежелательна. Вы сами ещё дети, и война в самом разгаре, я уж молчу о том, что вы неженаты. — Ну это как раз-таки легко исправить, — улыбнулся я, хотя Эрин пыталась отговорить меня от этого шага. Наверное все девушки мечтают о красивой свадьбе и я готов пойти ей в этом навстречу и подождать. Как только попадём в цивилизованные условия, снова подниму этот вопрос. Но Вильгельм прав — нужно быть осторожнее. Не потому что я боюсь взять на себя ответственность за ребёнка. Дети должны рождаться под мирным небом. — Конечно я знаю, о чём ты. Не волнуйся, мы осторожны. Вильгельм кивнул и слегка улыбнулся: — Я и не заметил, когда ты успел стать взрослым. Если честно, думал, ты придёшь ко мне с кучей вопросов. Не то что бы я стеснялся у него спросить, для чего нужны выдаваемые солдатам средства защиты или как уговорить девушку зайти дальше невинных поцелуев, просто уже кое-что знал не без его косвенной помощи. — Нет, правда, я вот помню, как волновался в свой первый раз, — испытующе посмотрел на меня брат. — Для меня тогда едва всё не закончилось, даже не начавшись, когда девушка стала раздеваться. — Я… гм… знаю, как выглядят девушки без одежды, — чёрт, чувствую, что краснею как пятилетний мальчишка. — Интересно откуда? У тебя ещё кто-то был? Да что это на него нашло? Вильгельм всегда был сдержан в таких вопросах. Во всяком случае не болтал направо и налево о своей личной жизни. — Нет, просто нашёл как-то твой тайник. Третья половица под нашим шкафом, помнишь? — он видимо уже и забыл, что прятал там карточки весьма пикантного содержания. — Хельга и Гертруда охотно познакомили меня с тайнами женского тела. — От тебя просто невозможно ничего скрыть, — усмехнулся он. Ну да, так и есть. Я знаю его как самого себя. Так же, как и он знает меня. Несмотря на жуткий холод, я чувствовал как где-то внутри разливается уютное тепло. Пусть мы встретим Рождество не так, как когда-то мечтали, я всё равно проведу его с самыми близкими людьми. Вильгельм по-прежнему любящий меня брат, и теперь у меня есть Рени.* * *
Зря я рассчитывал, что предпраздничный вечер немного развеселит Эрин. — Джингл, мать его, белз… В полутьме она споткнулась об ёлку, которую мы оставили на пороге, чтобы немного оттаяла. Вроде бы ругалась она по-русски, но кроме «твою мать» я ничего не понял. — Вы что, хороводы вокруг ёлочки собрались водить? — Эрин недоверчиво посмотрела на меня. — Сегодня же Рождество, и несмотря на то, что мы далеко от дома, это не повод отказываться от праздника. — Думаешь, произойдёт чудо? — хмыкнула Рени. А я уже успел забыть, какой язвительной и резкой она может быть. — Санта Клаус приходит только к хорошим детишкам. А за нами скорее явится Крампус. — Да ладно тебе, малышка, хорош кукситься, — окликнул её Каспер. — Иди, лучше помоги нам украсить ёлку. Парни уже смастерили крестовину и довольно удачно разместили ёлку в свободном углу. — Чем? Гильзами? — А что, хорошая идея, — усмехнулся Шнайдер. — Точно, там снаружи этого добра полно, — подхватил Бартель. Парни, наскоро одевшись, вышли на улицу. Рени мрачно прокомментировала: — Ну вот, олени у нас уже есть и рождественское полено тоже, — кивнула она на койку Хайе. Тот и правда дрых целыми днями, поднимаясь только, чтобы поесть или когда нужно заступать в караул. — И эльфы, — это видимо Кох и Каспер, которые выставляют под ёлкой аккуратной пирамидкой наш будущий праздничный ужин из консервов. — Странная у тебя фантазия Эрин, — Кребс задумчиво наблюдал, как парни с энтузиазмом принялись пристраивать гильзы. — Вообще-то можно было повесить открытки. — Ага, ещё предложите навырезать снежинок. — Почему бы нет? Ты же наверняка украшала ёлку в детстве. — Дело не в ёлке, — вздохнула Эрин. — Новый год, то есть Рождество — это символ каких-то надежд. Люди загадывают сокровенные мечты, ждут, что в новом году жизнь изменится к лучшему. А когда знаешь, что всё будет только ещё хуже, как-то не тянет распевать рождественские гимны. — Надо думать о хорошем, — меня резануло болью от безнадёжности, притаившейся в её глазах. — Война не будет длиться вечно. — Война будет длиться ещё долго, — она покосилась на остальных и заговорила чуть тише. — Не один месяц и даже не год. — Ты не можешь этого знать, — мне стало страшно от её уверенности. Даже не хочу думать о том, что война может затянуться ещё на годы. Эрин хотела что-то ответить, но передумала и, схватив шинель, пошла к двери. Я вышел за ней, не понимая, с чего она так распсиховалась. Её руки слегка дрожали, когда она в очередной раз чиркнула спичкой. — Русских очень много и они будут стоять насмерть за свою землю. Постепенно война обескровит армию, а когда… мы начнём понемногу сдавать свои позиции, к советским войскам охотно примкнут союзники, — Эрин нервно курила, глядя, как где-то вдалеке вспыхивают прожекторы. Кажется, грохот орудийных залпов усилился. Знать бы ещё, где сейчас проходят бои. Хотя если бы на нашей линии, Файгль бы уже давно поднял тревогу. — Англия и Франция не упустят возможности нас прижать, а Штаты пока просто выжидают, чем дело кончится, но когда будет ясно, кто победитель, вылезут поучаствовать. Рано или поздно мы окажемся в полной заднице. — То, что ты говоришь, невозможно, — слишком жестоко и реально звучат её слова. — Фюрер такого не допустит. — Фюреру плевать на свой народ, его заботит лишь собственное величие, — пробормотала Эрин. Это была скользкая тема — сомневаться в решениях фюрера равносильно государственной измене. Даже мои вполне невинные высказывания о равенстве народов, как оказалось, могли иметь последствия. — Я понимаю, что ты напугана, — я обнял её, чувствуя, что она напряжена словно натянутая струна. — Но не может быть всё так ужасно, как ты говоришь. Я придумаю как тебе помочь. — Предлагаешь сбежать? — она пытливо смотрела мне в глаза. — Мы могли бы смыться в Швецию или в Норвегию. В Скандинавии относительно спокойною. — Нет… Когда-то я готов был всё бросить, но сейчас нет. Если Эрин хотя бы немного права, то мою страну ждёт самый настоящий крах. Я не могу оставить свою семью. Может быть я трус, но не предатель. Если мы действительно начнём проигрывать, возможно нужно подумать, как остановить эту войну. Непонятно что будет весной, но мне же полагается отпуск. Когда я вернусь в Берлин, можно поднять старые связи. У нас в университете было студенческое движение против НСДАП. Уйти в подполье — тоже рискованный шаг, но так я хотя бы буду реально что-то делать для своей страны. — Можно попробовать по-другому. Я не осмелился произнести вслух свои крамольные мысли, но Рени сразу поняла, что я имел в виду. — Нет, — резко ответила она и сжала мои плечи, настойчиво повторяя: — Слышишь, не смей! В семнадцатом году в России против царя был целый народ, а сейчас абсолютно не та ситуация. — Значит, будем выживать здесь, — я притянул её ближе, обнимая — Вильгельм пообещал поговорить с Файглем, чтобы тебя перевели куда-нибудь в тыл. — Вряд ли выгорит, — вздохнула Эрин. — У него на меня были большие планы. Помимо переводов проводить агитработу с местными. Но пусть попробует. — Вы идёте или хотите превратиться в сосульки? — прикрикнул на нас Кребс. Несмотря на убогость обстановки и постоянное напряжение, этот вечер получился вполне праздничным. Эрин правда отругала нас за иллюминацию. Кох поместил кусочки свечи в маленьких жестянках из-под пайка. — Вы совсем рехнулись? Спалите на хрен наше бунгало. — Что за ёлка без гирлянды? — Каспер прицепил очередной подсвечник. — Не волнуйся, малышка, у нас всё под контролем. — Посмотрю я на вас через пару часов, — Рени выразительно кивнула на бутылки со шнапсом. — Ты же не пьёшь, вот и присмотришь, чтобы ёлка не загорелась, — ответил Бартель. — Кто вам такое сказал? — усмехнулась Рени. — Сегодня пью. Каспер умудрился утром подстрелить пару зайцев, и всем досталось по небольшому кусочку поджаренного мяса. Вильгельм оказывается приберёг пару бутылок неплохого шнапса. Нам даже перепали небольшие подарки — каждому по паре пачек сигарет и плитке шоколада. Каспер и Кох тут же всучили шоколадки Эрин. Поначалу я немного ревновал её, особенно к Коху, но быстро понял, что он если и питает к ней что-то помимо дружеской привязанности, никогда не осмелится по-настоящему ухаживать. Каспер как-то давно шутливо сказал, что охотно приударил бы за «малышкой», да вот беда — я умудрился опередить его. Гораздо больше меня волновал Шнайдер, который вечно её задирал, но в последнее время он притих. — За то, чтобы следующее Рождество мы встретили дома! — Вильгельм поднял кружку. — За победу нашего фюрера! — За победу! Я заметил, что Эрин не ответила, лишь молча отставила кружку. Надеюсь, больше никто не заметил, ведь такое кое-кто может расценить, как паникёрство, и донести в СС. — …в суматохе мы не заметили, как наш Бруно просочился в гостиную, — вроде бы всё нормально, Кох вон рассказывает какую-то историю. — Этот паршивец повалил ёлку и стянул со стола кусок ветчины. — Ну-у-у, это классика, — рассмеялась Эрин. — Нечего ушами хлопать, если держишь дома кота. У нас ни одно Рождество не обходилось без заваленной ёлки. А сколько вкусняшек стырила эта шерстяная зараза, я вообще промолчу. — Ну и выкинула бы кошака, зачем терпеть такое? — пожал плечами Бартель. — Мама любила его, — по лицу Эрин пробежала едва заметная тень, но она тут же сменила тему, распечатав одну из шоколадок. — Налетайте, можно подумать, я смогу спокойно жевать, видя, как вы слюной исходите. — Я надеюсь, почта всё же нормально заработает, — вздохнул Кох. — Мать наверняка послала мне посылку. — О да-а-а, её домашняя колбаса — это нечто, — мечтательно протянул Каспер. — Да и печенье тоже. — Кто о чём, а вы опять о жратве, — улыбнулась Эрин. — Вообще-то в этот вечер принято загадывать желания. — Да что тут загадывать? — Шнайдер поднял кружку и одним глотком допил шнапс. — Тут бы живым вернуться. — Ну, а помимо этого? — У моего отца свой бар в Берлине, — он пожал плечами. — Вернусь, возьму дело в свои руки. Ну и конечно залезу под юбку каждой симпатичной девчонке. — Кто бы сомневался, — покачала головой Эрин. — А ты, Кох? — Я буду работать на родительской ферме, ну, ещё наверное… женюсь, — бедняга покраснел как рак. — Если Марта не вышла замуж за вдовца-соседа. — А я доучусь на механика, — беспечно отозвался Каспер. — А вот с женитьбой торопиться не хочу. — В армии я так понял никто оставаться не планирует? — с притворной строгостью спросил Кребс. — Я ещё подумаю, — отозвался Крейцер. — Всё равно вылетел из университета. — Интересно, а русские сейчас тоже отмечают Рождество или готовят новую атаку? — лениво потянулся Бартель. — Скорее второе, — ответила Эрин. — У них Рождество немного позже, а насколько я знаю, после революции отмечают только Новый год. Я слегка напрягся, как и каждый раз, когда заходила речь о её происхождении. Благо парни спокойно реагировали на русскую бабушку в её родословной. Но всё же не стоит лишний раз напоминать об этом. — Не хотелось бы снова отступать, утопая по пояс в снегу, — поёжился Кох. — Сейчас такие сугробы, что, если бы у нас даже оставались машины, мы бы не проехали. — Разве что Эрин снова устроила бы ралли по бездорожью как тогда, — засмеялся Каспер. — Никогда не забуду ту гонку по полю. — Не, парни, по снегу я не ездок, — Рени едва не поперхнулась шнапсом. — Помню, поехали мы как-то с друзьями встречать Новый год за город. Застряли хрен пойми где в сугробе. Ве-е-село было. До полуночи остаётся час, навигатор вырубился, а мы с девчонками пытаемся дозвониться хозяину дома и объяснить, в какой жопе мира оказались… — Позвонить из машины это как? — в недоумении переспросил Кох. В её глазах мелькнуло знакомое бунтарское выражение, когда она бросалась в очередную авантюру, которое быстро сменилось на осторожно-смущенное. — По-моему, тебе хватит, — Каспер кивнул на бутылку шнапса. — Почти не закусывала, вот и повело. - Что-то...как-то...да, - пробормотала она,- шнапс та еще дрянь... — Я думаю, всем уже хватит, — твёрдо сказал Вильгельм. — Не стоит расслабляться, если русские снова пойдут в наступление. Эрин словно мышка незаметно улизнула первая, и я решил, пока есть хотя бы пара минут, поговорить в относительном уединении. Не сказал бы, что она сильно много выпила. Наверное, просто оговорилась. — Интересно, что такое «навигатор»? — услышал я за спиной. — Да наверное, чьё-то имя или прозвище, что же ещё… Порой я и сам ломал голову, откуда Рени столько всего знает. О политике, медицине, запрещённой литературе… Да ещё и эти непонятные словечки. По-прежнему не вязалось одно, если она получила хорошее образование и росла в приличной семье, откуда такие познания о, скажем так, грубой прозе жизни? Одни ее витиеватые ругательства чего стоят. И если у неё тиран отец, как она могла столько времени болтаться в компании друзей неизвестно где? По возрасту она младше меня, но порой кажется мне постарше даже Чарли. — Здесь нет омелы, но я всё равно хочу поцеловать тебя, — я сел так, чтобы нас не было видно остальным. Несмотря на то, что мы уже были близки, каждый раз, когда я касаюсь её, снова чувствую, как сердце перехватывает от бережной нежности. Той самой безусловной любви, что иной раз кажется, даже окажись она русской шпионкой, я бы, не задумываясь, встал на её защиту. Как же я соскучился по её губам, сейчас главное помнить, что не стоит увлекаться. — А что загадала ты? — Что смогу найти своё место в этой жизни, — медленно ответила Рени. — И забыть всё, что больше не имеет значения, — её голос упал до едва различимого шёпота. — Смогу принять, что моя жизнь навсегда изменилась. — Ну, а я загадал, что буду любить тебя всегда, так что постараюсь, чтобы твои мечты сбылись. Циники говорят, что любовь делает человека слабым. Это не так. Любовь — невероятная сила, которая никогда не позволит тебе сдаться, даже если кажется что мир вокруг летит к чёрту.***
На следующий день вернувшись с караула, я увидел, что Эрин сидит, перебирая какие-то бумажки. — Что ты делаешь? — подойдя ближе, я увидел, что у стола лежит ранец Вербински. — Хочу отправить его жене её письма, — тихо ответила Рени. — Я думаю, она хотела бы, чтобы они были у неё. — Их очень много, нужен ещё один конверт, — я покопался в своём ранце, наконец нашёл последний. — Мы ведь были с ним рядом, когда попали под обстрел, — задумчиво сказала она, аккуратно складывая исписанные листки. — Никогда не пойму, как это работает. Почему пуля попала именно в него? — Ты не виновата, что он погиб, — я наклонился, чтобы обнять её. — Знаю, — в её глазах блеснули слезы. — Постоянный страх и ожидание смерти ещё хуже, чем сама смерть, — я прижал её крепче, утыкаясь в макушку. — Здесь и сейчас всё относительно хорошо, вот и думай только об этом. — Когда это ты успел стать пофигистом? — Кем? — я скользнул губами, целуя её висок, щеку, подавив желание стянуть с неё чертов свитер, закрывающий доступ к шее. Приходилось все время помнить,что мы постоянно на виду. — Не надо, — слабо трепыхнулась Рени. — От меня сейчас несёт явно не «Шанелью». — А мне нравится, — да, от неё сейчас не пахнет парфюмерным магазином, но именно этот естественный запах её кожи давал уютное ощущение близости. — Ты безнадёжный романтик, — Эрин всё-таки отстранилась и недоверчиво заглянула мне в глаза. — Тело пахнет телом, а немытое так вообще воняет. И не надо так улыбаться, я же знаю, что выгляжу сейчас как чучело. Я притянул её обратно, прерывая её тираду. Рени, сдаваясь, обвила руками мою шею, разомкнула губы, отвечая на поцелуй. Мы замерли — губы к губам, лбом ко лбу. — Я здесь, с тобой, — прошептал я, глядя в слегка растерянные глаза. — И выброси уже из головы всякую чушь. Внутри жарко шевельнулось знакомое чувство — желание стать для неё всем, собой укрыть её от всего. Я больше не был наивным мальчишкой, перед которым лежит весь мир, но пока есть ради кого жить и бороться, я не позволю больше опустить руки.