Та атака русских была далеко не единственной. Уже неделю буквально в паре километров продолжались ожесточённые бои. С одной стороны я радовалась временной победе наших, но с другой… Перспектива снова драпать по сугробам мягко говоря не радовала. Мне теперь уже и убогая землянка казалась вполне себе уютным гнёздышком, где тепло и безопасно. Вряд ли я смогу решиться прийти с повинной к нашим. С немцами разумеется я тоже не буду тусить до конца войны, но чтобы в очередной раз бестолково не метаться как распоследняя дура, нужно тщательно продумать следующий побег. Мне нужны гражданские шмотки и тогда возможно во время очередной увольнительной что-нибудь и выгорит. Я как озверевший гастарбайтер рвалась в Москву, но может, стоит подумать и о других вариантах. Например, сесть на поезд куда-нибудь до Варшавы. Оттуда можно уже рвануть и дальше, допустим в безопасную Швейцарию или в Скандинавию. Хватит с меня, навоевалась. Оно конечно вроде как негоже из родной страны бежать, но честно говоря не хочу я больше жить в страхе, ожидая, что какой-нибудь подозрительный особист выведет меня на чистую воду и отправит на Колыму. Но это пока что радужные планы, для начала нужно как-то выбраться из этих катакомб. Мои познания на этом историческом отрезке заканчивались, так что предсказать, где мы все окажемся даже через месяц, я не могла. Да так далеко я и не заглядывала. На сегодняшний день и так хватало проблем.
— Что с тобой? — я нахмурилась, глядя, как Фридхельм отложил свой любимый блокнот и устало потёр переносицу.
Последние дни я старательно настраивала себя на то, что рано или поздно мы всё-таки расстанемся. Тяжело отказаться от любви, но на кону стоит моё будущее. И раз мы предпочитаем оставаться каждый на своей стороне, значит мне придётся пожертвовать чувствами. Нет, ну серьёзно, а какие у меня ещё варианты? Я не смогу даже ради него преспокойно остаться служить в действующей немецкой армии.
— Голова болит, — поморщился он. — И глаза режет.
Это не есть хорошо. Я потрогала его лоб. Ну, так и есть. Весь горит, навскидку тридцать восемь, не меньше.
— Давай-ка ложись, — я убрала со своей койки ранец, куда ему в таком состоянии лезть наверх. — Сейчас заварю чай.
Вот только простуды сейчас не хватало. Хотя неудивительно, что синеглазка заболел. В прошлый раз парни подорвались по тревоге, толком не одевшись. Но будем надеяться на лучшее. Фридхельм мальчик крепкий, молодой здоровый организм справится. Должен.
Утром стало ясно, что банальным насморком дело не обойдётся. Фридхельм полночи кашлял так, словно всю жизнь отпахал на рудниках. Пошатываясь словно с грандиозного бодуна, он неловко задел плечом Каспера.
— Ты чего? — беззлобно спросил тот. — Ещё не проснулся?
— Я в порядке, — пробормотал он.
Ну да, как же. Мне даже не нужен был градусник, достаточно было взглянуть в его воспалённые, блестящие глаза.
— Ложись-ка ты обратно.
Ну и чем лечиться будем? Снова тёплым чаем?
— Дамы, пошевеливайтесь, — подъебнул Кребс. — Не заставляйте ждать русских солдат.
Я протиснулась к Вилли:
— Фридхельм болен.
— Мы все сейчас не в лучшей форме, — отпарировал он.
— Угробить его хочешь? — прошипела я. — У него температура шпарит чуть ли не под сорок.
Вот же недоверчивый гадёныш. Потопал к брату, чтобы убедиться, что я ничего не придумала.
— Малышка, пожелай нам удачи, — сгрёб меня в торопливом объятии Каспер.
Ну уж нет, до такого я ещё не докатилась — желать вам победы. Но глядя на мордахи моих верных рыцарей, всё же ответила:
— Постарайтесь вернуться живыми.
— Повезло тебе, Винтер, — уныло протянул Бартель. — Будешь отлёживаться в тепле, да ещё со своей красоткой под боком.
Нашёл чему завидовать. Фридхельму в последнее время везло как утопленнику. То русские чуть не подстрелили, теперь вот неизвестно во что выльется эта простуда. Вильгельм что-то тихо сказал ему на прощание, мазнул рукой по макушке, взъерошив волосы, и кивнул мне:
— Присмотри за ним.
А то я и без тебя не знаю, что делать.
— Ты должен хотя бы что-то съесть, — я безуспешно пыталась впихнуть в него хотя бы бутер, но Фридхельм вяло помотал головой.
Я осмотрела горло, но в тусклом свете лампы ни хрена не видно. Вроде красное. Ну и как нам быть? Лекарств считай что нет, у меня конечно завалялась пара таблеток аспирина, но это ни о чём. Ну что за гадство? Нет даже обычной соли или соды, чтобы наболтать раствор для полоскания.
— Тебе не стоит сидеть так близко, — Фридхельм согнулся в очередном приступе кашля. — Не хватало ещё заразиться.
— Не выдумывай, у тебя же не Эбола какая-нибудь, — отмахнулась я. — От обычной простуды ещё никто не умирал.
— Эбола? — машинально переспросил он.
Нет, я когда-нибудь точно подведу себя под монастырь, если не буду фильтровать речь.
— Тропическая лихорадка, очень опасная и заразная, — благо он никогда не копает глубже того, что я сочту нужным объяснить. — И даже не спрашивай откуда я про нее знаю.
Фридхельм пристально смотрел мне в глаза и на секунду показалось, что он каким-то образом знает, что я от них скрываю.
— Я часто думаю о тебе. Ты наверное родилась не в своё время, — слабо улыбнулся он. — Обычно девушки не любят скучные науки. Тебе обязательно нужно учиться дальше. Возможно ты станешь когда-нибудь той, кто подарит миру новое открытие.
— Это вряд ли, — усмехнулась я. — Вторым Эйншетйном мне не стать. А учиться… Пусть сначала кончится война.
Не к месту мелькнула забавная мысль навести в сороковых шороху, слив технологии и достижения своего времени. Мелькнула и благополучно погасла. В теории-то я может и много чего знаю, а на практике не смогу без Гугла повторить ни одной лекарственной формулы. Да и как физик я нулевая. Во всяком случае объяснить принцип работы сотовой связи или набросать модель ноутбука не смогу.
Я не находила себе места. Пошли третьи сутки, а от немчиков ни слуху ни духу. Фридхельм по-прежнему заходился в приступах кашля, и даже без фонендоскопа я слышала, как в его груди всё хрипит. Как бы это не пневмония. Температура даже не думала падать. Я давным-давно скормила ему весь аспирин, но без дальнейшего лечения сбивать жар бесполезно, тут явно нужны антибиотики. И вообще — если никто не вернется — как нам выживать? НЗ из пайков подходил к концу, и я просто не представляла, где добывать следующий. Если на нас наткнутся русские, не поздоровится обоим. Фридхельм точно не выдержит условий лагеря. Мысли метались в голове, как испуганные птицы, подгоняя друг друга.
— Что-то их давно нет, — перехватил мой взгляд Фридхельм.
— Тебе кажется, — ободряюще улыбнулась я. — Когда сидишь в четырёх стенах, время течёт медленнее.
— Сколько дней уже прошло?
Он удержал мой взгляд, словно стараясь считать все потайные мысли. Смотрел словно навылет, горько. Не могу я его добить подозрениями, что брат и остальные могут больше не вернуться. Компромисс оставался только один — жалко и глупо соврать.
— Не помню. Кажется, два, — я накрыла ладонью его дрогнувшую, напряжённую руку. — Они приходили, когда ты спал. Вильгельм не хотел тебя тревожить.
Фридхельм посмотрел с лёгким укором, но сделал вид, что поверил. А может, и поверил, всё-таки я так наловчилась притворяться, что уже могу требовать Оскар.
— Эрин, если русские доберутся сюда… — он хрипло закашлялся. — Ты должна уходить, пока ещё есть время…
— Никуда я не уйду, — от того, что он озвучил мои страхи, я едва сдержалась от привычно-резкого, каким уже давно с ним не говорила, тона. — И не вздумай уговаривать меня бросить тебя здесь!
— Рени, я сейчас не смогу защитить тебя.
— Не такая уж я слабая, как ты думаешь.
Я машинально коснулась своего парабеллума. Не хочу даже думать, что смогу стрелять в своих же, но…
— Ты далеко не слабая, — улыбнулся он. — А ещё дико упрямая.
Он сел и потянул к себе ранец. Я наблюдала, как он проверяет заряд, а затем кладёт пистолет под импровизированную подушку. Боженька, если ты есть, не дай мне снова стать убийцей.
— Будем как Бонни и Клайд, — неудачно пошутила.
По загоревшимся любопытством глазам поняла, что придётся посвятить его и в эту киноисторию. Я готова была сейчас молоть что угодно, лишь бы он перестал говорить о смерти. Кто бы ещё меня отвлёк от дурацких мыслей.
Фридхельм забылся тяжёлым беспокойным сном, я же как ни пыталась, никак не могла уснуть. От этого проклятого вынужденного ожидания нервы скручивались воспалёнными узлами, колотились тысячей вопросов в виски, оплетали сердце ощущением безысходности. Мы же с ним словно похоронены заживо в этой землянке, за стенами которой сейчас творится чёрт знает что. Услышав за дверью голоса, я моментально подскочила, неуверенно сжав пистолет. Хоть бы это были немцы, потому что я не готова и никогда не буду готова выстрелить в своих. Невольно мелькнула мысль — главное, чтобы Вилли вернулся живой. Без его помощи лекарства не раздобыть.
Но всё было неплохо — они вернулись живыми все. Я замерла, не зная, что сказать — парни вымотанные, потрёпанные, у многих на шинелях запёкшаяся кровь.
— Как ты? — Вилли, не раздеваясь, прошёл к брату.
Ладно, поговорю с ним чуть позже, а пока что снова полезла за аптечкой. Парни столько раз меня прикрывали, поэтому перевязать раны — самое малое, что я могу сейчас сделать. Каспер привычно отмахнулся:
— Там просто царапина.
— Иди сюда, — я опустила в кипяток пинцет и маникюрные ножницы. — И доставайте из закромов свои нычки. Даже царапины нужно продезинфицировать.
Спорить со мной никто не осмелился. Кребс поставил на столик заветную бутылку. У Каспера действительно оказалась пустяковая рана, а вот Коху не повезло. Пуля попала в плечо. Он с ужасом смотрел, как я выкладываю на стол инструменты.
— Может, просто перевяжешь меня? — с надеждой спросил он.
— Не-а, не прокатит, раз пуля прошла не навылет, её надо вытащить, — в его глазах читалось явное сомнение по поводу моих врачебных умений. — Почему вы не отправили раненых в госпиталь? — до меня только дошло, что не так.
— Госпиталь сейчас от нас отрезан линией фронта, — нехотя ответил Кребс. — Слишком велик риск.
Понятно. Плохи дела. Я попыталась вспомнить всё, чему училась в больничке, и осторожно погрузила пинцет в рану. В принципе ничего особо сложного. Нужно лишь подцепить и вытащить пулю. Зашивать рану мне нечем, да я и не умею, но по крайней мере хорошенько обработать и перевязать смогу. Кох судорожно вздрогнул, когда я сжала пинцет. Да уж, родной, не повезло тебе. Я ведь ни разу не врач, да ещё и нормальных хирургических инструментов у нас нет. Единственный плюс, что я не боюсь крови. Та-а-ак, кажется, я подцепила эту чёртову пулю.
— Тише, медведик, всё пока идёт хорошо. Не дёргайся , иначе мне придётся провозиться дольше… — чёрт, эта дрянь вся скользкая от его крови, нужно крепче держать пинцет. — Вот и всё, — я продемонстрировала смертоносный кусочек свинца. — Потерпи ещё немного, сейчас будет больно, — он зашипел, когда я прижала вату пропитанную шнапсом. — Зато вернёшься к своей Марте почти целым.
На моё счастье больше таких сложных ранений не было. Бартель сорвал где-то ноготь, ныл же при этом больше всех.
— Ладно уж, давай забинтую, — сжалилась я, больше, конечно, чтобы не слушать его причитания.
— Хорош возиться с ним, — позвал меня Каспер. — Мы тут пожрать раздобыли. Можно сказать обед из трёх блюд. Налетай, малышка.
Комплексный обед, говоришь? Ну, посмотрим, что сегодня в меню. Суп, в котором одиноко плавали редкие кусочки картошки и нитки капусты.
— А где свинина? — возмущённо спросил Кох.
Совсем видать плохи дела, раз «тиграм не докладывают мяса». Но хрен бы с ним с тем супом. Второе было ещё более интересным. Вроде на первый взгляд каша, но какая-то странная.
— Не пойму, из чего она? — прищурился Каспер.
Это называется сборная солянка. Приглядевшись, я рассмотрела, что в котелке была смесь манки, риса и, по-моему, пшёнки. Такое ощущение, что выгребли из закромов всё, что было. Кушайте на здоровье, солдатики.
— А что это в ней плавает? — скривился Шнайдер.
— Похоже на изюм, — поддел ложкой неопознанную хрень Бартель.
— А по-моему, это таракан, — я конечно попыталась убедить себя, что это изюм, ибо жрать хотелось нереально, а суп был совсем уж безвкусным. Главное, что не опарыши какие-нибудь.
— И мы должны это есть? — поморщился Каспер.
— Это изюм, — уверенно заявил Кох. — А так каша ничего, вкусная.
— Да ладно, не заморачивайтесь, ешьте, — я осторожно взяла ложку.
Тут уж ничего не поделаешь. На фронте испорченные продукты обычное дело.
— А если это будет шевелиться, просто жуйте быстрее.
Старательно выкидывая на всякий случай «изюм» из своей миски, я попробовала эту странную кашку. Действительно ничего, или с голодухи я стала уж совсем неприхотливой, но больше всего я орнула с «десерта». Какой же идиот додумался выдать котелок варёного гороха? Представив себе в красках последствия, я уже стала мысленно рисовать план эвакуации из «газовой камеры». Можно конечно посоветовать им это не есть, но промаявшись трое суток на передовой, парни сейчас сожрут что угодно.
Я вернулась к Фридхельму и протянула ему миску с кашей.
— Парни тут притащили обед.
— Не хочу, — помотал он головой.
Понимаю, сама когда валялась с гриппом, могла только литрами пить чай с лимоном. Но я-то помимо этого пила ещё и лекарства, и витамины, а откуда у него возьмутся силы бороться с болезнью, если ничего не есть?
— Я конечно понимаю, что сейчас на еду, тем более на такую, смотреть тошно, но есть такое слово надо.
— Потом может поем, — упрямо отмахнулся синеглазка.
Да что за детский сад?
— Мне что тебя с ложки покормить? — не выдержала я.
— Ладно, давай сюда кашу, — сдался Фридхельм, поднимаясь, чтобы сесть.
Я перехватила взгляд Вилли. В кои-то веки смотрит на меня без обычного выражения «Как же ты меня достала». Ты гляди, оказывается, может же по-человечески улыбаться. Я заметила, что он накидывает шинель и, дождавшись, когда он выйдет, выскользнула следом:
— Надо поговорить, — он кивнул, продолжая шариться по карманам в поисках портсигара. — Нужно как-то отправить Фридхельма в госпиталь.
— Ты же слышала, мы сейчас отрезаны линией фронта, — устало ответил он. — У него обычная простуда. Отлежится пару дней, пройдёт.
— А если нет?
Я конечно не доктор ставить диагнозы, но, блин, температура не падает уже которые сутки, это о чём-то же говорит. Да и кашляет он так, словно вот-вот вывернет лёгкие.
— Если это пневмония или ещё какая-нибудь гадость, без лекарств не обойтись.
— Эрин, я не буду посылать на смерть никого из солдат, а тем более своего брата, — резко припечатал он. — Как только русские хотя бы немного отступят, посмотрим. А сейчас нет, ясно?
Ничего мне не ясно, кроме того, что синеглазка может не дожить до больнички.
— Держи, — я со злостью сунула ему носовой платок. — Наберёшь снега.
Зашибись. Будем сбивать температуру народными методами. Ну точно скоро созрею, чтобы подорожник к ранам прикладывать. Я лишний раз убедилась, насколько люди беззащитны в этом времени. Привыкла считать, что почти любая болячка лечится, а лекарства находятся в свободном доступе. Здесь же какой-то каменный век в этом плане.
Снег особо не помог. Фридхельм по-прежнему горел.
— Рени, ты должна хоть немного отдохнуть.
— Чуть позже лягу, — я понимала, что мало сейчас могу для него сделать, но как можно спокойно дрыхнуть, зная, что он загибается от кашля и жара?
— Вильгельм мне не говорит, но похоже дела у нас плохи, — медленно сказал он, скользнув взглядом по напряжённому лицу брательника. Тот всё сидел над картой, ломая голову, как быть дальше. Учитывая, что приказано было выстоять любой ценой, это выглядело примерно так: составьте из кубиков «Ж», «П», «О» и «А» слово «Счастье».
— Может и нет, — осторожно ответила я. — Парни вон, видишь, вернулись в полном составе.
Так себе отмазка, ведь он прекрасно видел, что раненых перевязывала я. Да и то, что его никто не отправил в госпиталь, тоже говорило о многом.
— Рени, ты конечно умеешь виртуозно скрывать правду, но я-то тебя слишком хорошо знаю, — слабо улыбнулся Фридхельм.
Да ладно, как минимум в половину того, что я тебе задвигала, ты поверил.
— Ты поправишься, — во мне росло протестующее отрицание. — Как только раздобудем лекарства, тебе станет легче.
Он ответил мне пристальным взглядом, словно пытаясь прочитать всё, что я тщательно скрывала. Идея-фикс отправиться в госпиталь самой таилась в моей голове с момента, когда Вилли похерил надежду добыть лекарства. Не сказать, что я была склонна к самопожертвованию, хотя кто его знает. В моём времени просто не было возможности проверить, на что я пошла бы ради любимого человека.
— Эрин, даже не думай, — чёрт, он что действительно научился читать мои мысли? — Не смей рисковать ради меня. Пообещай, что не наделаешь глупостей.
— Ладно, — покладисто кивнула я и коснулась его губ лёгким поцелуем, чувствуя, как горячечное дыхание обжигает мою кожу.
Какое там ладно, я только-только пришла в себя после шока, когда увидела его бегущим под пулями. Позволить ему умереть, вот так тупо, от простуды, зная, что в двух шагах находятся лекарства? Ну нет.
— Иди сюда, — кое-как я умостилась рядом.
Вслушиваясь в его неровное дыхание, я дождалась, пока Фридхельм заснёт. Затем осторожно высвободилась из-под его расслабившейся ладони.
Парни попадали по койкам, надеясь урвать хотя бы пару часов сна. Неизвестно ведь, когда снова погонят в бой. Вилли, по-моему, тоже улёгся. Я вышла на улицу, прислушиваясь. Вроде тихо, но конечно это всё может в любой момент измениться. Если Вильгельм не может помочь брату, значит придётся мне. Я по-прежнему дико боюсь попасть под обстрел, но смотреть, как Фридхельм мечется в лихорадке, не могу. Я напрягла память. Во время редких прогулок он показывал мне в какой стороне находится рота Файгля. Значит там же где-то и госпиталь. Если я проберусь туда, хотя бы разживусь лекарствами. Тут же внутренний голос услужливо напомнил, что попадись я нашим, меня явно по головке не погладят. Я задумалась. А что если пойти другим путём? Я каждый раз чистосердечно признавалась, что русская, оттуда все проблемы. А если косить под немку? Точно. Если попадусь, буду лопотать нихт ферштейн, изображу пантомимой, что я медсестричка. Красноармейцы вряд ли будут пытать девушку, ценности как военнопленная я не представляю. Дадут мотивирующего пинка в спину и отпустят. Если бежать — то сейчас. Я подпрыгнула, уцепившись за обледеневшую насыпь и подтянулась. Чувство самосохранения резко дало по мозгам и завопило: «Что, блядь, ты творишь?» Ничего, прорвёмся, в конце концов не может же мне всё время тотально не везти.
— Далеко собралась? — видимо ещё как может.
— Не очень, — я упорно продолжала карабкаться наверх. — Сгоняю в больничку и вернусь.
— Вот же полоумная, — Вильгельм без особого труда сдёрнул меня обратно.
Мы уставились друг на друга с молчаливым: «Шо, опять?!» и «Ну и что ты мне сделаешь?»
— Я ведь предупреждал.
— Что придушишь меня, если я ещё раз куда-нибудь рыпнусь? Помню, — вздохнула я. — Можешь приступать прямо сейчас.
Вилли похоже засомневался, а не последовать ли моему совету? Во всяком случае на мордахе промелькнула знакомая гримаса.
— Фридхельму нужны лекарства, парней, я так понимаю, ты отправить не хочешь, значит пойду я.
— Не хочу? — взвился он. — Сейчас каждый солдат нужен здесь! Я не могу нарушить приказы!
— А я могу, и мне феерически похер, если ты потом выпнешь меня, — даже ещё лучше, голову ломать не придётся, как в очередной раз сбежать.
— Забыла, как болталась на виселице? — начиная закипать, спросил он.
— Фридхельм может умереть, если ничего не делать, — тихо ответила, надеясь, что любовь к брату перевесит все его правила и законы военного времени. — Я постараюсь быть осторожной, ну, а если… — тяжко было вот так говорить о собственной смерти, но в кои-то веки я решилась на такой поступок, так что отступать нельзя. — Значит так тому и быть.
— Нет, — он вцепился в мой рукав, подталкивая к блиндажу.
— Я всё равно сделаю это, — я с силой рванулась из его хватки. — Ты не всегда будешь отсиживаться в этой чёртовой землянке. Ты не понимаешь, другого варианта просто нет!
— Успокойся, — Вилли остановился, привалившись к земляной стене. — Мне надо подумать.
Чего тут думать, когда родной брат загибается, я не понимаю. Как два невротика со стажем мы полезли по карманам, доставая сигареты. Глядя, как я перевожу одну за другой спички, Вилли протянул зажигалку.
— Я не могу отдать приказ никому из них уйти с передовой, — пробормотал Вилли, нервно затягиваясь сигаретой.
Ну, а что ты хотел, дорогой. Жизнь не конструктор «Лего», из которого мы строим идеально правильные башенки. Есть такое ёмкое понятие как форс-мажор.
— Так не мешай мне, я не участвую в боях, никто и не узнает, что я сбежала в госпиталь, — в том, что мальчики меня не сольют, я не сомневалась, ведь в конце концов им тоже понадобятся бинты и лекарства.
Вилли окинул меня нечитаемым взглядом и слегка усмехнулся:
— Мы не очень ладим, но это не значит, что я готов избавиться от тебя, отправив под пули, — он отбросил потухший окурок. — Я пойду сам.
— Командир, самовольно покинувший поле боя? — растерянно переспросила я. — Это же штрафбат, если не больше.
— Ты сама сказала, что иначе Фридхельм умрёт.
— Говорю же, у меня всё получится, я видела карту, если осторожно идти через…
— Ты и осторожно? — а Кребс откуда здесь взялся?
— Ты всё слышал? — тихо спросил Вильгельм. — В таком случае приказываю принять временное командование взводом.
— Герр лейтенант, будет лучше, если в госпиталь отправлюсь я, — ответил тот. — Вы нужны здесь, да и скрыть моё отсутствие будет проще.
Вилли естественно не станет поднимать шум, что Кребс отлучился можно сказать в самоволку, а простым солдатам никто не обязан отчитываться, куда услали фельдфебеля. Вот только зачем это Кребсу?
— Ты не обязан делать это, — ну да, Вилли же у нас образец справедливости и порядочности. — Это моему брату нужны лекарства.
— У нас не осталось ни йода, ни бинтов, так что я делаю это для всех.
Ну надо же, не ожидала от этого сухаря такой самоотверженности. Хотя возможно я и ошибаюсь. У нас вон тоже в армии прапоры орут почём зря на новобранцев, но при этом при необходимости перегрызут за них горло.
— Я напишу, что нам требуется.
Так, в первую очередь побольше бинтов и ваты. Йод, перекись, стрептоцид, морфий. Вот не помню изобрели уже пенициллин или нет, но какие-то антибиотики же должны быть? Стрептоцид, увы, при пневмонии бесполезен. Что вообще сейчас пьют от кашля? И наверное, нужны хотя бы простенькие хирургические приблуды. Сколько можно ковыряться в ранах пинцетом для бровей?
— Попробуйте только не вернуться, Кребс, — звучит конечно по-дурацки, но нежные прощания это не ко мне.
Никогда ещё время не тянулось так долго. Я прямо чувствовала, как нервы лопались внутри воздушными мыльными пузырьками. Не помню, сколько и когда я спала за последние несколько суток. Мне казалось, стоит отойти от Фридхельма, и случится непоправимое. Хотя даже если бы ему стало хуже, я по-прежнему была бессильна. Как соорудить примитивный ИВЛ, если начнёт отказывать дыхалка, я не знала. Вилли, конечно, чем мог, помогал мне. Исправно таскал снег для охлаждающих компрессов, отдал наверное весь свой запас сухих рубашек. Я тихо зверела от злой беспомощности. Называется, выживай как хочешь. Нет ничего, даже лишней одежды, чтобы сменить промокшие от пота вещи. Фридхельм был нетребовательным больным, но видеть, как он уходит в себя, было ещё хуже нытья и капризов.
— Я тебе доставляю столько хлопот, — вот уж это его сейчас должно волновать в последнюю очередь.
— Ну да, отрываешь от очень важных дел, — прикрылась я привычным сарказмом. — Единственное, что меня бесит — это то, что мы застряли тут без лекарств. Как только Кребс вернётся будет полегче.
Фридхельм промолчал, но я видела в его глазах тени сомнения, словно отражение моих собственных мыслей.
— Ты поправишься и даже думать не смей, что может быть иначе, — с какой-то отчаянной уверенностью припечатала его взглядом.
— Даже не верится, что за этими стенами где-то продолжается жизнь, — тихо пробормотал он. — Что есть что-то кроме этой землянки и грохота артиллерии.
— Один умный человек когда-то сказал: «Свет не светит когда светло, он светит во тьме», — скорее всего Ремарк ещё не написал об этом, но не важно. — Когда всё это закончится, мы будем ещё сильнее ценить жизнь.
— Каждый раз, когда я поддаюсь слабости, ты умеешь найти нужные слова, — улыбнулся Фридхельм.
— Ты тоже, — не всегда правда, но всё же…
— Когда я был ещё мальчишкой, я часто представлял, какой будет моя девушка, мечтал, как мы откроем для себя весь мир, — он улыбнулся с лёгкой иронией. — Реальность оказалась совсем другой, — он ласково погладил мою ладонь. — Ещё лучше.
— Кто бы спорил. Романтики выше крыши. Окопы, свист пуль и девица, которая не имеет ничего общего с героинями романов, — я конечно понимаю, что любовь зла, полюбишь… гм кого угодно.
Не устаю поражаться её выкрутасам — мы же абсолютно разные. Ему бы больше подошла нежная, рафинированная барышня вроде Чарли. О себе вообще промолчу. Я давно сдалась в попытках понять, как умудрилась влюбиться в этого мальчишку. Я влюблялась понемногу. В его ранимость, в его чистоту, в его импульсивность. А в итоге оказалось, что я люблю его целиком.
Я проснулась, почувствовав, как затекла от неудобной позы рука. Видимо отключилась я так, как и сидела. Фридхельм бедный наверное вообще вжат в стену. Глаза всё ещё слипались, и я осторожно потянулась, пытаясь устроиться по-другому, и почувствовала, как чья-то рука осторожно трясёт меня за плечо. Если это не синеглазка, обложу так, что мало не покажется. Ибо не фиг будить уставшего человека.
— Не трогай её, пусть спит, — тихо прошептал Фридхельм, притискивая меня поудобнее.
— Тут и одному мало места, — недовольно проворчал Вилли.
Что бы ещё мог сказать этот зануда? Просыпаться не хотелось от слова совсем, и я дремала, лениво прислушиваясь к их болтовне.
— Мама быстро бы поставила тебя на ноги.
— Это точно, облепила бы горчичниками и отпаивала горячим молоком с мёдом. Я его терпеть не мог…
Молоко с мёдом ещё ничего. Моей маме помнится какая-то сволочь посоветовала от простуды сварить луковицу в молоке. Никогда не забуду как блевала дальше чем видела, когда меня попытались напоить этой вонючей дрянью.
— Сам виноват. Помнишь, как постоянно тянул в рот сосульки?
— Они казались мне такими красивыми.
Я едва не заржала, представив мелкого Фридхельма с сосулькой вместо чупа-чупса. Вилли тоже наверное в своё время ими обожрался, до сих пор вон замороженный.
— Вильгельм, пообещай мне, что если… — он глухо закашлялся. — Ты позаботишься о Эрин. Сделай всё, чтобы её перевели в тыл.
Я с трудом заставила себя лежать спокойно. Не стоит сейчас влезать в их душевный разговор. Можно сколько угодно обещать Фридхельму, что всё будет хорошо, но все всё понимали. Если Кребс не вернётся с лекарствами…
Краем уха я услышала, как хлопнула дверь.
— Герр лейтенант, разрешите доложить.
С меня мигом слетел весь сон. Я торопливо вскочила. Так и есть. Наш герой-фельдфебель уже докладывает Вильгельму обстановку. Я сжала пальцы Фридхельма, улыбаясь, как ненормальная:
— Отменяй своё завещание. Теперь всё будет хорошо.
* * *
Кребс притащил всё, что нужно, и кажется лекарства начинали действовать. Через пару дней уже можно было с уверенностью сказать, что Фридхельму заметно полегчало. Я впервые за последние дни проснулась в более-менее сносном настроении. Та-а-ак, парни, смотрю, уже подтягиваются на завтрак.
— Чего это ты хромаешь? — окликнул Шнайдера Кох.
— Не твоё дело, — пробурчал тот. — Неудачно упал пару дней назад.
А чего ж ты тогда так рожу кривишь, если это обычный ушиб? Присмотревшись, я заметила на его штанине засохшие пятна крови.
— А по-моему, ты скрываешь ранение.
Вот триста лет бы оно мне надо связываться с этим козлом, но во-первых, интересно, зачем он это скрыл, а во-вторых… Всё-таки как ни крути тогда на болоте он вытащил меня.
— Это так? — тут же переспросил Вилли. — Отвечайте, Шнайдер.
— Меня слегка зацепило, — нехотя ответил он.
— Почему скрыли? Эрин проходила обучение в госпитале и прекрасно справляется с перевязками.
— Я сам перевязал рану. Она ведь не врач, так что какая разница?
— Он просто боится Эрин, — слил его Каспер.
А чего меня бояться? Ведите себя по-человечески и будет вам счастье.
— Посмотри, что там с его раной, — кивнул мне Вилли. — И запомните, если ещё кто-то посмеет скрыть ранение, я буду расценивать это как саботаж.
Ну уж нет, пока я не позавтракаю, ничего смотреть не буду. Что-то мне подсказывает, что там ничего хорошего, ведь после последнего боя прошло уже столько дней. Попивая кофеек, я не без злорадства наблюдала за Шнайдером, слегка подрастерявшего выбешивающую самоуверенность. На лицо так и просилась соответствующая усмешка. Он искоса наблюдал, как я, не торопясь достаю аптечку, бросаю в котелок инструменты, протираю руки спиртом. Этот идиот думает, что я отыграюсь за его выходки?
— Ну что, мачо, снимай штаны.
— Вот уж не думал, что когда-нибудь услышу это от тебя, — криво улыбнулся он.
— Считай первый и последний раз, — так ну что там у нас? — Что ж ты за кретин такой? — досиделся — воспалённая рана, нога выше колена вся покраснела и опухла. — Гангрену заработать хочешь?
— Ну у остальных же вон всё зажило, — пробормотал он. — Я тоже промыл шнапсом и перевязал.
— Пулю тоже сам вытащил?
Рана-то не сквозная. Блин, я с ними скоро хирургом стану. Хотя нет, кишки сшивать ни за что не смогу. Ну поехали. Я залила рану перекисью, подхватила пинцет, и тут этот идиот шустро дёрнулся в сторону, как кот, к которому подкрались с щёткой-чесалкой.
— Твою мать, не дергайся! — не собираюсь я за ним гоняться.
Шнайдер одарил меня взглядом, красноречиво говорящим, куда он мне этот пинцет хочет засунуть.
— Ты мужик или как? Тебе яйца для чего приделаны? Трясти ими направо и налево? Уговаривать не буду, можешь валить.
— Можешь проверить, для чего мне яйца, — пробормотал Шнайдер.
— Как-то не тянет.
Я понимала, что все переносят боль по-разному, и если ему требуется привычно молоть языком что ни попадя, то на здоровье. Лишь бы сидел спокойно. Второй раз извлечь пулю получилось быстрее, но загноившуюся рану придётся чистить.
— Надо же, у тебя лёгкая рука, почти и не больно, — недоверчиво хмыкнул Шнайдер.
— Мы, ведьмы, такие, — подожди, сейчас ты не так заговоришь.
Хотя я не старалась причинить ему лишнюю боль, Шнайдер чуть не взвыл, когда пропитанная спиртом вата коснулась воспалённой плоти.
— Зараза!
— Ты сам виноват, что запустил рану! — рявкнула я в ответ. — В госпитале бы с тобой вообще не стали бы возиться. Оттяпали бы ногу по самое бедро и до свидания.
Вроде всё, осталось засыпать рану стрептоцидом и забинтовать.
— Свободен.
Горячей благодарности я не ждала, но Шнайдер меня удивил. Через пару дней во время перевязки скупо брякнул:
— Похоже, всё заживает.
— Главное в следующий раз не будь идиотом и не занимайся самолечением.
— Постараюсь, — с перевязкой я закончила, однако он не спешил уходить.
— Спасибо, что помогла мне, — ну надо же как мы заговорили, хотя рано я радуюсь, похоже, это не всё. — Но это не значит, что я буду вместе с этими идиотами носиться с тобой, как с наследной принцессой.
— Я просто вернула старый должок, — не надо со мной носиться, главное руки больше не распускай. — И, да, если что, я не забыла Ершово.
— Ну, извини, — нагло усмехнулся он. — В следующий раз буду нежнее.
— Чего? — взвилась я и, покосившись на Фридхельма, сбавила тон.
Где бы разжиться скотчем, чтоб заткнуть чересчур болтливых козлов?
— Не будет никакого следующего раза.
— Я подожду, пока вы с Винтером расстанетесь, — ты посмотри на него, слегка оклемался и опять за своё. — Как знать, может ты передумаешь, ледышка.
— До китайской пасхи будешь ждать, — мысленно я пожелала Шнайдеру трахнуть самого себя.
— Почему китайской? — недоумённо переспросил он.
— Да потому что у китайцев её попросту нет, — злорадно пояснила я.
* * *
Меня разбудили уже привычные звуки утренней суеты. Обнаружила спящего рядом Фридхельма и в который раз поразилась, как он умудряется при такой тесноте не придавить и не толкнуть меня. За время его болезни уже как-то вошло в привычку забить на правила приличия и засыпать, кое-как устроившись на неудобной койке, в обнимку. Я провела рукой по его лбу, убирая отросшие волосы и по привычке проверяя, нет ли у него жара. Похоже, болезнь отступила. Сжимавшие меня тиски страха понемногу отпускали. Фридхельм стал важной частью моей жизни, меня самой и без него будет пусто, холодно и одиноко. Теперь я точно это знала. Он поерзал и уткнулся в мою шею губами, просыпаясь. Привычно солнечно улыбнулся и выдохнул с таким облегчением, что стало больно. Снова накрыло чувство вины глыбой размером с Титаник. Хотелось прошептать в целующие меня губы: «Не отпускай меня». Так может пора прекращать изводить себя вопросами, ответы на которые давно известны, и послушать для разнообразия не голос беспощадного разума, а более мудрого сердца?
В нашем бункере снова наступила тишь да благодать. Насколько я поняла, русским пришлось отступиться. Неизвестно правда надолго ли хватит этого затишья, а пока покоцанные, но не сломленные парни потихоньку возвращались к ленивому безделью.
— Эрин, так что там насчёт белых ходоков? Король ночи не победит? — ну надо же вспомнили.
— И кто интересно займёт железный трон? — понятия не имею, ведь финального сезона я так и не увидела.
С удивлением поняла, что думаю об этом без прежней злости на судьбу-злодейку. Рефлексировать всю оставшуюся жизнь, вспоминая и жалея о прошлом, ни к чему хорошему не приведёт. Хотя конечно иной раз хотелось поговорить, не фильтруя всё через строгий цензор. Никогда не забуду их мордахи, когда я немного забылась на рождественской пирушке и лишний раз поняла, насколько трудно привыкнуть к тому, что мы из разных поколений. Я бы наверное не решилась открыться не только из-за угрозы гестапо, а из-за перспективы прослыть чокнутой. Ну кто из них способен всерьёз поверить, что существуют мобильники, благодаря которым можно и поговорить, и увидеть человека в любой момент? Или как вот объяснить что такое интернет?
— Вечером подтягивайтесь, расскажу, — прости, Джордж, придётся мне заканчивать твою сагу на своё усмотрение.
— Отойди, весь свет загораживаешь, — шикнул Шнайдер.
А нечего посреди казармы стоять. Оккупировал единственное зеркало, всё красоту наводит непонятно для кого.
— Интересно кого ради ты скребёшь щетину? — усмехнулся Каспер. — Бриться на сухую это же жутко противно.
— Солдат вермахта должен быть всегда на высоте, — с умным видом выдал он, продолжая елозить бритвой по щеке.
— Для медведей стараешься? — продолжал стебать Каспер. — Как раз твоя очередь идти в лес за дровами.
— Ну как же, а вдруг девчонки? — усмехнулась, глядя на этого самодовольного павлина.
Прямо не налюбуется на себя, звезда Инстаграмма. Господи, я ещё помню это слово. Парни добродушно заржали, Шнайдер лишь искоса на меня зыркнул. Я обернулась, почувствовав как холодный воздух неприятно прошёлся по затылку.
— Ну и где тебя носило с утра пораньше? — «ласково» встретил Коха наш фельдфебель.
— Да так, прошёлся, — смущённо помялся он. — Думал может опять удастся подстрелить дичь. В последние дни еда оставляет желать лучшего.
— И как успехи? — Кох раскрыл ранец, сплошь набитый куриными тушками. — И где же интересно ты охотился? — усмехнулся Кребс.
— Я нашел их в заброшенном сарае, — забормотал Кох. — Вы же знаете наши снова отбили эту деревню…
Деревня и правда за зиму несколько раз переходила из рук в руки, но всё же это как ни крути мародерство. Перехватив мой взгляд, Кох покраснел:
— Эрин, это правда был заброшенный сарай.
Наверное глупо было рассчитывать, что голодные мужики будут щепетильны в вопросах морали и совести. Подумав, что куриный бульон это сейчас то, что нужно Фридхельму, я сделала вид, что поверила.
— Ну и чего стоишь? Иди ощипывай.
Как бы их ещё уболтать скомуниздить картошки и пару морковок с полевой кухни, чтобы получился съедобный суп? Нормальной кастрюли здесь конечно не было, поэтому я разобрала курицу на запчасти и закинула в дежурный котелок пару крыльев и ножки.
Вечером царило сытое ленивое царство. Парни обожрались жареной на костре курятины и валялись по койкам словно тюлени. Я собралась перед сном по-быстрому сбегать покурить, надеясь, что никто не увяжется следом. Хочу хоть пару минут побыть в тишине и уединении. Дверь негромко хлопнула, обломав мои хотелки. Вилли пристроился рядом, в кои то веки выглядя благодушным и расслабленным. Ну вот, поел нормально мужик и сразу подобрел. Если ещё и о заброшенной личной жизни озаботится, может перестанет быть таким чопорно-педантичным сухарём.
— По-моему, Фридхельму намного лучше, — то ли спросил, то ли сказал он.
— Есть такое, — лениво отозвалась я.
— Спасибо за то, что хорошо о нём заботилась, — ну надо же какой вежливый.
Вообще-то за такое не благодарят. Я же не соседа выхаживала, а любимого человека. Но наверное эти слова можно считать прогрессом в нашей войне. Может понял, что не такое уж я вселенское зло.
— Ну вот видишь, не настолько я оказывается и бесполезна.
— Я и не считаю тебя бесполезной, — Вилли снова нацепил на мордаху скучное выражение проректора, отчитывающего нерадивого студента. — Но пойми, девушке не место на фронте. Во всяком случае среди штурмовиков.
Я лишь пожала плечами. Надо курить в ускоренном темпе и валить от этого зануды. Ну правда, для чего он задвигает мне эти прописные истины?
— Эрин, я всё-таки поговорю с гауптманом о твоём переводе. Подумай, ты бы хотела остаться переводчицей где-нибудь в тыловом штабе или может вернешься в госпиталь? — я рассеянно смотрела в его глаза и видела перед собой другие.
Вот странно, они братья и практически не похожи. У Вилли глаза холодного льдисто-голубого оттенка, как и у многих немцев. У Фридхельма вроде тоже голубые, но словно небо, согретое весенним солнцем. Я представила как этот тёплый свет в них потухнет, когда он узнает о моём очередном побеге. Нет, я ещё не готова отказаться от него. Не знаю, что там будет дальше, но сейчас я хочу быть рядом. Правильно, неправильно — буду разбираться с этим потом.
— Если ты действительно хочешь знать моё мнение, то я бы пока не стала спешить с переводом, — медленно, до конца не веря в то, что говорю, ответила я.
Чёрт, опять он нацепил на физиономию это непроницаемое выражение. Зато меня похоже решил просканировать глазами.
— Ты уверена? — осторожно спросил он.
В глазах мелькнуло сомнение и что-то ещё. Примерно так он когда-то смотрел на «Карла», когда не знал, как поступить с непутевым мальчишкой. Ну как же, рыцарские принципы видимо не позволяют оставить меня под постоянной угрозой.
— Уверена, — я ответила резко, пока не передумала, отбрасывая все доводы здравого смысла и робкие попытки совести напомнить, кто я и где сейчас нахожусь.
