Моя чужая новая жизнь

Гет
NC-17
Завершён
291
автор
Denderel. бета
Размер:
1 102 страницы, 70 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
291 Нравится 1347 Отзывы 93 В сборник Скачать

Глава 36 Чей мы заняли рай? Кто блуждает под ним?

Настройки текста
      POV Фридхельм       Прошло уже три недели с тех пор как Эрин и Вильгельм были отправлены в госпиталь. Не будь мы на фронте, я бы наверное считал не то что дни — часы до нашей встречи, но на войне время течёт по-другому. Атаки русских участились, порой мы по несколько дней бились за одно село, чтобы через неделю снова отступить. При таком раскладе можно было даже не заикаться, чтобы попросить увольнительную хотя бы на несколько часов. Я должен что-то придумать, чтобы под благовидным предлогом попасть в госпиталь, хотя бы просто увидеть её.       Тем вечером в казарме было довольно оживлённо. Наконец-то мы выбили русских с позиции. — Я слышал, мы скоро поменяем направление, — осторожно сказал Крейцер. — Будем наступать к Волге. — Да какая, к чёрту, разница? — кисло отозвался Шнайдер. — Похоже, застряли мы здесь надолго. — Ну не скажи, — неожиданно влез в беседу Хольман. — Там находится стратегически важный для русских город. Сталинград назван в честь их вождя. Если мы сотрём его с лица земли, это их деморализует. — Смотрю, ты такой умник, — поддел его Каспер. — Надо предложить герру гауптману поставить тебя генералом. — Зато вы настоящие солдафоны. Идёте, куда скажут, и ни о чём не думаете, — огрызнулся мальчишка. — Что тут за дискуссия? — прикрикнул Кребс. — Готовьтесь к отбою, уже поздно.       Улучив момент, я подошёл к нему. Вряд ли конечно он отпустит в увольнительную, но попытаться же можно. — Разрешите мне поговорить с герром гауптманом. — Это бесполезно, Винтер. Сейчас никому не дают отпуск. — Но может быть я могу разок подменить водителя, который отвозит раненых? — Как ты себе это представляешь? — хмыкнул Кребс. — Ранеными должны заниматься санитары. Никто не перебросит для этого бойца с передовой.       Чёртовы правила, из-за которых я не могу навестить собственного брата в больнице. Кребс, смягчившись, добавил: — Не делай глупостей, я посмотрю, что можно сделать.       Что ж, туманное обещание — уже кое-что. На душе стало чуть спокойнее. — Интересно, как там наша малышка? — вздохнул Кох, устраиваясь на скрипучей койке. — Я так полагаю, неплохо, — усмехнулся Шнайдер. — Неплохо? — взвился Каспер. — Да она чудом не убилась, свалившись в могилу. И наш лейтенант тоже. — Ну так зато они теперь могут балдеть в больничке, — не унимался Шнайдер. — Что плохого? Спи да ешь целыми днями. — Как она вообще там оказалась? — недоумённо спросил Крейцер. — Не могла пересидеть обстрел в подвале? — Я слышал, русские не пустили её в убежище. Это правда, Винтер? — Да, — я коротко кивнул. — Надо было пристрелить эту сволочь, — Шнайдер бросил на меня презрительный взгляд. — Но ты же у нас хлюпик. — А ты, я смотрю, уже дошёл до того, чтобы без колебаний расстреливать гражданских?       Я давно уже не боюсь нарваться на драку с ним. Может, я и не чемпион по боксу, но врезать как надо смогу. — Да если бы моя девчонка пострадала из-за этих тварей, мне было бы наплевать на приказы. Кто бы там хватился в суматохе жива та баба или нет?       Я не стал слушать дальше и вышел во двор. Нельзя сказать, что он совсем уж неправ. Даже сейчас не могу спокойно вспоминать, как бежал к избе, надеясь, что не обнаружу вместо неё пепелище, и как посмотрела на меня та женщина, когда сказала, что Эрин не возвращалась. Если бы я знал, что она не пустила её в подвал… Я действительно смог бы хладнокровно застрелить её? Сейчас уже не уверен.       Отказываться от своих принципов тяжело. За эти месяцы я смирился, что должен следовать своему долгу. Я по-прежнему считаю, что не стоило развязывать войну с Союзом, но уже не стремлюсь сдаться и покончить со своими сомнениями одним махом. Мне есть для чего и для кого жить, я говорю себе это каждый раз, когда щёлкаю затвором винтовки, но всё же есть границы, которые переходить нельзя. Нельзя из-за личных счётов просто взять и застрелить человека, тем более гражданское лицо. Я отбросил в сторону недокуренную сигарету. — Винтер, на твоём месте я бы позволил какому-нибудь «ивану» прострелить себе руку или ногу, — окликнул меня Каспер.       Я лишь усмехнулся. Тоже об этом думал, но играть в русскую рулетку слишком рискованно. — Ну хотя бы нажрись какой-нибудь дряни, глядишь, и отправят в госпиталь.       Я решил, пока есть время, сложить вещи Эрин. Кох нашёл её ранец и конечно собрал всё, что из него выпало, но второпях. Нехорошо, если Рени увидит, что её вещи кое-как запихнуты одним комом. Я вытряхнул содержимое ранца на постель и стал аккуратно складывать. Как же я соскучился. Вроде понимаю, что в госпитале безопасно и она там не одна, есть же Чарли, Вильгельм, но внутри всё сжималось от тоски. Последний бой показал, насколько хрупко наше счастье. Я позволил эгоизму взять верх. Нужно было настоять, чтобы она перевелась хотя бы в госпиталь, но без её согласия Файгль этого не сделает. Она слишком хорошая переводчица. Что же нам делать, Рени?       Вещей было немного. Я помнил, она говорила, что её ограбили на вокзале. Когда я собирался на фронт, взял пусть немного дорогих сердцу вещей: книги, фотографии. А у неё нет ничего на память о доме. Что бы там она ни говорила, я видел, что она скучает, ведь все мы стремимся — особенно после тяжёлых испытаний — вернуться в тихую безопасную гавань. Под пальцами захрустели бумажные листы. Единственная, кому она писала, это Чарли. Копаться в конвертах я не собирался, но один листок плавно спикировал мне прямо под ноги. Это явно не письмо Чарли. Больше похоже на стихи. Рени конечно много читала, но я никогда не замечал за ней склонности к поэзии и не видел, что бы она просиживала с блокнотом как я, выписывая понравившиеся цитаты. Читать не очень разборчивый почерк, да ещё и на русском было сложновато, тем более уловить в переводе рифмы.

Мы летим прям к смерти, от рождения сиюминутно. То, что мы называем веками, для него лишь короткое утро. Я открываю окна, пусть греет свет в моём доме. Дай сил принять уготованное, принять это в полном объёме. Не вернётся былое, не вернется то, что нас сделало ближе. Не вернутся герои из детства и вдохновение прочитанных книжек. Прошлое будто болото, задержишься и оно тебя травит. Утри слёзы, и дальше в путь, всё это там и оставив. Мы можем быть живы только сейчас. Никто не надышится про запас. Игра в перегонки, замешкался — остыл. Не принимается ничья, время или ты.

      От этих строчек веяло безысходностью, словно тот, кто писал, действительно бежал со смертью наперегонки. Интересно, это написала Рени, или автор — незнакомый мне русский писатель? Я понял одно — она не просто боится смерти, как человек постоянно находящийся в опасности. Тут что-то ещё… Я торопливо убрал листок к остальным письмам. Кох уже минут пять приглядывался, что я делаю. Перехватив мой взгляд, он улыбнулся: — Она скоро вернётся.       Помню, раньше я был против того, чтобы служить в одной части с Вильгельмом. Мне казалось, что личные отношения будут мешать службе, и поначалу собственно так и было. Сейчас же не могу отделаться от неприятно зудящего под рёбрами чувства пустоты, когда вижу на его месте Кребса. Дело не в том, что он относится ко мне иначе, чем к остальным солдатам, нет. По-прежнему пытается воспитывать. Отказал же, когда я попросился съехать с казармы. Но, оказывается, я привык к этой заботе, которая негласно проявлялась в мелочах. Привык видеть после боя его родные глаза, в которых тревога постепенно сменялась облегчением. Я уже не нуждаюсь в его опеке и защите, скорее ценю эту близость. В адской мясорубке войны, когда человеческая жизнь значит так мало, греет душу, что рядом есть тот, кто будет рядом, что бы ни случилось. Тот, кому не всё равно остался ли ты лежать израненным где-то в окопе или всё ещё в строю. — Винтер, подойди сюда, — окликнул меня Кребс.       Может, есть какие-то новости от Вильгельма? Кребс, словно решив меня помучить ожиданием, не торопясь порылся в кармане, достал портсигар. — Будешь?       Ну, не курить же он меня позвал, в самом деле! Наконец-то он подкурил сигарету и, сделав глубокую затяжку, скупо улыбнулся, бросая мне ключи. — Держи. — Нужно кого-то отвезти? — я непонимающе повертел их. — Поедешь в госпиталь, а то тут уже от желающих отбоя нет, — он покосился на Хольмана.       Я недоверчиво усмехнулся. Неужели он такой непонятливый? Я же тогда вроде доходчиво объяснил ему, чтобы держался от Эрин подальше. — Я бы на твоём месте не смеялся. По-моему, он серьёзно положил глаз на Эрин. Недавно пытался узнать у меня, кто её родители. — А это здесь при чём? — Ну как же, ты разве не знал, что он у нас планирует жениться на девушке из влиятельной семьи? Бартель как-то сболтнул, что отец Эрин какая-то важная шишка, теперь он так просто от неё не отцепится.       То, что он собрался приударить за Рени, меня особо не волновало. Я же видел её реакцию на его ухаживания. А вот такой интерес к её семье — это уже проблема посерьёзнее. Чёртов Бартель, не мог держать язык за зубами. Парни были более-менее в курсе, как Рени попала на фронт, и слава богу никому не пришло в голову презирать её за несколько капель русской крови, но если до этого докопается Хольман, чувствую, проблем не оберёшься. Интересно, почему он не пошёл служить в СС, если такой рьяный приверженец партии? Надеюсь, он всё же решит, что для его карьеры слишком мелко оставаться в штурмовой пехоте, и подаст прошение о переводе. — Проезжайте, — кивнул мне солдат, отдавая военник и кивком приказывая открыть шлагбаум.       Госпиталь был оборудован в старинной усадьбе, по совместительству бывшем санатории. Всё-таки наверное Файгль в чём-то прав, русские — странный народ. Я не мог представить, чтобы кто-то у нас посмел бы разрушать храмы или переделывать старинные дворцы под санатории. Нет, конечно это не значит, что они неполноценные, как твердят нам командиры, возможно их ввели в заблуждение коммунистические лидеры. Изначально идея о равенстве людей и социальных ступеней звучала разумно, но ведь каким путём они пришли к этому? Кровавая революция, гражданская война… Разве не абсурдно было кричать, что они свергли никчёмного царя, посадив при этом во главе государства очередного тирана, жаждущего власти?       Я вышел из машины, машинально поискав в толпе солдат и медсестёр знакомые лица. Вильгельма я увидел на крыльце. Он пока не заметил меня, увлечённый беседой с каким-то мужчиной. Подойдя ближе, я понял, что разговор у них судя по всему не из приятных. — При всём уважении к вам, я не могу позволить себе остаться без переводчицы, — в безупречно-вежливом голосе брата я различил глухое раздражение. — Я уверен, вам пришлют кого-нибудь на замену, — невозмутимо ответил мужчина.       Я заметил, что он старше Вильгельма, к тому же ещё и гауптман. Судя по их фразам, речь идёт о Рени. Что здесь произошло за эти недели? Увидев меня, Вильгельм чуть заметно покачал головой. Понял, не дурак, куда уж рядовому солдату вмешиваться в разговор командиров, но чёрта с два я отойду, пока не узнаю, до чего они договорятся. — Почему бы вам не обратиться в генеральный штаб с той же просьбой? — Герр лейтенант, давайте начистоту. Вы против перевода фройляйн Майер по личным причинам?       Мне всё меньше и меньше нравился этот скользкий тип. Сверлит Вильгельма холодно-расчётливым взглядом, в снисходительно-насмешливом тоне явно мелькает угроза. Шрам на пол-щеки придавал его лицу какое-то зловещее, хищное выражение. — Мои причины продиктованы прежде всего необходимостью исполнить свой долг. Мне ли вам объяснять, как много значит грамотный переводчик? — Вильгельм холодно улыбнулся. — В свою очередь могу задать вам тот же вопрос. Почему вам так нужна именно эта девушка? Она не бог весть какой боец, даже стрелять толком не умеет. С вашими связями вы можете получить куда более полезного человека. — Вы прекрасно знаете, почему я хочу заполучить её, — в ледяном взгляде гауптмана светилась неприкрытая злость. — Кое-как переводить может даже солдат, заучивший пару фраз по словарю, но много ли таких, которые говорят свободно и без акцента? Да ещё неплохо знают менталитет этих дикарей? — Как бы там ни было, вам лучше решить этот вопрос непосредственно с фройляйн Майер, — в глазах Вильгельма промелькнула скрытая насмешка. — Без её согласия я не буду писать прошение о переводе, а теперь извините, я ещё должен зайти перед выпиской к доктору.       Гауптман проводил его неприязненным взглядом, вскользь посмотрев и на меня. Затем резко развернулся и пошёл внутрь. — И что это было? — повернулся я к Вильгельму. — Я тоже рад тебя видеть, — усмехнулся брат. — Прости, — я обнял его. — Просто я слышал ваш разговор. — Эрин пришлось поработать переводчицей, и гауптман Ягер настолько впечатлился её знанием русского, что решил перевербовать в свою дивизию.       Да что же это такое? Эрин везде умудряется найти приключения на свою голову. Хотя конечно она не виновата. Я прекрасно понимал, что отказаться переводить она не могла. — Он же никак не сможет как-то повлиять на её перевод? — на всякий случай уточнил я. — Он может попробовать обратиться к Файглю, но сомневаюсь, что тот согласится, — уверенно ответил Вильгельм. — Не только их элитной дивизии нужны толковые переводчики. — А где кстати Эрин? — надеюсь ей тоже сняли гипс. — Я уже сказал ей, что мы уезжаем, сейчас придёт. — Я отойду? Хочу успеть поздороваться с Чарли. — Чарли уехала домой, — перехватив мой удивлённый взгляд, Вильгельм пояснил. — Я настоял, чтобы она не пренебрегала отпуском, пока есть возможность.       Это его выбор — осторожничать и пережидать трудные времена, отказавшись от любви, а свой я уже сделал. — Вильгельм, я нашёл для Эрин квартиру, — на этот раз я не позволю ему настоять на своём, но надеюсь, он всё же поймёт меня. — И собираюсь переехать из казармы. Я больше не отставлю её одну.       Он лишь молча смотрел на меня, затем кивнул: — Хорошо.       Мне показалось, или в его глазах промелькнуло что-то похожее на… сожаление? Но гадать, почему он так легко согласился, было некогда. Я заметил на ступеньках лестницы Эрин. Нет, Вильгельм явно что-то недоговаривает, слишком хорошо мне знаком этот злой, настороженный взгляд. Она часто так смотрела на всех нас, когда пряталась под личиной Карла. — Рени.       Надеюсь, я не перестарался, прижимая её к себе, но мне это сейчас так нужно. Чувствовать её рядом, вдыхать родной запах, зарываясь в мягкие волосы, видеть в её глазах отражение того, что чувствую к ней сам. — Прости, что не мог приехать раньше. Сейчас никому не дают увольнительных. — Ничего. Главное, что приехал, — пробормотала она. — А то я уже думала сбежать отсюда.       Никогда не знаешь, серьёзно она говорит или нет, но с расспросами придётся повременить. Я же её знаю. Если не захочет рассказывать что-то, нипочём не признается.

***

      На фронте наступило временное затишье. Командиры продумывали очередную стратегию, парни временно маялись от безделья, но я едва замечал эти перемены. Казалось, это сон или сбывшаяся мечта, быть рядом со своей любимой. Нет, конечно элементарных обязанностей с нас никто не снимал, но теперь всё было по-другому. Мы словно отгородились от всего мира, в своём собственном, где не было ни смерти ни войны. Я позволил себе представить, что мы обычная семья. Утром уходим на службу, считая часы до вечера, когда наконец-то останемся вдвоём. Что можно позволить себе долгие разговоры в ночной тишине, просыпаться по утрам и обмениваться неспешными поцелуями и ласками, рискуя опоздать на построение. Порой я испытываю угрызения совести за это безмятежное счастье, в то время как вокруг царит хаос и страдания. Понимаю, что одному Богу известно, сколько нам отмерено этого украденного у войны счастья, но все эти мысли меркнут, когда я просыпаюсь, чувствуя на щеке её сонное дыхание.       Помню как-то приятель в университете говорил, что женщин нужно читать как книги — каждый раз это новая история. Если так, то Эрин для меня как Библия для заблудшего фанатика, я словно не могу надышаться ею. Поначалу я волновался, ведь у меня нет ни малейшего опыта в близости, как впрочем и у неё. — Рени, — касаюсь губами её приоткрытых губ. — Скажи мне, что ты чувствуешь? — её ладони расслабленно гладят мою спину, лёгкое дыхание щекочет шею, заставляя меня на мгновение зажмуриться от удовольствия. — Тебе не было больно?       Сердце замирает в ожидании ответа. Боюсь услышать, что что-то сделал не так. — Всё хорошо, — выдыхает она, возвращая мне биение сердца. — Мне нравится… быть с тобой. — Это правда?       Её признание приводит меня в восторг. Губы прослеживают контур подбородка, язык дразнит ямку между плечом и шеей. — А что нравится больше?       Она расслабленно улыбается: — Мне нравится, как ты ласков со мной, как целуешь меня… — Так? — мои губы рисуют неторопливую линию на её щеке, прикусывают мочку уха. — Или так? — она прерывисто выдыхает, когда я нахожу губами бьющуюся жилку на шее. — М-м-м, по-моему, ты прекрасно справляешься без подсказок, — она слегка проводит языком по своим губам, и я перехватываю этот вздох своими губами. — Я хочу узнать тебя всю.       Помнится, как-то она сказала, что всё, что делают в постели любящие друга друга люди — нормально. Моя рука скользит по её вздрагивающему животу, пальцы проникают ниже. Она всё ещё возбуждающе влажная внизу, и я бесстыдно размазываю влагу вдоль её складочек, на пробу лаская чувствительную плоть. Действую скорее интуитивно, ну, и невольно вспоминаю пошлости Шнайдера, который любил иногда похвалиться перед парнями своим богатым опытом. Мне хочется, чтобы она кричала от страсти, забылась в моих руках. Тихие отрывистые стоны подсказывают, что я действую правильно, не прекращая ритмичных движений рукой, жадно целую её рот. Возбуждение накатывает горячей волной, но я, игнорируя напряжённо восставшую плоть, сдвигаюсь ниже. Язык скользит по впадинке между её ключицами, обводит напряжённый сосок.       С её губ срывается полувскрик-полустон, пальцы с силой сминают простыню, изящное тело выгибается словно натянутая струна. — Рени… — обнимаю её, содрогающуюся в только что пережитой истоме, прижимаю к себе, зарываясь лицом в пушистые волосы. — Фридхельм, нужно отвезти этих солдат в госпиталь, — Вильгельм протянул мне папку с документами. — Хорошо.       Я незаметно бросил взгляд на стол, за которым Эрин кропотливо писала что-то в тетрадь. Перехватив мой взгляд, Вильгельм слегка улыбнулся. — Эрин, ты составила список нужных медикаментов? — Конечно. — Проследишь, чтобы всё выдали правильно.       Она недоверчиво вскинула на него глаза. Действительно странно, что Вильгельм больше не старается нас разлучить. — Так точно, герр обер-лейтенант, — Вильгельм недавно получил повышение.       Ну, хотя бы одним сыном отец может гордиться. Я уже понял, что ни служба в армии, ни успешная учёба не принесёт мне его одобрения или любви. Он даже ни разу не написал мне за этот год.       Я вышел вслед за Вильгельмом на крыльцо. — Я ведь ещё толком тебя не поздравил. — Если хочешь, мы могли бы куда-нибудь сходить, — он достал портсигар, протягивая мне. — Файгль говорит, в городе наконец-то открылся довольно приличный ресторан.       Я вспомнил, как Рени всё время сокрушалась, что он никак не решится пригласить Чарли на свидание. Было бы здорово как раньше выбраться куда-нибудь, но разве обязательно это делать вдвоём? — А ты не хочешь ещё кого-нибудь пригласить? — Вильгельм вроде как непонимающе приподнял брови. — Ту, которая тоже за тебя порадуется.       Он улыбнулся: — Хорошо, узнай у Чарли, могут ли ей дать завтра выходной.       Едва мы приехали в госпиталь, Рени убежала разыскивать доктора. Заметив сидящих на лавочке медсестёр, я направился к ним. — Фридхельм! — Чарли радостно улыбнулась, обнимая меня. — Что ты тут делаешь? — Привёз солдат из нашей части на лечение. — Ты один? — ясное дело она пытается узнать, не приехал ли Вильгельм.       Может, Рени права, и надо их немного подтолкнуть к заветному разговору? Хотя если Вильгельм ничего не сказал ей до отъезда на фронт, вряд ли так легко передумает. Мне ли не знать каким упрямым бывает мой братец, особенно когда уверен в своей правоте. — Мы приехали с Эрин, она сейчас получает медикаменты, — Чарли немного сникла. — Вильгельм просил узнать, свободна ли ты завтра вечером? Мы хотели отпраздновать его повышение. — О… я, — Чарли задумалась. — Наверное, да. Попрошу Хильдегард подменить меня на дежурстве. Пойдём, отдам тебе посылку от мамы. Кстати, надо найти Эрин, у меня есть кое-что и для неё. — Как ты съездила? Видела Грету и Виктора? — мне показалось или Чарли как-то потерянно отвела глаза? — Шарлот, тебя зовёт доктор Йен, — окликнула её какая-то медсестра. — Я тоже пойду, — нужно же ещё перетаскать коробки с лекарствами в машину.       Так мы толком с Чарли и не поговорили. Она успела только торопливо попрощаться и спросить, во сколько мы заедем. Надеюсь, у неё не плохие новости о наших друзьях. Ничего, узнаю всё завтра. — Как же здорово хоть на денёк вырваться из штаба, — Эрин не торопилась вернуться в машину.       Здесь такой красивый парк, можно было бы и задержаться, но слишком суетно. Медсёстры, больные, солдаты. Есть у меня одна идея, где мы можем спокойно побыть вдвоём. — Интересно, что в той коробке, которую тебе отдала Чарли? — Всё тебе скажи, — усмехнулась Рени. — Сам увидишь завтра.       Зная, как болезненно она относится к своей внешности, могу предположить, что там всякие штучки вроде духов и помады. — По-моему, ты свернул не туда, — Эрин чуть нахмурилась, что-то вспоминая. — Точно, мы должны были свернуть чуть дальше. Там ещё такое здоровенное дерево было. — Кажется, кто-то не хотел слишком быстро возвращаться к надоевшим бумагам.       По пути в госпиталь я заметил в стороне от основной дороги небольшой пруд. Он чем-то напомнил мне тот, в котором мы с Вильгельмом частенько купались в детстве, когда приезжали к бабушке. Деревянные мостки, несколько плакучих ив и густые заросли камыша — всё это навевало умиротворение. — Здесь правда красиво, — Рени присела, попробовав рукой воду. — Но купаться пожалуй ещё рано. — Значит, просто поваляемся, — я опустился на траву. — Иди сюда. — Э-эм, не думаю, что это хорошая идея. Кто знает, сколько в этой траве клещей? — Никогда об этом не задумывался.       Вильгельм раньше шутил, мол где я встречу девушку, которая будет с таким же увлечением читать всё, что попадётся под руку, но Рени, пожалуй, переплюнула меня в этом. — Тебя послушать, так всё опасно. Нельзя пить воду в ней микробы, мыши переносчики заразы. Теперь вот клещи, — я решил её немного подразнить. — Не надоело всего бояться? — Вот знаешь, ни разу не смешно, если тебя цапнет такая тварь. Они переносят такую болячку, после которой мозги на всю жизнь останутся набекрень, — Эрин осторожно присела рядом. — Откуда ты всё это знаешь?       Я бы понял, если бы она собиралась поступать в медицинский институт, но представить школьницу, запоем читающую серьёзные научные труды, как-то сложновато. В её глазах тенью мелькнуло смятение, словно я задел неприятную тему. — Когда умерла мама и бабушка, я делала всё возможное, чтобы отец поменьше обращал на меня внимание, — медленно, нехотя всё же ответила она. — Вот и читала всё, что было в семейной библиотеке. В том числе медицинские книги, оставленные дядей. — Прости, — первый раз вижу, чтобы человек так неохотно рассказывал о себе.       Невольно вспомнились те загадочные, непонятные стихи. В конце концов у всех есть свои личные тайны, и если Эрин хочет забыть о своём прошлом, это её право, но я должен узнать одну вещь. — Он тебя… обижал?       Домашнее насилие зачастую встречается даже в тех семьях, которые с виду кажутся благополучными. Грета сбежала из дома едва ей стукнуло семнадцать, предпочитая жить в крошечной комнате над баром, чем с отцом, который периодически напивался и поднимал на неё руку. — Нет, ничего такого, — Эрин правильно поняла мои опасения. — Всё дело в том, что маму он любил, а вот меня… нет. Сам знаешь, нет ничего хуже, когда тебя воспитывают лишь из чувства долга.       Я подвинулся поудобнее, укладываясь головой на её колени. Эрин притихла, ласково ероша волосы на моём затылке. Расслабившись от этой нехитрой ласки, я прикрыл глаза. — Помнишь ту речку? — Ещё бы не помнить. Не пойди я тогда у тебя на поводу, узнал бы намного раньше, что ты не Карл, — сейчас я уже могу с улыбкой вспоминать, как страдал, чувствуя непонятное влечение к мальчишке. — О чём ты думаешь? — я заметил её, словно погруженный в себя взгляд. — Да так, — Рени неуверенно улыбнулась. — Нам же когда-нибудь положен отпуск? — Вообще да, а что? — Ну, домой я вряд ли вернусь, так почему бы не попутешествовать? — А куда бы ты хотела поехать? Нам конечно вряд дадут одновременно отпуск, но мало ли? — Что толку мечтать? Ты ведь захочешь съездить домой, — домой-то я конечно съездить хотел, но глупо было бы торчать там несколько недель, только ради матери. — Ну, раз мы мечтаем, то дома я бы пробыл пару дней, а потом мы бы могли съездить на море. — Море это хорошо, но у меня есть идея получше, — Эрин полезла в сумку, доставая какой-то журнал. — Смотри. — Что это? Похоже на какую-то больницу. — Ну да, это санаторий для туберкулёзников, — Эрин нетерпеливо перевернула страницы. — Зато посмотри, где он. В Альпах! — Ты хочешь поехать туда? — Почему нет? Тихая маленькая страна, соблюдающая нейтралитет. Вкуснейший сыр и шоколад, горный воздух. Короче, рай. — Ты же сейчас не об отпуске говоришь да? — я так понимаю, сейчас снова услышу очередное предложение бросить всё и сбежать. — Ну как сказать, — усмехнулась она. — Можно поехать для начала в отпуск… а потом просто не вернуться. — Рени, я знаю, ты устала, но ведь всегда можно перевестись хотя бы в госпиталь. — Да не хочу я в чёртов госпиталь! — от её хорошего настроения не осталось и следа. — Я просто не понимаю тебя. Ты же сам не хотел участвовать в этой войне и прекрасно видишь, к чему всё идёт. — Да, не хотел, но дезертиром быть тоже не хочу, — податься в бега теперь, когда у нас всё хорошо и можно надеяться, что после войны мы сможем жить как обычные люди? — К тому же не всё так ужасно, как ты говоришь. Сейчас обстановка на фронте немного стабилизировалась. Сама слышала, мы взяли контроль над Чёрным морем, на очереди Кавказ. — А если я права? Представь, что через пару лет будет не за что сражаться?       Если бы не был так в ней уверен, решил бы, что она знает секретные планы русских. Она говорит о нашем проигрыше так, словно это неотвратимо. — Если такое случится, обещаю, что отвезу тебя в безопасное место.       Я готов пообещать ей что угодно, лишь бы она успокоилась и не поддавалась панике. Конечно я сдержу своё слово, если потребуется, но надеюсь, до такого не дойдёт.

* * *

— Рени, ты готова? — Вильгельм уже заходил, предупредив, что через пятнадцать минут мы выезжаем, а она до сих пор крутится перед зеркалом. — Ты и так красивая, зачем тебе вся эта косметика? — Да что ты говоришь, — раздражённо отозвалась она. — Как тут не пользоваться косметикой, когда боженька одарил ресницами как у альбиноса? — По-моему, ты преувеличиваешь, — она яростно швырнула на стол какой-то тюбик. — Преувеличиваю?! Если я не буду краситься, люди даже не догадаются, что у меня есть эти гребаные ресницы. — Всё же поторопись, — я решил не маячить, раз она не в духе. — Жду тебя во дворе. — Долго она ещё? — недовольно спросил Вильгельм. — Нельзя заставлять Чарли ждать. — Будто ты не знаешь, как девушкам важно выглядеть красивыми, — примирительно ответил я, вспоминая, что Грету мы обычно ждали не меньше часа.       Ну, ничего себе! Я конечно считал, что Рени красива и без всяких женских ухищрений, но надо отдать должное — сейчас она выглядела просто потрясающе. Только эта красота была теперь другой — опасной, соблазняющей. Изящное чёрное платье выгодно подчёркивало изгибы её фигуры, подведённые глаза и красная помада делали её старше. — Что-то не так? — она чуть насмешливо улыбнулась. — Я… гм… не ожидал, что моя девушка, оказывается, кинозвезда, — благодаря туфлям на каблуке мы временно почти сравнялись в росте. — Мы едем? — Вильгельм нетерпеливо открыл водительскую дверь.

***

— Какое роскошное место, — Чарли с интересом оглядела просторный зал. Мы уже привыкли к аскетично обставленным русским избам, но этот ресторан был чем-то похож на один из наших. Мраморные колонны в холле, хрустальные люстры, бархатные портьеры и шёлковые скатерти. — Скорее всего, это бывший банкетный зал для элиты их партии, — заметил Вильгельм.       Официант проводил нас за столик. — Интересно, здесь только русская кухня? — Чарли раскрыла меню. — Даже если так, ты не будешь разочарована, — улыбнулась Эрин. — Мы с Вильгельмом как закалённые солдаты будем рады, если еда будет просто горячая. — Вы готовы сделать заказ? — на этот раз к нам подошла молодая женщина, судя по акценту из местных.       Хотелось привычной еды. Вроде той, что готовила мама, так что Вильгельм попросил принести шницели с картошкой и салат. — Их водка слишком крепкая, я заказал нам вина, — улыбнулся он. — А пока откроем шампанское. — За тебя, — я отсалютовал бокалом. — Надеюсь, твоя карьера и дальше пойдёт в гору. — Я так за тебя рада, — просияла Чарли. — За нашу скорую победу. — Поздравляю, — сдержанно улыбнулась Эрин.       Я уже давно понял, что ей претят тосты за фюрера и нашу победу. Ну, откуда такая уверенность, что мы проиграем? И как она не боится, что это заметит кто-то ещё? — Представляю, как обрадуется герр Рейнхард, он так гордится тобой, — Чарли заметила мою усмешку и торопливо добавила: — То есть он ждёт с победой вас обоих… — Чарли, не надо, — я мягко перебил её. — Я уже взрослый мальчик и не стану плакать из-за неодобрения папочки, — она огорчённо смотрела на меня, не понимая, что мне уже давно плевать на его мнение. — Расскажи лучше, как ты съездила? Виделась с Гретой и Виктором? — У Греты всё хорошо, — Чарли облегчённо улыбнулась. — Она у нас теперь звезда радио, да вы наверное не раз её слышали. А Виктор… Грета сказала, что помогла ему оформить документы, и он уехал в Америку. Я хотела увидеть фрау Рашель, но в их квартире живут уже другие люди. — Что это значит? — нахмурился Вильгельм. — А куда делась его семья? Уехали с ним? — Вряд ли, — потупилась Чарли. — Женщина, что со мной говорила, намекнула, что их забрали в лагерь.       Повисла напряжённая пауза. Напрямую осуждать действия фюрера никто бы не осмелился. Дикость какая-то, ладно здесь этих людей объявили врагами и угрозой нашему благополучию, но ведь родители Виктора уважаемые граждане, у его отца было лучшее ателье в Берлине. — Чарли, что нового в вашей больничке? — нарушила молчание Эрин. — О, всё хорошо, — она с благодарностью посмотрела на неё. — Правда Хильдегард опять грустит после неудачного романа. — Ничего, она быстро утешится, — усмехнулась Эрин. — Уже стольким подняла «боевой дух», что удивляюсь, как мы до сих пор не выиграли войну. — Не будь такой злюкой, — ласково упрекнула её Чарли. — Ей просто не везёт.       И тут я почувствовал, как моего бедра коснулась чья-то ладонь. Хотя чего тут гадать — это явно не Вильгельм. Чёрт, Рени, что ты делаешь? Её пальчики дразняще скользнули выше, погладив складку штанов, как раз у набухающего члена. — Фридхельм, что с тобой? — видя, что я поперхнулся вином, брат обеспокоенно постучал по спине. — Всё… хорошо.       Нет, ну вот как ей удаётся сидеть с таким невозмутимым выражением лица? А если Чарли или Вильгельм заметят, где сейчас её рука? В её глазах сейчас, как выражалась моя бабушка, плясали чертята. Я бы даже сказал, здоровенные такие черти с вилами. — Ешь, пока не остыло, — лукаво улыбнулась она, потягивая шампанское.       Легко сказать «ешь», а что мне теперь делать с этим восстанием в штанах? Я всегда был нежен с ней, да и думаю, что не мог бы заниматься любовью по-другому, но тут вот прямо захотелось утащить её в укромный уголок и настойчиво потребовать продолжения. — Так что там её красавец-гауптман, упорхнул и адреса не оставил? — весело спросила Эрин. — Ой, там же такая история. Он уехал, не закончив лечение, — Чарли отложила вилку. — И всё из-за пленного русского. Представляете, тяжело раненый солдат умудрился сбежать. — Правда? Интересно как? — Один из караульных отлучился буквально на пару минут, так русский перерезал его товарищу горло и переоделся в его форму. Где он только умудрился раздобыть скальпель? Девушку санитарку, которая за ним ухаживала, постоянно таскали на допросы, а потом кажется расстреляли. Во всяком случае я её больше не вижу. — Это ужасно, — Вильгельм налил всем ещё вина. — А этот Ягер ещё привлекал к допросам и тебя. — Эрин! — воскликнула Чарли. — Слава богу он на тебя не напал. — Да ладно вам, хорош разводить панику, — отмахнулась она. — Как видите, со мной всё в порядке. — Фройляйн Шарлотта, какая приятная неожиданность!       Я обернулся. Какой-то солдат приветливо улыбался Чарли. — Добрый вечер, Макс, как ваша рука? — Благодаря вашей заботе я в полном здравии.       Я заметил, как недовольно смотрит Вильгельм на этого парня. Хотя не вижу проблемы. Просто благодарный пациент, ведь Чарли ко всем относится с искренней теплотой. — Я немного волновался, ведь вы не ответили на моё письмо. — Я уезжала ненадолго домой, — чуть смутившись, ответила Чарли. — Простите, вы здесь с друзьями, — наткнувшись на неприязненный взгляд Вильгельма, бедняга предпочёл ретироваться. — Не буду мешать. — Похоже, кое-кто не прочь ещё раз оказаться на больничной койке? — поддразнивающе спросила Рени.       Чарли покраснела и с преувеличенным интересом сосредоточила внимание на шницеле. — Да ладно тебе смущаться, ты же девушка свободная, почему бы не закрутить роман с этим красавчиком? — вот нравится ей провоцировать Вильгельма, который при этих словах напряжённо подобрался, а мне опять придётся быть буфером между ними. — Давайте сменим тему, — резковато сказал брат. — Простите, — девушка-официантка, неловко споткнувшись, едва не выронила поднос и теперь испуганно смотрела на Эрин. — Я не хотела… простите… — Успокойся, ничего страшного, — Рени коснулась рукава платья. — Это всего лишь пара капель воды.       Девушка торопливо отошла. Эрин тоже поднялась, улыбнувшись мне: — Сейчас вернусь. — Помнишь Рудольфа Бехтера из седьмого дома? Угадай, кто он теперь? — Хм-м, не знаю, — Вильгельм задумался, вспоминая. — В школе он был тщедушным противным ябедой. — А теперь весь из себя важный крейслейтер. — Ну надо же, — усмехнулся брат. — Хотя знаешь, я не удивлён, что он умудрился удачно пристроиться.       По их взглядам я видел, что поговорить они хотят не о Рудольфе, и решил ненадолго оставить их вдвоём. Да и Рени что-то долго нет. — Пойду подышу воздухом.       Искать, где здесь дамская комната, я не стал, решил подождать Эрин в холле. — Решил оставить нашу парочку наедине? — я обернулся, услышав стук каблучков. — Вдруг Вильгельм всё-таки решится поговорить с ней о чём-то ещё, кроме детских воспоминаний? — Скорее Чарли решится признаться первой, — улыбнулась Рени. — Иди сюда, — я потянул её в сторону. — Я весь вечер хочу тебя поцеловать. — А знаешь, что я мечтаю сделать, когда мы вернёмся? — никогда раньше не знал, что голосом оказывается тоже можно соблазнять. — Снять эти туфли, — от этого мурлыкающего тона в голове сразу замелькали неприличные картинки. — Оказывается, я успела отвыкнуть от каблуков…       Да сколько же можно безнаказанно меня дразнить? Хочется схватить покрепче, смять губами сладкий рот. Вместо этого медленно притягиваю её ближе, зарываясь пальцами в шелковистую копну волос на затылке, запрокидываю голову назад, открывая моим губам тонкую шейку. Чувствую, как бьется её пульс, губами почти касаюсь её губ: — И это всё? Хочешь снять лишь туфли? — Остальное ты должен снять сам.       Рени чуть сдвинулась, и я заметил мелькнувшее в вырезе декольте чёрное кружево. Я почувствовал себя мальчишкой, которому предстоит распаковать рождественский подарок. Представив, как соблазнительно смотрится на её коже красивое бельё, снова ощутил, как горячая волна наливается приятной тяжестью в паху. — Ты издеваешься, да?       Я постарался взять себя в руки, чтобы не начать прелюдию прямо здесь. Она же как назло податливо прижалась ближе, жарко прошептав: — Где ты припарковал машину? — Но… как мы… — Включи фантазию.       Чёрт, нас же могут увидеть. Да и как объяснить Вильгельму, куда мы запропастились? — Пойдём , — я сжал её ладонь.       Но до выхода мы не дошли — из зала послышались выстрелы. Стреляли бездумно, словно кто-то решился разрядить всю обойму. — Вильгельм! — я рванулся обратно.       В зале царил хаос. Женщины оглушительно визжали, офицеры суетливо бежали к выходу. Я увидел, как мимо провели девушку-официантку, которая облила Эрин водой. — Что случилось? — слава богу, Чарли и Вильгельм не пострадали. — Она… она вышла в зал и начала стрелять куда придётся… пока не кончились патроны, — Чарли дрожащей рукой указала на неподвижно лежащий труп.       У мужчины была прострелена голова. Ещё двое, похоже, были ранены. — Ну, всё, всё, успокойся, — Вильгельм нежно обнял её, поглаживая напряжённо вздрагивающие плечи. — Я должна их перевязать, — Чарли торопливо отёрла слёзы и повернулась ко мне. — Принеси из машины аптечку.

***

      Возвращались все подавленные. В машине царило напряжённое молчание. — Я не понимаю, почему она сделала это, — пробормотала Чарли. — Ведь мы же даём им работу. Насколько я знаю, в госпитале этих девушек никто не притесняет. — А вы бы смирились, если бы кто-то пришёл на вашу землю и начал наводить там свои порядки? — резко спросила Эрин.       Я промолчал. Сам же когда-то говорил парням, что русские быстро научатся от нас жестокости. — И тем не менее им придётся смириться, — жёстко отрезал Вильгельм. — Если бы не их партизаны, которые исподтишка устраивают диверсии и поддерживают в остальных напрасную веру в победу, мы бы уже загнали в угол этих коммунистов. — У этой женщины скорее всего война отняла семью, терять ей нечего, — уже спокойнее сказала Рени. — Тебе её жаль, да? — обернулся Вильгельм. — А почему ты не жалеешь тех, кто погиб сегодня? У них тоже были семьи. Это означает, что я сейчас могу приехать в село и расстрелять пару десятков русских, чтобы за них отомстить? — Ну всё, хватит, — я успокаивающе сжал руку Эрин, зная, что она сейчас может сгоряча наговорить такого, о чём потом пожалеет.       Так хорошо начавшийся вечер был безнадёжно испорчен. — Вот чем ты думаешь, когда начинаешь спорить с Вильгельмом? — я задержался на крыльце, доставая сигареты. — Но ты ведь понимаешь, что я права, — она пристально посмотрела мне в глаза. — Как вы можете всерьёз считать, что русские обязаны покорно сдаться? — Это война, — я в сердцах отбросил пустой коробок спичек. — И как бы я к ней ни относился, я всё равно буду предан своей стране.       Эрин молча смотрела на меня, и почему-то от её взгляда становилось не по себе. — Что-то слишком часто ты проявляешь лояльность к русским, — я знал, что сейчас возможно говорю лишнее, но слишком переволновался, а тут ещё она снова забывает об осторожности и говорит всё, что думает. — На чьей ты стороне, Эрин? — Ты сам видел, как меня принимают на той стороне, — с горькой насмешкой ответила она. — Но я не могу равнодушно смотреть на то, что мы делаем с ними. Ты видно уже забыл, как легко тот ублюдок стрелял в затылок десятилетней девочке или как солдаты Штейнбреннера развлекались в Ершово… — Не забыл! — я последовал за ней в дом.       Деревянные балки и беленые стены лишний раз напомнили, что мы затеряны чёрт знает где, и как бы ни старались отгородиться от неприглядной действительности, война продолжается. На какой-то миг наше счастье показалось мне временным, украденным. — Но в первую очередь я думаю о тебе. Однажды я не смогу помочь, если ты снова влипнешь куда-то по неосторожности, — я вспомнил, как она застрелила того полицая. — Ты предлагаешь мне сделать как Вильгельм и остальные? Не думать ни о чём, закрыть глаза, заткнуть уши? — Рени медленно подошла ближе, заглядывая в глаза. — Ты и сам готов так делать? — Ты прекрасно знаешь, что нет, — не обязательно же становиться кровожадным чудовищем, но тяжело сочувствовать таким, как эта девица, что застрелила сегодня двоих человек. — Но раз уж ты осталась, постарайся так явно не выражать своё мнение по поводу войны. — Хорошо, — она смотрела на меня нечитаемым взглядом.       Я чувствовал, что не смогу сейчас уснуть, да и всякое романтическое настроение тоже пропало напрочь. Вильгельм недавно отдал мне бутылку неплохого коньяка, осталось только вспомнить, куда я её дел. — Ложись спать, я немного ещё посижу во дворе.       Я просидел на крыльце чуть ли не до рассвета. Злился я больше на себя, ведь ещё полгода назад я так же как и Рени верил, что путём насилия ничего решать нельзя. Теперь же я просто хочу, чтобы всё это быстрее закончилось и мы могли вернуться к прежней жизни. Возможно, это было опрометчивое решение — оставить Рени на фронте. Какой бы сильной она ни была, рано или поздно любой сломается, ежедневно сталкиваясь с жесткостью и понимая, что по-другому нельзя. Я уже понимаю, что отправил бы на расстрел любого русского, если бы это угрожало её жизни.       Всё-таки я был слишком резок с ней. Можно сказать, почти обвинил в том, что она из-за своего происхождения втайне поддерживает русских, хотя прекрасно знаю, что дело не в этом. Опыта, как мириться с девушкой, у меня не было, поэтому я могу лишь надеяться, что она меня простит. Рени конечно давно уже спала. Поколебавшись, я опустился рядом, чувствуя, как скрипят пружины старой кровати. Не удержавшись, провёл ладонью по её плечу, спине, медленно убирая рассыпавшиеся волосы, обнажая её шею. — Рени, — виновато выдыхаю в затылок и осторожно целую её за ушком. — Прости… я не хотел… вот так…       Хочется шептать ей на ухо какие-то глупости, чтобы простила, откликнулась, обернулась, но на ум ничего не идёт. Её запах пьянит, мысли в голове расплываются. Хочется прикасаться к ней бесконечно, целовать её всю. Снова чувствую себя эгоистом, но мне так нужно забыть обо всём, хотя бы ненадолго. Невесомо провожу кончиками пальцев по её щеке. Она такая красивая. Мягкие губы по-детски приоткрыты, словно дразнят, зовут поцеловать. Поправляя сползшее одеяло, ловлю себя на мысли, что хочется окончательно стянуть его. Покрыть поцелуями каждый дюйм её кожи. Рука тянется сама, всё-таки убирая это чёртово одеяло. Рени чуть вздрагивает, когда я осторожно притягиваю её к себе, и прижимается ближе. Упругая грудь дразняще касается моей кожи. Не могу удержаться, накрываю мягкий холмик ладонью, к другому тянутся губы. Жадно впитываю сладость гладкой кожи и чуть вздрагиваю, когда её ладони ложатся мне на плечи, невесомо гладят мою разгорячённую кожу. Услышав её тихий прерывистый вдох, поднимаю лицо. Уже не спит, сонно моргает ресницами. — Ты меня разбудил, чтобы извиниться? — сонно улыбается Рени.       Вот хитрюга, получается, она не спит уже довольно давно. Тонкие пальчики скользят на затылок, ероша волосы, прижимают лицо к обнажённой коже ближе, жарче… Негромкий стон распаляет сильнее. Ей нравится всё, что я делаю с ней. Каждое касание воспламеняет всё больше. Опускаю руку ниже, осторожно прикасаясь к женскому естеству, не могу удержаться и чуть прикусываю нежную кожу шеи, скольжу языком ниже, вдыхая запах её рассыпавшихся по подушке волос. Она подаётся навстречу моим рукам, моим губам. Сжимаю ладонями её округлые бедра и погружаюсь в вожделенную тесноту её лона, ловлю губами её прерывистый вдох, обводя языком её губы. Её бёдра приподнимаются навстречу моим движениям, и я забываю обо всём. Хочется раствориться в касаниях нежных ладоней. Руки опускаются вниз, гладят упругие ягодицы, с каждым движением прижимают к горящему телу ближе, теснее. Участившееся дыхание и тихие стоны Рени ласкают слух, горячими волнами расходятся по телу, бьют в низ живота. Наши движения сливаются в одно — ритмично, плавно. Меня накрывает волна эйфории, едва успеваю в последний момент отстраниться, помня о том, что детьми нам обзаводиться ещё рано. Переворачиваюсь на спину, прижимая к себе расслабленную Рени и пытаюсь успокоить сердцебиение. — Я знаю, что должен уговорить тебя уехать, но не могу. Ты так нужна мне.       Её пальчики рассеянно чертят невидимые линии на моей груди, перемещаются на живот, и уже засыпая, я слышу: — Давай больше не ссориться. Кто знает, сколько нам осталось.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.