Моя чужая новая жизнь

      Я знала, задницей чувствовала, что этот мир не даст мне хэппи-энда ни в каком проявлении. Стоит моей жизни хоть немного наладиться, и нате очередное дерьмо на голову. Только отделалась от одного «стратега», тут же нарисовался следующий. Я настороженно прислушивалась, до чего там договорятся эти товарищи. — У нас есть данные, что эти изворотливые твари прячутся где-то неподалёку. Город завален этой дрянью, — Штейнбреннер положил на стол агитационную листовку. — Наверняка кто-то вынес шрифт из редакции, в списке сотрудников числятся две девушки из Алексеевки. — Но почему вы думаете, что они появятся здесь? — разумно усомнился Файгль. — Скорее всего деятельность подпольного движения сосредоточена в городе. — Одна из них осмелилась обманом внедриться в штаб в отдел стенографисток, — Штейнбреннер прихлебывал кофеек с таким видом, будто делал здесь всем одолжение. — Попалась, когда пыталась вынести печать. Нам удалось выбить, что они подделывали документы для еврейских семей. Сейчас, когда их связная пропала, диверсанты затаились, но возможно, кто-то появится дома, ведь они боятся за своих родных. — Конечно, мы окажем вам содействие.       Файгль, смотрю, быстренько оклемался, зато Винтер сидит, как всегда с нечитаемой физией. Собственно его опять никто не спросит, согласен ли он гоняться за партизанами. — Я думаю, мы справимся, но кое-что было бы нам на руку. Сколько вы ещё должны пробыть здесь?       Файгль поколебался. Всё-таки о военных планах нельзя трепаться даже своим. — Бросьте, я же не прошу детально рассказать план ваших передвижений, — понимающе усмехнулся Штейнбреннер. — Мы планировали через неделю выдвигаться дальше, — уклончиво ответил гауптман. — Было бы неплохо, если бы вы уехали чуть раньше.       Это такое завуалированное «валите на хрен и не путайтесь под ногами»? Что ж, я только за убраться отсюда. Мне до сих пор не по себе как вспомню, что творил этот мудак в Ершово. — Если подпольщики держат связь с местными, им донесут, что основная часть немцев ушла. Возможно, тогда они осмелеют и покажутся. — Я должен связаться с генералом, — осторожный Файгль не повёлся на эту речёвку.       Я как можно незаметнее выскользнула за дверь и достала сигареты. И какой идиот решил, что курево помогает успокоить расшалившиеся нервишки? Тут блин с такой жизнью надо пустырник жрать прямо с поля, выдирать его с корнями и глотать, не жуя. Вся надежда, что мы отсюда свалим и мне не придётся наблюдать за работой этого отряда психов. Я конечно та ещё актриса, но чувствую, не смогу как ни в чём ни бывало улыбаться Штейнбреннеру. В рейтинге ублюдков, которые мне попадались здесь, у него пока что была пальма первенства. Кто это там отирается у его машины? Конрад, что ли? Зимой же все были укутаны в эти чепчики, так что мама родная бы не узнала, но Конрад существенно отличался от большинства немцев — карие глаза, тёмные волосы. — Доброе утро, фройляйн Майер, — улыбнулся он. — Такая приятная неожиданность встретить вас снова.       О Боже, не будь как все эти прилизанные мальчики-новобранцы! Нет бы спросить, как ты умудрилась пережить зиму и не сдохнуть? Поделись ноу-хау. — Да уж, встреча неожиданная, — беззлобно усмехнулась я.       В принципе к этому мальчишке у меня не было особой ненависти. По крайней мере он пытался сохранить в себе что-то человеческое. Не знаю правда насколько успешно с таким-то командиром. — Как вам русская зима? — спросил он. — Видели бы вы, в каких развалинах нам пришлось встречать Рождество. — Мы его встречали в окопах, — я тоже могу уже травить фронтовые байки. — А так всё то же самое, что у вас. Отморозили всё, что можно, жрали снег и еловые ветки. — У нас по весне двое попросили перевода в другую часть. Честно говоря, я очень удивился, когда увидел вас здесь. — Сбежать в комфортную столицу любой дурак может, но мы же не ищем лёгких путей. — Конрад, поехали, — как-то быстро они там обо всём договорились. — А с вами, Эрин, я не прощаюсь надолго.       Это что, мы опять будем крутиться с ними бок о бок? Я зависла на пороге штаба растерянной ромашкой. В лоб спрашивать у и без того раздражённых командиров, что за херь происходит, нельзя. Но по их скупым фразам я уловила, что Файгль отчаливает в сторону Сталинграда как и было задумано раньше, а мы остаёмся на случай, если русские попытаются объединить усилия с партизанским отрядом и взять реванш. Тем более Штейнбреннер на этот раз в целях конспирации берёт с собой не всех солдат.       На следующий день Файгль со своими бойцами уехал, а Штейнбреннер с энтузиазмом стал устанавливать в селе свои порядки. Прежде всего он согнал всех жителей на допрос, пытаясь узнать о каждом, кто попадает в потенциальный список партизанского движения. — Говоришь, у тебя есть дочь? Где она? — обманчиво вкрадчиво спросил он у очередной тётки. — В город перебралась, замуж там вышла, а мне вот внуков привезла, в деревне всё ж легче прокормиться, — угодливо зачастила бедная женщина, прижимая к себе двоих мальчишек. — Скажи мне, мальчик, — Штейбреннер подпустил в голос притворной ласки. — Где работать твоя мама? — Она учительница, — простодушно ответил ребёнок. — Хорошо, — кивнул он. — Можете идти. — Где быть твои сыновья? — в глазах женщины промелькнул испуг, но в принципе это естественно, когда тебя притаскивают в штаб непонятно с какой целью. — Так эта… у сестры моей в соседнем селе гостят, — медленно ответила она. — Ваши как сюда явились, я их от греха подальше и отправила… ой… — она умолкла, видимо сообразив, как это звучит со стороны, но Штейнбреннер добродушно усмехнулся. — Вы нас бояться и правильно делать. Но если примете новую власть, мы не сделать вам плохо.       Следующей зашла хорошенькая блондинка. — Что вы можете сказать о ваших соседях, фройляйн? — Что именно вас интересует, господин офицер? Жидов… то есть евреев у нас нету, — девчонка кокетливо улыбнулась, видимо уверенная, что раз не отказывает солдатам в любви и ласке, ей уже ничего не грозит.       Ага, видела бы она, как лихо эти ребятки перестреляли всех в Ершово, в том числе и девчонок, которые с ними спали. — Меня интересовать молодежь примерно вашего возраста. Есть ли кто-нибудь, кто пропасть из деревни без веской причина? — Так. Дайте подумать, — она чуть прищурилась, что-то вспоминая. — У Любы Москвиной дочка уехала в город в училище, но вроде бы иногда приезжает к матери. У Спиридоновых пацана что-то давно не видать, а так вроде бы все на месте. — Если вы заметить что-то подозрительное, вы должны сообщить, — Штейнбреннер расщедрился на улыбку. — Ваши усилия не остаться без награды. — Конечно, господин офицер, — закивала девчонка и снова захлопала ресничками.       Зря ты это милая, у этого ублюдка есть свои принципы. И один из них — не спать с теми, кого считаешь недочеловеком. Хоть он и смотрел сквозь пальцы на подобные шалости в своём полку, сам, видимо, брезговал. — Вы какая-то напряжённая, Эрин, — как же меня бесит эта его манера разговаривать тоном доброго дядюшки. — Голова болит, — выдала я отмазку на все времена. — Можешь уйти пораньше, — Винтер отложил карту. — Пожалуй, так и сделаю, — надо пользоваться, пока он добрый.       Я быстренько подхватила сумку и вышла на крыльцо. Было ещё светло, так что я не торопилась вернуться в дом. Война войной, а жизнь продолжается. Я заметила, многие женщины, взяв детей постарше в помощники, ковыряются в огородах. Сейчас как раз время посадок, жрать же что-то надо. В деревнях ещё с этим более-менее, а в городе, как я слышала, совсем беда. Инфляция и полный швах с работой — и вот уже многие идут к немцам наёмными рабочими хотя бы за еду. Я знала, что непримиримые коммунисты осуждали такое, но, а как иначе выжить? Тем более восстанавливать электросети, водопровод и разгребать завалы, оставшиеся после бомбёжки, всё равно надо. — Альфред, да не связывайся ты с этой малышнёй.       Блин, здоровые лоси, а всё туда же. Увидели, что местные детишки гоняют в футбол, и нет бы пройти мимо. — Ванька, не дрейфь, мы их обыграем, — дети они и в Африке дети.       Я задержалась на крыльце, наблюдая за этим матчем. И действительно, то ли немцы разучились гонять мяч, то ли мелкие шустрее, но пока что лидирует детвора. Ванька, самый старший из них, был сыном хозяйки, у которой мы сняли комнату. Татьяна перебралась с детьми и стариком-отцом во флигель во дворе.       Однажды я вернулась с полдороги, забыв сумку, и неслабо испугалась, услышав, как кто-то шебуршится в спальне. — Ну и испугал же ты меня, — я облегчённо выдохнула, обнаружив такого же перепуганного мальчишку, который не придумал ничего умнее, чем спрятаться под кровать. — Тётя… не ругайтесь, — забормотал он. — Как не ругаться? Если бы кто-то другой обнаружил, что ты проник сюда, тебе бы досталось, — с напускной строгостью припугнула юного разведчика. — Я не хотел ничего украсть… я за Муркой полез.       Я заметила, что он прижимает к себе пушистый комок. Эта котейка явно не собиралась менять свои привычки, постоянно норовила проскользнуть в дом. — Вот что, давай договоримся, что ты не будешь так больше делать, — я полезла в ранец, доставая банку тушёнки. — Уверяю тебя, немцы кошек не едят. — Зачем это? — мальчик помотал головой, когда я протянула ему угощение. — Я… мамка не велела ничего брать у вас… — Так ты же не без спроса, — по голодному блеску в его глазах я видела, что он колеблется. — Давайте я вам буду приносить воду или там… дрова. — Хорошо, считай, ты принят на работу, — вот это я понимаю мужик растёт — отказался от халявы. — Ах ты, щенок, — я вздрогнула, услышав испуганный всхлип. — Вздумал надо мной смеяться? — видимо, разозлившись, что пацаны забили гол, солдат прихватил Ваньку за шкирку и впечатал в забор. — Пустите… — прохрипел мальчишка. — Что вы творите? — я без раздумий бросилась к ним. — Отпустите ребёнка!       Но Альфред или как там его, словно не слышал моих воплей, продолжая душить малого, с садистским удовольствием наблюдая, как хрипит и пытается вырваться ребёнок. — Теперь тебе не так смешно, щенок?       Меня накрыло триггером, как такие же ублюдки расстреливали другого мальчишку. Опять передо мной стоит выбор: поступить как человек и рискнуть выдать себя — ведь если я сейчас расстегну ольстру, то пойду до конца — или как всегда «закрыть глаза». — Альфред, отпусти мальчишку, — мою дилемму решил Конрад. — Слышишь? Мне что драться с тобой?       Альфред нехотя разжал руки, и Ванька бессильно сполз на землю. — Иди сюда, — я схватила его за руку, уводя подальше — остальные мальчишки уже благополучно разбежались. — Смотри, Конрад, как бы штурмбаннфюрер не решил, что ты проявляешь нездоровую симпатию к этим славянам, — злобно поддел его ублюдок. — Уже который раз ты начинаешь строить из себя невесть что и вмешиваешься не в своё дело. — Штурмбаннфюрер сейчас пытается успокоить этих людей, чтобы выяснить важную информацию, — спокойно возразил Конрад. — И если ты будешь просто так убивать их детей, это вряд ли поспособствует нашей задаче. — И правда, чего ты так озверел? — поддержал его кто-то из солдат. — Ну, забил мальчишка один гол, что теперь его придушить за это? — Ты как, глотать больно? — понятия не имею, как оказать первую помощь жертвам удушения. — За что он так? Ведь они сами захотели поиграть в футбол, — ну, вот как объяснить восьмилетнему ребёнку, что в мире есть такие мрази? — На войне так всегда, малыш, люди зачастую забывают о том, что они люди. Не все солдаты настолько жестоки, но лучше держись от них подальше. — Но это же наша деревня, что мне теперь в хате сидеть? — насупился он. — Лучше пересидеть, — парадокс в том, что если бы мальчишки отказались играть, скорее всего этот гад бы доебался и к этому.       В дверь осторожно постучали. Кого там принесло? — Как мальчик, в порядке? — Конрад заглянул в комнату. — Ну, как сказать, естественно он перепугался, — сердито ответила я. — Альфред немного не в себе, — я уже поняла, что он отбитый на всю голову. — С тех пор, как получил известие, что его брат погиб под Ржевом. — Это его не оправдывает. Я дважды попадала в плен к русским, и тем не менее не кидаюсь душить детей. — Я и не оправдываю его. Мы воюем с солдатами, а не с женщинами и детьми.       Да что ты говоришь? Разве на партийных собраниях вам это втирают? Я могла ещё поверить в то, что парни адекватно воспринимают местных. Всё равно конечно кичатся тем, что Германия более развитая страна, но никому в голову бы не пришло избить ребёнка или стрелять беззащитных женщин и стариков, а эсэсманы натасканы на то, чтобы стирать с лица земли евреев и прочую «нечисть». И вот тут выходила неувязочка. Что тогда не так с этим Конрадом?

* * *

      Я не обольщалась, что это будет единственный инцидент с местными. Слишком хорошо помнила, как любят проводить досуг эсэсманские твари. Их тут всего-то пять человек, включая штурмбаннфюрера, но это не помешает навести шороху. Через пару дней услышала, как они переговариваются, поглядывая в сторону девчонок. — Вот эта вроде бы ничего. — Ты глянь, как злобно смотрит, уверен тут есть и более ласковые особы. — Есть, но к ним уже таскаются эти солдаты.       Ты смотри, какие переборчивые, берите, что дают. Блондиночка с подружкой всегда рады таким вот гостям. — Фройляйн, позвольте пригласить вас… — Ольга непонимающе похлопала глазами и отвернулась, так что неудачливому мачо пришлось ни с чем вернуться обратно. — Фройляйн, вы же знаете русский, — разулыбался он уже мне. — Передайте этой девице, что мы ждём её вечером, пусть возьмёт подруг.       Ага, уже бегу исполнять. — Герр Штейбреннер тоже знает русский, — нагло улыбнулась я в ответ. — Почему бы вам не попросить его поработать переводчиком? — Тебе что сложно пойти и сказать этой девке пару фраз? — а вот грубить мне не надо, я же могу ответить. — Во-первых, я не обязана переводить личные просьбы, во-вторых, ты не моё начальство, чтобы что-то требовать. — Маленькая стерва, — услышала я за спиной. — Ничего, обойдемся и без её помощи.       Насчёт стервы спорить не буду, а вот последние слова заставили меня насторожиться. Как бы они не решили просто заявиться к Ольге, в конце концов для того, чтобы нагнуть, не спрашивая, переводчик не нужен.       Вечером всё-таки решилась прогуляться на сон грядущий, посмотреть, что в деревне творится. Разумеется, больше такой ошибки как в Ершово я не повторю. Фридхельм уехал с Вилли в город, так что я выловила в помощники Коха. — Мы почти год торчим здесь и ни разу ещё не были в отпуске, — жаловался он. — Отпустили бы хотя бы на пару недель, ведь у многих в деревнях хозяйство. — Так рвёшься сажать картошку? — улыбнулась я. — Или соскучился по своей Марте? — И это тоже, — Кох смущённо отвёл глаза. — Я, может, и не святой, но у нас всё уже было решено ещё до войны. Так что не буду тянуть. Как только приеду, поведу её в мэрию.       Изображать из себя ходячую мораль я не стала. Местных девчат Кох не обижал, а что иногда хаживал на сторону в общем-то понятно. В военное время с моралью и принципами сложно. У некоторых так вообще с этим беда. Я неприязненно покосилась на обогнавших нас солдат Штейбреннера. Ещё светло, а они уже навеселе, ржут как кони на всю округу. — Какая необходимость торчать здесь, если они тоже здесь? — спросил Кох. — Без понятия, — уклончиво ответила я. — Сам знаешь начальству виднее. — Что они делают? — он нахмурился, увидев, что солдаты свернули в чей-то двор. — Возможно, в очередной раз хотят кого-то допросить, — хотя не знаю, этим же занимается Штейнбреннер, а он уехал вместе с Винтером. — Что им от неё надо?       Всё понятно, эти долбоящеры всё-таки решили наведаться к приглянувшейся девчонке. Ольга попыталась зайти в дом, но один из них цепко перехватил её за локоть и уже поволок с крыльца. — Отпустите её, — Кох с такой скоростью ломанулся к ним, что я едва поспевала следом. — Слушай, приятель, давайте уже как-то определимся насчёт девок, — хохотнул белобрысый. — Вы, я смотрю, все таскаетесь вон в ту хату, ну и ладно. Мы тоже хотим немного побаловаться, так что без обид, но иди куда шёл. — Ишь, разнылась, — второй грубо подтолкнул девушку. — Убудет от тебя, что ли? — Я сказал отпусти, — Кох резко перехватил его за плечо. — Ну что, Рольф, проучим его, чтобы не лез в чужие дела? — нехорошо усмехнулся блондин. — Это кто ещё кого проучит, — подобрался Кох.       Двое на одного конечно не самый удачный расклад, но Кох у нас парень крепкий, не то что его противники. Один так вообще задохлик, да и второй на Шварцнеггера не тянет. — Быстро иди в дом, а ещё лучше спрячься у соседей, — шепнула я Ольге. — Что здесь происходит? — рявкнул Кребс.       Все трое замерли по стойке смирно, и хотя до совсем уж явного мордобоя дело дойти не успело, Кребс же не дурак. — Вы что, баб поделить не можете? — Это просто небольшое недоразумение, герр фельдфебель, — промямлил эсэсманский змеёныш. — Я сообщу штурмбаннфюреру об этом недоразумении, — предупредил Кребс и повернулся к бедному Коху. — А с тобой мы поговорим в казарме. Быстро разошлись!       Это касалось и меня. Возвращаться в пустой дом не хотелось, но и болтаться, рискуя нарваться на всяких отморозков, тоже херовая перспектива. Уже стемнело, а эти горе-командиры всё ещё в городе. Вот где их носит? Я конечно понимаю, что скорее всего они сидят в городском штабе, обсуждают свои злодейские планы, но а вдруг потом решат где-нибудь продолжить саммит? Оккупация оккупацией, а бордели немцы открывают чуть ли не первым делом. Вряд ли конечно Фридхельм будет участвовать в разгуле, но… Но всё равно душа не на месте. — Я тут молока вам принесла, — постучала в окно хозяйка.       После того, как я впряглась за мелкого, она уже не раз благодарила, принося то свежие яйца, то домашние соления. Мучиться и дальше в ожидании не хотелось, и я решила хоть как-то себя занять. Да и в любом случае надо учиться приспосабливаться к реалиям этого времени. Бедная женщина словила небольшой шок, услышав от меня просьбу научить печь блины. — Сначала нужно наболтать тесто, — терпеливо начала она. — Это я умею, а вот с печью обращаться — нет. — Ванечка, принеси из сарая дрова, — позвала она.       Ванька ловко растопил печку, и остался, пристроившись на лавке с кошкой на коленях. — Сковорода должна хорошо прокалиться, — это понятно, а вот как тут убавить огонь?       Кто молодец? Я конечно. Аки образцовая жёнушка напекла любимому блинчиков и даже ни разу не обожглась. — Ну, пробуй, — я протянула самый удачный блинчик малому. — Вкусно, — одобрил он и принялся болтать с детской непосредственностью. — Вот папка вернётся с фронта, мы ему тоже блины пожарим, да мам? — Конечно, — вздохнула женщина. — Он… жив? — осторожно спросила я. — Последний раз получила письмо ещё в апреле, — тихо ответила она, а в глазах блеснули слёзы. — Ранен был, всё переживал, что ногу отрежут. Они же пока помощи дождались, не один день в окопах оборонялись. Без перевязок нагноение пошло, но вроде бы обошлось. А по мне хоть какой, но лишь бы вернулся. — Ты детей береги, пока здесь толкутся солдаты, не отпускай от себя ни на шаг. — Да кто же знал, что… — она замялась. — Добрый вечер, — наконец-то, вернулся. — Пойдём, Ваня, — Татьяна торопливо кивнула сыну и засобиралась уходить из своей же хаты. — Чем так вкусно пахнет? — Фридхельм углядел тарелку с блинчиками. — Ты сама это приготовила? — Ну да, подумала, что раз ты остался без ужина, это будет получше консервов, — я подвинула ближе блюдце с вареньем. — Очень вкусно, — я присела рядом, любуясь, как он наворачивает мой кулинарный шедевр, и прикидывала, как бы поаккуратнее выяснить то, что меня волновало. — Что-то вы долго торчали в городе. — Вильгельм и Штейнбреннер сначала чуть ли не час просидели в комендатуре, потом я повёз их в отделение гестапо. — А я грешным делом уже думала, что вы кутите в ресторане с местными красотками, — поддела я его. — Рени, даже если бы они туда и пошли, я бы остался ждать в машине. Что, не веришь? — Верю конечно, но всё равно мысли дурацкие лезли в голову, ведь я слышала, как зажигали неделю назад Файгль и твой Вильгельм.       Фридхельм потянул меня за руку, усаживая на свои колени, ласково провёл губами по шее и слегка прикусил мочку уха. — Я так понимаю это… ревность?       Не то чтобы ревность, просто я слишком хорошо знаю вас, мужиков. Мало кто способен устоять перед соблазнами, ну или это мне так не везло по жизни. — Не совсем, просто мне неспокойно, когда тебя нет рядом.       А вообще не знаю, как бы я реагировала в другой обстановке. Живи мы в мирное время, он бы естественно общался с другими девушками. И ревность вполне нормальное явление. Когда в малых дозах, так вообще добавляет в отношения нужный градус остроты. Другое дело, что адреналина мне сейчас и так с головой хватало.

***

— Что-то тебя сегодня не видно, — Конрад, заметив меня, зарулил во двор штаба и пристроился рядом.       Я знала, что он не курит, значит как всегда собрался поболтать. Убедившись, что он не пытается как-либо заигрывать и доставать меня, я была обычно не против потрепаться в «курилке». — Мы ездили в соседнюю деревню, допрашивали местных, — нехотя ответила я, сделав очередную затяжку.       Это была прихоть Штейбреннера — отправить нас с Вилли, и я бесилась. Какого хера он раскомандовался? Хочет гоняться за партизанами — вперёд. И Вилли, блин, хоть бы раз кого-то послал, нет же, послушно впрягается в любой кипиш и как правило припахивает ещё и меня. Я пыталась объяснить, что это дохлый номер. Даже если партизаны действительно из местных ребят, собственные родители не выдадут их. — Кто бы знал как я устала… — я осеклась, осознав, что сказала это вслух. — Тебе бы не помешал отпуск, — Конрад понимающе улыбнулся. — Я вот недавно ездил в Берлин. — Везунчик, у нас никто не был в отпусках с начала войны. — Тут такое дело, что иной раз думаешь, лучше бы не ездил в тот отпуск, — как-то грустно усмехнулся Конрад. — С одной стороны вроде и рад побывать дома, вернуться в привычную жизнь. А с другой… Вернувшись сюда, намного острее понимаешь, что мир изменился. — Те, кто не видел, что происходит на войне, никогда нас не поймут.       Я бы наверное тоже сейчас чувствовала себя не в своей тарелке, попади обратно в своё время. Рассказать о том, что с тобой происходило, не расскажешь, и носить в себе это всё тяжело. — Это точно. Я не могу поговорить по душам с родителями, ведь обсуждать, что происходит на фронте, запрещено. Я показывал им фотографии, где мы по пояс провалились в сугроб, и они были в ужасе, а ведь это далеко не самое страшное, что было здесь. — Небось жалеешь уже, что поступил в академию? — его бы конечно скорее всего всё равно призвали в действующую армию, но чтобы попасть в «элиту» он как минимум должен был болтаться в каком-нибудь «Гитлер-Юнгенде». — Это была идея отца — отправить нас с братом в Академию, — улыбнулся Конрад. — Харальд уверял меня, что нас ждут великие победы. И представь, этот засранец остался служить при штабе, а я угодил в эту глушь. — Бывает, — я вспомнила мемчики из серии «ожидание/реальность». — Ты наверное тоже не ожидала, что всё будет вот так, когда ехала на фронт? — да нет, как раз таки ожидала и знаю, что будет всё ещё хуже, просто мне деваться особо некуда. — Не ожидала, но, а где сейчас безопасно? Британцы умудряются добраться даже до Берлина. — Я видел, что творится во время их налётов, — помрачнел Конрад. — Улица оказалась в огне за считанные секунды, люди горят, как живые факелы, и сколько бы ни лил воды, это бесполезно. — Фосфорные бомбы, — я поколебалась, стоит ли светить своими познаниями, но подумала, что от бомбёжек страдают невинные люди. — Огонь от горения фосфора нужно либо заливать пеной из огнетушителя, либо засыпать песком или землёй, а если плескать водичкой, он будет лишь распространяться дальше. — Откуда ты это знаешь? — Конрад ненавязчиво увязался меня провожать. — Это элементарная химия. Я готовилась поступать в институт, так что ещё что-то помню. — Серьёзно? — оживился он. — Я два года проучился на химическом факультете, потом конечно пришлось перевестись в академию, но когда закончится война, попробую восстановиться.       Вот лучше бы там и оставался, явно же не создан для боевых подвигов. — Ты наверное занималась с каким-нибудь профессором. Я уже многое не помню, про тот же фосфор.       Как он умудряется сохранить по-детски невинную улыбку? Мне казалось моя давно похожа на фальшиво-застывший оскал. — Сейчас бы наверное даже не смог смешать в правильной пропорции кислоты для титрования. — Главное вовремя добежать к вытяжному шкафу, если что-то пойдёт не так, — я вспомнила сколько раз косячила на первом курсе.       Однажды перепутала растворы и в панике металась с дымящейся колбой. А как-то умудрилась выронить нагревшуюся от реакции пробирку, в которой между прочим была кислота, испортив новые ботильоны. — Это да, — он повернул ладонь, демонстрируя небольшой шрам. — Я однажды не успел. — Добрый вечер, — вежливо кивнул Конрад Фридхельму и снова повернулся ко мне. — Буду теперь знать к кому обращаться, если забуду какую-нибудь формулу.       Фридхельм мрачно проводил его глазами и зашёл в дом. — Ты сегодня поздно.       А что ты хотел, родной? Это называется ненормированный, блядь, рабочий день. — Штейнбреннер отправил в соседнее село, я только вернулась, — устала как собака, хочу по-быстрому вымыться и уснуть. — А этот… тоже ездил с вами?       Кажется, кто-то ревнует к Конраду. Причём совершенно зря. Никаких искр и пресловутой chemistry не витает ни с его, ни с моей стороны. Самая что ни на есть френд-зона. — Нет, он просто немного меня проводил, — в другой день я бы может подразнила его, но вместо этого зачем-то добавила: — Забавно, оказывается, он бывший студент-химик. — Это я уже понял, — Фридхельм желчно усмехнулся. — Хреново он учился, раз не помнит формул.       Мой же ты Отелло! — Никак ревнуешь? Можно уже начинать бояться, что ты придушишь меня за невинный разговор? — Тебя нет, — Фридхельм обнял меня со спины, сжав руки чуть крепче обычного. — А вот ему придётся напомнить, что ты уже занята. — Эй, что за несправедливость? — возмущённо вывернулась я.       Мне конечно триста лет не надо особо дружить с Конрадом, но запрещать что-то не позволю из принципа. — Значит, с Кохом или Каспером общаться мне можно, а с ним — нет? — Для них ты давно и прочно боевая подруга, и я знаю, ты тоже так считаешь, — он невесело усмехнулся. — Ты говоришь, вы просто общаетесь, но я видел твоё лицо. С ним ты другая. — Первый раз вижу, чтобы скучные разговоры о химических формулах вызывали столько ревности. — У вас куда больше общего, чем с тем же Кохом или Крейцером, — Фридхельм испытующе посмотрел мне в глаза. — Раньше ты так же смотрела и на меня, когда мы обсуждали книги.       Я уже хотела ответить что-нибудь привычно-резкое, но вместо этого обняла его, прижимаясь щекой к груди. Ясное дело, что раз для него это первые отношения, он ждёт и от меня этой нежной трепетности, когда ничего и никого вокруг больше не замечаешь. Не могу же я заявить, что когда за плечами не один роман многое видится по-другому. Я никогда не ходила на сторону, пока была с кем-то в отношениях, но не вижу проблемы иногда немного пофлиртовать. Ну, это же бред, если у тебя есть мужик что теперь? Завернуться в паранджу и шугаться от каждого, кто с тобой попытается заговорить? — Ты зря беспокоишься, если я с тобой, значит с тобой.       Он выдохнул, притянул меня ближе и приник к моим губам в настойчивом поцелуе. Горячие ладони скользнули к пояснице, сминая блузку, нетерпеливо поглаживая. — Стой… да подожди… мне надо… — я конечно не настолько грязная как шахтёр после смены, но всё же. — Потом, — мои губы сковывает жадный поцелуй.       Томная нега разливается по венам, делая меня слабой, податливой. Его ласковый шёпот оседает на коже пресловутыми мурашками, и я перехватываю его губы, вкладывая в поцелуй всё, что не могу сказать словами. У притяжения, которое я с самого начала к нему чувствовала, нет и не было логического объяснения, но я точно знаю, что раньше я ни к кому не чувствовала ничего подобного. И что это вряд ли исчезнет, что бы там дальше ни произошло с нами.

* * *

      Я сонно потянулась, жмурясь от ярких солнечных лучей. Блин, проспала, что ли? Торопливо поднявшись, стала собирать разбросанные по всей спальне шмотки. Вот тебе и немецкая аккуратность — свою форму значит вешаем на стульчик, а мой лифчик чуть ли не на люстру закидываем. Всё-таки я права, и малая толика ревности только разжигает страсть. Так, эту блузку уже точно не наденешь — измятая, а времени гладить нет. — Ты уже встала? — окликнул меня Фридхельм. — Почему ты не разбудил меня раньше? Вильгельм опять будет смотреть на меня как на исчадие ада если я опоздаю, — я улыбнулась, заметив криво сидящий в его волосах венок из одуванчиков. — Так и пойдёшь на построение? Кребс оценит. — Придётся оставить подарок Лизы, — с притворным сожалением вздохнул он, положив икебану на подоконник.       Видимо, Татьяна уже возится по хозяйству, а мелкая занимает себя как может. — Я принёс воды, — Ваня поставил ведро около умывальника. — Ещё дров в сенях положил, если вам понадобятся. — Молодец, — я положила на стол его «гонорар» и снова метнулась в спальню — туфли-то я так и не нашла. — Рени, ты кажется боялась опоздать, пойдём. — Сейчас… — я вздрогнула, услышав выстрел.       Что там опять случилось? Выбежав на крыльцо, я замерла на пороге, намертво вцепившись в руку Фридхельма. Ванька ничком лежал на ступеньках, всё ещё сжимая банку тушёнки, кровь медленными струйками стекала вниз. Его убийца как ни в чём ни бывало убирал пистолет и равнодушно смотрел, как Татьяна с задушенным криком упала рядом с телом мальчика, пытаясь его перевернуть и надрывно причитая: — Сынок… да что же это… — Ты совсем охренел?! — заорала я. — Он свершил кражу, а любые преступления должны караться по законам военного времени. — Он ничего не крал! Я сама отдала ему эту чёртову банку! — Фройляйн, если бы я каждый раз сомневался, стрелять или не стоит, я был бы уже мёртв, — цинично усмехнулся Альфред. — Эрин, пойдём, — Фридхельм твёрдо сжал мою ладонь.       Меня колотила дрожь. Я не знала, как сейчас заявлюсь в штаб и буду смотреть на эти рожи. Не знала, как посмотрю в лицо Татьяне. Получается, я невольно виновата, что она лишилась сына.       Я попыталась с головой зарыться в бумаги, но не вышло. Видимо, Штейбреннер был уже в курсе, что произошло. — Эрин, вы расстроены? — он завис перед моим столом, вынуждая посмотреть на него.       Ага, блядь, расстроена! Подумаешь, пристрелили по фигне ребёнка, дело-то житейское, так, да? — Может, Альфред слегка переборщил, но вы должны понимать, что сейчас не время разводить сантименты. Возможно этот мальчишка ни в чём не виноват, но взгляните. Ночью кто-то умудрился разбросать по деревне эту гадость.       Он положил на стол листок с красочно отпечатанным призывом давить фашистких гадин, не сдаваясь, и верить, что Красная армия никогда не будет побеждена. — Я настаиваю, чтобы вы ещё раз провели работу с населением. Убедите их, что не стоит идти на поводу и верить этим лживым речам. В конце концов за каждую выходку диверсантов расплачиваются гражданские. В городе был убит наш солдат, и комендант отдал приказ расстрелять десять заложников. Этого они добиваются?       Я молчала, не в силах выдавить ни слова, похоже мой актёрский талант на ближайшее время себя исчерпал. Чувствовала себя хуже распоследней шлюхи, ибо шлюха может послать мерзотного клиента по известному адресу, а я нацистскую власть послать не могла никуда. Штейбреннер отошёл к окну и усмехнулся: — И кстати, Эрин, вы тоже виноваты в том, что произошло. Вы обращаетесь с ними так, словно они нам ровня, а они должны чётко понимать, что это не так. Обер-лейтенант, это касается и ваших солдат тоже. Вот полюбуйтесь.       Вилли встал посмотреть, и я тоже обернулась. На лобном месте у колодца опять толклись девчонки. Кох улыбался Ольге, которая быстро сунула ему свёрток и смущённо отвернулась. Похоже, она решила поблагодарить его за вчерашнее спасение. — Герр штурмбаннфюрер, я не считаю поведение моих, — Вилли особо выделил это слово. — Солдат неподобающим. — Согласен, мои мальчики тоже сходят с ума без женского внимания и опускаются до того, чтобы спать с кем попало, — покладисто кивнул он. — Главное проследите, чтобы это не переросло в сентиментальный роман. Вот это уж точно недопустимо и не может быть оправдано.       Кое-как я отработала положенное время, но когда настал вечер, снова впала в ступор. Делать вид, что ничего не случилось, я не могла, но чем я могла помочь Татьяне? Возможно она тоже винит в случившимся меня. В маленьком флигеле тускло горела лампа. Я молча застыла на пороге, почувствовав, как сжалось сердце. Дед неумело пытался сколотить доски для гроба, маленькая Лиза тихонько сидела в уголке, а Татьяна склонилась над лежавшим на лавке тельцем. — Чем я могу помочь? — осторожно спросила я.       Она медленно подняла голову, лицо её страдальчески сморщилось. — Я знаю, что вы не виноваты… — она судорожно вздохнула. — Но прошу, уйдите сейчас…       Честно говоря, я ожидала и более резкой отповеди. Что я ещё могу сделать? Дать ей денег? Но разве они вернут ей сына?       Кровь со ступенек уже кто-то смыл, а на крыльце сиротливо сидела полосатая котяра. Я присела рядом, машинально погладив её за ухом. — Как ты? — я и не заметила, когда вернулся Фридхельм. — Успокоилась?       Я пожала плечами. Что он хочет услышать? Хочет убедиться, что я не собираюсь устроить истерику на пороге штаба?       В принципе да, только спокойствие было каким-то тупым, будто с похмелья. Безысходным. Не дождавшись ответа, он сказал: — В такие моменты понимаешь, что никакие доводы командиров не работают. Мы сражаемся за правое дело, но при этом становимся монстрами. Я чувствую себя виновным не меньше этого Альфреда. — Если ты когда-нибудь… — я осеклась, не в силах произнести обвинения. — Я не смогу простить… — Я и сам не смогу простить если… — Его губы искривились в горькой усмешке. — Вот так…       Ночью я проснулась от очередного кошмара. Штейнбреннер надвигался на меня с омерзительной улыбочкой: — Неужели ты думала, что твой обман никогда не откроется? Можешь не оправдываться. Я знаю, кто ты…       Схватив меня за волосы, он выволок на крыльцо штаба, с силой толкнув в спину: — Вы знаете, что дальше делать…       Меня окружили, грубо подталкивая в спину штыками, кто-то глумясь провёл ножом по щеке, рассекая кожу. Я судорожно сглотнула, увидев в руках Альфреда огнемёт…       В панике я дёрнулась, едва не слетев с кровати. Фридхельм, спавший рядом, тут же положил мне на живот руку, безмолвно обозначая своё присутствие. Медленно выдохнув, я прижала его ладонь своей и опустилась обратно. Раньше я никогда бы не допустила, что бы очередная влюбленность или отношения с кем-то вышли на первый план. Для гармонии мне было необходимо заниматься карьерой, сделать очередной дизайнерский ремонт, периодически отрываться где-нибудь с друзьями. Здесь у меня всего этого нет и возможно не будет. Только Фридхельм… Последний бастион относительного спокойствия в этом грёбанном мире.