***
— Я получил приказ гауптмана выдвигаться восьмого числа. Я бросила взгляд на календарь — сегодня второе июня. Прекрасно, осталось потерпеть несколько дней. — Что ж, мы останемся, пока не накроем это подпольное сопротивление, — невозмутимо ответил штурмбаннфюрер. — Я смотрю, ваши солдаты ещё не были в отпуске. — Я подавал несколько раз прошения, но, значит, пока нет возможности, — ответил Вилли. — Нужно быть понастойчивее, Вильгельм, — наставительно начал разглагольствовать Штейнбреннер. — Мои ребята почти все успели съездить домой. Вы же понимаете, что это много значит для поддержания боевого духа солдат. Да и нашему народу нужно периодически демонстрировать, что всё идёт как надо и победа уже близка. Эрин, вы наверное уже считаете дни, чтобы увидеться с родителями? — Вы правы, — выдавила я улыбку. — Конечно на первом месте сейчас стоит победа, но и о семье забывать нельзя. — Я научу вас небольшим уловкам, — Штейнбреннер снисходительно улыбнулся Вилли. — Герр штурмбаннфюрер, мы поймали эту девку на окраине села, — Альфред грубо подтолкнул вперёд задержанную девушку. — Как увидела, нас бросилась бежать. — Кто ты такая? — он медленно подошёл к ней. Она старалась смотреть спокойно, но тлеющий огонёк ненависти в глазах скрыть было трудновато. Обычно местные выглядят более испуганными, чёрт его знает, может, и партизанка. — Что ты делать в селе? — Я шла в соседнее, в Платоново, — медленно ответила девушка. — Иду из города, на базаре была. — На базаре? — усмехнулся Штейнбреннер. — И где быть твоя покупка? — Я ничего не покупала, я яйца на махорку для отца поменяла, — она достала из кармана скрученный из газеты кулёк. — Вот. — Идти так далеко, чтобы раздобыть курить? — недоверчиво прищурился Штейнбреннер и кивнул солдату. — Приведите сюда кого-нибудь. Может, её здесь знают. Постой, — коварно улыбнулся он. — Веди ту белокурую фройляйн, которая обещала нам помогать. Блин, если бы она не сорвалась в бега, может бы и не попалась. Что теперь будет? Моя помощь с переводом не нужна, и я мысленно прокручивала предлоги, которые позволят мне уйти из штаба. — Вы знать её? — без предисловий спросил Штейнбреннер у «белокурой фройляйн». Девчонка немного растерянно перевела взгляд на незнакомку. Явно узнала, но сомневается что ли? — Эта девушка говорить, что идти домой, — доброжелательно, словно действительно пытается прояснить недоразумение, говорил Штейнбреннер. — Документов у неё с собой не быть. Вы можете подтвердить кто она? — Так это Наташка Москвина, — облегчённо выдохнула недалёкая дурында. — Помните, я говорила, у неё здесь живёт мать. Ты с города идёшь, да? — обратилась она к ней. Та зыркнула отчаянно-презрительно и отвернулась. — Благодарю за помощь, — расплылся в улыбке этот змей. — Вы свободны. — Ну что, похоже, нам есть о чём побеседовать, да? — Штейнбреннер взял её ладонь и небрежно поднял, демонстрируя тёмные следы от типографский краски. — В том числе и об этом. — Я ничего вам не скажу, — отбросив притворство, девушка твёрдо посмотрела ему в глаза. — Ты в этом быть уверена? — не повышая голоса, спросил он и вдруг резко выгнул её пальцы под неестественным углом. Наташа болезненно скривилась и плюнула ему в лицо. — Единственное, что вы от меня услышите: недолго вам осталось на нашей земле хозяйничать, Красная армия никогда не будет разбита! — Заткнись, дрянь! — Штейнбреннер с силой ударил её по лицу и кивнул Альфреду. — Уведи и запри в каком-нибудь сарае, я подойду чуть позже.* * *
Как бы я ни старалась убедить себя, что ничего не могу сделать, не думать о том, что происходит в сарае, не могла. Тем более закрыть глаза при всём желании бы не вышло. Уже не раз невольно слышала смачные подробности допроса. — Ну и упрямая же эта дрянь. Что мы только не делали. Били её и ремнями и проводом, засыпали солью раны. Молчит. — Интересно, если начать срезать с неё шкуру по кусочкам, она будет продолжать упрямиться? — Герр Штейнбреннер запретил её серьёзно калечить. Говорит, пока нужна живой. — Повесить бы эту мразь в назидание остальным, — злобно проворчал Хольман. Никому кроме него в голову не пришло выспрашивать такую чернуху, но этот змеёныш имел, как я слышала, личный счёт к несчастной девушке. Оказывается, один из эсэсманских отморозков был ему знаком — учились вместе — и предложил нашему мажору поучаствовать в допросе. Мол пока ещё девка не истерзана пытками, надо пользоваться. Хольман решил попользоваться весьма своеобразно и поплатился за это. Девушка укусила его, да не абы за что, а за причинное место. Конечно в самой ситуации смешного было мало, но я не удержалась от злорадного смешка. Когда уже до мужиков дойдёт, что совать в кого-то свой член без согласия бывает чревато. Но пожалуй больше, чем солдат, я ненавидела их командира. Штейнбреннер снова собрал жителей, с пеной у рта требуя выдать любую информацию о партизанах. Приказал привести на допрос мать этой Натальи, лживо обещая ей, если она убедит дочь выдать сообщников, та останется жива. Бедная женщина после увиденного едва могла идти. Её подхватила за плечи одна из женщин, торопливо зашептав: — Пойдём, пока тебя отпустили. — Я им говорю, не виновата ни в чём моя девочка… а этот знай ремнём её здоровенным стегает… а она губу прикусила, аж кровь выступила, и молчит… ни крика ни слезинки… а потом прошептала: «Мамочка, не плачь, недолго этим тварям осталось мучить нас…» Я понимала, что эта Наташа не первая и далеко не последняя партизанка, которая мужественно вытерпела пытки и погибла за Родину. Понимала, что ничего не смогу сделать. Устроить ей побег под носом у караульных нереально, но и спокойно есть, спать, сидеть рядышком с её мучителями было тоже невозможно. Фридхельм, такой же хмурый, настороженно всматривался в мои глаза. Когда я возвращалась из штаба, молча обнимал, и я понимала, что ничего не изменилось. Он может и в шоке от того, что творят эти гады, но не готов послать всё к ебеням и бежать куда глаза глядят. Правда воспитательную работу провёл — парни стали немного фильтровать разговоры. Но главный виновник моих душевных метаний как раз-таки не был склонен щадить мои чувства. — Эрин, мы зашли в тупик с этой упрямой девицей, — через пару дней выдал он. — Придётся вам немного помочь. Я удивленно вскинула брови, не совсем понимая, куда он клонит, но уже предчувствуя, что грядёт нечто гадкое. Чем тебе помочь? Придумать новые пытки? — Если установлено, что эта девушка виновна, почему вы её просто не расстреляете? — спросил Вилли. — Я всё-таки надеюсь, что она выдаст своих сообщников, — задумчиво ответил Штейнбреннер. — А если нет, то её казнь должна быть достаточно впечатляющей, чтобы никто не захотел оказаться следующим. Меня аж передёрнуло, стоило вспомнить мечущееся в огне тело и запах горелой плоти. — Эрин, силой мы уже пробовали добиться ответов, самое время действовать хитростью, — вкрадчиво продолжал он. — Вы говорите по-русски без акцента. Вот и попробуйте сыграть роль русской разведчицы, которая может помочь их движению. Скажете, что немцы уже подозревают, где находится логово диверсантов, а они в свою очередь, потеряв с ней связь, могут совершить необдуманную ошибку. Предложите свою помощь. — Она скорее всего мне не поверит, — спокойно возразила я, поражаясь, насколько изворотливые твари идут в СС. — Я же засыплюсь, как только она спросит пароль. Чёрт, может, не надо было показывать такую осведомлённость? Но с другой стороны это естественно. Когда работаешь в подполье, без паролей никуда. — Держите, — он протянул мне бумажный конверт. Заглянув, я увидела несколько русских военников. — Скажете, что недавно закончили операцию по освобождению советских военнопленных из госпиталя. Пароль придумаете любой, вы же не из их отряда. Главное, чтобы она поверила, что вы на одной стороне. — Не уверена, что я настолько хорошая актриса, — пробормотала я. — Я думаю, если вы постараетесь, у нас всё получится, — улыбнулся этот гад и повернулся к Вилли. — Вы не против такого эксперимента? — Честно говоря, я тоже сомневаюсь, справится ли с этим Эрин, — неожиданно дал отпор тот. — Как переводчица она хороша, но разыграть разведчицу довольно сложно. — Мы ничем не рискуем, если попробуем, — беспечно отмахнулся Штейнбреннер. — В конце концов мы же не отправляем её на сходку настоящих шпионов. Каждый раз видя его улыбку в тридцать три зуба, я мысленно желала ему подавиться этими самыми зубами, которые предварительно желательно бы выбить. Я настраивала себя, что просто посижу в этом чёртовом сарае и уйду. Никто ведь не проверит, говорила я с этой девушкой или нет. Но я оказалась абсолютно не готовой к такому… Едва переступив порог, я чуть не задохнулась от душной вони прелого сена, навоза, рвоты и даже не хочу знать чего ещё. Бросив взгляд на скорчившуюся на охапке соломы фигуру, я едва не заорала. Конечно я уже видела достаточно жести, но это было слишком даже для моих крепких нервов. На лице девушки были не просто пара фингалов и ссадин. Губы разбиты просто в кашу, один глаз по-моему выбит, на месте правого уха кровила свежая корочка раны. Не выдержав, я выскочила обратно и привалилась к стене, пытаясь справиться с дурнотой. Было тошно и физически и морально, а тут ещё этот гад навис коршуном. — Эрин? — Простите, но я… не смогу… Мне было плевать на насмешливые взгляды его ублюдочных солдат да и на него собственно тоже. Может, попытаться для наглядности отъехать в обморок? — Не разочаровывайте меня. Я понимаю, это зрелище неприятно для молодой девушки, но вы на войне не первый месяц. Вы видели достаточно увечий и ранений, чтобы сейчас не падать в обморок словно кисейная барышня. Каждый из нас делает всё, чтобы приблизить победу фюрера, и неужели вы настолько малодушны, что не выполните свой долг? Я прислушалась к внутреннему голосу. В последнее время конечно он мне ничего кроме: «Ну ёб-твою-мать» — не говорит, но если серьёзно, я прекрасно понимала, что надо брать жопу в руки, отыграть раскаяние и сделать, что он хочет. — Подумайте над тем, что я сказал, — чуть мягче добавил он. — И в любом случае не советую вам повторять в дальнейшем подобные истерики. Кое-как я дотопала до штаба и задержалась во дворе. Выкурила две сигареты, так и не решаясь зайти внутрь. — Так и будешь стоять до вечера? — добродушно улыбнулся Конрад. — Уже слышал? Тут наверное каждый слышал. Штейнбреннер конечно не орал на всю округу, но новости распространяются быстро, особенно сплетни. — Слышал, — я приготовилась к тому, что мне прочитают очередную мораль, мол нужно делать, что говорит командир, и поменьше думать. — Я всё понимаю. Идёт война, но должен же быть предел жестокости, — глупо конечно ждать сочувствия, может, он отчасти и понимает меня, но вряд ли скажет что-то новое. Конрад пристально посмотрел на меня, и я только сейчас заметила, что не такой уж он и мальчишка. Во всяком случае явно постарше Фридхельма. — Нас учили «моя честь называется верность». Когда я пришёл в академию, это казалось простым и ясным, мы — будущее Германии и сделаем всё для её процветания. Мальчишки, гордые тем, что они избранные великим фюрером. Нас готовили стать лучшими, и мы готовы были сражаться с врагами. Хоть здесь, хоть во Франции или африканской пустыне. Но не все оказались готовы стрелять в беззащитных людей. Однажды нас отправили в лес выловить сбежавших пленных из лагеря. Это были всего лишь безоружные мальчишки, немногим старше нас самих. Тогда многие растерялись и не смогли их расстрелять. Можно сказать, первое боевое задание наш корпус провалил, — Конрад смущённо улыбнулся. — Досталось конечно всем, но только один из нас взял смелость открыто заявить, что отказывается подчиняться таким чудовищным приказам. Я часто думал, что Альберт скорее всего попал в Академию не по своему желанию. Его отец был генералом и хотел, чтобы и сын пошёл по его стопам. Он был умным, благородным, честным… Слишком честным. — И что стало с этим бунтарём? — Отец собирался сослать его в самый захудалый полк, чтобы он понял, что такое подчиняться приказам и выбросил дурь из головы, а он… В тот день нашим наказанием стало проплыть сто метров подо льдом, — встретив мой мягко говоря охреневший взгляд, Конрад пояснил: — Разумеется наш физкультурник держал всё под контролем, и у нас была верёвка, натянутая между прорубями для подстраховки. Альберт… сознательно отпустил её. Мы стояли и ничего не могли сделать. Его друг нырнул, надеясь вытащить его, но течение было сильное, он быстро ушёл на глубину. Жуть какая, всегда подозревала, что этих эсэсманов растили как зверёнышей в питомнике, но а мораль сей байки в чём? Не просто же так он тут откровенничает. — Я много думал после этого. Как сохранить и честь, и верность… Получается не очень, согласна? Или ты хранишь верность своей стране, семье и делаешь то, что от тебя ждут, или пытаешься сохранить свою честь, но становишься при этом предателем в глазах остальных. Да уж, хреновый выбор. Но по-моему, он всё для себя решил, вон, исправно выполняет приказы своего командира, пусть и не одобряет пыток. — А можно хранить верность прежде всего себе. Пусть всё, что ты порой можешь для этого сделать — это милосердно избавить кого-то от мучений. Ты не можешь помешать её мучить, но ты можешь избавить её от пыток хотя бы на один вечер. Н-да, хороша позиция, ничего не скажешь. «Против системы я не пойду, но буду украдкой пытаться облегчить совесть мелкими поступками». Этакий недоэсэсман, полугуманист, блин! А собственно чего я так возмущаюсь, сама ведь такая же. — И как, получается? — ехидно спросила я. — Что, кстати, тебе сказал герр штурмбаннфюрер, когда ты в тот раз вмешался? — Герр Штейнбреннер хоть и бывает довольно резким, неплохой человек, — дипломатично ответил Конрад. — Главное он знает, что я никогда не предам Тысячелетний рейх. Тогда он на многое готов смотреть сквозь пальцы. Тем более я знаю, когда можно вмешиваться, а когда — нет. Я задумалась. Определённый смысл в его словах, как это ни странно, был. Я ведь могу хотя бы вколоть морфия бедняжке и обеспечить, пусть недолгий, но отдых от страданий. — Спасибо за поддержку. — Ну что ты, я ведь прекрасно понимаю, что ты девушка и тебе намного тяжелее, чем нам, сталкиваться с жестокостью. Я поднялась по ступенькам, услышав из-за неплотно прикрытой двери голос Винтера: — Вы должны понимать, Эрин всё-таки девушка, а не закалённый солдат. Я никогда не требовал от неё ничего свыше обязанностей переводчицы. — Я понимаю, что у вас к ней особое отношение, — в голосе Штейбреннера мелькнула ирония. — Но скажите, если бы я не знал русский, вы бы тоже стали жалеть её, отстранив от допроса? — Разумеется нет, но… Я обозначила своё присутствие стуком и мрачно прошла к своему столу. Ну что, сиди не сиди, а «становиться на путь истинный» надо. — Герр штурмбаннфюрер, простите за этот инцидент, — опустив глазки долу, проблеяла я. — Я выполню задание, которое вы мне поручили. — Рад что вы образумились, Эрин, — уже привычно-спокойным тоном ответил он. — Конрад вас проводит. — Эм-м, если у вас нет возражений, я бы хотела пойти чуть позже, — встретив его напрягшийся взгляд, я пояснила: — Чтобы убедительно сыграть свою роль, я должна тщательно обдумать всё, что скажу ей. — Хорошо, вам виднее, — кивнул он. Я прикинула, что успею быстро смотаться домой. Нужно взять хотя бы морфий. Аптечку тащить скорее всего бессмысленно — честно говоря, я не знала, как быть с её ранами. Помазать йодом? Бред. Надеясь, что меня никто не хватится, я метнулась домой, благо село небольшое. Быстро занырнув в ранец, достала из футляра шприц. Сколько ампул использовать, одну или две? Чёрт, у меня их всего две, ну да кто ж считать-то будет. Я быстро сунула всё в сумку и вышла из дома. — Рени? — Фридхельм перехватил меня у калитки. — Куда ты собралась? — Мне нужно ненадолго вернуться в штаб, — уклончиво ответила я. Потом расскажу, что пришлось пережить сегодня по милости этого блядского Штейбреннера. А может, и не расскажу, не знаю. — Пойдём, провожу, — Фридхельм пробежался по мне взглядом. — А то Конрад опять случайно окажется рядом. — Тебе не нравится, что мы пересекаемся, будучи на службе в одном штабе? Забавно. То, что Хольман меня замуж зазывал, а Шнайдер так вообще за малым не трахнул, его не смущает, а вот студент-химик прямо угроза-угроза. — Он сегодня болтал с тобой и довольно долго, — Фридхельм вроде как в шутку уточнил. — Опять забыл, как проходит химическая реакция? — Через несколько дней мы уедем, так что неважно, о чём мы говорили, — я обняла его и как можно беззаботнее улыбнулась. — Я постараюсь недолго, но лучше не жди меня. — Наш разговор ещё не закончен, — Фридхельм покосился в сторону курилки и собственнически прильнул к моим губам. Я была не против — всё же лишняя отсрочка. Я смотрю, мы не одни такие. Коху наконец свезло. Оля снизошла и чмокнула его в щёчку. Хоть бы отошли куда, стоят у этого чертова колодца как на выставке. — Влюблённый дурачок, — покачала я головой. — Совсем потерял голову. — Боюсь, ты права, — согласился Фридхельм. — У него же дома осталась невеста. — Да я вообще имею в виду, что это плохая идея, — за одноразовый трах я бы не переживала, но тут уже дела явно посерьёзнее. — Почему? — А то ты не знаешь. Она русская, он немец. Этого мало? — Это как раз-таки не самое страшное. Ты же знаешь, как я отношусь ко всем этим расовым предрассудкам, — встретив мой скептический взгляд, он немного раздраженно добавил: — Не все поддерживают этот бред. Грета вон, наплевав на все законы, крутила роман с Виктором. — Угу, и где сейчас этот Виктор? Успел смыться в Америку? И слава Богу, иначе гнить бы ему где-нибудь в Освенциме или Бухенвальде. — Не веришь? А ведь мне плевать и на то, что ты тоже в какой-то степени русская. — Да? — вот кстати и неплохой повод выяснить, как бы он отнёсся, узнав мои тайны. — А если бы была действительно русская? Не фольксдойче, а одна из этих деревенских девчонок? Ты бы так же считал? Увёз и женился, наплевав на общественное порицание? В его глазах промелькнула, как мне показалась, растерянность, но он тут же взял себя в руки. — Откуда такие вопросы? Конечно я бы… — Эрин, ну что за безответственность? Вот откуда ты взялся спрашивается? Так теперь и не узнаю, что бы он «конечно». — Герр Штейнбреннер уже спрашивал о тебе, и вообще, неужели нельзя найти для личного общения другое время и место? Всё-таки Вилли тот ещё зануда. И ведь не поспоришь — работа, увы, не ждёт. — Открой дверь, — кивнула я Хольману. Заметив, что он собрался увязаться следом, я сердито обернулась. — Ты совсем ку-ку? Я должна втереться к девчонке в доверие и как по-твоему это сделать, если ты будешь маячить за спиной? — Ладно, иди одна, — нехотя отступил он. Тяжёлая дверь с силой захлопнулась. Я включила фонарик и медленно подошла к неподвижно лежащей девушке. Тут же пожалела, что всё-таки не взяла аптечку, хотя одним флаконом йода и мотком бинта тут не обойтись. Её лицо, шея, руки были покрыты синяками самой разной цветовой палитры — от лилово-зелёных до угольно-чёрных. Блузка была небрежно изорвана и на открытой коже виднелись круглые ожоги от сигарет. Но самое страшные раны были на её лице. Это с какой силой надо было бить, чтобы вытек глаз? Я кое-как примостилась рядом, не зная, с чего начать разговор и что в первую очередь сделать. — Хочешь воды? — Наташа растянула разбитые губы в усмешке и хрипло рассмеялась. Я вздрогнула, заметив тёмные провалы на месте выбитых зубов. Никогда не сомневалась в том, что учебники истории не лгут, но как же жутко видеть всё это вблизи. — Спасибо, один уже напоил. Приглядевшись, я заметила, что её волосы и блузка мокрые. Похоже тварина-Хольман, желая ещё больше поиздеваться, вывернул ведро воды ей на голову. — Пей, — я протянула ей свою фляжку и заметила небрежно брошенный прямо на пол сарая заплесневелый сухарь. К счастью, я додумалась положить в сумку четверть буханки. Девушка осторожно отщипнула кусочек здоровой рукой. Пальцы на другой Штейнбреннер скорее всего сломал. Вон как опухли и наверняка дико болят. — Ты же не накормить меня пришла? — Наташа проницательно окинула меня взглядом. — Да знаю я, что ты ничего не скажешь, — отмахнулась я, но откровенничать не спешила. Во-первых, я больше никому не верила настолько, чтобы признаваться в том, что подпишет мне у немцев приговор. Во-вторых, признаваться ей, которая прошла настоящий ад, пытаясь бороться с врагом, что я боюсь пыток и поэтому переметнулась на сторону немцев, было как минимум стрёмно. — Это обезболивающее. Всё, чем я сейчас могу помочь, — я достала шприц с морфием. Девушка поколебалась. Я бы наверное на её месте вообще послала невнятную девицу, которая пытается вколоть неведомую хрень. — Я не жду, что взамен ты выдашь свои секреты, — повторила я, и она всё же протянула руку. Я отвернулась, прикидывая, как лучше избавиться от шприца. Можно конечно положить его обратно в сумку, но нет. Зашвырну-ка лучше его вон в ту кучу навоза, хрен кто найдёт. Чарли в следующий раз скажу, что разбила, она без проблем выдаст новый. — Как будто полегче, — пробормотала Наташа. — Больше всего я боюсь не смерти, а что не выдержу боли… Иной раз так пробирает, что готов на всё, лишь бы они прекратили… Её лицо постепенно расслаблялось, я же, не выдержав, в сердцах выдала: — Разве оно того стоит? Я ещё понимаю, когда взрывают склады или устраивают пленным побег, но листовки! Вы же этим только злите немцев, какой смысл терпеть такое за пачку бумажек? — Да если бы не листовки, многие бы уже сдались, решив, что Красная армия разбита, — от сонной заторможенности не осталось и следа, хотя я видела, что ей трудно разговаривать. — Подались бы как ты служить немчуре, — Наташа презрительно усмехнулась. — С чего ты решила, что я русская? — надо же знать, на чём я так палюсь, вдруг пригодится. — Говоришь без акцента. А ещё твой взгляд… тебе стыдно за своё предательство, отсюда и эти подачки. Она прикрыла глаза, и я подумала, что морфий сделал своё дело, как вдруг мою ладонь слабо сжали. — Если тебе действительно хоть немного жаль, что ты предала своих… помоги мне уйти… От этого хриплого шёпота, полного тоскливой безысходности, меня пробрало до самого нутра. Я ведь понимала, что она сейчас говорит не о побеге, и также понимала, что Штейнбреннер может приказать пытать её ещё не один день, прежде чем как-нибудь особо изощрённо казнит. А ещё я до сих пор помнила гадливое ощущение, когда отнимаешь чью-то жизнь. Сейчас это убийство из милосердия, но легче мне при этом не будет. Это ведь так не работает — одного убиваю, потому что заслужил, а другого, потому что иначе нельзя. По итогу жить с этим потом мне и… Наташа снова сжала мою ладонь в ожидании ответа, и я кивнула. Чёрт, вот как я её сейчас буду убивать, а? — У тебя глаза слипаются от лекарства, поспи, — мягко сказала я. Стрелять нельзя и вообще нужно всё сделать так, чтобы никто не связал мой визит с её смертью. Блин, может, ну его, так рисковать? Кто она мне такая? «Она та, благодаря которой ты благополучно прожила первые двадцать восемь лет своей жизни», — услужливо подсказала мне совесть. Дождавшись, пока её ладонь расслабленно разжалась, я наконец-то решилась. Никогда больше не смогу стебаться над выражением задушить голыми руками. Осторожно я накрыла ладонью её губы и пальцами другой руки зажала нос. Кровь тяжёлыми толчками стучала где-то в висках, а нервы царапало словно наждаком. В любой момент проклятый Хольман мог заглянуть и поинтересоваться, что я так долго тут делаю. Девушка, не открывая глаз, несколько раз рефлекторно дёрнулась, пытаясь вдохнуть воздуха. «Главное не убирать пальцы», — стучало мантрой в голове. Второй раз я на такое не решусь. Она обмякла, и я, выждав ещё минуту, осторожно приложила пальцы к ямке на шее. Пульса не было. Мне казалось, и меня тоже не было. Все эмоции разом выцвели, словно чёрно-белое фото. Всё, что меня не убивает, просто убивает не сразу. Но делает сильнее или бесчувственнее — кто знает?* * *
Медленно словно в тумане я вышла из сарая, а ведь нужно как-то держаться, чтобы придирчивый Хольман ничего не заподозрил. — Ну что, удалось перехитрить эту дрянь? — он небрежно задвинул засов. Под дверью меня сторожил что ли? Я сжала в кармане сигаретную пачку, надеясь, что дрожь в руках немного утихнет. — С каких пор я должна отчитываться тебе о своей работе? Он как ни в чём ни бывало щёлкнул зажигалкой, поднеся огонь ближе. Я замерла, вдыхая сигаретный дурман и напряжённо прикидывая, что сейчас буду говорить в штабе, чтобы никакой мелочью себя не выдать. Узнай они, что я сделала, по головке не погладят. — Ну, не хочешь говорить, не надо. Тем более у нас с тобой и так найдётся что обсудить. — У меня нет времени на пустой трёп, — я развернулась, чтобы уйти, но этот змеёныш, осмелев, вцепился в мою ладонь. — Подожди. — Что тебе надо? — я резко стряхнула его ручонку. — Меня ждёт с новостями герр Штейнбреннер. — Если ты так торопишься вернуться в штаб, пойдём вместе, — та-а-ак, что-то не нравится мне его тон, и вообще что происходит? — Но поверь, для тебя будет лучше выслушать меня сейчас. — У тебя пять минут. — Ну, это как получится, Ре-е-ени, — насмешливо протянул он. — Или это не твоё настоящее имя? Блядь! Да как он… — Твои дурацкие шутки сейчас неуместны, — каким-то чудом не потеряв голос, ответила я, но наверное, он что-то прочёл по моим глазам. — Да какие уж тут шутки? — на его губах расцветала всё более уверенная ухмылочка. — Видишь ли, дело в том, что я действительно собирался на тебе жениться и часто писал об этом своему отцу. Он одобрил мои планы и решил сам поговорить с герром Майером. Ты удивлена? Оказывается они прекрасно знакомы. Практически соседи, как я и предполагал. Я уже догадывалась, к чему он клонит, и выжидающе смотрела на него. Представляю, как охренел незнакомый мужик от таких разговорчиков. — Герр Майер был весьма удивлён, когда отец рассказал ему, как его дочь мужественно переносит тяготы фронта, — Хольман сделал эффектную паузу и добавил издевательски дружелюбным, словно мы сплетничали о ком-то, тоном: — Знаешь, что он ответил? — Понятия не имею, — я небрежно пожала плечами. — Отец сложный человек. — Настолько сложный, что забыл о том, что у него есть дочь? — продолжал глумиться гадёныш. — Да-да, так и заявил, что у него нет и не было никакой дочери. Да сколько же можно испытывать меня на прочность, Вселенная?! В принципе когда-нибудь это наверное и должно было случиться, но чтоб так… Если бы этот амбициозный ублюдок не запал на плюшки, которые предполагал получить от нашего брака, я бы сейчас не стояла в немом охуении, лихорадочно соображая, где бы раздобыть волшебный артефакт, чтобы оказаться где угодно только бы подальше. — Возможно, это был однофамилец, — я пыталась немного потянуть время, а сама уже прикидывала, как быть дальше. То, что нужно срочно бежать, ясно как день, но как быть с Фридхельмом? Если уж каяться, так сразу во всех грехах. Нужно рассказать всё. А есть ли у меня время ждать, пока он переварит свалившуюся на его голову правду и будет пытаться принять какое-то решение? И каким оно будет? — Брось, Рени, столько совпадений не бывает. Если я рискну угнать машину, примерно полчаса форы у меня в запасе будет… И далеко я уеду? Вилли и Штейнбреннер перевернут всё, чтобы меня найти. А если попробовать спрятаться, например, в подвале? Еды из НЗ в пайке мне хватит, с водой конечно посложнее. Главное, если будут уверены, что я сбежала, никому в голову не придёт обыскивать подвал. — Ты меня слушаешь? — недовольно прикрикнул Хольман, и я нехотя перевела на него взгляд. — Так вот, я пока никому об этом не говорил. Мне нужно вырубить его, иначе не даст же уйти спокойно. Огреть по башке? Но чем? Или пристрелить? Уж с такого расстояния я попаду. Но если выстрел услышат, то его обнаружат раньше, чем я скроюсь. — Мы можем договориться, — он вкрадчиво коснулся моего плеча. — Я сохраню твой секрет, но тебе придётся быть поласковее со мной. Я недоверчиво усмехнулась. Видать, он принимает меня совсем уж за распоследнюю идиотку. Тут особого ума не надо, чтобы понять, раз я скрываюсь под чужим именем, то как минимум шпионка. Тем более знание русского это лишний раз доказывает. Если он собирается меня прикрывать, это делает его сообщником. Бред сивой кобылы. Скорее всего похотливый гадёныш надеется успеть попользоваться моим тельцем, пока за меня не взялись ребятки Штейнбреннера, но что мешает мне якобы согласиться? По крайней мере на какое-то время он успокоится, а я, дай Бог, успею скрыться. — Если сумеешь меня впечатлить, я возможно закрою глаза и позволю тебе сбежать. Хотя бы получишь шанс, — Хольман, видя мои колебания, нагло облапил меня за талию и притиснул ближе. — Маленький аванс, чтобы скрепить нашу сделку. Вот же озабоченный говнюк! Готов завалить меня прямо в ближайших кустах. Ну, нет, на такое я не подписывалась! — А ну убрал руки, — прошипела я, с силой толкнув его в грудь. — Мне плевать, что ты и кому скажешь! — Сучка, — Хольман схватил меня за руку, едва не вывернув её, и, протащив за угол, приложил об стену. — В твоих же интересах перестать ломаться, или хочешь оказаться на месте этой девки, что сейчас подыхает в сарае? Блядь, мне бы как-то освободиться, но с виду довольно тщедушный мальчишка на удивление крепко прижал мои руки, заодно лишив возможности добраться до ольстры. — А знаешь, я пожалуй поимею тебя прямо здесь, — он рванул верхние пуговицы моей блузки, и тут же жадно огладил обнажившуюся грудь. — Даже жалко портить такую красоту. Ты же видела, во что превратили эту девицу? — Пусти! — Терять мне уже нечего, так что я со всей дури вцепилась ногтями в его рожу. — Ах ты, дрянь! — Хольман ответил мне довольно увесистой затрещиной, замер, тяжело дыша, недоверчиво провёл рукой по щеке, размазывая выступившую кровь, и злобно прищурился. — Ты об этом ещё пожалеешь… — Ты что творишь, придурок? — кто-то с силой оттолкнул его в сторону. — Совсем сдурел? — Можно подумать, ты не хотел отбить её у Винтера, — криво усмехнулся Хольман. Меньше всего я ожидала, что моим спасителем окажется Шнайдер. Впрочем, я рано радуюсь. У него действительно со мной давние счёты. А если эти сволочи сейчас между собой договорятся и сдадут меня Штейнбреннеру после того, как устроят мне групповушку? — А ну заткнись! — Шнайдер двинул ему под дых, и Хольман, согнувшись, осел по стеночке. — Она предательница, морочит вам всем головы, — придушено прохрипел он. Я медленно стала продвигаться вдоль стенки, надеясь, что пока они разберутся что к чему, я успею скрыться хоть куда-нибудь. — Что здесь происходит? — бдительный Кребс как всегда «вовремя». Да что же у меня вечно всё так по-дебильному? — Этот ублюдок напал на неё, — Шнайдер вздёрнул за шкирку хольмановскую тушку. — Чуть не изнасиловал прямо здесь. — Эрин? — Кребс в шоке уставился на меня. Ну да, выгляжу как есть жертва. Пару пуговиц на блузке этот урод выдрал с мясом, волосы всклокочены, щека до сих пор ноет от пощёчины. При мысли, что это ещё цветочки и я запросто могу оказаться на месте Наташи, я судорожно всхлипнула. — Герр фельдфебель, я узнал, что она не та, за кого себя выдаёт, — продолжал бубнить Хольман. — Она предательница… — Молчать! Обер-лейтенант разберётся, а ты лучше готовься, что придётся отвечать за свои действия, позорящие честь солдата Вермахта, — отрезал фельдфебель. — Шнайдер, запри пока его где-нибудь. Что мне делать, что-о-о? Надо было всё-таки валить Хольмана, а теперь всё, поздно. Эффектно, как в боевиках угрохать всех троих я не смогу, у Кребса реакция явно получше моей будет. Остаётся только выстрелить себе в висок, но… Сколько бы я ни ныла, что такая жизнь хуже любого кошмара, помирать-то мне тоже не хотелось. — Пойдём, я провожу тебя в штаб, — Кребс подхватил меня под руку и нахмурился, всмотревшись в моё перекошенное от «счастья» лицо. — Он тебя ударил? Я смогла только кивнуть. Паника сдавила спазмом горло. Пока я тянула кота за яйца, не решаясь выпилиться, момент упущен. Если сейчас начну трепыхаться, утоплю себя окончательно, целиком и полностью подтверждая слова Хольмана. — Ну-ка глотни, — Кребс протянул мне фляжку и покачал головой. — Не переживай, такого больше не повторится. Расскажешь, как всё было, обер-лейтенанту, он разберётся. Навешать Вилли в очередной раз лапши на уши может бы и получилось, но, а если там до сих пор сидит Штейнбреннер? Тогда всё, без вариантов. Меня ждёт просто загробный пиздец.