***
— Вам не нравится вино, Эрин? — Файгль бросил внимательный взгляд поверх стакана. Благодаря моим стараниям мы уже перешли от кофе к более горячительным напиткам. Пришлось поплакаться на Вилли. На фантазию я никогда не жаловалась, так что быстро состряпала очередную легенду, мол будущий родственник считает, что мне лучше сидеть в Берлине, нянчить киндера, а не рисковать головой, вот и пытается выжить, заваливая каверзными заданиями. А я так люблю своего жениха, что готова делить с ним тяготы фронта, и вообще как это не помочь родимой Фатерлянд прийти к желанной победе? Файгль естественно тут же возжелал меня «слегка приободрить», и на свет божий откуда-то появилась бутылочка французского вина. Теперь я расчётливо прикидывала, как бы умудриться провернуть всё так, чтобы он побыстрее накидался, самой же при этом оставаясь трезвой. — Я просто пытаюсь придумать оригинальный тост, — невинно улыбнулась я. — Придумали? — Да пока одна банальщина на ум приходит. — Ну, тогда скажу я, — он приподнял свой стакан. — Предлагаю выпить за нашего фюрера и его победу. — Полностью поддерживаю, — я отпила небольшой глоток и быстро шагнула к окну, якобы заинтересовавшись чем-то безумно важным. — Что там? — улыбнулся Файгль. — Показалось, что вернулся герр обер-лейтенант, — я незаметно выплеснула содержимое стакана в цветочный горшок. Пока что всё идёт неплохо. Файгля отвлёк солдат, притащивший очередные телеграммы. Гауптман бегло просмотрел их и, отложив в сторону, вернулся к «фуршетному столу». Увидев мой пустой стакан, он удивлённо приподнял брови. — Я наконец-то распробовала вино, — безмятежно промурлыкала я. — Вы правы, оно великолепно. Это урожай какого года? — Сейчас посмотрим, — Файгль взял бутылку, всматриваясь в непонятные писульки, и наконец сдался. — Раз оно вам так понравилось, предлагаю выпить ещё. — Будет нечестно, если я выпью это чудесное вино почти одна, — я красноречиво кивнула на его почти полный стакан. — Пожалуй, вы правы, — Файгль решительно допил вино и сообразил новый шот. — Расскажите немного о себе, — лучезарно улыбнулась я. К концу второй бутылки я знала, что он, оказывается, успел засветиться и на первой мировой, перед отъездом женился на первой попавшейся воспитаннице бабского «питомника» и теперь переживает, что уже год не видел молодую жёнушку. — Я думаю, она гордится вашими успехами на фронте и терпеливо ждёт возвращения мужа-героя, — вовремя поддакивала я, бдительно следя, чтобы стакан гауптмана не оставался пустым, и незаметно сливая своё вино уже куда придётся. Интересно он дошёл уже до нужной кондиции с пары бутылок? Вряд ли. Взгляд конечно уже поплыл, но он явно ещё при уме и памяти. Вот же чёртовы немцы! С русским бы уже давно сработал принцип «Водка без пива — деньги на ветер». — Вино у французов чудесное, но я уже столько слышала хвалебных од их коньяку, — мечтательно улыбнулась я. — Поверьте, это так, — немного заторможено ответил Файгль. — У меня есть бутылочка, но наверное не стоит мешать его с вином. Что значит не стоит, слабак? — А никто не будет мешать, — коварно проворковала я. — В кофе немного добавим. Я шустро сообразила кофе, позаботившись, чтобы в его чашке коньяка оказалось в два раза больше самого кофе. — Вы такая милая девушка, Эрин, — расчувствовался Файгль, когда я заботливо пододвинула ему галеты. Учитывая, что особо мы не закусывали, печеньки ему уже не помогут. Его взгляд тормознулся в районе моего декольте, и он накрыл ладонью мои пальцы. — Не будь эта война так важна для нас, я бы тоже не позволил вам рисковать своей жизнью… — Ну что вы, герр Файгль, это же мой долг, и я с радостью его выполню, — я осторожно освободила руку, надеясь, что он не станет проверять, насколько я могу быть милой. — Мы же договорились, можете обращаться ко мне Мартин, — Файгль пару раз сморгнул и уже более трезво посмотрел на меня. — Кстати, Эрин, давно хочу спросить… Вы так и не помирились с отцом? Блядь, вот дался вам всем мой мифический папаша! — Он по-прежнему считает, что мне лучше не появляться в Германии, — печально вздохнула я. — Вы же понимаете, при его должности он не может позволить себе признать дочь-полукровку. — На мой взгляд он… перестраховывается, — чуть запинаясь, ответил Файгль. — Безусловно русские сейчас наши враги. И всё из-за проклятого коммунизма… Но ведь ваша бабушка, кажется, принадлежала к аристократии? — Она была фрейлиной императрицы, — ну, а почему бы и нет? — И естественно ненавидела коммунистов, погубивших её семью. Бедняжка до самой смерти скорбела, видя, во что превратили её страну. — Идеи равенства — это же утопия, вы согласны? — Конечно, — я плеснула ему в стакан коньяка и чисто символически себе. — У меня есть ещё один тост. За процветание нашей страны. Файгль неловко отсалютировал и, поморщившись, проглотил лошадиную дозу коньяка. — Я обязательно поговорю с Вильгельмом, — Файгль слегка подзавис. — Безусловно для женщины важно состояться как жена и мать, но сейчас вы нужны здесь. — Да, мне уже говорили, что хорошее знание русского можно использовать не только, чтобы переводить документы. Вот он, мой звёздный час. Пока он ещё хоть что-то соображает, нужно заронить в его голову правильные мысли. — Интере-е-есно, — протянул он. — Герр штурмбаннфюрер хотел поручить мне очень важное задание, — я продолжала соблазнять новыми перспективами. — Втереться в доверие к русской партизанке, убедить её, что я шпионка, и попытаться выведать нужную информацию. Можно попробовать использовать эту идею на наших пленных. — Вы думаете, у вас получится? — прищурился он. — Почему нет? — я невозмутимо похрустывала галетой. — Герр Штейнбреннер отдал мне перехваченную шифровку партизан. Я скажу им, что кое-кто в Алексеевке уцелел и их срочно нужно переправить через линию фронта. — Что ж, можно попробовать завтра, — кивнул он, расслабленно откинувшись на стуле. — А чего ждать? Тут каждый день на счету. — Боюсь, я немного не в форме, — смущённо улыбнулся гауптман. — Так вам же и не придётся допрашивать их. — Хорошо, давайте попробуем, — сдался Файгль. — Только сначала выпьем за успех, — я вылила остатки коньяка ему в стакан и схватила свой, нетронутый с прошлого тоста. — Я, знаете ли, немного нервничаю. Ещё бы мне не нервничать. Файгль выглядел подпитым, но не в хлам, как я размечталась, и уже резво тащил меня отвечать за свои слова. — Позвольте, я провожу вас. О-о-о, всё, беру свои слова обратно. Как только мы встали, стало ясно, что распитие винишка вперемешку с коньяком всё-таки не прошло бесследно. Гауптмана качало и штормило во все стороны, а учитывая, что он галантно взял меня под руку, я качалась вместе с ним. Нет, я всё-таки крута. Напоить Файгля до невменяемости всего за пару часов… Это надо уметь. — Эрин… ничего не бойтесь. Я… ик… с вами. «Ты хоть помнишь, куда мы собрались идти?» — хотела спросить я, благо сарай с пленными был недалеко от штаба. — Прстите… — его штормануло так, что я впечаталась в деревянную стену. Блин, он что собрался задрыхнуть, используя моё плечо как подушку? — Всё в порядке? — на нас квадратными глазами смотрели двое солдатиков из его дивизии. — Вы же видите, что нет, — как можно тише ответила я. — Герр гауптман получил неприятные вести из дома. Проводите его на квартиру. — Конечно, — ребята осторожно забрали у меня угашенную тушку Файгля и, дружно качаясь, побрели к избам. — И не вздумайте болтать о том, что видели, ясно? — прошипела я вдогонку. Болтать они конечно будут, но тут уж ничего не поделать. Я подошла к сараю, возле которого крутился третий солдат. — Открой дверь. Он удивлённо вскинул глаза: — Зачем? — У меня приказ гауптмана допросить пленных. — Но… гауптман… — Ты будешь обсуждать его приказы? — ледяным тоном уточнила я. — Конечно нет, — мальчишка послушно лязгнул засовом. Я почувствовала, как мои смелость и решительность стремительно улетучиваются. В голове как всегда ни единой путной мысли. Та ещё задачка — убедить несгибаемых советских бойцов довериться вражеской гадине. — Чего припёрлась? — неприязненно посмотрел на меня напарник Паши. — Опять допрашивать? Я покачала головой, смотря при этом на Пашу. Узнал, нет? — Скажи ещё, фрицы нас с извинениями отпускают. — Если действительно хотите бежать, то хотя бы выслушайте меня, — я уже привыкла к такой реакции и с каким-то равнодушием поняла, что если бы не Паша, не пошевелила бы и пальцем, спасая вот таких идейных коммунистов. — Вот что, девонька, топай отсюда и начальству своему скажи, что советские солдаты в сговор с врагами не вступают и на провокации не поддадутся, — резко припечатал мужик. Всё правильно, у них нет никаких оснований мне верить, а часики-то тикают. Если здесь опять соберётся солдатня, провернуть побег будет в разы сложнее. — Немцы не знают, что я собираюсь сделать. — И как ты себе это представляешь? — Паша изучающе смотрел мне в глаза. — Просто отпустишь нас? — Вы возьмёте меня в заложники и попробуете прорваться к своим. Мужик недоверчиво засмеялся: — Ну-ну, шпрехай дальше, что ты там ещё придумала? — Часовой пока один. Если его оглушить и запереть в сарае, у вас будет немного форы, чтобы незаметно свалить. Если не поторопитесь, вернутся остальные, — сколько они там будут возиться с Файглем, не колыбельные же ему поют? — Тогда провернуть побег будет сложнее. Мужчины напряжённо переглянулись. — Да ну, она нас проверяет или издевается, — сплюнул недоверчивый красноармеец. — Фрицы горазды на такое. Паша продолжал смотреть на меня. Не сказала бы, что с осуждением или презрением, скорее так, словно пытался что-то для себя понять. — Возьми, — я протянула ему свой парабеллум. На секунду промелькнула мысль: «Ой, ду-у-ура», — ведь что мешает им сейчас меня просто-наспросто пристрелить, чтоб не мучиться сомнениями и догадками? Да нет, не верю я, что мой дед бы смог выстрелить в лоб беззащитной девушке, но с другой стороны я и не верила, что смогу когда-нибудь решиться на убийство. Видя, что он продолжает сомневаться, я тихо спросила: — Разве я тебя тогда обманула? Да решайтесь вы уже, недоверчивые мои, в конце-концов я сейчас тоже нехило рискую. Мужик резко дёрнул меня за руку, выхватывая пистолет, и ткнул дулом мне в висок: — В заложницы говоришь тебя взять? — Иван, прекрати. Тот беспрекословно опустил пушку, а я напрягла память, вспоминая, в каком году дедуля получил звание майора. Сейчас на обоих были простецкие гимнастёрки. — Мы её отпустим. — Но связать её в любом случае надо, — Иван выдернул из шлевок ремень и перехватил мои руки, затягивая тугой узел. Я не дёргалась. Всё-таки деду я доверяла, да и немцы должны быть уверены, что я ни при чём, когда вся эта авантюра закончится. — Там точно один солдат? — Не знаю, может, уже вернулись остальные, — проворчала я. — Вы бы ещё дольше раздумывали. Паша подошёл к двери, осторожно выглядывая в щели между досок. Иван щёлкнул затвором, проверяя заряд. — Если он один, лучше не стрелять, иначе поднимется кипиш, — я снова встряла с советами. — Поучи тут нас, — проворчал Иван, слегка подталкивая меня вперёд. Я испуганно вскрикнула, почувствовав, как грубая ладонь зажала рот. Он весело хмыкнул: — Говорят же, доверяй, но проверяй. Ну, с Богом. Видимо Файгля совсем расколбасило, судя по тому, что ребятки до сих пор не вернулись. Паренёк, который остался меня дожидаться, испуганно вытаращил глаза, увидев нашу живописную группу. — Фройляйн Майер, что происходит? Я состроила испуганный взгляд и жалобно замычала. Иван снова ткнул в мою головушку дулом пистолета, кивком указывая на его винтовку. Мальчишка послушно отдал оружие, бормоча: — Не стреляйте… — Небось, обосрался за свою шкуру? — догадливо усмехнулся Иван. — Твоё счастье, что нам нужно уходить по-тихому. Паша ударил его прикладом по голове и затащил в сарай. Я ожидала, что со мной поступят так же, и протестующе зашипела, когда Иван, вцепившись в мой локоть, потащил меня через чей-то огород. — Что ты творишь? — Будешь орать — пристрелю, — бросил он, продолжая тащить меня дальше. — Иван, отпусти её, — вмешался Паша. — Она же помогла нам. — Отпустить говоришь? А ты думаешь, как мы с тобой появимся перед командиром? — не сбавляя темпа, ответил он. — Языка не взяли, в плен можно сказать попали. Хоть эту приведём. — Мы так не договаривались, — запаниковала я. — Я с тобой вообще ни о чём не договаривался, — отрезал Иван. Я уже готова была орать в голосину «помогите», но вовремя вспомнила, что тогда Пашу точно пристрелят. Какая-то безвыходная жесть, и винить в этом, кроме себя, мне некого.* * *
Вот говорила мне мама: «За дурной головой ногам покоя нет», — да кто ж её слушал. Мы каким-то чудом умудрились выбраться незамеченными, и теперь меня продолжали неумолимо тащить уже к ближайшему лесочку. Дико хотелось пить, ноги гудели от усталости. Хорошо ещё, что на мне берцы. Будь я на каблуках, уже бы давно убилась. Я молча кляла себя за собственную дурость. Уже в который раз наступаю на те же грабли. Я конечно не жалею, что дёрнулась спасать деда, но как теперь буду выкручиваться сама? У него нет особых причин рвать за меня задницу, свою вон спасать надо. Бли-и-ин, как же не хочется снова объясняться с особистами, придумывать себе новую биографию. Может заявить, что я из будущего, и подсказать пару-тройку приёмников? Глядишь, войну быстрее выиграем. А что, терять мне нечего. Правда в попаданских фильмах делался упор, мол, попав в прошлое, не вздумайте шуровать по-своему, иначе изменится и будущее, но я же попала сюда не с обратным билетом. Так… Заблудшая душа. Я ни разу не задумывалась, можно ли мне вмешиваться в ход истории. А жить тогда как? Каждое моё действие — это уже вмешательство, ведь меня не должно здесь быть. — Всё, дальше без меня, — я чувствовала, как лёгкие буквально горят огнём. — Ты чего это удумала, вставай, — Иван шустро вздёрнул меня за шкирку. — Ишь, нежная какая. — Прекрати её пинать, — Паша оттеснил его. — Ей же неудобно со связанными руками. Он начал распутывать узел, но Иван прикрикнул: — Не вздумай её развязать. Я по-прежнему не знаю, что на уме у этой девицы и кто она такая. — Слышите? — моё сердце радостно забилось, когда со стороны дороги послышался шум моторов. — Вас наверняка уже ищут. Бросьте меня и уходите налегке. — Уходим к схрону, — Иван снова подхватил меня за локоть и рванул, не обращая внимания на ветки деревьев, хлещущие по лицу. Блядь, я так без глаз останусь! Бежали мы довольно долго и когда остановились, я сначала не поняла, в чём причина задержки. Мужчины отодвинули поваленное ветром дерево, раскидали нагромождение веток. — Быстрее. Вот это, я понимаю, схрон, любой спецназ отдыхает. Вроде яма неглубокая, но когда мужики затянули её изнутри ветками, стало немного не по себе. Сквозь листву, конечно, проникали солнечные лучи, но в последнее время у меня уже клаустрофобия на замкнутые пространства. — Когда вы только успели выкопать этот бункер? — пробормотала я. — А как, ты думала, мы к вашей части добирались? От нашей точки два дня пути, — весело усмехнулся Паша. — Давай, расскажи ей ещё, где мы находимся и сколько у нас человек, — проворчал Иван и поднял фляжку. — Почти полная. Хоть водой разжиться догадались, уже легче. — Ну и что дальше будем делать? — невесело вздохнула я. — Снимать штаны и бегать, — ну и шуточки у него, что называется «за триста». — Будем думать, как добраться обратно, а ты пойдёшь с нами. — Нет! — возмущённо завопила я, забыв об осторожности. — Я и так достаточно для вас сделала. — Успокойся, мы что-нибудь придумаем, — Паша протянул мне фляжку. — Зачем ты ей врёшь? — покосился Иван. — Если отпустишь, мигом встанешь к стенке. Да и ей уже назад хода нет. Как ты объяснишь немцам, что мы тебя выпустили посреди леса? Это да, тут он прав. Вилли меня точно сольёт гестапо, если не совсем слабоумный. — Да ёб же ж вашу мать, — в сердцах прошипела я. — А как ты хотела, милая? — презрительно бросил Иван. — Не получится быть и нашим, и вашим. — Прекрати, — сухо оборвал его дед. Повисло напряжённое молчание. Мы попытались разместиться в довольно ограниченном пространстве, и я машинально села к Паше поближе. Он, конечно, может, и не в восторге от моей гражданской позиции, но по крайней мере не скандирует: «На Колыму её!» — как некоторые. — И всё-таки я хочу знать, почему ты второй раз меня спасаешь? — Считай, я твой ангел-хранитель, — технично съехала я. — Я постараюсь тебе помочь, — Паша снова смотрел на меня пытливым внимательным взглядом. — Но я должен знать, кто ты. — Да в том то и дело, что я сама не знаю, — вздохнула я. — Примерно год назад я очнулась под Брестом в их форме с шишкой на полголовы и до сих пор не помню, кто я. — Как так? — тут же встрял Иван. — Первый раз слышу такое. — Значит, тебя никогда не били по башке, — огрызнулась я. — Вот так. Не помню ни кто я, ни где жила, ни как оказалась на фронте. — Совсем? — Нет, ну кое-что фрагментами стало проясняться. Постепенно всплыло, что меня зовут Арина, что я понимаю немецкий, ну и так кое-что по мелочи. — Скорее всего ты русская, вон как матом загибаешь, — усмехнулся Иван. — Но почему ты осталась с фрицами? — Они подобрали меня после боя, отправили в госпиталь, а потом… Меня бы стали допрашивать, откуда форма, и вряд ли поверили бы, что я ничего не помню. Мне деваться было некуда, соврала им, что переводчица. Мужчины молча смотрели на меня то ли с осуждением, то ли с недоверием. — Да не поддерживаю я их фюрера! Мне уже давным-давно плевать на презрительное осуждение в глазах соотечественников, вот только будет горько и стыдно, если я тоже самое прочитаю в родных глазах. Объяснять деду, что я малодушно боюсь ввязываться в войну и хочу благополучно пересидеть в сторонке, не поворачивался язык. — А чего ж тогда не сбежала? — обвиняющие спросил Иван. — Не пришла к нашим? — Ага, и как бы я пришла? В немецкой форме? Из документов их же военник и паспорт, — устало ответила я. О своих жалких попытках я, пожалуй, промолчу. Мне любой бы резонно возразил, что при желании убежать бы я могла не раз. — Сами же знаете, какой расклад у наших командиров. Любое подозрительное тело — на допрос и к стенке, либо в лагеря без права переписки. — И правильно, с контрой только так и надо. — Да ты что? Немцы, конечно, в этом плане тоже дебилы, но и наши не отстают. Зомбированы сталинским режимом по самую маковку. — Ты ведь тоже побывал в плену. И что? Стал предателем? По твоей логике тебя тоже должны поставить к стенке или отправить на нары? — Ты себя и меня не равняй, — вскинулся Иван. — А что так? Хочешь сказать, ты, побывав у немцев, никого не предал? Так и я тоже. Наоборот старалась помочь своим, немного, но уж как могу. Вы прям такие непогрешимые, признаёте только чёрное и белое, а люди, как цветные карандаши, все разные. Кто-то не в силах терпеть нечеловеческую боль и ломается. Кто-то хочет жить и лишний раз не рискует головой. Кто-то идёт работать на немцев, чтоб прокормить своих детей. И что? Всех, кто не отлит по вашей мерке, в расход пускать? Да у вас так людей не останется, а ещё страну после войны поднимать, да и война будет идти ещё че… долго. Фух, выговорилась. А что они мне сейчас сделают? Правильно, ничего. Может, хоть немного задумаются, что не всё в этой жизни вписывается в рамки канонов. Читая нашу историю, я отчасти была согласна, что удержать страну в период гражданской и отечественной войны мог только лидер с железными яйцами. Такой как товарищ Сталин. Но у нас в стране ничего не делается наполовину. Если демократия, так на грани распиздяйства. Ну, или как вариант, позиция шаг влево, шаг вправо —карается расстрелом. — С такими мыслями тебе лучше было оставаться у фрицев, — сплюнул Иван. — Ничего, товарищ комиссар разберётся, что с тобой делать. — Ага, а в следующий раз разберётся с тобой, когда ты поднимешь фашисткую листовку, чтоб распалить костёр и не отморозить ноги, — злорадно ответила я. Нет, ни за какие коврижки я не смогу научиться выживать при сталинском режиме. С немцами в этом плане и то попроще, ей-богу. — А ну молчать, дрянь! — раненым медведем взревел он. — Кем бы она ни была, благодаря ей ты ещё жив, — Паша бдительно следил, чтобы наши разборки не перешли в рукоприкладство. — Предлагаю молчать про то, что фрицы нас сцапали, а она пусть так и останется переводчицей-немкой. — Так всё равно же загремит в лагерь для военнопленных, — чуть успокоившись, хмыкнул Иван. — Девчонку-переводчицу смогут освободить быстрее, чем осуждённую за сговор с врагами, — вздохнул Паша и повернулся ко мне. — Постарайся изобразить небольшой акцент и не упрямься, расскажи всё, что знаешь о вашей роте. Сколько людей, техники… Ты же наверняка слышала в штабе планы наступления. — Разберёмся, — пробормотала я. Что тут разбираться? Дураку ясно, что мне нужно как можно быстрее делать ноги. Как только выберемся из этой ямы, улучу момент и рвану куда глаза глядят. Не будет же дедуля стрелять мне в спину. Если бы не этот идейный Ванька, он бы меня точно отпустил, но с этого станется пристрелить нас обоих как врагов народа. Паша, конечно, тоже предан нашему усатику, но хотя бы пытается быть человеком. Придумал мне хоть какую-то отмазку, но я не собираюсь и дня сидеть в советских лагерях. Сдать роту ещё куда ни шло, но опять же любую другую, не нашу. Пусть хоть всех немцев перемочат, но «моих» подставить под удар я уже не смогу. Не знаю, предательство родины это или нет. Я уже вообще ничего не знаю. Все ориентиры давно смешались в непонятное нечто. Видимо, это мой крест — биться между двух огней. Я не смогу окончательно отказаться от своих, но ведь парни тоже стали за это время для меня своими. Кох, Каспер, Крейцер, да даже Шнайдер столько раз спасали мою задницу. Вилли вон как складно научился врать, прикрывая мои косяки. А Фридхельм… я наверное уже дозрела до того, чтобы выстрелить в красноармейца, если бы пришлось спасать его. Решено, бегу обратно. В конце концов я всё грамотно обставила, да и по мне видно, что я сбежала не добровольно. — Ну что? — прислушался Паша. — Кажись, всё тихо. Быстро уходим.* * *
— Тише, слышите? Я прислушалась. Вроде где-то треснула ветка. Ясное дело немчики до сих пор прочёсывают здесь каждый метр. Паша потянул меня на землю, и они с Иваном рассредоточились за деревьями, занимая удобную позицию. — Да развяжите вы меня, — узел ремня уже порядком натёр запястья, я уже молчу о периодически немеющих пальцах. — Обожди, — отмахнулся Иван. — Паш, ты его видишь? — Угум, — Паша перевёл прицел винтовки. — Похоже, он пока один. Если выстрелим, сбегутся остальные. Давай отходить. — Отходить? — прошипел Иван. — И оставить фашиста в живых? Ну, нет. — А вот и остальные, — тихо прокомментировал Паша. — Их уже трое. — Пока ты будешь думать, нас снова повяжут, — раздражённо пробормотал Иван и завозился, устраиваясь поудобнее, чтобы взять прицел. Я всмотрелась и почувствовала, как сердце ухнуло куда-то в пропасть, когда увидела между деревьев Каспера и Фридхельма. — Стойте, — чуть не заорала я, в отчаянии гадая, как убедить их не стрелять в своих врагов. — Немцев же однозначно больше, а патронов у вас мало. Давайте отходить как и собирались. — И ты ещё говоришь, что не поддерживаешь фрицев. Того не трогай, в этих не стреляй, — передразнил меня Иван и повернулся к Паше. — Я валю этого, а ты того, что подальше. — Не стреляй! — едва соображая, что делаю, я бросилась на Ивана, пытаясь выбить свой парабеллум. — Дура, ты что творишь? Он попытался меня оттолкнуть, но на чистом адреналине я ухитрилась сбить его с позиции. Непослушными пальцами схватила его руки, впиваясь ногтями, раздирая кожу, в отчаянной попытке заставить выпустить пистолет из рук. Сцепившись клубком, словно уличные коты, мы покатились по земле. Иван пытался меня оттолкнуть, но я намертво вцепилась в его пальцы. — Да что ж ты будешь делать?! Он резко рванулся, и прежде чем я успела понять, что произошло, услышала оглушающий звук выстрела, а следом пришла дикая боль. Я даже не поняла, куда он попал. Живот и всё, что ниже, свело горячей пульсацией. — Дура, что ты наделала… — Арина! — метнулся ко мне Паша. Он перевернул меня на спину и бросил быстрый взгляд вниз, туда, где, я чувствовала, фонтаном хлещет кровь. Он уже ничем мне не поможет, пусть спасает свою жизнь. — Беги, — я уже слышала звуки выстрелов — парни явно нас засекли и движутся сюда. — Беги, иначе всё это будет зря… Он коротко кивнул, подхватил винтовку и побежал вслед за Иваном. Я попыталась размеренно дышать, что было сложно. Казалось, внутрь кто-то налил кипятка, боль концентрировалась с левой стороны живота. Что там у нас, селезёнка? Тогда моя песенка спета. Я загнусь от кровотечения. — Рени, — Фридхельм склонился и торопливо стал распутывать ремень стягивающий мои руки. — Да что же это… — судя по панике в его глазах, я вот-вот скончаюсь у него на руках в лучших традициях кинематографа. — Да что ты стоишь столбом? — рявкнул Шнайдер. — Из неё кровь так и хлещет, — достав какой-то платок, он сунул его Фридхельму. — Прижми к ране и не отпускай. Каспер вас отвезёт, а я постараюсь достать этих тварей. — Рени, ничего не бойся, мы сейчас мигом отвезём тебя в госпиталь, — затараторил Каспер, помогая Фридхельму поднять меня. От их движений кровь потекла с новой силой. Скорее всего до госпиталя я не доеду. В прошлый раз моя смерть была достаточно быстрой, сколько интересно это продлится сейчас? Боль постепенно перешла из резкой в отупляюще-глухую, но теперь я чувствовала жуткую слабость. Что бы там ни говорили про то , что никто не живет вечно, умирать раньше времени никому не охота. Но с другой стороны я так устала от этого бесконечного квеста, устала постоянно бояться. Хотя кого я обманываю? Страх леденящей щекоткой постепенно вытеснил все остальные мысли и чувства. А если умирать я буду долго и мучительно и в полном сознании? И что всё-таки ждёт меня после? Я не верю в канонные понятия рая и ада, но уже знаю, что смерть не всегда значит небытие. Фридхельм нежно провёл ладонью, убирая спутанные волосы с моего лица. — Рени, потерпи, мы скоро приедем, — судя по тому, как машина подпрыгивала на колдобинах, Каспер мчался с космической скоростью. — Только не отключайся… Я слышала его голос словно через вату, боль по-прежнему терзала бок раскалёнными щипцами. Не хочу, чтобы он видел агонию в моих глазах… — Дедушка, а ты был в плену? — Всякое бывало на войне. — Павлик, она ещё слишком маленькая для военных рассказов. Пойдём, Аришенька, малину собирать. — Ничего я не маленькая, мы с мамой на военный парад ходили. Она мне рассказывала, что немцы хотели захватить весь мир. Хорошо, что дедушка их поубивал. — Убивать — это всегда плохо, Аринка. — Но ведь немцы были плохими, разве их кому-то жалко? — Конечно, были и плохие, но не все. — Они напали на нас, конечно же плохие. — Все, внученька, плохими не бывают. Люди, они же разные, вот как твои карандашики. — Хватит забивать голову ребёнку, ты ей расскажи ещё про… — Про кого? Я не знаю, почему сейчас в моей памяти всплыл этот забытый разговор из детства и как это связано с тем, что каждый раз, как я думаю о Паше, что-то смутно не даёт покоя. Чёрт, как же всё-таки больно. Я не знала остановилась ли кровь или нет, но во рту стоял тяжёлый металлический привкус, к тому же меня ещё и мутило. — Ты можешь ехать быстрее? — хрипло, страшно закричал Фридхельм. Я не разобрала, что ему ответил Каспер… — Мам, ну зачем ты меня назвала этим древним именем, а? На уроки литературы хоть не приходи. — Я тебя вообще-то хотела назвать Викой, так что скажи спасибо своему дедуле. — А ты куда смотрела? — Да как-то не смогла отказать. Он редко нас о чём-то просил. Видимо, для него это имя было дорого. Но это же полная хрень! Дед назвал меня в честь… меня? Разве можно засветиться одновременно в двух временных отрезках? А может, я действительно послана сюда, чтобы его спасти? И раз моя миссия закончена, я как-то вернусь в своё родное время? Бред полный. А может… и может… — Рени, — мою ладонь стиснули тёплые пальцы. — Не оставляй меня… Фридхельм смотрел на меня с отчаянием, да и я прекрасно понимала, что это скорее всего конец. Ничего не сказать на прощание как-то неправильно, но с другой стороны любые слова окончательно превратят всё в слезливую голливудскую мелодраму. Всё-таки любовь такая сука. Я столько раз ошибалась, искала нужный накал и глубину чувств и теперь, когда нашла её, ту самую, книжную, всё обрывается, едва начавшись. В его глазах я сейчас читала всё, что когда-то было сказано и что не сказано тоже. Ни один из моих бывших не смотрел на меня так, словно я для него центр вселенной. А я почти не говорила ему о любви. Считала, что это и так понятно, раз мы вместе. — Люблю… Я с трудом узнала свой голос. Шелестящий, словно у древней старухи. Пересохшее горло корябало словно наждаком. — Блядские ямы! — выругался Каспер, когда машину в очередной раз неслабо тряхнуло. Я почувствовала, как слегка утихшая боль вспыхнула с новой силой, и это вынесло меня на задворки сознания.