POV Фридхельм
Войны без потерь не бывает. За год мне не раз приходилось хоронить фронтовых товарищей. В первые месяцы я часто размышлял, что есть смерть, как не фатальность. Ведь пуля зачастую пролетает буквально в миллиметре от твоей головы, чтобы попасть в чью-то спину или затылок. Я чувствовал горечь, когда отправлял жене Вербински её письма или когда молодые мальчишки вроде Кестера зачастую погибали в первом же бою. Сейчас того страха во время боя нет, лишь каждый раз что-то больно ноет в груди, когда я ищу глазами Вильгельма, но все эти чувства меркли по сравнению с тем, что я испытывал, зная, что Эрин может не добежать до укрытия или в него попадет снаряд. Сколько раз уже она была на краю смерти — в руках партизан или под огненным шквалом атаки русских. Но сейчас, когда мы были в относительной безопасности, почему это случилось снова?
Едва мы вернулись с вылазки, как обнаружили, что все стоят на ушах. Я вскользь услышал, что, оказывается, русские пленные сбежали, но от усталости не обратил на эти слова особого внимания. В конце концов в деревне оставались солдаты Файгля. Пусть ищут их раз упустили, а я собирался домой, если, конечно, можно назвать домом чужую избу. Но благодаря Эрин и Лизе она действительно стала домом. Я знал, что сейчас увижу в глазах Рени нежность и облегчение, ведь она каждый раз напряжённо замирает в моих объятиях, провожая на такое задание. А Лиза будет хихикать над новой сказкой, которую я ей расскажу.
— Винтер, ты с нами? — подбежал ко мне Каспер.
Я собирался ответить, что, раз приказа не было, никуда не поеду, но по его глазам понял, что случилось нечто более серьёзное.
— Они схватили Эрин.
Сердце пропустило удар, и я лишь выдохнул:
— Как это случилось?
— Быстрее! — Шнайдер резко захлопнул водительскую дверь.
Парни уже все были в машине, и моментально притихли, когда я сел рядом.
— Кто-нибудь объяснит мне, что происходит?
— Эрик и Фриц сказали, что Файгль отправил Эрин допросить русских. Там тоже непонятная история, почему он не пошёл с ней.
— Известно почему, — хмыкнул Каспер. — Гейне сказал, он напился вдрызг. Им пришлось повозиться, пока отбуксовали его на квартиру.
— Фриц пустил её, ну, а как иначе, ведь это был приказ гауптмана, а через несколько минут русские вырвались, используя её как живой щит.
— Их же было двое, что она могла сделать? Эрин ведь у нас совсем не боец.
— А пистолет ей для чего? — прокомментировал Крейцер.
— Ещё бы она умела им пользоваться, — отозвался Шнайдер.
Я молчал, оглушенный этими новостями.
— Но ведь они не убили Фрица? Почему же забрали её вместо того, чтобы запереть с ним?
— Ну ты даёшь, — ответил Крейцер. — На кой им солдат не говорящий по ихнему? Они же пробрались, чтобы взять языка, вот и забрали Эрин.
— Да она же ничего не знает, да и не понимает особо в нашем деле.
— Она как переводчик знает достаточно.
При мысли, что её будут допрашивать, а возможно пытать, я ощутил бессильную злость. Война — мужское дело, женщин нельзя в такое впутывать, а тем более использовать. Чёрт бы их всех побрал! Её отца, который вышвырнул забракованную дочь из дома, русских, которые ненавидели её, подозревая, что она перебежчица, Файгля, который уцепился за её знание языка и перетащил сюда из госпиталя.
— Мы найдём её, — Каспер сжал моё плечо. — Они не могли далеко скрыться.
До линии фронта ещё далеко, ближайшие деревни уже прочёсывали солдаты гауптмана. Мы остановились возле леса — больше русским было прятаться негде. Вильгельм и Кребс велели нам разделиться и действовать как можно тише, чтобы не спугнуть беглецов. Дело осложнялось тем, что уже темнело, и если они где-то прятались, мы были не в лучшей позиции. Держа наготове винтовки, мы осторожно продвигались вглубь леса. Я напряжённо прислушивался, реагируя на каждый шорох. Тяжёлые мысли и предчувствия усугубляли тревогу. Если Рени сопротивлялась, её ведь уже могли убить. А возможно, у русских была оставлена где-то машина, и они уже скрылись в свой лагерь. Нет, она жива, я чувствую это. Надо только найти её. Тишину разорвал сухой щелчок выстрела.
— Это там.
— Я их достану! — Шнайдер присел, взяв удобный прицел. — Ага, кажется, вижу…
— Осторожно, там же Рени.
Я успел заметить более светлую форму русского, прежде чем Каспер затянул меня за дерево. В нас уже, не таясь, стреляли.
— Спокойно, Винтер, я же не косоглазый как некоторые, — процедил Шнайдер, стреляя в ответ. — Чёрт, они уходят…
— Быстрее, за ними!
Всё внутри сводило от напряжения, ведь в этой перестрелке мы можем зацепить и её.
— Ох ты ж чёрт…
Я обернулся к Касперу и почувствовал, как земля уходит из-под ног. Сволочи! Что она им сделала? Девчонка-переводчица?!
— Рени, всё хорошо, я здесь, — непослушными пальцами я стал распутывать узел ремня, стягивающий её руки, не зная, что делать с этой жуткой раной.
Кровь насквозь пропитала её блузку, растекаясь алыми ручьями. Если это ранение в живот… мало кто выживает после такого. Фрейтер тогда так и не вернулся из госпиталя.
— Идиот, ты хочешь дождаться, пока она истечёт кровью? — Шнайдер сунул мне какой-то платок. — Прижми к ране и держи, пока не приедете в госпиталь.
— Надо быстрее отвезти её, — Каспер помог мне поднять её.
Легко сказать: «Быстрее». Мне казалось, что мы плетёмся со скоростью черепахи. К тому же когда машина подпрыгивала на ухабах, кровь начинала сочиться из раны сильнее.
— Быстрее можешь?
Как же страшно понимать, что с каждой минутой мы теряем драгоценное время, пока её могут спасти. Рени лежала тихо, даже не стонала, но я видел, как ей больно, и если бы мог, без раздумий поменялся бы с ней местами. Страх липким потом стекал по коже, когда я видел это отрешённое выражение в её глазах. Слишком хорошо мне знакома агония раненых, когда жизнь постепенно оставляет измученное тело.
— Рени, не оставляй меня, — я сжал её пальцы, холодные как лёд.
Можно защищать её от всего — от коварного Штейнбреннера, русских солдат, да хоть от всего мира, — но как отвоевать её у смерти? Рени открыла глаза, и отчаяние охватило меня с новой силой. Таким взглядом люди обычно прощаются с кем-то. Навсегда…
— Люблю… — хрипло прошептала она, чуть сжав мою ладонь.
— Блядские ямы, — выругался Каспер, когда нас подбросило на очередном повороте. — Держитесь, мы почти приехали.
— Рени! — испуганно вскрикнул я, увидев, что она снова безжизненно обмякла в моих руках. — Открой глаза, пожалуйста!
Нет! Так не должно быть! Мы же почти успели добраться до госпиталя.
— Да что ты воешь? — рявкнул Каспер. — Проверь её пульс!
Я сжал её запястье, но ничего не почувствовал. В панике приложил пальцы к шее, уловив слабое, едва различимое биение.
— Есть.
Каспер притормозил у ворот, сунув солдату военник. Тот недовольно проворчал:
— А остальные? Сколько вас?
— Можно быстрее? У нас тяжелораненая, — он заглянул в машину, увидел Эрин и кивнул, поднимая шлагбаум.
— Проезжайте.
Чарли испуганно вскрикнула, когда увидела нас на крыльце.
— Берите носилки и несите её в операционную, — остановила она ближайшего санитара. — И найдите как можно скорее доктора Йена. А ты куда?
— Я подожду в коридоре, пока пройдёт операция.
— Нельзя, Фридхельм, — твёрдо сказала Чарли. — Ты же знаешь правила госпиталя. Никаких посторонних, тем более в операционной.
— Да плевать! Неужели ты думаешь, я её оставлю?
— Успокойся, я сама буду ассистировать доктору.
— Она… будет жить?
— Мы сделаем всё, что в наших силах, — Чарли быстро обняла меня. — Возвращайся.
Ну уж нет, я никуда отсюда не уеду, пока не узнаю, как прошла операция.
— Надо ехать, — подошёл ко мне Каспер.
— Уезжай, я пока останусь здесь.
— Винтер, не дури, сам же знаешь, чем грозит такое самоуправство, — напомнил он. — И потом, парни же остались в лесу.
— Вот и заберёшь их, а обер-лейтенанту скажешь, что я вернусь немного позже.
— Да как ты вернёшься? Пешком?
Если надо — пешком. Или попрошу какую-нибудь машину подбросить меня.
— Ладно, как знаешь, — Каспер обнял меня. — Держись, я уверен, они её вытащат.
Я тупо кивнул, стараясь не думать о том, что Рени сейчас умирает на операционном столе. Невозможно представить, что я больше не увижу её улыбку, ведь ещё утром я целовал её, уверенный, что вернусь.
Время тянулось медленными, тревожными минутами, я не знал сколько уже прошло. Час? Больше? Перед глазами проносились картины нашей непрожитой жизни. Я мечтал увидеть её в платье невесты, что когда-нибудь мы будем выбирать мебель в свою квартиру. Мечтал увидеть её с нашим ребёнком. Она была бы отличной матерью, я ведь видел, как она возится с Лизой. Всё это может исчезнуть в один миг. Образы в моей голове были болезненно-яркими. Я сжал виски, беспомощно застонав.
— Что случилось, приятель? — я непонимающе поднял глаза — какой-то солдат участливо смотрел на меня. — Товарищ погиб?
Я медленно покачал головой.
— Наверное, твой первый бой, ничего, привыкнешь, — он протянул мне пачку сигарет.
Я взял одну, потянувшись к огоньку его зажигалки. Мои пальцы были покрыты запёкшейся кровью. Кровью Рени. Тяжёлый металлический запах, казалось, пропитал каждую пору кожи.
— Давай, успокаивайся и пойди, умойся, вот увидишь, сразу почувствуешь себя лучше.
Успокоиться я вряд ли смогу, но он прав — кровь надо смыть. В коридоре, несмотря на поздний час, было оживлённо.
— Чарли, подожди!
Она обернулась, и сердце тоскливо сжалось в нехорошем предчувствии. Её халат был весь заляпан кровью.
— Фридхельм, мне некогда, — торопливо ответила она. — Доктор Йен вытащил пулю, но ей пришлось удалить селезёнку. Я сейчас ищу, кто сможет стать донором, нужно срочно перелить ей кровь.
— Я могу.
— Какая у тебя группа? У неё первая, а другая не подойдёт.
— Посмотри сама, — я вытащил из-под рубашки жетон, протянув ей.
Чарли бросила быстрый взгляд и кивнула:
— Пойдём со мной.
— А можно мне где-то умыться? — всё-таки спросил я. — Не хочу, чтобы Рени увидела меня по уши в крови.
— Душевая в конце коридора.
Вода, бегущая в раковину, постепенно становилась светло-розовой, серая рассветная мгла лилась в окно. Я с трудом вспомнил, что прошли всего лишь сутки — казалось, прошлое утро было тысячу лет назад.
— Процедура неприятная, так что придётся тебе потерпеть, — Чарли быстро шла к нужной палате, продолжая инструктировать меня. — И ещё, Фридхельм, постарайся взять себя в руки.
— Ты о чём? — что она недоговаривает?
— Эрин ещё не очнулась после операции и… — Чарли помялась и остановилась, взяв меня за руку и серьёзно глянув в глаза. — Может случиться всё что угодно. Она потеряла слишком много крови.
Я замер в дверях палаты. Рени лежала неестественно бледная, словно сливаясь с простынёй.
— Проходи, — Чарли подтолкнула меня к соседней кровати.
Пожилая медсестра с грохотом вкатила штатив для капельниц. Чарли обернулась:
— Вы принесли всё необходимое?
— Разумеется, — по-моему, это та самая медсестра, что сурово отчитывала нас тогда с Эрин. — Ну и чего вы ждёте, молодой человек? Или хотите, чтобы я помогла вам раздеться?
Я вопросительно посмотрел на Чарли, она улыбнулась:
— Сними китель и рубашку, этого будет достаточно.
— И сапоги тоже, — добавила грозная фрау. — Нечего разводить тут антисанитарию.
Она энергично стала протирать спиртом мою руку чуть ли не до самого плеча, затем без всяких сантиментов вогнала в вену иглу.
— Я сама всё сделаю, сестра Бригитта, — Чарли видимо делала тоже самое, склонившись над Эрин.
— Шарлотта, вас ждут на следующей операции, — она прервала возражения Чарли. — Я останусь здесь и присмотрю за этой бедной девочкой. Идите, вы же знаете, доктор Йен предпочитает, чтобы ему ассистировали вы.
Чарли погладила меня по плечу:
— Я приду, как только освобожусь.
Я наблюдал, как постепенно стеклянная колба наполняется моей кровью. Пусть возьмут хоть всю, только бы Рени жила.
«Пожалуйста, не оставляй меня», — если бы с кровью можно было влить жизнь.
Никогда ещё я не боялся так потерять её, как в этой больничной палате, пропитанной запахами крови и лекарств. Мы жили так, словно у нас полно времени, чтобы тратить его на ссоры и сомнения, а его не было. Когда смерть всё время рядом, нужно использовать каждую минуту, чтобы успеть прожить всё, что хотел бы успеть. Собственно мы и не ссорились, лишь недавно…
Это произошло незаметно. Словно кто-то набросил на мои чувства тень, опутывая паутиной сомнений. Я доверял Рени, но подспудно чувствовал, что её сочувствие русским намного сильнее, чем может себе позволить верная подданная Германии. Понятное дело, что ей жалко женщин, детей, но как объяснить лояльность, которую она пару раз выказывала по отношению к партизанам? В начале войны я тоже считал, что русские будут отвечать нам жестокостью на жестокость, но это не означает, что мы обязаны смиренно принять их отпор. В конце концов я и парни не выбирали, идти нам на войну или нет. Мы делаем то, что нам велит долг, пусть в душе многое не одобряя, и я буду бороться за свою жизнь. Солдаты из отряда СС творили, конечно, жуткие вещи, и я бы первый ратовал за то, чтобы такую жестокость разбирали на военных судах, но я не радовался их смерти, а вот в глазах Эрин я тогда заметил мстительное удовлетворение. К тому же я не понимаю, как можно было рисковать своей головой ради какой-то партизанки? Мне до сих пор дурно при мысли, что бы с ней сделал Штейнбреннер, если бы узнал, что она вколола той девушке морфий. И что хуже всего — она ведь ничего мне не сказала. Неужели не доверяет, зная, что я буду в любом случае защищать её?
Но куда больше меня задевало, что Рени беспечно отмахивалась от предложений расписаться. Да, я знал, что она не хотела торопиться, но, возможно, она не уверена в том, что хочет прожить со мной всю жизнь, а тут ещё Вильгельм упрекнул меня, что я позволяю Рени рисковать. Для неё существовал простой способ уйти в отставку, но перспектива забеременеть по-прежнему приводила её в ужас. Я считаю, что, конечно, с детьми можно подождать, раз идёт война, но если нас подведёт средство защиты? Может, поэтому я так злился, когда этот недоделанный химик стал возле неё крутиться. Я вроде бы не ревнивый. Наши парни вон запросто болтают с ней, а некоторые ещё и лезут периодически обниматься, но я знаю, что для них она подруга и не более, да и Рени всегда относилась к ним также. А вот с этим Конрадом я чувствовал что-то неладное. У них много общих тем, к тому же он слишком напоминал меня. Нахальный поклонник вроде Хольмана оставит её равнодушной, но вдруг ей понравится застенчивый студент? И как можно бороться с соперником, если тот вроде как не даёт повода? Избить его за разговоры с ней? Кого и надо было избить посильнее, так это Хольмана. Кто же знал, что он сорвётся и вот так полезет к Эрин? Признаться, я побаивался, что так может поступить Шнайдер, слишком уж плотоядно он смотрит на неё. Хотя нет, Шнайдер теперь вряд ли посмеет приставать, зная, что отправится под трибунал, а вот доставать меня гадкими разговорами — это пожалуйста.
— Вы прямо как примерные папочка и мамочка, — дружески поддел Каспер, когда Эрин увела Лизу после обеда домой.
— Вам пора бы уже завести своего.
Да что они все сговорились? Это наше дело, когда жениться и заводить детей, но злиться бесполезно. Как говорила Эрин, живя в таком общежитии, ничего невозможно скрыть. Точно также парни знали всё о каждом: Кох всё-таки собирается сделать Марте предложение, девушка Бартеля его не дождалась, выскочив замуж ещё зимой, а Каспер переживает за тяжело больную мать.
— Детей заводят, обычно когда наденут девушке на палец обручальное кольцо, — усмехнулся Шнайдер.
Я сделал вид, что пропустил мимо ушей эту провокацию.
— В чём дело, Винтер? Боишься взять на себя ответственность? — продолжал он.
— Наши отношения с Эрин тебя не касаются, — парни заметно напряглись, чувствуя, что назревает конфликт, а этот мерзавец лишь широко ухмыльнулся.
— Всё ясно, она ещё думает, нужен ли ей такой хлюпик…
— Заткнись! — я шагнул ближе, с трудом удерживаясь, чтобы не ударить по его самодовольному лицу, но тот словно почувствовал мои сомнения и оскалился в очередной усмешке.
— А что, разве не так? Сегодня она спит с тобой, а завтра, кто знает, кому повезёт оказаться на твоем…
Не выдержав, я схватил его за грудки, приложив затылком к стене.
— Тихо, никаких драк, — Каспер и Крейцер оттащили меня от него. — Хотите отправиться следом за Хольманом?
— Он первый начал, — сплюнул Шнайдер.
— А ты прекрати говорить гадости про Рени, — ответил Каспер.
В общем, я всё-таки затеял этот разговор, выплескивая всё, что накопилось, и обвиняя Эрин во всём подряд — недоверии, несерьёзности. Я хотел, чтобы она поняла, что, если ты с кем-то вместе, нельзя всё решать в одиночку, и оказался абсолютно не готов к ответным обвинениям. Чего только она не наговорила в ответ. Что она такая как есть и, если мне что-то не нравится, нужно было говорить раньше, что проблемы нужно обсуждать, а не замалчивать и даже приревновала меня. Нашла к кому! К девушке, в чьём доме мы сейчас жили. Разве я похож на того, кто изменяет с первой встречной особой? Для меня вообще неприемлема плотская связь без чувств, а все чувства давно и прочно отданы ей.
— Рени? — мне показалось, она что-то прошептала.
— Лежи тихо, ей необходим покой, — сердито шикнула медсестра.
— Почему она ещё не очнулась? — шёпотом спросил я.
— Наркоз на всех действует по разному, — снизошла до ответа суровая фрау.
Дверь тихонько скрипнула, пропуская Чарли. Она успела сменить окровавленный халат на чистый, но выглядела после бессонной ночи не лучше своих пациентов. Бледная, под глазами залегли тени.
— Здесь чай и бутерброды, — Чарли прошла к моей кровати и поставила на тумбочку поднос.
Я лишь помотал головой. Просто не смог бы сейчас есть.
— Фридхельм, поесть нужно, — она осторожно убрала иглу из моей вены и устало улыбнулась. — А то больше не возьму тебя донором.
— А что нужно ещё переливание? — я резко сел, накидывая рубашку и игнорируя головокружение.
— Сиди, куда тебя несёт? — прикрикнула Бригитта. — Не хватало ещё с тобой возиться, если хлопнешься в обморок!
Пришлось наскоро проглотить бутерброд с чаем. Бригитта окинула меня неодобрительным взглядом и направилась к двери, едва не столкнувшись с Вильгельмом.
— Ну и что это за выходки? — увидев меня, прошипел он. — Как ты посмел самостоятельно решать, что делать, если был приказ выполнить задание?
— Я не уеду отсюда, пока не увижу, что Эрин стало лучше! — ответил я.
Не будет же он меня волоком тащить в машину, а с нарушениями Устава разберёмся потом.
— Мальчики, прекратите! — Чарли как стойкий солдатик стала между нами. — Здесь послеоперационная палата, а не полигон.
Вильгельм устало вздохнул.
— Прости, конечно ты права, — он бросил быстрый взгляд на Рени. — Как она?
— Состояние тяжёлое, она так и не пришла в себя, да ещё потеряла столько крови, — Чарли мягко оттеснила нас в коридор.
— Я думал, она объяснит, что произошло, — напряжённо сказал Вильгельм. — Файгль до сих пор отходит с похмелья и ничего не помнит. Солдаты тоже не могут внятно объяснить, как Эрин оказалась в этом чёртовом сарае.
— Да что тут непонятного? Она отправилась на допрос по приказу Файгля, и это меня абсолютно не удивляет, — бессонная ночь и нервное напряжение побуждали говорить всё, что я думаю, тем более Вильгельму я могу сказать почти всё. — Вы забываете, что Эрин не тренированный шпион Абвера, вечно отправляете её рисковать собой. Тот пленный в госпитале мог воткнуть скальпель и в её горло. Да и сейчас что она могла сделать, если её одну отправили к закалённым бойцам? Конечно, они воспользовались ситуацией и скрутили её, забрав пистолет.
— Всё равно я хочу услышать и версию Эрин, — упрямо сжал губы брат. — В конце концов, это странно. Почему Файгль решил надраться средь бела дня, и почему отправил её одну, а не как положено?
— Ты опять её в чём-то подозреваешь? — возмущённо спросил я. — Эти сволочи, когда поняли, что так просто не уйдут, выстрелили в беззащитную связанную девушку. Какие ещё тебе нужны доказательства, что Эрин ни в чём не виновата? Это Файгль нарушил правила, отправив её на допрос без сопровождения и не связав перед этим пленных!
— Я не обвиняю её, — вздохнул он. — Просто хочу выяснить точно, что произошло. И, Фридхельм, я закрою глаза на твоё самоуправство, но ты сейчас же отправишься со мной.
— Нет.
— Да ты понимаешь, что Файгль тут же обвинит тебя в дезертирстве?
— Фридхельм может задержаться ещё ненадолго на вполне законных основаниях, — осторожно вмешалась Чарли. — Эрин потребуется ещё как минимум одно переливание крови. У нас нет нужной группы, а его кровь подходит.
— Ладно, — кивнул Вильгельм.
Я вернулся в палату. Рени по-прежнему была погружена в этот глубокий, нездоровый сон. Я осторожно взял её руку — она была слишком горячей. Потрогав её лоб, я убедился, что мне не показалось. Она вся горела.
— По-моему, у неё жар.
— Температура часто бывает после операций, — Чарли взяла Рени за руку, сосредоточенно измеряя пульс.
— Вы же сможете ей помочь? — это то, чего я и боялся — начинается воспаление, из-за чего так часто умирают раненые.
— Конечно, введём ей антибиотик, — она погладила меня по плечу. — Эрин молодая здоровая девушка, она должна поправиться.
То ли лекарству нужно было время, чтобы подействовать, то ли Чарли пыталась успокоить меня утешительной ложью, но к вечеру температура не упала. Эрин так и не очнулась, но теперь её сон был беспокойным. Я с тревогой смотрел, как любимые черты лица искажает боль.
—
Прости… я не могла по-другому…
Что или кого она видит, если перешла на русский? Я склонился ближе, пытаясь разобрать в сбивчивом шёпоте, что её так тревожит. Слабая улыбка тронула её пересохшие губы:
—
Мама… я вернулась…
Сердце стянуло словно железным обручем, ведь её мать давно умерла. Неужели и Рени сейчас уйдёт следом? Но почему она сказала «вернулась»?
— Чарли, скажи мне правду, — я ухватил её за рукав. — Всё совсем плохо?
Чарли отвела глаза и медленно ответила:
— Не думаю. Сейчас сделаем ещё одно переливание, и температура уже должна немного упасть. Эти новые лекарства, которые доставил Красный Крест, очень хорошие.
Снова потянулись долгие минуты или часы, когда я напряжённо слушал её неровное дыхание и гипнотизировал взглядом колбу с бордовой жидкостью, которая медленно по капле втекала в её вены…
* * *
Я открыл глаза, почувствовав, как затёкшее от неудобной позы тело закололо словно иголками. Похоже, я уснул прямо так как и сидел — на полу у кровати Рени.
— Фридхельм… — я почувствовал почти невесомое касание на затылке.
Повернулся, перехватывая её ладонь, заглядывая в любимые глаза, не в силах сказать сейчас ни слова. Эрин смотрела немного дезориентировано. Неужели не помнит, что с ней произошло?
В палату вошла Чарли и поставила лоток с лекарствами на тумбочку.
— Слава богу ты пришла в себя, — она радостно улыбнулась. — Ну и напугала же ты нас.
— Мне можно попить?
— Конечно, можешь даже позавтракать, я сейчас скажу, чтобы вам принесли что-нибудь из столовой, — Чарли вручила ей градусник и достала из-под салфетки шприц. — Сейчас сделаем укол, чтобы остановить воспаление. Осторожнее, дорогая, резко не двигайся, чтобы не разошлись швы.
Я отошёл, чтобы не мешать им. На душе было неспокойно. Рени очнулась, скорее всего, переливания больше не нужны, а это значит, меня вот-вот отправят обратно. Словно в подтверждение моих мыслей в палату вошёл Вильгельм. Чарли с опасением взглянула на нас:
— Не вздумайте шуметь, Эрин сейчас любые волнения не на пользу.
Брат уже немного успокоился, сдержанно начав:
— Похоже, ты снова вляпалась в неприятную историю.
— Угадал, капитан очевидность.
— Какого чёрта тебя понесло в одиночку допрашивать пленных? — постепенно заводясь, продолжал он. — И как получилось, что вы с Файглем ни с того ни с сего решили вылакать все запасы вина? Я нашёл в штабе гору пустых бутылок.
— Герр Файгль получил из дома письмо, затосковал по юной жёнушке. Решил немного расслабиться, а получилось — как получилось. Я-то почти не пила, если помнишь, ты завалил меня до хрена важными переводами.
— Ну хорошо, а как он в таком состоянии додумался отправить тебя на допрос?
— Речь зашла о том, как можно хитростью выманить у русских нужные сведения, и герр гауптман попросил меня рассказать, как действовал тогда герр Ягер, — в ответ на непонимающий взгляд брата Эрин пояснила. — Он же писал нашему гауптману, просил подписать мой перевод.
— Откуда ты знаешь? — прищурился Вильгельм. — Неужели рылась в бумагах на столе Файгля?
— Это письмо лежало на виду, и, конечно, я его прочитала. Как ты понимаешь, меньше всего я хочу оказаться в дивизии Ягера.
Если это тот тип, которого я тогда видел в госпитале, я тоже не хочу, чтобы он приближался к Эрин.
— Вильгельм, ты же не допустишь, чтобы её перевели в другую часть?
— Думаю, Файгль ему отказал, иначе бы уже сообщил мне о переводе, — устало вздохнул брат. — Голова от вас всех идёт кругом. Значит, Файгль отправил тебя выманить из пленных информацию, а тебе даже в голову не пришло, что это опасно?
— Я думала ничего не случится, ведь за дверью наши солдаты, — ответила Рени. — Я не успела даже закричать, когда один из русских набросился, едва не придушив меня. Ну, а дальнейшее, я думаю, ты и так знаешь. Они решили бежать, прихватив меня вместо «языка».
— Да уж, им можно сказать повезло. Если бы солдат на посту было больше, так легко они бы не ушли, — Вильгельм немного помолчал, словно не решаясь что-то сказать. — Почему они в тебя стреляли? Ведь ты нужна была живой.
— Это получилось случайно, когда началась перестрелка с нашими, — нехотя ответила Рени.
Я неотрывно смотрел ей в глаза, уже догадываясь, что произошло на самом деле. Русские первыми засекли нас и наверняка собирались перестрелять по одному.
— Пообещай, что больше никогда так не сделаешь.
— Как — так? — разумеется, она нипочём не признается, что безрассудно рискнула жизнью, чтобы спасти меня и парней. — Говорю же, это случайность.
— Надеюсь, парни их достали, — я бы сам хотел пустить пулю в лоб тому, кто это с ней сделал.
— Шнайдер застрелил только одного, — недовольно поморщился Вильгельм. — Второму удалось уйти, — он повернулся ко мне. — Нам пора.
— Дай мне несколько минут попрощаться, — попросил я.
Вильгельм кивнул и улыбнулся Эрин.
— Поправляйся.
Я заметил в её глазах слёзы:
— Что? Позвать Чарли? Тебе сильно больно?
— Нет, не зови, — она помотала головой. — Больно, но терпимо. Не хочу привыкать к морфию.
— Не хочу оставлять тебя, — я коснулся губами её ладони.
— Всё будет хорошо, — слабо улыбнулась Рени. — Через пару недель заберёшь меня отсюда.
***
Лиза бегала во дворе с кем-то из детишек. Едва увидев меня, девочка торопливо подбежала.
—
Почему тебя так долго не было? И где Эрин?
—
Она… немного больна и сейчас в больнице, — я погладил её растрёпанные волосы.
Рени всегда так красиво заплетала их, но, видимо, у этой женщины было слишком много других забот.
—
Тебе грустно? — Лиза пытливо заглянула мне в глаза. —
Держи, — девочка порылась в кармане платьица и сунула мне в руку шоколадную конфету, которыми её частенько баловали парни.
—
Я уж думала, вы её бросили, — смущённо улыбнулась Надя.
—
Конечно нет, — ровно ответил я. —
Просто… кое-что случилось.
Обсуждать это не хотелось, тем более у неё нет никаких причин сочувствовать Эрин.
—
Может, пусть Лиза пока живёт у нас? — спросила девушка.
—
Нет, достаточно, что вы присматриваете за ней, пока я на службе.
Рени утверждала, что эта девушка пытается меня соблазнить, но я не думаю, что это так. Многие русские ненавидят нас, но попадаются и те, кто из страха или, понимая необходимость приспосабливаться к новым условиям, придерживаются вежливой доброжелательности. Что я ошибся, выяснилось буквально через пару дней. Вернувшись и не найдя во дворе Лизу, я заглянул в дом, где жила эта семья.
—
Лиза? Ты здесь?
Я смущённо отвёл глаза. Надя в одном белье стояла перед зеркалом, расчёсывая волосы.
—
Они с тёткой ушли купаться на речку, — улыбнулась девушка и, заметив, что я собираюсь уйти, торопливо добавила: —
Останься.
—
Что? — мне показалось, что я ослышался.
Надя скользнула ближе, мягко взяв меня за руку.
—
Неужели не понимаешь? — девушка прижалась ко мне. —
Ты давно нравишься мне…
Она довольно привлекательна, но сейчас я почувствовал не возбуждение, а злость. Значит, Эрин была права, а я словно слепой ничего не замечал, ещё и обвинил её в напрасной жестокости.
—
Никогда так больше не делай, — я жёстко перехватил её руку, отстраняя девушку, и вышел, хлопнув дверью.
Постепенно злость немного утихла — девушка-то особо не виновата. Всегда есть такие, которых приходится долго добиваться, и такие, которые сами проявляют инициативу. Конечно же я не расскажу Рени об этом инциденте, но она может быть спокойна. Я не вещь, которую можно у кого-то забрать. С кем мне быть я всегда решал и буду решать сам.
— Как ты? — Вильгельм присел рядом со мной на ступеньку крыльца.
— Не знаю, — я пожал плечами. — Плохо. Уже неделю ничего не знаю, что там с Эрин.
— Раз доктор до сих пор не позвонил — значит, она потихоньку поправляется.
Логично. Доктор звонит в двух случаях: смерти или выздоровлении раненых.
— Ты обижаешься, когда я завожу такие разговоры, но ведь это правда. Любовь на войне делает нас уязвимыми, слабыми. На поле боя ты думаешь не о том, сколько врагов уничтожить, а надежное ли укрытие у Эрин. И готов жертвовать собой не для Германии, а закрывая от пуль её.
Это старая пластинка. Я вот допустим видел, как дрожали губы Чарли, когда они прощались. Видел в их глазах несказанные слова и не понимал, для чего так мучить друг друга, откладывая объяснение, которое может никогда не произойти.
— Кто его знает как лучше, — я взял новую сигарету и наклонился, когда он щёлкнул зажигалкой. — Разве ты или Чарли счастливее, чем мы? Любовь делает в чём-то уязвимым, но также даёт и силу бороться, что бы ни послала судьба.
— Фридхельм, ваша любовь — это так хрупко, — он провёл ладонью по моей макушке, слегка притягивая к себе и настойчиво удерживая взгляд.
— Послушай меня хоть раз, убеди её согласиться на перевод в госпиталь.
— Это наш выбор быть вместе, пусть и так, — я не буду заставлять её уехать.
Если мне так плохо без неё сейчас, когда мы не виделись неделю, что будет, если мы не будем видеться долгие месяцы? Увольнительные бывают не так уж часто, а постоянно сбегать, чтобы увидеть её, тоже не выход.
— Знал бы ты, как тяжело вот так не знать, что с ней. Я так скучаю.
— Я тоже, — усмехнулся брат. — В кои-то веки в нашем штабе всё тихо, спокойно и так пусто.
Я улыбнулся. Похоже, Вильгельм окончательно смирился с моим выбором. Они конечно до сих пор периодически препираются, но я знаю, брат как и я будет до последнего её защищать, пусть и не одобряя некоторые поступки. К счастью, он и половины не знает. Например, что Рени застрелила того полицая, и про морфий тоже…
* * *
— Мы едем за Рени, да? — уточнил я, заметив сдержанную улыбку на лице Вильгельма, когда он сказал готовить машину.
Он кивнул:
— Пойдём, поможешь.
Взяв объёмный бумажный пакет, он вручил мне второй. Довольно тяжёлый, и, судя по всему, там какая-то снедь.
— А это зачем?
— Думаю, пикник на берегу пруда нам не помешает. Главное, чтобы Чарли смогла отпроситься на пару часов.
— Есть какой-то особенный повод?
Слишком уж довольное у него лицо. Неужели решился поговорить наконец с Чарли? Но зачем тогда тащить нас с Рени?
— Есть, но это сюрприз, — загадочно улыбнулся брат.
— Ну, мне-то можешь сказать сейчас?
Хотя вряд ли. Даже в детстве, если случайно узнавал какую-то новость раньше меня, он никогда не признавался.
— Сюрприз на то и сюрприз, — усмехнулся он и, заметив, что я обиженно вздохнул, добавил: — Тебе понравится.
Чарли с энтузиазмом восприняла идею устроить пикник, правда пришлось немного подождать, пока они с Эрин соберутся. Было непривычно видеть их без привычной формы, в лёгких летних платьях. Эрин похудела и до сих пор выглядела нездорово-бледной. Я бережно обнял её, всё ещё не веря, что она снова рядом.
— Можешь не бояться клещей, — улыбнулся я, расстилая на траве плед.
— Клещи уже не активны, зато можно запросто наступить на змею.
— Ты обязательно должна познакомиться с Гретой, — хихикнула Чарли. — Она тоже вечно боится мышей, пауков и прочую живность, а ещё утверждает, что выйти из дома ненакрашенной всё равно что отправиться голой.
— Она мне уже нравится, — усмехнулась Эрин. — К тому же это так и есть. Мне бы не помешал макияж. Не представляю, на кого я сейчас похожа. На полудохлую моль или панду, которая месяц бухала, не просыхая.
— Глупости, — возразила Чарли. — Ты немного бледная, но сейчас солнце это исправит.
Девушки разложили на салфетке деликатесы из пайка: сыр, банки с паштетом, ветчиной, порезали хлеб. Вильгельм даже успел нарвать в саду спелых вишен и положить в пакет бутылку шампанского.
— Оу, есть повод? — удивилась Чарли.
— Вот чёрт, так нечестно, — обиженно сказала Рени, наблюдая, как пенистая жидкость льётся в стаканы. — Мне же пока нельзя.
— Для тебя есть вот это, — Вильгельм достал банку персикового компота, ловко открывая её. — Ну что, я пожалуй скажу. Файгль вчера передал мне список отпускников, — он сделал паузу и улыбнулся. — Мы едем в Берлин.
— Я не поеду, — как бы мне ни хотелось хоть ненадолго попасть домой и увидеться с мамой, я не брошу Рени одну.
— Эрин тоже в этом списке, — Вильгельм правильно понял мои сомнения.
— Это же здорово, — обрадовалась Чарли.
— Как это Файгль отпустил нас вместе, ты же командир, — удивился я.
— Думаю, это своеобразный подкуп, — улыбнулся брат. — Чтобы я не упоминал нигде о его промахе.
— Но он действительно виноват, — я всё ещё не мог простить ему, что он подставил Эрин.
— Все мы ошибаемся, к тому же он хороший командир и много для меня сделал.
Чарли подошла к пруду и, попробовав рукой воду, обернулась.
— Тёплая. Кто идёт купаться?
— Я пас, — ответила Эрин. — Только утром швы сняли.
— А я быстро окунусь.
Стояла уже настоящая жара, ну, а то, что на мне не плавки, а обычное бельё,думаю, никого не смутит. Вильгельм правда купаться не пошёл, да и Чарли ограничилась тем, что зашла недалеко, подобрав повыше подол платья.
— Помнишь, мы раньше делали вот так? — я подкрался и, подхватив её, сделал вид, что хочу бросить в воду.
Чарли взвизгнула и бросилась меня догонять, плескаясь в лицо водой.
— Фридхельм, ну когда ты уже повзрослеешь!
Я быстро нырнул, отплывая подальше. Когда рядом с тобой друзья детства, невольно начинаешь вспоминать, что несмотря на то, что мы выросли, можно позволить себе немного подурачиться. Когда я вылез на берег обнаружил, что Рени сидит одна. Её взгляд был напряжённым, словно она обдумывала какую-то сложную стратегию. Странно, неужели её не обрадовало, что мы едем домой?
— А где Вильгельм и Чарли? — удивился я.
— Отошли прогуляться.
Я растянулся рядом с ней, надеясь, что успею обсохнуть, пока они вернутся.
— Может, всё-таки скажет ей, — пробормотал я.
— Вряд ли, — фыркнула Эрин. — Пока он у всех тараканов в голове спросит, точно ли можно, война как раз и закончится.
Я рассмеялся, уже без труда понимая её довольно специфичные шутки.
— Я так скучал по тебе, — я потянул её, укладывая рядом.
— Я тоже, — Рени коснулась моих влажных волос. — Тому, кто изобретёт средство связи, позволяющее в любой момент позвонить любимому человеку, надо памятник поставить.
— Не представляю, как это возможно, — всё-таки у неё бывают странные фантазии. — Таскать с собой громоздкий телефон и метры проводов?
Рени загадочно усмехнулась и коснулась моих губ лёгким поцелуем. Я обнял её за шею, прижимая к себе сильнее. От прикосновений прохладных ладоней к моей спине по телу бегут мурашки. Мы целуемся так, будто у нас обоих это впервые. Не в том смысле, что поцелуи кривые и неумелые, а в том, с каким желанием это происходит. Губы, нос, подбородок, снова губы. На этот раз уже с языком. Из простых и нежных, наши поцелуи быстро превратились в напористые и страстные. Близость её тела, мягкие податливые губы, ласковые ладони, гладящие мою нагретую от солнца кожу, быстро пробудили желание. Я прижал её ближе, скользнув губами по нежной коже шеи ниже, сдвигая мешающую ткань. Тягучее, тянущее ощущение постепенно охватывает всё тело. Последний раз мы были близки когда… Воспоминания о той ночи окатило горячей волной, усиливая возбуждение, которое уже болезненно давило в паху.
Я тогда вёл себя как животное и был готов к тому, что увижу в глазах Рени страх или отвращение, но ничего не мог с собой поделать. При мысли, что она уйдёт как пригрозила, я готов был на всё, чтобы она передумала. Заявить, что она моя и я никуда её пущу? Но ведь мы свободные люди и насильно удерживать её я никогда не буду. Но внутри проснулось что-то звериное, собственническое. А она лишь упивалась этой тёмной страстью, полностью отдаваясь мне. Разумеется, после этой ночи никто из нас о расставании и не заикнулся, но сейчас я помнил, что она недавно перенесла операцию и нельзя набрасываться с животной страстью, тем более здесь, где нас может кто угодно увидеть. Я слегка отстранился, целуя её уже более нежно, спокойно и стараясь не прижиматься слишком близко.
— Если не хочешь, чтобы наши скромники получили моральный шок, лучше остановиться, — Рени нехотя разорвала поцелуй и села, поправляя платье. — Кстати, Вильгельм всё ещё на меня злится? К чему мне готовиться, пока будем трястись в поезде? К новой нотации?
— Он скорее всего опять будет тебя уговаривать перейти в госпиталь.
— А ты тоже хочешь этого? — Эрин бросила на меня быстрый взгляд.
— Это было бы разумным выходом, но как быть, если сердце говорит совершенно другое?
Она долгое время молчала, затем тихо ответила:
— За последние дни я поняла, что голос здравого смысла и голос сердца зачастую говорят противоречивые вещи, и надо уметь делать выбор, — она склонила голову на моё плечо. — И свой я уже давно сделала.
Тёплая волна нежности затопила моё сердце. Как я мог сомневаться в её любви? Да, она привыкла решать всё, не оглядываясь ни на чьё мнение, но в тоже время ради меня идёт на многое. Мои подозрения по поводу русских тоже напрасны. Девушка, которая воспитана в непреложных основах гуманности и морали, обладающая обострённым чувством справедливости, просто не может закрывать глаза на царящую вокруг жестокость. Мне придётся следить, чтобы она не навредила себе, но по-моему, она уже и сама убедилась, что всё-таки русские прежде всего — враги. Нет нужды проявлять излишнюю жестокость, но и рисковать своим положением, чтобы помочь кому-то из них, зная, что при удобном случае они ударят в спину, по-моему, глупо. Как я уже убедился, давить на Эрин нельзя. Как бы мне ни хотелось, чтобы она осталась со мной, игнорировать слова Вильгельма я тоже не могу. Для начала сделаю ей ещё раз предложение, тем более она уже не против, а там постепенно смогу убедить, что ребёнок — это не так ужасно. В конце концов в женщинах природой заложен материнский инстинкт. Мне будет тяжело перенести разлуку, но я буду спокоен, зная, что ей ничего не грозит в Берлине и они с малышом ждут меня дома.
