Моя чужая новая жизнь

      POV Вильгельм       Я возвращался домой со смешанными чувствами. С одной стороны безумно хотелось на пару недель окунуться в мирную жизнь, а с другой… Раньше я, бывало, слышал, что война меняет человека, и не верил. Разве это возможно, если воюешь за интересы родной страны и поступаешь согласно своим принципам? А теперь ощутил это в полной мере. Мать обнимала меня, не подозревая, что я расстреливал пленных, вопреки всем Уставам и Конвенциям. Дети на улице восхищённо провожали взглядом отважного офицера, который стоял и бездействовал, когда таких же детей в далёкой деревне сгоняли в амбар, чтобы сжечь заживо. Я постоянно слышу от Файгля, что это другая война, но теперь понимаю, что пройдя её, мы тоже станем другими. И те, кто ждёт нас дома, никогда не узнают, чего стоила Германии эта борьба с коммунизмом.       Но как бы там ни было, я рад оказаться дома. Я даже махнул рукой на то, что Эрин опять подбросила проблем. Я рассчитывал, что она помирится со своим отцом, но вместо этого — пожалуйста, живёт теперь в нашей квартире. На мой взгляд это женские капризы. Отношения Фридхельма с отцом тоже не безоблачны, но он же не уходит при этом из дома, а эта вредина категорично завила, что не поедет домой, и, естественно, Фридхельм не мог допустить, чтобы она отправилась в гостиницу. Оно-то ничего страшного. Раз уж они задумали жениться, рано или поздно пришлось бы представить её родителям, но неплохо было бы сначала их подготовить, а не вот так — как снег на голову огорошить известиями. К тому же, зная острый язычок Эрин, я всё время чувствовал себя как на иголках, опасаясь, что она что-нибудь ляпнет отцу. Тот и так был не в восторге, узнав, что его невесткой станет сирота из маленького городка на окраине страны. Когда-нибудь эта девчонка запутается в своих легендах. Главное, чтобы это не привело к непоправимым последствиям. — Мне нужно с тобой поговорить, — однажды заявил отец, вернувшись с очередного партийного собрания.       Я даже знаю о чём. Он либо предложит мне вступить в партию, либо начнёт как всегда придираться к Фридхельму. Я уже слышал несколько стычек между ними. — Мы не можем допустить, чтобы большевики подняли революции по всему миру, как когда-то грозились. Нужно покончить с этой красной чумой раз и навсегда. На вас возложена ответственная и важная миссия. — Не переживай отец, — в глазах Фридхельма вместо открытого вызова мелькнула не менее очевидная ирония. — Мы прекрасно справляемся. Разрушаем их города, сжигаем деревни, убиваем всех, даже женщин с детьми. — А как ты хотел, чистоплюй? Победа невозможна без жертв. — тут же вспылил отец. — Одну войну мы уже проиграли! — И это нас ничему не научило, раз мы ввязались в следующую! — Если я узнаю, что ты повёл себя как трус… — К чему такая секретность? — улыбнулся я. — Я хочу узнать, не доставляет ли Фридхельм проблем, — серьёзно спросил он. — Конечно, нет, — никогда в жизни я не признаюсь о тех первых месяцах. — Он достойный солдат Вермахта. — Меня беспокоит, что он позволяет себе достаточно вольные высказывания, и эта девица, по-моему, полностью разделяет его взгляды.       Знал бы отец, что я порой тоже согласен с ними, но, конечно, я не буду с ним спорить. Он привык надеться, что я всегда и во всём оправдаю его ожидания. Толку от того, что Фридхельм постоянно бунтует? Отца тоже можно понять. Он не понаслышке знает, что такое война. В битве при Вердене он потерял всех однополчан, чудом выжив после газовой атаки. Для него будет ударом, если мы и на этот раз проиграем. Да и мне не приходит в голову отказаться от своего долга. Назад уже нет пути. — Эрин ещё очень молода, ей приходилось видеть немало действительно жестоких вещей, а Фридхельм… Чтобы он ни говорил, он выполнит свой долг, — перехватив скептический взгляд отца, я улыбнулся: — Это я говорю тебе как его командир. Можешь не сомневаться.       Кто бы ещё избавил от периодических сомнений меня. В таких случаях обычно помогает дружеский разговор, но Виктор уехал, да и не стал бы я обсуждать с ним такое. Школьные приятели, скорее всего, на фронте, но можно проверить, вдруг кто-то тоже в отпуске. С Эрнестом Кельном мы вместе поступали на юридический, к тому же живёт он в соседнем доме.       Мне не повезло. Он уехал на фронт буквально неделю назад. Я решил пройтись, возможно, посидеть где-нибудь, выпить пива. — Вильгельм! — я повернулся, чтобы посмотреть, кто окликнул меня. — А я с трудом узнал тебя в форме! — Я бы тебя тоже не узнал, — точно, Чарли же рассказывала, что Рудольф получил звание креслейтера. — Давно приехал? — спросил Бехтер. — Пару дней назад. Вот, хотел увидеть хоть кого-то из наших. — Эрнест и Бруно с зимы торчат на восточном фронте, Людвиг пропал в Африке, а Хайни у нас теперь важная птица — бригадефюрер. Слушай, пойдём где-нибудь посидим, или ты торопишься? — Пойдём.       Разумеется, откровенничать с ним я не собирался. Это было просто. Я спрашивал последние новости, ничего не рассказывая о себе, кроме заученного: «Ситуация на фронте под контролем, к Рождеству мы разобьём русских». После пары кружек пива я решил закругляться. Мы и в школе-то с ним особо не дружили, но Рудольф неожиданно спросил: — Какие у тебя планы на вечер? — я пожал плечами. — Ну, если какая-нибудь красотка не заставит тебя передумать, приходи ко мне. Мы с друзьями собираемся каждый четверг. Приходи, я тебя познакомлю с нужными людьми. — Постараюсь.       Опыт общения с «коллегами» из СС у меня уже был, но пересилило любопытство. Они же здесь в Берлине живут словно в другом мире. Разве можно сравнивать тех, кто изуверски пытает людей в застенках гестапо и тех, которые стоят насмерть на передовой?       Бехтер переехал из нашего квартала в более престижный, где, видимо, получил новую квартиру. Дверь открыла молоденькая девушка в униформе горничной. Из присутствующих мужчин я узнал лишь бригадефюрера — Хайни учился в параллельном классе. Увидев меня, он приветственно поднял бокал с коньяком: — О, а вот и наш фронтовик. Проходи. — Так, с Хайни ты знаком, это Эрик, — Бехтер кивнул на светловолосого мужчину, который скупо улыбнулся вместо приветствия. — Это Гейни, а это мой школьный товарищ Вильгельм.       Я заметил, что стол у них ломился от изысканных закусок: икра, гусиная печень, сыры всевозможных видов, апельсины. — Угощайся, — добродушно улыбнулся Рудольф. — Вас же на фронте небось держат в чёрном теле. — Вообще-то, нет, армия Вермахта прекрасно снабжена продовольствием, — возразил я. — Да-да, я знаю, — ухмыльнулся Хайни. — Сам проболтался четыре месяца под Украиной, но такого там точно не бывает, правда? — он зачерпнул ложкой икру из вазочки.       Девушка аккуратно расставляла передо мной приборы, что меня смутило. Я привык сам обслуживать себя за столом. Да и мама никогда не прибегала к помощи прислуги. Девушка нечаянно задела вилку, и та со звоном упала на пол. — Простите, — испуганно пробормотала она. — Ничего страш…       Я не успел договорить. Рудольф резко поднялся и, подойдя к ней, с силой ударил по щеке. — Неужели ты настолько тупа, что не справляешься даже с самой простой работой? — Простите, — снова ответила она. — Я сейчас принесу новые приборы. — Быстрее, — прикрикнул он. — И почему до сих пор не подано горячее? — Брось, это всего лишь упавшая вилка.       Впрочем, я уже заподозрил, что дело не в этом. Немку бы он не посмел ударить за пустяковую оплошность. — Эта девка должна мне ноги целовать за то, что не прозябает в лагере, откуда я её вытащил, — поморщился Бехтер.       Эрик усмехнулся: — Действительно, Рудольф, ни к чему так нервничать. Ты в любой момент можешь её заменить. Только скажи, я подберу тебе кого-нибудь из свежей партии. Их постоянно привозят к нам сотнями.       Они говорили об угнанных в концлагерь людях, словно о неодушевленных предметах. Подумаешь, стул сломался. Идёшь в магазин и покупаешь новый. — Ты не знал, что заключенных можно забирать из лагеря для работы? — удивился Бехтер. — Многие давно уже этим пользуются. Хорошо берут на фермы, на заводы, а тем, кого как вот эту, — он кивнул на девушку, — забирают на лёгкую работу, вообще, считай, повезло. — Давайте выпьем за нашу скорую победу, — предложил Хайн. — Вино, конечно, у французов кислятина, но ты можешь выбрать, что хочешь.       На столе стояла батарея бутылок: вино, коньяк, даже русская водка. Напиваться в незнакомой компании не хотелось, поэтому я остановился на «Бардо». — За Великий Рейх! — За фюрера! — Вот, кстати, расскажи нам, как продвигаются дела на фронте, — Хайн, чуть прищурившись, смотрел на меня.       Он что, не знает, о таком строжайше запрещено болтать. Да нет, скорее всего, знает и проверяет меня. — Мы делаем всё для победы и скоро докажем русским, что Рейх непобедим, — ответил я. — Надо признать, русские действительно проявили себя как хитрые и коварные твари, — хмыкнул Эрик. — Ну, не скажи, — Хайни отложил на тарелку куриную ножку. — Не забывай, Эрик, что я тоже был на фронте. Стоит только начать выдирать им ногти или прижигать нежные места, раскалываются как миленькие, поверь. — Не все, — я вспомнил партизанку, которая так и не сказала ничего Штейнбреннеру. — Некоторые проявляют стойкость и мужество, причём даже девушки. — Мне тоже попадались такие, — согласился Эрик. — Помню, одному мальчишке пришлось переломать все пальцы, выдавить глаза, а этот паршивец всё не признавался. — Давайте сменим тему, — Гейни выглядел так, словно его вот-вот вырвет.       Совсем ещё мальчишка, а уже обершарфюрер. Наверняка, пристроил на должность какой-нибудь родственник. Что, неужели он ни разу не сталкивался с подобным в своём лагере?       Раздался резкий звонок в дверь. Бехтер оживился: — А вот и наши девушки, — он поднялся, чтобы встретить их. — Знакомьтесь, друзья. Ева, Мари, Лина.       Я старался не пялиться на них слишком откровенно, но наверняка выглядел со стороны словно зелёный юнец. Яркие платья, кокетливо уложенные локоны, подкрашенные помадой губы — как давно я не видел всего этого. Эрин не в счёт. Она, конечно, выглядит ухоженнее женщин в оккупированных деревнях, но по вполне понятным причинам я не позволял себе задерживать лишний взгляд на её декольте. Эрик поднялся, чтобы поставить новую пластинку. — О-о-о, это же моя любимая певица, — восторженно пропищала, кажется, Ева.       Похоже, Грета теперь кумир для многих девушек. Рудольф игриво потянул за руку её подругу, приглашая потанцевать, Эрику томно улыбалась хорошенькая брюнетка, медленно потягивая шампанское. — А вам нравится эта песня? — спросила меня Ева, подсаживаясь ближе. — Да, — улыбнулся я в ответ. — Я каждый день включаю радио только ради неё, — восторженно продолжала она.       Я чувствовал себя немного смущённо. Можно сказать, уже разучился непринуждённо беседовать с девушками. С Чарли, конечно, такой проблемы не было, но во-первых, мы с ней близки с детства, во-вторых… Я как-то не собирался заводить в отпуске романы. — Рудольф, мне пора, — я тихонько вышел в коридор, но он, оставив свою даму, вышел следом. — Да брось, ещё детское время. Или тебя кто-то ждёт? — Нет, — жаль я не обладаю умением Эрин на ходу сочинять легенды, иногда бы это не помешало. — Ну, тогда в чём проблема? Или тебе не понравились девушки? Вы вроде неплохо общались с Евой. — Я думаю, не стоит заводить отношения, ведь через пару недель я уеду на фронт. — О, святая наивность, — рассмеялся он. — Ева, да и остальные девчонки придерживаются достаточно свободных взглядов. — Хочешь сказать, они проститутки? — Строго говоря, они не шлюхи, я бы не стал приглашать к своим друзьям всяких дешёвок, но если вы поладите, она не будет требовать с тебя обещание жениться перед тем, как лечь в постель. Не нравится Ева — я уступлю тебе Мари. Она француженка и действительно знает толк в любовных утехах. В конце концов, что ты видел на фронте, кроме этих русских дикарок? — Я никогда не спал с ними, — я хотел сказать, что не стал бы пользоваться беспомощным положением женщин в оккупированных деревнях, но он понял меня по-своему. — Да брось, что я не понимаю? Ясное дело, что они расово неполноценные, но когда месяцами торчишь без нормальных баб, можно позволить себе маленькие слабости. Главное, не заделать ребёнка какой-нибудь русской корове. Пойдём, Ева уже высматривает, куда ты подевался.       Я подумал, что Рудольф ничем не отличается от солдат Штейбреннера. Те тоже презирают русских, но когда припрёт, оказывается, прекрасно забывают о принципах чистоты крови. И тут же в памяти всплыл неприятный эпизод.       Однажды я вернулся немного навеселе. Честно говоря не слегка, мы тогда основательно набрались с гауптманом, отмечая рождение его сына. Услышав в комнате шорох, я, чертыхнувшись, расстегнул застёжку ольстры, но это оказалась хозяйка. Я и забыл, что утром просил её принести чистое постельное бельё. Молодая женщина, закончив перестилать постель, смущённо улыбнулась и торопливо шагнула мимо меня. — Спасибо, — я коснулся её руки, но она не отшатнулась в испуге.       Женщина была молода, примерно моя ровесница, и по-своему красива. Странно, почему славян считают неполноценной расой? У них ведь такие же светлые волосы и голубые глаза, как у арийцев. Алкоголь и возбуждение от близости женского тела сделали своё дело. Я медленно притянул её за талию и коснулся губами нежной кожи в вырезе кофты. Не встретив сопротивления, я подтолкнул её кровати, осторожно стал расстёгивать пуговицы на её кофте. Её руки мягко упирались в мои плечи, не отталкивая, но и не лаская. Взглянув ей в глаза, я увидел мелькнувшую растерянность и сразу же отстранился. Она попыталась улыбнуться и сама продолжила расстёгивать кофту, но я лишь покачал головой: — Иди.       Может, конечно, это и внезапно вспыхнувшая страсть, но мало верится. Куда вероятнее она боялась, что если откажет, могут пострадать её дети. Для этих женщин мы завоеватели, и я не верю, что кто-то может легко перешагнуть через это и искренне полюбить немецкого солдата.       Поколебавшись, я всё-таки вернулся в гостиную. В конце концов, я мужчина и не собираюсь становиться монахом. Особенно когда чуть ли не каждую ночь слышишь через стенку характерный скрип кровати. Сколько раз я напоминал Фридхельму, что, пока они не женаты, спать в одной комнате неприлично, да и на улице не стоит обниматься в открытую. Ладно на фронте на такие вещи смотрят сквозь пальцы, но здесь, в столице запросто могут придраться. Брат лишь кивал с безмятежной улыбочкой, а к Эрин, естественно, с таким разговором не сунешься. Опять съязвит, что я цепляюсь к ним ввиду отсутствия собственной личной жизни. — Ты не проводишь меня? — Ева коснулась моей ладони.       Я кивнул. Девушка оказалась весёлой и простой в общении. Мы вполне поладили, болтая о всяких незначительных вещах и постепенно подбираясь к незамысловатому флирту. Фридхельм бы сказал, что она глупа как пробка, но какая разница? Мне в отличие от него, чтобы уложить кого-то в постель, не требуется предварительно обсудить трёхтомник Шопенгауэра. Пока мы шли к её дому, Ева болтала без остановки, и я уже слегка пожалел, что пошёл с ней. Мне больше нравилась застенчивость Чарли. Даже Эрин не такая болтушка, а у этой рот прямо не закрывается. — Поднимешься со мной? — Ева кокетливо улыбнулась. — Вдруг в подъезде прячется какой-нибудь грабитель.       Детский сад какой-то, мы же оба понимаем, для чего она приглашает меня. Впрочем, почему бы и нет? Последний раз я был с женщиной чёрт знает когда. Если не ошибаюсь, ещё весной. В борделе для офицеров были, конечно, тоже русские девушки, но мы тогда так напились, что я позволил себе забыть о своих принципах. К тому же те девушки, в отличие от деревенских, выглядели весёлыми и, в общем-то, довольными своей жизнью, так что я не чувствовал себя насильником. — Мы могли бы встретиться завтра, — Ева выжидательно смотрела на меня, и мы оба подались друг к другу.       Девушка тут же податливо разомкнула губы, уверенно лаская языком, а я вспомнил другой поцелуй, который старательно был похоронен в недрах памяти. Всего лишь поцелуй, как бы небрежно сказала Эрин. Нежность, лёгким флёром окутывающая всё внутри, и ощущение близости… Почему же я не чувствую этого сейчас? — Я тебе не нравлюсь? — огорчённо спросила Ева, заметив, что я замешкался. — Ты очень красивая, — я притянул её ближе, постепенно чувствуя положенное возбуждение.       Упругие формы женского тела, нежная кожа, запах духов сделали своё дело. В конце концов, она не испуганная девственница и сама хотела, чтобы вечер закончился именно так. Резко мелькает мысль, что мы практически не знаем друг друга, но нежные женские руки, обхватившие меня за плечи, притягивают всё ближе, теснее. Так хочется ненадолго выбросить из головы всё: ответственность за своих солдат, печаль в глазах матери, недовольно поджатые губы отца.       Как мало нужно, чтобы удовлетворить потребности. Вкусная еда, безопасная крыша над головой, тепло женского тела. Вот, пожалуй, и всё, о чём мечтает каждый солдат. Как это примитивно. Я надеюсь когда-нибудь испытать близость с той, которую люблю и для которой буду любимым мужчиной, а не случайным партнёром. Не могу утверждать, что сейчас изменил Чарли, ведь мы даже не помолвлены, но всё равно чувствую неловкость. И потом что мне сейчас сказать Еве? «Спасибо» и «До свидания»? — Так что насчёт завтра, котик? — переспросила она, глядя как я одеваюсь.       И когда я успел стать «котиком»? Но с другой стороны искать новую девушку для развлечений я точно не буду. И что изменится от того, если я ещё пару раз с ней встречусь? В конце концов, отпуск у меня или нет? — Давай, только не у Рудольфа. Может, сходим куда-нибудь? — Отлично, — просияла Ева. — Я как раз знаю отличное местечко, где можно повеселиться.

* * *

      «Повеселились» мы, конечно, отменно. Из всех возможных мест именно в этом баре я умудрился наткнуться на Грету и Эрин. Грета невозмутимо кивнула и сделала вид, что не заметила Еву, зато Эрин не отказала себе в привычном сарказме. Зная, как она относится к моей позиции насчёт Чарли, не сомневаюсь, что она в красках расскажет ей, что видела меня с другой. Ну и что теперь делать? Унижаться и просить её молчать я не собираюсь. Заставить держать язык за зубами тоже не выйдет. Но дело даже не в этом. Поймав её взгляд, я почувствовал, как острая волна стыда и вины неприятным холодом прошла внутри. И ведь понимаю, что всё вчера решил. Это мимолётное увлечение никак не повлияет на мои чувства к Чарли, но всё равно чувствую себя последним мерзавцем. Как ей это удаётся? В очередной раз вытащить на поверхность все самые стыдные и мерзкие чувства, которые я пытаюсь прятать даже от себя? А вообще она тоже не святая, чтобы меня осуждать. Я припомнил, как она заявилась чуть ли не в обнимку со Шнайдером и, хотя этому нашлось, вроде как, благовидное объяснение, почему-то кажется, что всё не совсем так. Уж слишком подозрительно блестели глаза у них обоих, к тому же подобные прецеденты уже были.       Порой я до сих пор сомневаюсь, будет ли Фридхельм с ней счастлив. Слишком они разные. Он романтик и мечтатель, Эрин же… Иной раз кажется, что она выросла на улице. Прожжённая лгунья, циничнее некоторых солдат, к тому же напрочь лишена свойственной девушкам её возраста стыдливости. Я недавно застукал их в ванной в самой недвусмысленной ситуации и что? Даже мне было неловко смотреть в лицо Фридхельму, а этой хоть бы хны. Хотя, может, я к ней несправедлив? Просто она достала меня за этот год своими выходками. — Мы собираемся завтра расписаться.       Вот оно что? Я недоверчиво посмотрел на Эрин. И где же капризы по поводу грандиозного банкета и шикарного платья? Кажется, этим она прикрывалась чуть ли не полгода, а теперь, значит, собираются «просто расписаться»? Но я благоразумно промолчал, не став уподобляться ей, к тому же было ещё много дел. Нужно помочь Фридхельму выбрать костюм и прочее, да и Грета шепнула, что вечером ждёт меня, чтобы кое-что обсудить. — Ну как?       Я улыбнулся. Неужели это мой брат, которому, казалось, ещё недавно я помогал зашнуровать ботинки? Фридхельм выглядел совсем взрослым в этом костюме, и меня кольнула острая жалость. Если бы не война, он бы скорее всего до сих пор бегал беззаботным студентом, цитируя мне выдержки из любимого Ницше и собираясь с такими же любителями поэзии после лекций где-нибудь в кондитерской. — Тебе идёт. Жаль, мама не увидит.       Фридхельм отвёл глаза: — Ты же знаешь, отец не в восторге от моего выбора.       Тут он прав. Я убедился, что папа полностью разделяет взгляды о превосходстве арийской расы. Узнай он, что Эрин отчасти русская, дома развернулась бы война. — Ты счастлив? — я вспомнил, что недавно они едва не разбежались, Фридхельм так и не сказал, что случилось, а я в свою очередь не стал лезть с расспросами. — Она действительно та самая? — Да, — просто ответил он. — Ты, наверное, думаешь, что я влюбился как мальчишка, потеряв голову, но это не так. Я знаю, что Рени не идеальна, но разве любовь — это не принятие человека таким, какой он есть? Хватит уже за меня волноваться, всё будет хорошо.       Надеюсь, что так и будет. Слишком часто Эрин умудряется находить проблемы на свою голову, но портить настроение брату в такой день явно не стоит. Странно, я всегда был уверен, что женюсь первым, привык подшучивать над Фридхельмом, что ни одна девушка не согласится соперничать с томом Рембо, но из-за чёртовой войны я не решился даже рассказать Чарли о своих чувствах. Последний раз мы виделись, когда Эрин выписали из госпиталя. Чарли обрадовалась, когда я пригласил её с нами на пикник, а я хотел поговорить с ней наедине. Хотя бы аккуратно выяснить, по-прежнему ли её сердце свободно. Эрин и Фридхельм не раз намекали, что она в меня влюблена, но я-то прекрасно знаю, что женское сердце — сложная вещь. Возможно, какой-нибудь поклонник посмелее меня сумел всколыхнуть её чувства. — Я так рада, что вы наконец поедете в отпуск, — щебетала Чарли, медленно идя по тропинке. — Повидаешься с родителями, с Гретой. — Надеюсь, скоро мы все сможем вернуться в Берлин, — ответил я, хотя точно знал, что в самые ближайшие месяцы война не закончится. — По радио уверяют, что фюрер вот-вот возьмёт в кольцо Красную армию, и к Рождеству война закончится, — улыбнулась Чарли.       Я вспомнил, что мы были уверены и прошлым летом, что война закончится к Рождеству, но благоразумно промолчал. — Хорошо бы… Мне так жаль молодых ребят, которые сотнями попадают на операционный стол. Вчера пришла перевязывать совсем мальчишку. Он всё спрашивал меня, будет ли видеть, а я знаю, что ему выбило глаз осколком гранаты, но лишь вежливо улыбаюсь, потому что доктор запретил говорить. Боится, что тот сгоряча пустит пулю себе в лоб. — Но ведь рано или поздно парень поймёт, что ослеп на один глаз, — резонно возразил я. — Но у нас будет время как-то подготовить его к этому. К тому же под морфием у многих бывает спутанность сознания.        Я почувствовал щемящую нежность. В глазах Чарли было столько тепла, доброты. Я словно окунулся в те времена, когда мы были детьми и не существовало этого мучительного рвущего душу долга. — Я горжусь тобой.       Она держится не менее мужественно, чем мои солдаты, ведь я помню, как она всегда боялась крови. Когда кто-нибудь во дворе разбивал коленки, Чарли пугалась не меньше хныкающего над ссадиной мальчишки. — Скажешь тоже, — смущённо улыбнулась она. — Я просто хочу быть полезна своей стране… и быть рядом.       Последние слова она сказала совсем тихо и вскрикнула, споткнувшись о какую-то корягу. — Осторожнее! — я вовремя подхватил её и замер, почувствовав тёплое дыхание на своих губах.       Я мечтал её поцеловать с момента, когда нам исполнилось пятнадцать. Для меня и для неё это не просто интрижка, я не могу сделать потом вид, что ничего не было. — Помнишь, как я подвернула ногу и тебе пришлось меня нести на руках чуть ли не два квартала? — тихо спросила Чарли, не спеша убирать руку с моего плеча. — Мы с Виктором обещали вас всегда защищать, — я обнял её за талию. — А я своё слово всегда держу.       К чёрту принципы! В конце концов, я не железный! В её глазах бликами отражалось летнее солнце, и я потянулся ближе, не в силах отвести взгляд. — Что это? — испуганно вскинулась Чарли, прерывая так и не случившийся поцелуй.       Небо словно взорвалось зловещим гулом. Я вскинул голову. Над нами стремительно пролетели один за другим около двадцати «мессершмиттов». Значит, где-то опять идёт серьёзный бой. Возможно, нас в любой момент сорвут, чтобы перебросить на передовую. Разве я имею право прохлаждаться, забыв о том, что идёт война? Или давать Чарли несбыточные обещания? Жизнь уже показала, как это глупо. — Нам пора возвращаться, — я заметил в её глазах слёзы. — Мы должны быть на всякий случай в боевой готовности. Да и вам в госпиталь, скорее всего, навезут много раненых. — Не вздумайте торопиться с детьми, — Грета подлила в бокалы шампанского. — Нужно сначала пожить и для себя.       Мы втроём лишь переглянулись. Иной раз кажется, что эта девушка живёт на другой планете. Какое там пожить для себя, когда полным ходом идёт война и мы через десять дней вернёмся на фронт? — Ну, тогда нужно выпить за нашу скорейшую победу, — предложил я, поднимая бокал.       Хорошее настроение не то чтобы улетучилось, но как-то потускнело. Хотя я должен бы радоваться. Фридхельм давно не выглядел таким умиротворённым, да и Эрин словно сняла свою привычную маску самоуверенности. Весь вечер с её губ не сходит непривычно мягкая улыбка, собственно так и должна выглядеть счастливая новобрачная. Я смущённо отвёл глаза, почувствовав, как смутная тоска царапнула что-то глубоко внутри. Неужели я настолько ужасен, что могу завидовать собственному брату? Нет, это не может быть зависть. Скорее, тоска по своим мечтам, которым пока не суждено сбыться. — Надеюсь, следующие будете вы с Чарли, — улыбнулась Грета, глядя, как официант убирает пустые бокалы.       Фридхельм и Эрин уже уехали на вокзал, и мне жутко не хотелось возвращаться в пустую квартиру. К тому же завтра возвращаются родители, а ещё нужно продумать, как подать им эту новость. Отец рассвирепеет, узнав, что Фридхельм опять наплевал на его мнение, а мама расстроится, что они расписались, не дождавшись её. — Послушай, это, конечно, не моё дело, но что у вас произошло с Виктором? Как-то не верится, что он уехал, бросив тебя, — я же помню, они не отлипали друг от друга.       Грета долго молчала, затем нехотя ответила: — Он же уехал не навсегда, как только всё немного поуляжется, он вернётся, — сигарета в её пальцах чуть дрогнула. — Ведь когда-то же закончится это безумие? — Рано или поздно любое безумие заканчивается.       Я уже не настолько наивный, чтобы верить, что геноцид объявленный евреям — временное явление. Родителей Виктора арестовали не по недоразумению. Скорее всего, они не выйдут из гетто, куда сотнями увозят тех, кому не повезло носить жёлтую звезду на рукаве. — Грета! Вот ты где.       Я обернулся, увидев мужчину, спускавшегося с лестницы. Его лицо показалось мне смутно знакомым. Он неприязненно оглядел меня и повернулся к ней. — И что всё это значит? — Это значит, нечего приезжать ко мне без предупреждения, — капризно ответила Грета. — К тому же я говорила, что мои друзья приехали с фронта в отпуск. — Кажется, мы уже встречались, — мужчина чуть прищурился, что-то вспоминая, и наконец протянул мне руку. — Штурмбаннфюрер Дорн.       Точно, это же тот тип, который явился к нам с проверкой в последний вечер перед отъездом год назад. — Обер-лейтенант Винтер, — представился я, гадая, какие отношения связывают его с нашей Гретой. — Что-то празднуете? — он кивнул на недопитую бутылку шампанского. — Сегодня свадьба моего брата. — О, вот как, — он присел за столик. — И где же молодожёны? — Уехали в свадебное путешествие, — этот тип ведёт себя как ревнивый муж, и меньше всего я хочу лезть в чужие отношения. — Мне тоже пора. — Ещё увидимся, — Грета тоже поднялась и как ни в чём ни бывало обняла меня.       Пусть я не романтик, но в другое время бы оценил эту летнюю ночь. Сегодня как никогда ярко видны звёзды, но на душе было паршиво. Поэты так пышно воспевают любовь, тысячи влюблённых верят, что их чувства это навсегда… А на деле запросто расстаются и изменяют друг другу. Чего-то мне Грета не договаривает. Виктор не согласился бы ехать без неё, либо убедил бежать вместе. Ещё и этот Дорн. Возможно, они любовники. Быстро же Грета забыла своего любимого. Самое ужасное, что, когда ты влюблён, думать о таких вещах как измена, разлука совершенно невыносимо. Тебе кажется, что у вас будет всё не так. Вот и мне хочется верить, что если повезёт пережить войну, я смогу наконец, не оглядываясь ни на что, окружить Чарли любовью и заботой, которых она достойна.

* * *

      Как и следовало ожидать, дома разразилась буря. Отец мрачно заявил: — Этот мальчишка всю жизнь только и делает мне всё наперекор! Я как могу пекусь о его будущем, но видимо, толка с него не будет. — Отец, прости, но это его дело с кем жить. Прошу, когда они вернутся, не порти последние дни до нашего отъезда.       Я не стал напоминать о том, что с войны можно и не вернуться. Неужели он сам не понимает таких очевидных вещей? Отец, хлопнув дверью, скрылся в кабинете. Мама, нервно комкая носовой платок, тихо заплакала. Я молча обнял её. Она как всегда боится что-то возразить, но что поделать… Мама свято верит, что женщина должна быть хранительницей семейного очага и ни в чём не перечить мужу. Да к тому же, зная характер отца, в противном случае мы бы жили среди вечных криков и ругани. — Вильгельм, — она отстранилась и внимательно заглянула мне в глаза. — Скажи мне правду. Она действительно его достойна? Меня не интересует её происхождение, для меня важно, любит ли она Фридхельма? — Да, — чтобы её успокоить, я стал рассказывать, как Эрин собиралась в одиночку пересечь линию фронта, чтобы раздобыть лекарства для Фридхельма.       Отпускные дни тянулись вроде бы медленно, но, взглянув на календарь, я увидел, что нам придётся уехать уже через три дня. Эрин и Фридхельм уже вернулись, и я удивился, что в кои-то веки отец послушал меня. Во всяком случае, братец отделался лишь его недовольными взглядами и ласковым упрёком мамы, почему они так поспешили. К тому же, как строгая католичка, она потребовала, чтобы они получили благословение в церкви. Я усмехнулся, заметив мягко говоря «обрадованный» взгляд Эрин. Она что придерживается модного сейчас атеизма?       Последний вечер перед отъездом мы решили посидеть в ресторане с Гретой. С Евой мы мирно расстались накануне. К счастью, всё обошлось без упрёков и рыданий. Девушка даже не намекала на возможное продолжение отношений, за что я был ей мысленно благодарен. — Мой директор обещал, что, возможно, скоро я получу своё первое турне, — мечтательно улыбнулась Грета. — Я хочу побывать везде! В Париже, Риме, Неаполе. — Смотри, поаккуратнее, — хмыкнула Эрин. — Я не спорю, ты у нас талантище, но обычно эти козлы в обмен на продвижение пытаются залезть под юбку. — О, не думаю, что Ханс посмеет не то что лезть мне под юбку, а бросить лишний взгляд, — беспечно ответила Грета, а я лишь уверился в том, что у неё с Дорном любовная связь.       Ну ещё бы! Кто осмелится перейти дорогу штурмбаннфюреру? — Что это? — нахмурился Фридхельм.       Мы прислушались. Снаружи тревожно завывала сирена. — Это воздушный налёт, — я быстро поднялся. — Нужно найти ближайшее убежище. — Не стоит паниковать, — мимо столиков уже сновали официанты. — В нашем ресторане имеется надёжный подвал. Просим вас перейти туда, на улице может быть опасно.       Снаружи послышался глухой взрыв, соседнее здание вспыхнуло как спичка. В зале тут же началась паника. Люди бестолково бросились к заветной двери в подвал. Фридхельм и Эрин оказались отрезаны от нас толпой. Я взял Грету за руку, пытаясь защитить от пинков, ведь кое-кто, пробиваясь вперёд, не стеснялся пустить в ход локти. — Вильгельм! — вскрикнула Грета, когда какой-то мужчина бесцеремонно оттолкнул её. — Помогите!       Край её платья загорелся от упавшей свечи. — Пропустите! — я расталкивал толпу, пытаясь пробиться к ней, и тут раздался сухой щелчок выстрела. — Прекратите! Вы позорите свою страну, ведете себя как стадо!       Я узнал в офицере Ягера. Он предупреждающе вскинул пистолет, щёлкнув затвором. — Спокойно проходите в убежище, места хватит всем.       Я обнял всхлипывающую от испуга Грету. Ягер успел плеснуть водой на её платье. — Ты как? — Пойдёмте, здесь опасно оставаться, — Ягер подхватил Грету под руку, увлекая к двери.       Я оценивающе оглядел убежище. Похоже, здесь был винный погреб, но его основательно укрепили стальными подпорками. Я всмотрелся, пытаясь выхватить взглядом Фридхельма, но в такой толпе это было бесполезно. Успокоив себя тем, что точно видел, как они зашли, я попытался найти удобное место для Греты. Стулья были все заняты, но я нашёл свободный угол. — Пойдём, — я стянул пиджак и накинул ей на плечи.       В подвале было довольно прохладно. Грета прижалась к моему боку, и я чувствовал, как её тело сотрясает мелкая дрожь. — Потерпи, как только налёт закончится, отправим тебя в больницу. — Всё… в порядке, — с трудом выговорила она. — Пламя быстро потушили, так что ожогов нет… но я… я боюсь… — Тш-ш, — я обнял её. — Здесь безопасно. — Это спорный вопрос, — язвительно сказал Ягер. — Эти идиоты чуть было не затоптали пару человек, — он протянул Грете плоскую фляжку. — Держите, фройляйн дель Торрес, вам надо успокоиться.       Грета сделала маленький глоток и вернула ему. Издалека раздался приглушённый грохот взрыва. Свет начал мигать. Видимо, где-то повреждена проводка. Ягер насмешливо спросил: — Похоже, у вас выдался довольно паршивый отпуск, герр обер-лейтенант? — Можно и так сказать, — согласился я, едва не добавив, что во многом благодаря ему.       Этот тип заявился на следующий день после отъезда молодоженов. Видите ли, ему срочно нужно поговорить с Эрин. Я не без злорадства ответил, что они уехали, но надо знать Ягера. Он стал требовать новый адрес, и хотя я не хотел портить отпуск Фридхельму, пришлось их выдать. Оберстлейтенант явно выбрал не то поприще. Ему самое место в гестапо. С вежливой улыбкой он намекнул, что у новобрачных могут быть проблемы, если они самовольно уехали из Берлина. Чёрт, ну почему я об этом не подумал? Нет же, согласился на романтичное предложение Греты отправить их к морю. Ягер любезно пообещал уладить этот вопрос, и мне ничего не оставалось как поддаться на этот завуалированный шантаж. Интересно, чем так его впечатлила Эрин, что он любыми путями хочет протащить её в свою дивизию? Файгль без колебаний отказал ему, и я думал, на этом дело и кончится. Если он не оставит её в покое, придётся уже мне ломать голову, как отделаться от этого мерзавца. Фридхельм не смирится, если Эрин переведут в другую часть, да и мне было бы неспокойно, попади она к нему под командование. Ягер точно не станет смотреть сквозь пальцы на её странности, а если девчонка попадётся на какой-нибудь лжи, я ей не позавидую. Как бы там ни было, Эрин теперь в моей семье, и я не позволю никому навредить ей.       Я не знаю, сколько мы так просидели. По моим ощущениям, не меньше нескольких часов. Я волновался, успели ли родители добраться до убежища. Возможно, бомба попала на этот раз и в наш дом. Когда отсиживаешься в окопах, боишься лишь за свою жизнь, а сейчас я чувствовал беспомощную злость. Враг уничтожает мой родной город. Вой зениток снаружи нарастал, стены над нами глухо трещали. Такое ощущение, что потолок сейчас рухнет, погребая нас под обломками балок. Горло сдавило сухим спазмом. Мы ещё живы, но словно уже погребены в склепе. Свет погас и это вызвало новую волну паники. — Бомбёжка скоро закончится, — бесстрастно сказал Ягер, прислушиваясь к рёву зениток. — А если в ресторан попала бомба, и выход из подвала засыпало? — испуганно спросил пожилой мужчина. — Значит, нас откопают, — спокойно ответил оберстлейтенант. — Сохраняйте спокойствие, ведь сейчас вы больше ничего не можете сделать. — Налёт кончился! — кто-то открыл дверь, впуская тяжёлую волну удушливого воздуха. — Быстрее выходите, как бы огонь с соседнего здания не перекинулся и сюда!       Наверху было жутко. Соседний дом лежал в руинах, медленно догорая, повсюду сновали пожарные, санитары с носилками. Я задержался, дожидаясь Фридхельма и Эрин. — Господи, что с тобой случилось? — воскликнула Эрин, увидев Грету. — А с тобой? — слабо улыбнулась она.       Эрин тоже выглядела потрёпанной. Подол платья неровно оборван, на щеке паутина.       Ягер, оглядев нас, раскомандовался: — Я провожу дам и вернусь, надеюсь, вы останетесь? Здесь понадобится помощь. — Я тоже остаюсь, — быстро ответила Эрин.       Я бы отправил её домой, но зная их напряжённые отношения с оберстлейтенантом, промолчал, тем более Фридхельм тоже согласно кивнул. Эрин направилась к ближайшей санитарной машине. Пострадавших было много, её помощь будет не лишней. Улица была усеяна обломками мебели, штукатуркой, битым стеклом. Под моими ногами хрустнула птичья клетка. Те, кто успели выбежать из горящего дома, пытались как-то пристроить уцелевшие вещи. Прямо посреди улицы стояли кресла, чемоданы, узлы с одеждой. — Пойдём.       В рухнувшем доме наверняка ещё оставались люди, которые нуждались в помощи. Глядя на обломок лестницы, ведущей в никуда, я поёжился. Под этими грудами балок и бетонных перекрытий, возможно, кто-то безуспешно пытается выбраться. Фридхельм начал расшвыривать кирпичи и обломки досок. Через час я отчаялся найти выживших. Проклятые англичане постарались на славу, оставив после налёта лишь трупы. Раздавленные, покрытые пузырями от ожогов, окровавленные трупы. Раздробленные руки, вывернутые ноги, обгоревшие дочерна лица..... — О Боже!       Фридхельм, пробираясь через развалины, нёс на руках девочку. Её когда-то голубое платьице насквозь промокло от крови. Осколок стекла попал прямо в горло. Какая-то женщина в ужасе заголосила: — Сволочи! Будь они прокляты!       Фридхельм осторожно передал ей безжизненное тельце и устало присел на чей-то стул. Я молча подкурил сигарету и протянул ему. — Они, — он кивнул на небо, где ещё гудели отголоски улетающих самолётов, — не больше сволочи, чем ты или я. Исполняют приказ и не задумываются, кто погибнет от обстрела: дети или солдаты. — Ты пытаешься оправдать их? — недоверчиво спросил я. — Проклинать надо тех, кто развязал эту войну, — тихо ответил он. — Молчи, — я покосился на воспитанников «Гитлерюнгена», которые разгребали завал рядом с нами. — Я-то замолчу, — с лёгким презрением усмехнулся он. — Только правда от этого не изменится.       Домой мы вернулись уже под утро. К счастью, наш район не бомбили, и я с облегчением убедился, что дом по-прежнему стоит на месте. Времени оставалось только чтобы помыться и проглотить завтрак, который поспешно приготовила мама. — Надеюсь то, что вы здесь увидели, подстегнёт вырвать победу любой ценой? — хмуро сказал отец. — Потому что, если вы дадите слабину, нас просто сотрут с лица земли. — Тебе нет нужды напоминать об этом, — устало ответил я.       Мама по очереди обняла нас троих. Её глаза были красные от слёз. — Я буду ждать вас и молиться, чтобы вы поскорее вернулись домой.       На этот раз мы ехали в одном купе. Я заранее позаботился о билетах. Фридхельм молча смотрел в окно, глядя на медленно удаляющиеся дома, и боюсь даже спрашивать, о чём он думает. Эрин тоже была непривычно молчалива, что неудивительно после такой ночи. Я с горечью подумал, что есть вещи похуже фронтовых передряг. Ждать поездки домой, рассчитывая найти привычный покой, и понять, что та реальность, которую хотел бы хоть немного забыть теперь везде…