* * *
— Долго нам ещё ехать? — то ещё удовольствие трястись по родному бездорожью в грузовике. — Мы должны ещё забрать из госпиталя солдат Файгля, — сдержанно улыбнулся Вилли. Ну всё понятно, спасибо тебе большое, «братик» за то, что вместо комфортной Хорхи, положенной тебе по статусу, мы сейчас трясёмся в кузове разбитого дрындулета. Госпиталь, как всегда, устроили в шикарном старинном особняке, бывшей даче какого-то партийного шишки. — Пойдём, поищем Чарли, — пока Фридхельм помогал мне вылезти, Вилли уже стартанул вперёд. Видать, блондинистая «кошечка» особо не зацепила. Может, наконец, дошло, что война войной, а чувства откладывать на потом нельзя. Похоже, на фронте временное затишье — медсестрички свободно разгуливают по парку. Хильди как всегда в обнимочку с бравым офицером, а вон и Чарли… Вилли резко притормозил, с опрокинутой физиономией глядя на неё. Ну, и чего он так напрягся? Подумаешь, болтает она с этим Йеном. Он в конце концов её начальник. Смотрит, конечно, далеко не отеческим взглядом, но так и что? Представить, что наша стесняшка закрутит служебный роман так же странно, как и то, что Хильди подастся в монашки. Увидев нас, Чарли быстро свернула беседу и, радостно улыбаясь, поспешила навстречу. — Как же я соскучилась, — она заметила на моём пальце кольцо и просияла. — Так вас можно поздравить? — Думаю, ты не очень удивлена. — Будьте счастливы, несмотря ни на что, — она стиснула Фридхельма в объятиях. — Это мы и делаем, — улыбнулся он. Несмотря на последний вечер в Берлине, мы по-прежнему ощущали себя молодожёнами. Чарли повернулась к Вилли и, наткнувшись на прохладный взгляд, пробормотала: — С возвращением. — Я приехал забрать их в часть, — он протянул ей список с фамилиями солдат. Пальцы Чарли чуть дрогнули, и она тихо сказала: — Я подготовлю выписки. — Да брось, — я перехватила её локоть. — Отдай писульку какой-нибудь девчонке, они вон всё равно прохлаждаются. Побудь немного с нами. Мы с Фридхельмом переглянулись. Вилли, сделав морду кирпичом, отвернулся. Ну, надо же, мы, оказывается, ревнивые. А то, как развлекался с блонди, поди уже и забыл? — Ну, рассказывайте, как там в Берлине? — Чарли вернулась слегка повеселевшая. — Твои родители в порядке, я заходил к ним накануне отъезда. Фридхельм тактично промолчал о воздушном налёте. Ну и правильно. Чего ей волноваться в пустой след? — Встречались с Гретой? Как она? — С ней всё в порядке, — резко ответил Вилли. — Даже более чем. — Она так редко пишет, — нахмурилась Чарли. — Я беспокоюсь, как она переживает разлуку с Виктором. — О, можешь не беспокоиться, девушки умеют быстро забывать клятвы верности. Ни хрена себе предъявы! Вот же всё-таки мужики козлы! — Вильгельм, — Фридхельм укоризненно посмотрел на него. — Это не наше дело. — Да, ты прав, — усмехнулся он. — И то, что её ухажёр женат, тоже? — Я пойду, — Чарли резко поднялась со скамейки. — Прослежу, что там с документами. — Подожди, — я догнала её уже у крыльца. — Не обращай внимания… — А кто обращает? — Чарли вытащила из пачки сигарету и теперь психованно чиркала одну за другой спички. — Да что ж такое? — она отбросила пустой коробок и смахнула злые слёзы. — Успокойся, — я обняла её. — Скорее всего он приревновал тебя к Йену. — Да? А вот мне кажется, что ему плевать, даже если я завтра выйду за кого-нибудь замуж! Никогда ещё не видела Чарли такой. Может, им и нужна такая встряска, чтобы решиться наконец-таки на «тот самый» разговор? — Иногда он бывает таким близким, родным, и мне кажется, что между нами всё понятно и без слов, а потом вдруг отдаляется. — Мужики — вообще странный народ и часто сами не знают, чего хотят, — слабое, конечно, утешение, но ведь это так и есть. — Рени, нам пора, — Фридхельм обнял Чарли. — Береги себя. — Ты тоже. Вилли обнаружился у машины. Вот же говнюк! Вместо того, чтобы извиниться, стоит курит с таким видом, словно брошенный у алтаря жених. Как только даю себе зарок прекратить лезть к нему с бесполезными нотациями, он берёт и вытворяет очередную дичь. Ну, не могу я молчать, глядя, как этот идиот делает несчастной мою подругу. — Остынь уже, Отелло. Прежде чем закатывать такие сцены, нужно хотя бы озвучить девушке свои намерения, а пока она ничего тебе не должна, как собственно и ты ей, так ведь? Вилли обжег своим «фирменным» взглядом, мол, придушил бы тебя, да нельзя, и едва не оторвал ручку, дёргая дверь. О как, решил поехать с водилой? Ну и пожалуйста, я же знаю, что как бы он ни бесился, в глубине душе понимает, что я права. Ну, или поймёт это, чуток успокоившись. Честно говоря, я бы ни за что не рискнула ехать по нашим дорогам без гугл-карты. Стыдно признаться, но по ходу немцы и те ориентируются в разы лучше. Деревни, как по мне, вообще выглядят одинаково. Две-три улочки, дома, выбеленные извёсткой, низкие заборчики из покосившегося частокола, охапки сена на подворье. Ну и конечно же, штаб в центре. Всегда в какой-нибудь местной библиотеке или клубе. Я не настолько наивна, чтобы верить, что до конца войны мы просидим, обеспечивая порядок в оккупации, но было бы неплохо. С местными Вилли не лютует, вылазки, конечно, у парней бывают, но это не сравнимо с тем, как мы тогда отсиживались в окопах, атакуемые и с воздуха и пехотой русских. — С возвращением, — разулыбался Файгль, едва увидев нас на пороге. — Вас можно поздравить, Эрин? О, тоже заметил колечко? Я улыбнулась в ответ. — Благодаря вам, свадьба прошла, как мы и хотели, в Берлине. По губам Вилли скользнула лёгкая усмешка. — Что ж, теперь пришло время с новыми силами послужить нашему фюреру, — пафосно заявил гауптман. — Вы вернулись вовремя. Нам удалось связаться с русским осведомителем, но без вашей помощи понять его сложно. Что, даже вещи не дашь распаковать? Но Файгль повёл себя как джентльмен. Вручил мне бутылку вина, смущённо припомнив, что в прошлый раз оно мне понравилось, велел обустроиться и уже утром приступить к непосредственным обязанностям. Я вышла из штаба, осматриваясь в поисках казармы. Фридхельм наверняка уже там. Да и я, надо признаться, соскучилась за нашими дуриками. — Малышка! — Каспер сгрёб меня в охапку, слегка покружив. — Ты вернулась! — Рени, поздравляю, — Кох потянул меня, обнимая куда более осторожно. — А мы уж думали, вы с Винтером уедете в медовый месяц куда-нибудь в тихое местечко, да там и останетесь, — хихикнул Бартель. — Да поставьте вы её, — вмешался Крейцер. — Дайте прийти в себя после дороги. — Как вы тут, держитесь? — А что нам будет? Герр гауптман говорит, что на этот раз мы крепко прижали русских, — беспечно ответил Каспер. — Так что наши новобранцы смогут вернуться к мамочкам, толком не понюхав пороха, — пошутил Крейцер. — Много их? Бартель кивнул на троицу. Н-да, детский сад на выезде — гоняют мяч на заднем дворе казармы и небось думают, что победа уже в их руках. Так, кого-то всё же не хватает. Кого-то, кто… — Шнайдер! Погляди, кто вернулся! Шнайдер окинул меня цепким взглядом и, заметив кольцо, лениво прищурился. — Ну, надо же… Я смотрю, вы время зря не теряли. Я ничего не ответила, ибо если открою рот, нашему хрупкому перемирию конец, а сраться с этим товарищем мне, если честно, давно надоело. Парни активно намекали, мол. как же не выпить за здоровье молодых. Тут, конечно, отвертеться не выйдет, но надо же сначала решить дела насущные, но эти хитрецы уже всё продумали. Крейцер присоветовал поселиться у милейшей старушки по соседству с казармой. Кох вкрадчиво намекнул, что готов приготовить ради такого случая кое-что повкуснее надоевшей каши с тушенкой, и я сдалась. — Ладно, будет вам банкет. Бабуля оказалась действительно божьим одуванчиком и безропотно согласилась временно переехать в летний флигель. За бухло пусть решают сами, у меня вон вино шикарное есть, а вот с едой надо бы заморочиться. — Ты где добыл этих куриц? — я с подозрением покосилась на Коха. — Впрочем, нет, не отвечай, даже не хочу знать. — Мы их не крали, если ты об этом, — обиженно засопел он. — Они неделю бегали чуть ли не по казарме, значит, ничейные. Как говорится, тихо спиздил и ушёл, называется, нашёл. — Что ты с ними будешь делать? Просто варить? — Ну, да, — кивнул он. — Ещё и суп получится. — Тащи сюда лук и побольше, — не знаю, смогу ли я придумать, на чём мы их будем жарить. — И соль. Без приправ и прочей байды, конечно, получится немного не то, но, блин, меня достало вечное варёно-тушёное мясо. Хочу шашлыка, чтоб с корочкой! Кох у нас парень простой. Порой даже несчастное письмо домой строчит часами, но одного не отнять — насчёт жрачки у него чуйка. Шашлычок удался на славу. К нам даже Кребс подтянулся. — И когда мы будем провожать тебя снова в отпуск, Эрин? — если я правильно всё поняла, это толстый такой намёк на декрет. — Когда мне снова подпишет разрешение герр гауптман, — невинно ответила я, сделав вид, что не поняла. Сговорились они все что ли? Фрау Винтер так вообще открытым текстом заявила, что ждёт не дождётся, когда сможет понянчить внуков. Я что должна всем объяснить популярно, что несмотря на свежий штамп в паспорте не горю особым желанием плодиться и размножаться? Благо Фридхельм в этом вопросе полностью на моей стороне. Тактично напомнил мамуле, что я всё ещё восстанавливаюсь после ранения. Посиделки мы устроили прямо во дворе казармы. Пока стоят последние летние деньки, надо этим пользоваться. Парни добродушно трепались о последних новостях, и, конечно, довольно быстро вылакали свой шнапс. — Я знаю, у кого мы можем раздобыть ещё бутылочку, — Каспер, пошатываясь, поднялся с бревна. — Винтер, пойдём, а то боюсь, эта русская мне не откроет. — Как такое может быть? — насмешливо спросила я. — Проигнорировать приказ немецкого солдата? — Да ты бы видела эту тётку, — ответил он. — Орала на нас так, что крыша поднималась. У неё в доме дети, и она на пальцах доходчиво объяснила, что ночью не продаст ни одной бутылки. — Ну так и не ходите. — Ну ещё ведь не совсем поздно, попробуем уговорить. Когда ещё удастся вот так посидеть? Я слышал, не сегодня-завтра опять отправят отлавливать чёртовых партизан. — Ладно, пойдём, — улыбнулся Фридхельм. Я, пожалуй, тоже пойду. Завтра подъём не свет не заря, а эти товарищи могут трындеть ещё долго. — Смотрите не спаивайте детишек, — а то новобранцы наши уже сидят с посоловевшими глазами. — Мало того, что будут мучиться похмельем, ещё и отхватят от Кребса. — Пусть привыкают, — хихикнул Бартель. Заметив на крыльце Шнайдера, я попыталась обойти его по широкой душе, но он решительно устремился в мою строну. Чёрт, вот только очередных разборок мне и не хватает. И вообще такого его я боюсь. Смотрит нечитаемым взглядом, руки хоть и держит в карманах, а стоит так, что попробуй сдвинуть. Вряд ли, конечно, он решится на что-то серьёзное, если не наглухо отбитый на голову, но всё же… — Всё-таки сделала по-своему, — процедил он. — Можно подумать, ты не знал, что это всего лишь вопрос времени, — пожала плечами я. — Да что ты говоришь? — насмешливо спросил он, по-прежнему сверля тяжёлым взглядом. Да блин, что за детский сад! Мне что после того несчастного поцелуя нужно было «как честный человек» предложить руку и сердце? Смотрит, как будто я ему что-то обещала. И вообще — сам виноват. Кто ему мешал с самого начала вести себя по-человечески, а не кидаться на меня как полоумный маньяк? Я бы, может, и подумала, да и то не факт. — Если ты о том поцелуе, то этот вопрос давно закрыт, — спокойно ответила я. — И вообще, у нас бы всё равно ничего не получилось. — Да откуда ты знаешь? — было непривычно смотреть в его глаза и не видеть привычной злой иронии. Дожились, я что должна успокаивать своего «лучшего врага», мол, не переживай, ты ещё встретишь свою бабу? Чёрт, а Вилли что здесь забыл? Пришёл разогнать всех по койкам? И, конечно, же нас заметил. — Пропусти, — Шнайдер тоже приметил Вилли и осклабился, демонстративно отходя в сторону. — А я тебя не держу. Вилли дотошно пробежался по мне взглядом, что меня ещё больше выбесило. Иди со своими бабами разберись, а не строй догадки. Но при ребятах, конечно, хамить не дело, у нас же субординация, за нарушение которой последуют штрафные санкции. А оно мне надо? Поэтому я лучезарно улыбнулась, пресекая его вопросы: — Спокойной ночи, герр обер-лейтенант.* * *
— Где сейчас находится партизанский центр? — Пару дней назад я видел их на заброшенной мельнице. Идите вправо в лес, примерно в десяти километрах западнее села. Как же я ненавижу свою работу. И соврать не могу, ибо чревато, и чувствую себя так, словно это я предаю свою Родину. Зато этого дядьку такой вопрос особо не парит. Заискивающе лыбется, видимо, рассчитывая получить какие-то плюшки в обмен на инфу. — Вильгельм, возьмите побольше людей и отправляйтесь туда, — Файгль смял очередную листовку с призывом бить «фашистких гадин», которыми наши как-то исхитрились обклеить чуть ли не все столбы. — Пора покончить с этим беспределом. Я едва успела перехватить Фридхельма. — Будь осторожнее, — не могу и не хочу думать, что этот поцелуй на прощание может стать последним. Вернувшись в штаб, я заметила осведомителя, который довольно распихивал по карманам банки с тушёнкой и не смогла удержаться от презрительного: — А не маловато будет? — Я честно заработал их, — хмыкнул он и хитро прищурился, кивнув на мою форму. — А ты, смотрю, хоть вся из себя уважаемая фрау, неплохо чирикаешь по-русски, — что ж, меня такая догадливость уже давно не удивляет. — Мне, как и тебе, ссориться с новой властью неохота, так что нечего на меня так смотреть. — Я в отличие от тебя росла не в этой стране и не предаю свои идеалы. — Идеалы? — мужик презрительно сплюнул и вдруг торопливо, зло, зашипел. — А что дала мне эта твоя страна? В восемнадцатом, помню, к нам пришли во главе с комиссаром соседи, которым было завидно, что у нас есть свинья и две коровы. Раскулачивать нас надо, сказали. Отец было рыпнулся и схлопотал пулю, а нас с мамкой, которая только-только родила, выкинули на мороз. Нет, они же гуманные! Отправили осваивать северные территории. Да только по пути мать и брат мой новорождённый померли, они ведь забрали почти все тёплые вещи, а меня «пожалели», вернули в город в детдом. Так что, девка, нечего мне пенять. Я могу понять его злость. В конце концов, советская власть не всем была по нутру, но как они не понимают, что с немцами будет не лучше? Это им повезло, что Вилли гуманист, да и Файгль всё же придерживается каких-то рамок, а попадись им Ягер или Штейнбреннер, уже вырезали бы всю деревню или сожгли в назидание остальным. После обеда Файгль потащил меня на площадь, где приказал собрать всех жителей и выступил с речёвкой. — Ваши вожди стараются прикрыть свою беспомощность обманными речами. Вам нужно прекратить сопротивление. Отныне эти земли — территория Германского Рейха. Напоминаю, что распространение и пропаганда этой мерзости, — Файгль брезгливо развернул листовку, — будет пресекаться. За пособничество партизанам и нападение на немецких солдат полагается расстрел на месте. В глазах людей я без труда читала ненависть, страх, отчаяние… И на секунду стало страшно, а если бы все сдались так же легко, как я? Мол, чего лезть на рожон, проще пересидеть, подождать конца войны. Даже не хочу думать, чем бы дело кончилось, но подозреваю, что альтернативная история бы мне сильно не понравилась. — Уже поздно, Эрин, идите домой. Я нехотя оторвалась от какого-то списка, в который бессмысленно пялилась вот уже добрых полчаса. Темнеет, а парни всё ещё не вернулись, но сидеть, возможно, ещё всю ночь тоже не дело. Я заметила у калитки соседку, которая взволнованно переговаривалась с бабулей. Хотя какая она бабуля? Тётке, наверное, лет пятьдесят, но юбка в пол и повязанный по-деревенски платок способны превратить и меня в женщину пенсионного возраста. Степановна покосилась на меня, и я подумала, что неспроста у неё глаза на мокром месте. Наверняка сын или муж подались в партизаны. По-человечески я ей сочувствовала, но в глубине души понимала, что несмотря на общую Родину, мы теперь действительно по разные стороны. Я готова молиться всем известным богам, чтобы Фридхельм вернулся живой, а это значит, что наши солдаты будут убиты. Промаявшись полночи без сна, я ненадолго провалилась в зыбкий полусон-полудрёму и подскочила, услышав стук двери. — Не пугайся, я в порядке, — Фридхельм стиснул меня в торопливом объятии. В порядке он, как же. Весь покрыт грязью и кровью, на щеке глубокие царапины. Я не стала ни о чём спрашивать. Раз вернулись, значит, с партизанским отрядом покончено. Но и тут оказалось всё не так просто. Файгль уже поджидал меня на крыльце, чтобы провести допрос взятых в плен партизан. — Кто вы? Имена, даты рождения? — На кой вам это, все равно ведь расстреляете, — в полутёмном сарае я не видела, сколько их, но точно больше одного. — Ваша цель? — Уничтожить подлых захватчиков нашей Родины, — мне отвечал один и тот же мужчина, остальные лишь бросали на нас взгляды, полные бессильной ненависти. — Сколько ещё людей в вашей организации? — Достаточно, чтобы надрать вам задницы. Я, конечно, старалась подать эту «ценную информацию» помягче, но ведь Файгль не слепой. И так всё прекрасно понятно. К моему облегчению, он не стал пытать их, лишь кивнул, показывая, что допрос закончен. — Чёртовы фанатики, — пробормотал он, едва мы вышли на улицу. — Согласитесь им нет никакого резона сдавать своих, — осторожно ответила я. — Солдаты Вермахта поступили бы точно также. — Не будь они так упрямы, эта война бы уже закончилась, — гауптман с досадой посмотрел на небольшую толпу, собравшуюся у двора. — Мы ведь не хотим проявлять к ним жестокость, мы вообще пришли освободить их от большевиков. Вот интересно, он правда в это верит или прикидывается дебилом? — Странно… Пока что мы лишь всё у них отбираем: имущество, жизни, свободу. — Вы должны понимать, что сейчас по-другому нельзя. Наш фюрер говорит, что победа невозможна без жертв. Файгль не был кровожадным чудовищем, но таких как он в Вермахте полно. Вроде и не хотят пачкать руки по локоть в крови, но при этом их не будет мучить совесть за пользование благами завоёванной страны. — Когда война закончится, постепенно мы сможем навести здесь порядок. Эти люди нам не ровня, но они получат работу, а если не захотят трудиться на благо Германии… Что ж, на севере страны полно незаселённых территорий. Пусть отправляются туда. Охрененно ты, конечно, всё придумал. Господи, пошли мне терпения не слить спойлер про контрибуцию, Нюрнбергский процесс и массовые суициды в бункере. Я давно зареклась наблюдать за казнями, но блин — «лобное место» же практически под окнами штаба. Заметив среди мужчин худенькую фигурку подростка, я, не задумываясь, вышла на площадь. Этому мальчишке едва ли шестнадцать. Может, можно попробовать смягчить приговор? — Герр обер-лейтенант, вряд ли этот мальчишка понимал, во что его втянули. — Он не ребёнок и, думаю, как раз-таки прекрасно всё понимал, — холодно ответил Вилли. — Я понимаю, он виноват, но можно же отправить в лагерь для военнопленных… — Эрин, вы как всегда мягкосердечны, но позвольте напомнить, что партизаны действуют исподтишка. Это ведь даже не солдаты, значит, могут быть расстреляны без суда. Таковы законы военного времени, — Файгль прошёл вперёд, отдавая команду. — Приготовьтесь! — Зайди обратно, — прошипел Вилли. — И не вздумай закатывать истерики. — Разрешите хотя бы матерям забрать их для погребения, — если они устроят такой же трешняк с телами как Штейнбреннер, я точно молчать не буду. Вилли едва заметно кивнул и повторил: — Иди. Я особо не удивилась, когда узнала, что этот разговор стал общественным достоянием. Едва подошла к столовой, как услышала: — На кой бабам вообще идти в армию, если такие жалостливые? — Да ладно тебе, Эрин тоже можно понять. Мальчишка почти её ровесник, попался по дурости. — Это она уже не раз попадалась по дурости, — резко ответил Шнайдер. — И не кается. Неужто не понимает, что этот мальчишка без колебаний застрелил бы её, будь у него такая возможность? Он замолчал, узрев меня на пороге. — Опять сплетничаете, как бабки у подъезда? — усмехнулась я. — Да я тебе и в лицо могу сказать, что ты дура! — вспылил Шнайдер. — Эй, приятель полегче, — осадил его Каспер. — Думаешь, мне интересно твоё мнение? Похоже, мы вновь возвращаемся к формату «я тебя ненавижу, ты меня тоже». Ну и хрен с ним. Мне сейчас как-то не до чужих заёбов. Своих проблем выше крыши. — Рени, сядь, поешь, — примирительно засуетился Кох. Какое там поешь… У меня до сих пор в голове крутятся на репите сухие щелчки выстрелов. Я, собственно, зашла, чтобы поговорить с Фридхельмом. Он не участвовал в расстреле. По-моему, приговор привели в исполнение ребята гауптмана, но я же знаю, что он сейчас скорее всего рефлексирует так же как и я. И хрен его знает, как поддержать. Осуждать его я не могу, но и твердить, мол, всё в порядке, вы, ребята, молодцы, тоже язык не поворачивается.***
— Рени, ты в порядке? — Фридхельм встревожено покосился на меня. — Угу, — рассеянно кивнула я, чувствуя как сосёт под ложечкой от страшной догадки. В принципе этого и следовало ожидать, когда предохраняешься кое-как. Блин, пусть это будет что угодно, но не то, что я подозреваю. Хотя чего тут подозревать? Задержка у меня уже недели как две, а по факту, может, и намного больше, учитывая нерегулярный цикл. Теперь вот, пожалуйста, чувствую себя по утрам отвратнее некуда. Когда первый раз меня потянуло расстаться с завтраком, я списала это на отравление. Накануне парни разжились копчёным лещом, и я слопала чуть ли не полрыбины, но сейчас на обжорство такое уже не спишешь. Это всё Вилли виноват со своим дурацким одеколоном. И что за привычка у мужиков поливаться им с головы до ног? Фу-у-ух, вроде, полегче, а мне же ещё топать обратно в штаб. — Пойдём, я тебя провожу, — вздохнул Фридхельм, естественно, не подозревая о том, что сейчас прокручивалось в моей головушке, а там не крутилось ни черта хорошего. Если я залетела — это будет полный трэш. Ни нормальных витаминов, ни УЗИ, чтоб определить всё ли в порядке с ребёнком, ни наркоза. И ладно бы только это, но судя по всему, рожать мне придётся в бронежилете, которых, по-моему, ещё не изобрели. И вообще, я же решила, что никаких киндеров пока не закончится война. Может, всё ещё как-то обойдётся? Подумаешь, затошнило пару раз. Это просто новый одеколон у Вилли такой гадкий. — Фридхельм, подожди, — о нет-нет-нет не подходи близко. — Раз уж ты здесь, пойдём, отдам тебе письмо. Только постарайся на этот раз быстро ответить иначе мама… Дальше я ничего не услышала. Мир завертелся безумной каруселью. — Рени, — очнулась я от прикосновения чего-то мокрого к щеке. Осторожно открыла глаза, убедившись, что Фридхельм уже успел притащить моё тельце в штаб. На меня смотрели чуть ли не с ужасом три пары глаз. Ну, муж-то понятно, переживает, Вилли пытается выяснить, какого хрена происходит, а вот Файгль чего так мечется? Обычно же спокойный как удав. — Я распорядился насчёт машины, поедете в госпиталь. Э-э-э, нет. Нечего мне пока там ловить. Токсикоз лечить всё равно не умеют, а я пока не хочу обнародовать возможную беременность. — Со мной всё хорошо, не надо в госпиталь, — промямлила я. Вилли недоверчиво прищурился, мол, оно и видно, как хорошо. Поколебавшись, я добавила: — Это обычное… женское недомогание. — Эрин, я настаиваю, чтобы вас осмотрел доктор, — закудахтал Файгль. — Говорю же, я не больна, — я почувствовала глухое раздражение. Блин, как же с мужиками сложно. — Мне было бы неловко отрывать доктора по таким пустякам, ведь столько раненых действительно нуждается в помощи. — Хорошо, — сдался гауптман. — Сегодня идите домой и хорошенько отдохните. Я кивнула, чувствуя себя неловко под перекрёстными взглядами. Осторожно поднялась со стула, надеясь на этот раз не словить вертолёты. — Проводи её, — услышала я за спиной. — Я зайду к вам вечером. На улице мне полегчало, но мысли по-прежнему были самые мрачные. Что мне делать? Случись такая хрень в моё время — ну, там, война и незапланированная беременность — я бы без колебаний записалась в клинику на соответствующую процедуру. Пусть я сволочь, но считаю более гуманным решить этот вопрос так, чем дать жизнь существу, о котором не сможешь позаботиться. Ну, серьезно! Если мы оба погибнем, кому нужен будет наш ребёнок? Но решиться на примитивный аборт в военно-полевых условиях я, наверное, не рискну. Я чувствовала отчаяние, понимая, что не хочу ни один из двух возможных вариантов. Ну, а как по-другому? Третьего не дано, само уже не рассосётся. Единственное, что я знала твёрдо, я пока ничего не скажу Фридхельму. Мне нужно спокойно всё обдумать и решить, что делать дальше. Совесть, конечно, пыталась меня попинать, мол, так не делается, он муж и отец и должен узнать как можно скорее, но в конце концов это моё тело, и мне, а не ему предстоит пройти все «прелести» беременности и родов, так что вполне справедливо оставляю за собой право единолично решать подобные вопросы.