***
— Доложите генералу обстановку и возьмите более точные карты. Большевики прячутся в этом секторе, и мы должны ликвидировать их точку. Так-так, похоже, Вилли намылился в город? Как бы мне упасть ему на хвост? Последние дни меня преследовала дурацкая идея оставить что-нибудь на память Фридхельму. Наверное, это гормоны размягчают мозг — ну что тут придумаешь — кругом война и разруха. Нет, есть, конечно, вариант разжиться чем-нибудь трофейным, но до такого я точно не дойду. Вот если бы удалось найти в городе гравировщика, было бы прекрасно. Можно захватить, на всякий случай, часы Фридхельма. — Пойду распоряжусь насчёт машины, — чёрт, если как всегда поведёт Фридхельм, сюрприза не получится. — Вильгельм, я давно хотел вам сказать, — остановил его Файгль. — Ваш брат в последнее время проявляет себя как отважный боец. У него есть все задатки пойти дальше по карьерной лестнице, а если вы будете его держать при себе шофёром, это будет довольно затруднительно, согласитесь? Я хотел отправить сегодня ваших солдат на станцию. Придёт партия припасов и оружия, и разгрузка должна пройти без инцидентов. Ничего себе дела… Интересно, а Фридхельм-то будет рад, что его вот-вот определят в командиры? Наверное, да. Как бы мне ни хотелось закрывать на это глаза, глупо отрицать очевидное. Он изменился. Сейчас война видится ему платформой для нашего будущего. Чем быстрее покончим с врагом — тем ближе благополучная счастливая жизнь. — Конечно, — кивнул Вилли. Я незаметно просочилась следом и догнала его у гаражей. — Можно поехать с тобой? — Зачем? — нахмурился он. — Мне нужно кое-что купить, — Вилли подозрительно долго молчал, что-то обдумывая. — Обещаю быть тихой как мышка. Мне правда очень надо. — Хорошо, — сдался он. — Только предупреди Файгля. Гауптман, конечно, не смог отказать, когда я скосплеив мордашку диснеевской принцески, попросила отгул. Я шустро бросилась домой собираться. Забросила в сумку какие-то деньги, чистый носовой платок и облегчённо выдохнула, заметив, что Фридхельм оставил часы на полочке возле умывальника. — Ну и куда ты собралась? — спросил он, перехватив меня у казармы. — Вильгельм едет в город, я попросила взять меня с собой. — Зачем? — насторожился он. — Мне спокойнее, когда ты рядом. — Хочу полазить по рынку, может, найду что-нибудь вкусненькое, — пришлось косить под капризную беременяшку. — Ладно, только будь осторожнее, — вздохнул Фридхельм. — Да что там может случиться? Ты же знаешь Вильгельма, он проследит за мной. — Где твой парабеллум? — деловито поинтересовался Кребс, глядя на меня как на распоследнюю идиотку. Пистолет я с собой, естественно, не таскала. Ну, а смысл, если до штаба пройти всего ничего? — И проверь обойму. Придётся снова топать домой, а то не отцепится. Я, конечно, не собираюсь ни в кого стрелять, но ладно, пусть будет. Я вернулась вовремя. Беккер уже выгнал машину, осталось только дождаться Вилли. — Рени, вы же, наверное, надолго, держи, — Кох протянул мне бумажный свёрток, в котором судя по запаху были бутеры. — Спасибо, — я растроганно улыбнулась. Порой в голову такая дичь лезет. Может, никуда не уезжать? Раз уж у нас тут «семья», будет мой малой «сыном полка». Ну, а что? Кох вон какой нянь шикарный. Каспер бы подменял меня, гоняя с коляской, Кребс бы научил его отжиматься и подтягиваться. Дядюшка Вилли бы тоже не отвертелся. Так и представляю эту картину на полигоне: «Ну не плачь, малыш, хочешь посмотреть, как бегают слоники? Рота, выполнять приказ! Надеть противогазы и отрабатывать бег по пересечённой местности!» И почему я все время думаю, что будет мальчик? Говорю же, беременность размягчает мозги. Куда более вероятна картина, как мы с ребёнком погибаем под завалами разгромленного штаба или мёрзнем лютой зимой в окопах. Нет, тянуть больше с признанием нельзя. Я должна вести себя как ответственный человек, а не эгоистичный ребёнок. — Эрин, можно попросить тебя купить открытку и конверты? — Вальтер, бедняга, небось опять израсходовал свой запас за пару недель. — Конечно. — Я люблю тебя, — Фридхельм прижал меня, словно мы расстаёмся не на несколько часов, а на вечность.* * *
Вилли всю дорогу сидел напряжённый, и я сочла за лучшее тоже молчать. Пусть себе продумывает речёвку для генерала. Ох ты ж чёрт… Давненько я не была в городе, успела уже отвыкнуть от таких зрелищ. Повсюду настохиревшие флаги со свастикой, указатели и вывески на немецком. Во многих домах выбиты окна, кое-где местные женщины с подростками активно разгребают завалы, оставшиеся после бомбёжек. Разумеется, под присмотром «добреньких хозяев», которые в конце дня выдадут им по миске баланды и куску хлеба. Совесть плеснула горячим укором: «И ты ещё жалуешься и ноешь?» Я торопливо отвернулась, заметив на площади виселицу, на которой болтались тела. Вот что за варварская привычка выставлять на обозрение трупы? Я часто думала, сопоставляла тексты из учебников истории и архивов с действительностью и всё больше приходила к выводу, что это какое-то коллективное безумие, порождённое властью и безнаказанностью. Человечество пережило не одну войну, но, пожалуй, именно эта была самой кровавой и жестокой. Ладно, немцам нужны территории и ресурсы и они мочат всех, кто мешает это получить — это стратегия любой войны, но как объяснить изощрённый садизм, все эти выбитые зубы, вырванные ногти, отрезанные руки-ноги? Кому в здравом уме могла прийти мысль использовать даже трупы? Варить из жира мыло и делать сумочки из человеческой кожи? Откуда у педантичных, флегматично-спокойных немцев вдруг прорезались замашки на уровне племени каннибалов из дремучих джунглей? — Что там такое? — спросил Вилли. К штабу-то мы подъехали, но что-то солдатики не спешат открывать шлагбаум. Один из них взял на проверку наши документы и вежливо сказал: — Простите, герр обер-лейтенант, вам придётся оставить машину снаружи. Снаружи тоже особо негде было приткнуться. Вилли осмотрелся и раздражённо сказал Беккеру: — Отъедь на соседнюю улицу, поищем место там. — Интересно, что там у них за кипиш? — я тоже выглянула, но ничего кроме скопища грузовиков не увидела. — Может, привезли новую партию пленных, может, разгружают секретный груз, — ответил Вилли. Мы наконец-то нашли место в тихом переулке; и «братец» не удержался от наставительного: — Постарайся долго не болтаться одна. Купи, что нужно, и возвращайся в машину. Я хотела было ответить, что, если так переживает, пусть даёт мне Беккера в телохранители, но вспомнила, что ему же нельзя бросать машину. Ой, ладно, насколько я помню, партизаны редко устраивали принародные теракты, тут же полно немцев. Нет, они если и будут действовать, то втихаря. Я заприметила импровизированный рынок и решила для начала сходить туда. Мало ли, вдруг попадётся что-то годное, но плюшевые кофты и наляпистые юбки в пол не вдохновляли от слова совсем. Нет уж, лучше я ещё похожу в родной форме, а вот с нижним бельём нужно что-то решать уже сейчас. Лифчики уже можно сказать трещали по швам, да и трусы тоже ощутимо давили, но учитывая, что тут в основном всё секонд-хенд, я, наверное, так и буду мучиться дальше. Представить, что я надену чьи-то труселя? Фу-у-у, нет. Тем более такие жуткие. Бедные женщины, как вот в таком убожестве можно вообще перед кем-то раздеваться? В таких панталонах только на врага с самолёта для устрашения сбрасывать. Я не без сожаления вспомнила роскошные платья, которые перед отъездом аккуратно повесила в шкаф. Фридхельм тогда ещё сказал, что скоро я снова буду их носить, а я лишь мысленно усмехнулась, подозревая, что, когда мы вернёмся, они уже сто лет как выйдут из моды. Как раз после родов похудею, ещё смогу их поносить. Впрочем, Грета наверняка снова займется моим гардеробом. Не удивлюсь, если она умудрится раздобыть дизайнерские шмотки и для мелкого. Я смотрю, народу совсем худо живётся. Насколько я помнила, сейчас с советским рублём творится очередная инфляция. Вот они и меняют кто что может друг у друга. При мне один дедуля сменял стакан табака на теплый ватник, который затем отдал за ведро картошки. Надо пройтись, посмотреть, что ещё тут есть. В последнее время сладкое уже не лезет, всё время хочу кислой капусты или огурцов. — Вот такие, Люба, дела. Пришлось моей Наташе идти на фрицев ишачить. Соседи, конечно, на нас косятся, но а как иначе? Дети-то есть хотят каждый день, — женщина кивнула на девчушку лет пяти, которая крутилась рядом. — И ведь непонятно вообще, чем всё это закончится, — сочувственно покивала её соседка. Я придирчиво осмотрела прилавок. Какая-то сушёная рыба, банка мёда, сушёные грибы и, как бы, всё. Вот я дурында, размечталась о вкусняхах, хоть бы подумала, ну, кто этим летом стал бы крутить банки с соленьями, да ещё в городе, где толком и огородов-то нет. — Вы что-то хотели? — разглядев во мне потенциальную покупательницу, тётка услужливо заулыбалась. — Подскажите, есть ли где-нибудь мастер по гравировке? Она задумалась. — Есть. Пройдёте через этот сквер, там ещё ресторан для… ваших. Вот рядом был раньше магазин, где всякие цацки продавали. Время у меня ещё есть, так что можно прогуляться. Я без труда нашла бывший ювелирный, удивившись, что он ещё работает. Ну, как работает… Разумеется, всё ценное немчура уже подмотала, но предприимчивый хозяин быстренько нашёл как заработать. Ну, а что? Немцы же народ сентиментальный, видно не одной мне пришла в голову идея выбить красивую фразочку. Перед прилавком стоял здоровенный немец, что-то раздражённо объясняя перепуганному мужчине. — Сделаешь надпись «Моей дорогой Хельге от Стефана». Тот смотрел на эсэсмана, явно не вдупляя, что он от него хочет. — Надпись… делать, — на ломаном русском повторил немец и раздражённо прошипел: — Ну, до чего тупой народ. А ты, блин, очень умный. Как человек должен сделать тебе надпись, не понимая языка? — Сделать неправильно, я тебя убивать, — офицер красноречиво помахал «вальтером» перед носом гравировщика. По-моему, самое время вмешаться. — Разрешите вам немного помочь, — мило улыбнулась я. — Думаю, вашу проблему можно легко решить. С ловкостью фокусника я достала из планшета карандаш и, заметив на прилавке какую-то бумажку, максимально понятно написала нужную фразу. — Постарайтесь не ошибиться, — я протянула бумажку обалдевшему мужчине. — Вы просто ангел, — расплылся в улыбке эсэсман. — Я бы до такого не додумался. Ещё бы ты додумался. Как там говорится? Сила есть, ума не надо? — У моей жены через месяц день рождения, хочу её порадовать. Он продемонстрировал мне медальон, обрамлённый, наверное, сапфирами, ибо как можно дарить высокородной арийской фрау обычные стекляшки. — Прекрасный выбор, — проворковала я. — Полагаю, она будет в восторге. Немец положил медальон на прилавок: — Я прийти через два день, и если не быть готово, тебя расстреливать. Вали уже отсюда, кровожадное уёбище. — Я вас слушаю, — робко улыбнулся мне дядечка. Я достала часы и без особой надежды спросила: — Как быстро вы сможете сделать вот это? — я протянула ему заранее заготовленный текст. «Когда-нибудь мы обязательно будем с теми, о ком наши мысли и сны…» — Я постараюсь сделать как можно быстрее, но нужно хотя бы пару дней. Я прекрасно понимаю, что строчить гравировки на дойче для него, мягко говоря, сложновато. Да ещё угроза словить пулю в лоб кому угодно отобьёт желание творить. Ладно, что-нибудь придумаю, чтобы вернуться. Я вспомнила, что ещё нужно купить конверты для Вальтера — вроде бы где-то видела книжный, — но сначала я хочу поесть. Неизвестно, когда мы вернёмся, а растущий организм требует своё. Я выбрала лавочку на солнечной стороне и, усевшись, зашуршала пакетом, но, видимо, поесть мне сегодня не судьба. По-моему, возле ювелирки происходит какая-то жуть. — Стой, маленькая дрянь! Сначала я решила, что охреневшие эсэсманы охотятся за какой-нибудь приглянувшейся девчонкой, но присмотревшись, увидела, что они кружат вокруг мусорных баков. Наверняка ловят кого-то из местного сопротивления. Очередной мальчишка, которому не повезло засветиться с пачкой листовок. — Давай, маленькая свинюшка, выходи, — они переглянулись и сделали вид, что уходят, затаившись за углом. Я понимала, что самое благоразумное — подняться и идти, куда я собиралась, но продолжала сидеть, как приклеенная. Из-за бака осторожно выглянула маленькая девочка. Ну, не может быть, чтобы эта мелкая была отъявленной партизанкой. Сколько раз я давала себе зарок не вмешиваться, но это же ребёнок. Как я смогу смотреть в глаза своему сыну или дочери, зная, что позволила отправить на смерть эту девочку? — Попалась, — солдат довольно усмехнулся, грубо схватив её за руку. Блядь, вот куда меня опять несёт, а? Всю мою жизнь здесь можно охарактеризовать песней Меладзе: «И пусть в поступках моих не было логики, я не умею жить по-другому…» — Простите, герр офицер, могу я узнать, в чём провинился этот ребёнок? — нацепив самую милую улыбку, непринуждённо спросила я. Оба тут же воззарились на меня, напоминая бультерьеров, готовых вцепиться по команде «Фас!» Один, что помоложе, точно рядовой, да и второй, если я ничего не путаю, тоже мелкая сошка — роттенфюрер. — По новому постановлению мы должны всех беспризорных детей поместить в специальные заведения, — бесстрастно ответил он. — Там о них позаботятся. Ну да, когда это вы, твари делали что-то просто так для презренных унтерменов? Я примерно догадываюсь, как о ней «позаботятся». В лучшем случае отправят на какие-нибудь работы, а в худшем… Это уже доказанный факт, что немцы использовали детей как доноров, причем опустошали не хуже вампиров подчистую. Девочка смотрела на меня полными слёз глазами, а мордашка-то знакомая. Точно! Ещё полчаса назад она бегала по рынку, дожидаясь, пока бабушка распродаст продукты. — Но она не беспризорная, — я старалась выдерживать подчёркнуто небрежный тон, мол ни на чём не настаиваю. — Эта девчушка — дочь осведомителя, с которым мы сотрудничаем. — Могу я увидеть вашу солдатскую книжку? — он пристально посмотрел на меня. Бр-р, какие же у него мерзкие глаза. Водянисто-голубые, почти бесцветные, в которых нет ни намёка на какие-либо человеческие чувства. — Конечно, — я порылась в сумке. — Переводчица? — коротко уточнил он. — Так точно. Его товарищ продолжал удерживать девчушку, небрежно стиснув свою лапищу на тонкой шейке. — Знаете, не хотелось бы расстраивать её отца, эти русские — народ непредсказуемый. Психанёт, узнав, что девчонка пропала, и промолчит о какой-нибудь важной информации. Я столько времени потратила, чтобы его обработать. Было страшно до одури. Если он прицепится, где сейчас находится наша часть, врать я не осмелюсь, ведь в военнике же есть все данные. Тогда мне как минимум светит парочка интересных вопросов, откуда здесь взялась деревенская девчонка. — Рольф, отпусти, — медленно сказал он и улыбнулся. Меня аж передёрнуло. Такое ощущение, что я заигрываю с акулой. — Забирайте девчонку, фрау Винтер, и передайте её отцу, чтоб получше следил за дочерью. — Конечно, — пробормотала я. Не дай бог сейчас мелкая шуганётся и выдаст нас обеих, но, на моё счастье, девочка спокойно дала взять себя за руку и послушно засеменила рядом. — Почему ты оказалась там? Твоя бабушка небось с ума сходит, разыскивая тебя, — строго спросила я. Она разревелась и, всхлипывая, промямлила: — Петька говорил… у ихнего кафе часто выбрасывают недоеденный хлеб… Я мысленно отвесила себе подзатыльник. Ну, сколько можно мерять всё мерками двадцать первого века? Естественно, дети сейчас болтаются по улицам не просто так, они вынуждены выживать, полуголодные идут на всё, чтобы раздобыть хотя бы объедки. — Держи, — я полезла в сумку, доставая так и не съеденные бутерброды. — И впредь не отходи от бабушки. Поколебавшись, я решилась сказать правду. Пусть лучше запугаю, но может, так смогу уберечь? — Знаешь, что с тобой бы сделали эти дядьки? Выпили бы всю кровь, — увидев расширенные от страха глазёнки, я безжалостно подтвердила. — Ты разве не знала, что они едят маленьких детей? До рынка мы добрались без приключений. Я издалека заметила её бабушку. Тётка, причитая, металась от прилавка к прилавку. Увидев нас, она бегом бросилась навстречу. — Олюшка, говорила же тебе, никуда не отходи… — она осторожно посмотрела на меня, видимо, пытаясь угадать, что произошло. — Спасибо вам. — Бабушка, меня схватили дядьки-фрицы, а тётя забрала меня у них. Она сказала, что они упыри и пьют у детей кровь, правда? — Господи, ну что ты мелешь? — женщина в ужасе всплеснула руками. — Берегите её, в городе сейчас опасно, — коротко ответила я. Я вовремя вспомнила, что собиралась купить конверты, и, выйдя из книжного, поспешила к машине. Если Вилли уже освободился, начнёт как всегда ворчать, где меня носило. На душе было тяжко. Ну, вмешалась я сегодня, а толку? Что помешает другому эсэсману пристрелить беднягу ювелира за какую-нибудь оплошность? А скольких детей они удачно изловили? Пусть наши парни сроду так не делали, но формально и они, и я на стороне усатого психа. Любовь-морковь, все дела, но в глубине души я до сих пор понимаю, что правда здесь одна. Они несут с собой лишь смерти и разрушение… Каким-то чудом я успела подойти раньше Вилли. Видимо, встреча с генералом прошла удачно. Он добродушно улыбнулся: — Давно меня ждёшь? Не замёрзла? Пойдём, здесь есть кафе для офицеров, выпьем кофе. Ну, пойдём. Там, кстати, должен быть цивильный туалет, а то ехать обратно ещё долго. Пока я «пудрила носик», он успел заказать кофе и булочки. — Ты купила, что хотела? — Угум, — кивнула я, гадая, с чего это он интересуется. Хотя в последнее время в наших отношениях наметился прогресс. Он вроде перестал строить из себя засранца-босса. Правда, если бы узнал, чем я занималась последние полчаса, опять бы разродился полуторачасовой проповедью: «Ко-ко-ко, сколько можно лезть на рожон и привлекать к себе ненужное внимание». Нет, он, конечно, бы справедливости ради попытался вмешаться, увидев, что прессуют ребёнка, но услышав категоричный ответ, мол проходите куда шли, герр офицер, так бы и сделал. Потом, может быть, напился, пытаясь заглушить зачаточную совесть, а толку? — Ну раз ты успела обойти местные магазины, может, знаешь, где можно купить цветы? Бо-о-оже, ну и тормоз. Это до него только сейчас дошло, что с Чарли нужно помириться? Но портить хрупкое перемирие было неохота, так что я благоразумно оставила своё мнение при себе. — Ну ты даёшь. Откуда здесь возьмутся цветы? Это не Берлин, а полуразрушенный советский город. Вилли согласно покивал с таким несчастным видом, что я всё-таки не выдержала. — Девушкам прежде всего нужно внимание. Думаю, она будет рада просто увидеть тебя, поговорить, — он смотрел на меня без обычной враждебности, вроде как позволяя и дальше продолжать. — Ладно, ты не хочешь переводить всё в статус помолвки, но вы же и до войны много общались, дружили. Так что мешает лишний раз навестить подругу? Поверь, Чарли торчит здесь не из-за Йена. Вилли беззлобно усмехнулся. — Не хочешь после войны открыть брачное агентство? «Фрау Эрин поможет решить ваши сердечные проблемы…» Хмм, после войны скорее придётся повсюду открывать кабинеты психологов лечить тотальное ПТСР. — У русских есть хорошая пословица «Каждый сам кузнец своему счастью», — намекнула я. Пожалуй, хватит с него бесплатных консультаций, а то если перегну, опять оскорблённо заявит, что лезу не в своё дело. Чёрт, да что ж так есть всё время хочется? Последняя булочка так и манила соблазном. — Ты не будешь? — на всякий случай уточнила я. — Ешь, конечно, — он задумчиво смотрел, как я жую. — Тебе нужно следить за своим здоровьем. Фридхельм тогда переживал, что твои недомогания связаны с ранением. Если нужно, мы отправим тебя на лечение. Ты даже не представляешь, как скоро это будет. Кстати, наверное надо до отъезда всё-таки заглянуть к Йену. Он хоть и не гинеколог, но посоветует, к кому обратиться в Берлине. К первому попавшемуся врачу я наблюдаться не пойду. — Всё хорошо, — улыбнулась я. Окончательно размякнув, я подумала, что Вилли, наверное, порадуется за нас. Не будь он моим командиром, мы бы уже давно раскололись, что он станет дядей. Мы вышли на улицу, и Вилли кивнул во двор штаба, указывая на высокого грузного мужика. — Генерал фон Штауффернберг. Он, кстати, заинтересовался твоей историей. Хочет познакомиться с отважной переводчицей. Вот это уже вряд ли. — Да и тебе не помешает заручиться поддержкой, чтобы избежать предложений о нежелательном переводе. Точно, Ягер, не к ночи будь помянут, небось до сих пор втихаря строит мне козни. — Понимаешь, тут такое дело… — осторожно начала я, но Вилли отвлёкся, высматривая Беккера. Тот неподалёку болтал с кем-то из солдат и, увидев нас, бегом ломанулся к машине. — Где тебя носит? — недовольно поморщился Вилли. — Я просто отошёл покурить с парнями, — пробормотал он, открывая перед ним дверь. — Так о чём ты хотела поговорить? Нет, не хочу я делать важные признания вот так посреди дороги, тем более Беккер уши греет. — Это подождёт до вечера. Зайдёшь к нам? — Ладно. Нет, ну вот что у него за характер? Я бы уже всеми правдами и неправдами выведала, что да как, не дожидаясь вечера, а этому сказано подожди и «ладно».* * *
Я залипла, глядя в окно. Надо бы перед отъездом как-то поаккуратнее сказать Вилли, чтобы готовился к тяжёлой и напряжённой зиме. Пусть проследит, чтобы у всех были тёплые вещи, пока их ещё в панике не размели со складов, и пополнит аптечки, ибо скоро будет острая нехватка лекарств. Чем ещё я могу помочь им остаться в живых? Сказать: «Ни в коем случае не суйтесь под Сталинград и на Курскую дугу»? Зря я всё-таки слопала последнюю булку. Такое ощущение, что сейчас всё выверну обратно. Ещё и Беккер, видно, разжился где-то копчёным салом, и теперь густой чесночно-мясной дух вызывал тошноту. Может, к тому же, меня ещё укачало, не знаю, но чувствую, что надо срочно на воздух. — Мне нехорошо, скажи Беккеру, пусть остановится, — сдавленно пробормотала я. — Слышал? Останови машину, — Вилли обеспокоенно обернулся ко мне. — Эрин? Я опустила голову, стараясь дышать через раз. Нехорошо будет, если я загажу сейчас тут всё. — Герр обер-лейтенант, я пытаюсь затормозить, но что-то не получается, — пробасил Беккер. — Что за глупости? — раздражённо ответил Вилли. — Ты же говорил, что отлично водишь. — Похоже, тормоза неисправны, — растерянно пробормотал он. Отлично, только этого нам и не хватало. — Как такое может быть? — Вилли осенило догадкой. — Ты куда-то отходил? — Никак нет… — Как, блядь, нет? — рявкнула я. — Как минимум ты сбегал на рынок, чтобы купить это грёбаное сало, которым провоняла вся машина! — Я отошёл буквально на десять минут, — продолжал оправдываться этот кретин. Десять, пятнадцать, да хоть полчаса, неважно. Этого времени хватило, чтобы какой-то хитроумный партизан повредил нам тормоза. Так, сейчас главное успокоиться и попытаться найти выход из задницы, в которую мы дружно влетели. Я напрягла память, вспоминая уроки нашего инструктора. — Нам конец, — тихо причитал Беккер. — Подбери сопли и слушай сюда, — я перегнулась вперёд, пытаясь понять, что там творится на дороге. Заметив вдалеке небольшую рощу, прикинула наши шансы. — Максимально сбрасывай скорость и хреначь к тем деревьям. Как только подъедем ближе, со всей дури жми на тормоз, если ещё помнишь, что это такое! — Делай, как она говорит, — отрывисто подтвердил Вилли. — Лучше врезаться в дерево, чем машина окончательно потеряет управление, — я всё ещё надеялась выбраться из этой задницы с минимальными потерями, как вдруг страшная догадка молнией пронеслась в голове. — Стой, нет! — Вилли непонимающе обернулся. — Партизаны могли прицепить взрывчатку, и тогда нас точно размажет по дороге. — Блядство, — неожиданно выругался он. Согласна. Если я сейчас угадала, думаю, нам хана. — Беккер сбрасывай скорость и приготовься. Придётся прыгать. — Нет-нет-нет, прыгать на ходу — это же самоубийство. — Рени, другого выхода нет, — он стиснул мои плечи, слега встряхнув. — Это не так страшно, как ты думаешь, в конце концов лучше отделаться переломами. Я понимаю, только вряд ли мне повезёт отделаться лишь переломами. — Вильгельм, я… я не буду прыгать, — может, я ошиблась, и партизаны ограничились испорченными тормозами. — Всё будет хорошо, — он открыл дверцу и рявкнул на перепуганного не меньше меня Беккера: — Прыгай я сказал! Следующие минуты слились в какой-то безумный вихрь. Помню лишь, что постаралась как-то сгруппироваться и прикрыть руками живот. Кубарем прокатившись по сухим комьям земли, ощутила, как остро заныла содранная щека. Осторожно перекатившись на бок, видела, словно в замедленной съемке, как машина, уже полностью потеряв управление, врезалась в дерево и с треском взорвалась. Значит, всё-таки я не ошиблась. Беккер ничком лежал на дороге, прикрыв голову руками, Вилли медленно поднялся и, прихрамывая, двинулся ко мне. — Эрин, — он склонился, осторожно пытаясь поднять меня. — Ты цела? Я неопределённо кивнула, прикидывая, насколько плохи у меня дела. Неприятно ныло ушибленные бедро и плечо, и, похоже, я нехило приложилась лицом, но самое страшное, конечно же, не это. — Я… мне нужно в госпиталь… Лишь бы не началось кровотечение, но в конце концов, должны же у них быть хоть какие-то лекарства, чтобы мне помочь. — Это само собой, — Вилли наконец удалось поставить меня на ноги. — Но сейчас нужно отсюда уходить. Кто знает, может, эти мерзавцы устроили засаду. Вот ещё только перестрелки сейчас нам и не хватало. Хотя это вряд ли. Партизаны своё задание выполнили. — Ты можешь идти? — Вилли подхватил меня под руку. Я кивнула. Идти-то могу, но вот насколько меня хватит непонятно. Перепуганный Беккер дошкондыбал к нам и чуть ли не плача уставился на покорёженную машину, объятую пламенем огня. Охренеть, если бы не случайность, мы бы сейчас горели в ней. — Пойдём, — Вилли настойчиво потянул меня вперёд. Судя по сжатым губам, у него в голове сейчас примерно такие же мысли. Не обращая внимание на ноющее бедро, я старалась идти побыстрее. Даже примерно не представляю, сколько ещё километров нам топать до деревни. Мне как можно скорее нужно попасть в госпиталь. Я уже чувствовала, как низ живота и поясницу тянет знакомой как при болезненных месячных болью. Вилли наверняка тоже чем-то да приложился при падении, но шёл молча, зато Беккер разнылся: — По-моему, я сломал руку. — Радуйся, что живой, — прошипела я, чувствуя дикую злость на этого кретина, который так бездарно проебался. — Ты лучше следи за дорогой, — терпеливо ответил Вилли. — Может, нам повезет, и попадётся машина. Н-да, это вам не двадцать первый век, когда при любом шухере можно за считанные минуты вызвать хоть скорую хоть МЧС. Пиздец, конечно… Сколько ж мы будем так топать? До ночи? Я едва сдержала стон, почувствовав очередной болезненный спазм. Всё, не могу я больше идти. — Эрин? — Вилли тоже остановился, встревоженно глядя, как я кусаю от боли губы. — Я понимаю, что тебе больно, но надо идти. Я кивнула, заставив себя по инерции двигаться дальше. Меня мутило от боли, которая теперь уже накатывала горячими волнами, разливаясь от поясницы. К тому же я, наверное, ещё словила и сотрясение. Перед глазами всё плыло. Вот теперь точно всё… Бросьте меня здесь… — Рени, — мою талию стиснула твёрдая рука, не давая упасть. — Потерпи… Вилли подхватил мою обмякшую тушку, продолжая идти вперёд. Конечно, всё будет хорошо. Нас доставят в госпиталь, вот только смогут ли спасти ребёнка? В военном госпитале скорее всего нет препаратов для акушерства, да и время идёт на минуты, а мы по-прежнему торчим в чистом поле. Самое страшное, что винить в том, что случилось, мне кроме себя некого. Я закрыла глаза, старясь не думать, не вспоминать, как ещё утром Фридхельм обнимал меня уверенный, что у нас всё хорошо. Боль терзала словно раскалёнными щипцами. Я отчаянно хотела потерять сознание, чтобы не чувствовать, не понимать, что это конец. Прости меня, малыш, твоя мама — полная и безнадёжная идиотка…