POV Арина
Жизнь часто проверяет нас на прочность. Бьёт как можно сильнее и, сука, ждёт, когда ты сломаешься, когда опустишь руки и признаешь своё поражение, а ты снова стискиваешь зубы и идёшь вперёд, назло всему улыбаешься себе в зеркале сквозь слёзы. Потому что уверена, что примешь удар и прорвёшься, даже если против тебя весь мир. Пока есть вера в свои силы, неважно сколько раз ты упадёшь. Вот только что делать, если их нет? Если понимаешь, что никогда не сможешь принять правила нового мира? Что сколько ни бейся и не выкручивайся, от тебя по-большому счёту мало что зависит? С тех пор как я попала в сорок первый, я только и делала что совершала ошибки. С точки зрения здравого смысла конечно же. Ведь по-настоящему я не жалела ни о чём. Ни когда безрассудно лезла на амбразуру, пытаясь спасти Пашу, ни когда впервые убила человека. Как мантру повторяла: «По-другому поступить нельзя». А сейчас…
Очнувшись от наркоза, я с чудовищной ясностью вспомнила перепуганное лицо Вилли, когда он сдал меня на руки санитарам, отрывистые команды доктора, свой бессвязный шёпот, когда я цеплялась за руку Чарли: «Я беременна»… И горькое осознание, что ни изменить, ни переиграть ничего нельзя.
— Милая, мне жаль, но… — Чарли могла не продолжать, я и так поняла, что ребёнка они не спасли.
Горький комок подступил к горлу. Я так часто говорила себе, что двухмесячный эмбрион ещё не ребёнок…
— Всё будет хорошо, Рени, доктор Йен сказал, что у вас ещё будут дети, — Чарли успокаивающе погладила меня по руке. — Конечно, тебе надо сначала окрепнуть.
Я кивнула, чувствуя странное спокойствие, от которого веяло тупой безысходностью. Маленькая жизнь, за которую я была в ответе, оборвалась по моей вине. Я должна была сразу же сваливать отсюда, а не пытаться урвать лишние недели, проведённые с Фридхельмом. Да и раз уж осталась, сидеть в штабе и не отсвечивать. Но у меня же голова была забита чем угодно, только не самым главным. Я вообще не хотела изначально рожать, и словно кто-то наверху с запозданием услышал мои мысли.
На второй день я попробовала встать, тут же словив жесткие вертолёты. Кое-как доползла до туалета и остановилась, услышав знакомые голоса.
— Как это ужасно — потерять ребёнка, не представляю, как бы я пережила такое.
Чарли утром снова пыталась со мной поговорить, но честно говоря мне не нужно было её сочувствие. Да и ничьё тоже. Оно не поможет мне избавиться от липкого, как грязь чувства вины.
— А я считаю, что Эрин сама виновата, — резко ответила Хильди. — Не смотри так, я знаю, что вы подруги, но подумай сама. Какого чёрта она осталась торчать здесь, зная, что беременна?
Обе замолчали, глядя на меня. Хильди поспешно затушила окурок в импровизированной пепельнице, Чарли отвела глаза.
— Дай мне сигарету.
С хера мне теперь беречь себя? Возможно, я вообще не переживу эту войну. Горький дым привычно обволок лёгкие, даря на короткое время иллюзию расслабона.
Я провела в больнице уже неделю и понимала, что Йен не станет тянуть с выпиской. Раненых каждый день поступает столько, что скоро не будет хватать места. Даже не знаю что хуже — валяться в палате, в тщетной попытке навести порядок в своей голове, или вернуться в наш «теремок». Все уже небось в курсе — Беккер наверняка растрезвонил. Кто там что думает по поводу моего обмана мне плевать. Вот только Фридхельм… Как я посмотрю ему в глаза? Он ведь так хотел этого ребёнка, чуть ли не имя уже придумал, уверенный, что у нас будет дочь. Он может и не обвинит меня, но разве от этого легче? Хуже всего было ночами. Нет, мне не снился не рождённый ребёнок, но стоило закрыть глаза, как перед глазами крутилась одна и та же картина.
— Ты не едешь? — Фридхельм ласково обнимает меня.
— Передумала, — я закрываю дверцу машины.
Правда в таком случае Вилли скорее всего бы погиб. Зная его принципиальность, он же мне такое устроит, когда я вернусь. Память услужливо напомнила, как его перекосило от злости, когда он услышал о ребёнке. А пошли они все к чёрту! Это моя жизнь, и я сполна плачу за свои ошибки. Я приковыляла на пост к Чарли.
— Что такое? — всполошилась она. — Тебе нужно обезболивающее?
— Нет, но я могу тебе немного помочь. Ну, там… разложить таблетки или прокипятить шприцы.
— Рени, ты должна отдыхать, — покачала она головой.
— Я вполне выспалась днём, — соврала я.
Чарли внимательно посмотрела на меня, явно не поверив, и, порывшись в ящике, положила на стол две таблетки.
— Это не выход, — был, конечно, соблазн закинуться снотворным и забыться на несколько часов, но мне нахрен не упало потом разбираться с привыканием. — Снотворное будет под рукой не всегда. Мне нужно как-то отвлечься.
— Ладно, — вздохнула Чарли и протянула мне список лекарств с фамилиями и импровизированные таблетницы. — Можешь разложить, только умоляю, будь внимательна.
Не сказать, что перекладывание таблеток и скатывание бинтов особо помогло, но через несколько дней я более-менее пришла в себя. Сделанного не воротишь, тем более в такое время действительно лучше не спешить с детьми. Я не ясновидящая, и предугадывать все выверты судьбы не умею. С таким же успехом я могла нарваться на заминированную железную дорогу. Нужно взять себя в руки, тем более впереди, как я подозреваю, ещё столько всякой крипоты.
Тщательно построенное хрупкое равновесие пошло трещинами, стоило мне вернуться в нашу часть. Вилли правда не стал на меня орать, даже завалящей нотации не приготовил, лишь посмотрел нечитаемым взглядом и предложил отсидеться недельку дома. Заманчиво, конечно, но нет. Тем более дома Фридхельм. Я видела в его взгляде ту же боль, что пыталась загнать в себя, но ещё хуже была тошная вина, постоянно мелькавшая в потемневшей синеве родных глаз. Ей Богу, мне было бы легче, если бы он упрекал, но знать, что он мучается из-за меня, было невыносимо. Я понимала, что нельзя делать вид, что ничего не случилось, но была не в силах говорить на эту тему. Иначе я сломаюсь окончательно. Он никогда не узнает, что я сомневалась, стоит ли рожать, прикидывала, что без ребёнка выживать намного легче. К тому же нет-нет, да прорывались мысли, что если бы он послушал меня и попытался увезти отсюда, этого бы не случилось. Нет, нельзя думать об этом, иначе мы окончательно отдалимся друг от друга. Со временем всё пройдёт, сгладится в памяти. Постепенно мы справимся, он мужчина, ему легче. Я тоже выкарабкаюсь, главное загрузить себя делами по максимуму. Ну и ещё слать подальше всех сочувствующих. Первым я отбрила Файгля.
— Эрин, примите мои соболезнования, — он мягко взял мою ладонь. — Если бы я знал, что вы в положении, безусловно отправил бы вас в отставку. Если вам требуется дополнительный отдых, вы можете приступить к своим обязанностям позже.
— В этом нет необходимости, герр гауптман, — вежливо отстранилась я. — К тому же, если вы поедете в отпуск, кто-то должен заниматься вашей документацией.
— Это было бы хорошо, — смущённо улыбнулся он. — Но мне бы не хотелось чересчур загружать вас.
— Значит, договорились.
С остальными было сложнее. Парни, вроде как, без палева пытались меня поддержать, но выходило не очень.
— Ты у нас снова герой, — Каспер дружески приобнял меня за плечи.
— На хер такое геройство, — хмуро ответила я.
Беккер порывался в больничке подойти ко мне, бормоча невнятные извинения, но был емко послан. На кой мне сдались его: «Прости, я не думал, что так получится»? И вообще, разве за такой проеб его не должны сплавить в штрафбат? Хотя Вилли же у нас добренький, любит возиться с новобранцами, так что, может, и оставит его.
— Как ты? — Кох по-медвежьи сгрёб меня в охапку.
— Всё в порядке, — вывернулась я.
Постепенно любопытные и прочие взгляды стали не просто раздражать, а бесить. Я просто хотела, чтобы всё шло как было до этого, а не вот это вот всё.
— Эрин, посиди, давай я сам.
Я сердито обернулась. Мне что и воды в чайник налить уже нельзя?
— Я, по-твоему, похожа на немощную? — Вальтер растерянно моргнул.
— Я ничего такого не имел в виду, просто ты же девушка, а ведро тяжёлое.
В тот раз я сдержалась, зато на следующий день уже вволю оторвалась. Пока я валялась в больнице, на склад подогнали кучу всякого добра и, особо не заморачиваясь, свалили коробки в одну кучу.
— Где это это чёртово мыло? — я принялась разгребать завалы. — Зараза…
Я зашипела от боли в ушибленной ноге. Что они наложили в этот ящик? Тяжеленный…
— Чего не сказала, что идёшь на склад? — Шнайдер выхватил из моих рук коробку. — Хочешь снова загреметь в госпиталь? Вон аж вся зелёная.
— Твоё какое дело? — окрысилась я. — Что вы все ко мне прицепились как будто я беспомощная овца? Своих дел мало?
Хотела, называется, поработать в тишине и уединении!
— Может, хватит вести себя как истеричка? — прошипел он мне вслед.
Постепенно меня оставили в покое, вот только злость никуда не пропала. Меня всё больше бесило всё. Новобранцы с умным видом трындели, как правильно прижать русских. Посмотрю я на вас через пару месяцев, грозные арийские соколы. «Старички» как всегда строили планы на тему «вот кончится война…» Ну это вы, ребята, размечтались… Учиться… Если останетесь живы, вам ещё долго придётся объясняться с советскими комиссарами, где вы были эти годы и чем занимались. А твой бар, Шнайдер, скорее всего после взятия Берлина окажется грудой руин. И нет, Кох, домой ты к Рождеству не вернёшься. Неужели кто-то из вас всё ещё верит в это?
— Чего опять расселись, заняться нечем?
— А тебе-то что? — попытался огрызнуться Ласс. — Может, ты наш командир?
Нет, ты посмотри! Всего неделю как на фронте, а разговаривает так, словно ягоды-борзянки наелся.
— А ты пожалуйся Кребсу, — усмехнулась я. — Для начала отхватишь за грязь на сапогах, ну а потом он тоже поинтересуется, где дрова, которые вам было приказано заготовить на неделю.
Ласс открыл было рот, чтобы ещё что-то вякнуть, но второй подтолкнул его, кивая куда-то поверх моего плеча. Я обернулась. Вилли смотрел на меня всё тем же нечитаемым взглядом и в который раз никак не прокомментировал.
— Что? — тоже небось жалеет меня, думает, что нервы ни к чёрту. — Пока они мило беседуют, греясь на солнышке, дрова сами собой не появятся, а в штабе с утра дубарина.
— А я тебе ничего и не говорю, — Вилли насмешливо приподнял бровь.
Ну да, меня немного кроет. Так это неудивительно. Хронический недосып сказывается. После больницы я по-прежнему часами ворочалась, пытаясь уснуть, проваливаясь в зыбкий полусон ближе к рассвету. Кто угодно бы озверел. Тем более некоторые прямо сами напрашиваются. Как-то собираясь с утра в штаб, я обнаружила под калиткой пассию Шнайдера.
—
Ты можешь сказать ему, чтобы пришёл сегодня пораньше?
Нет, эта девица совсем обнаглела. Я что, похожа на почтового голубя?
—
Знаешь, милая, раз уж крутишь роман с немцем, может, стоит хотя бы немного выучить язык? — девчуля обиженно поджала губки. —
Хотя, да, это же намного сложнее, чем раздвигать ноги.
Ответочка прилетела буквально вечером. Уж не знаю, как она умудрилась нажаловаться, но Шнайдер выцепил меня прямо у штаба.
— Тебе было трудно передать, что она хотела?
— Я тебе личной переводчицей не нанималась, — пожала плечами я. — Хотите общаться — словарь в помощь.
— Ты просто ревнуешь, — осклабился он.
— Совсем рехнулся? — я презрительно фыркнула.
— А чего тогда бесишься? Если что, меня хватит на вас обеих…
Горячая волна злости тяжело прокатилась, начисто вынося мысли.
— А ну, успокойся, — он перехватил мою занесённую для пощёчины руку. — Я не собираюсь, как эти млеющие от тебя дурачки, терпеть подобные выходки.
— Пусти, — рванулась я.
— Ну и как это понимать?
Ох уж этот Вилли, как всегда вовремя. Шнайдер тут же отпустил меня и нехотя процедил:
— Мы немного поспорили, герр обер-лейтенант.
— Кажется, сейчас время ужина, — бесстрастно ответил Вилли.
Шнайдеру не нужно было повторять дважды. Он шустро почухал в казарму от греха подальше.
— А ты останься, — Вилли, подхватив меня под локоток, потянул обратно в штаб.
Решил оставить без ужина? И ладно, всё равно особого аппетита нет.
— Эрин, что происходит? — тихо спросил он, нацепив на мордаху проникновенное выражение, а-ля непогрешимый Стив Роджерс, он же Капитан Америка.
— Ты же слышал, мы немного поспорили, — я невозмутимо встретила его пристальный взгляд.
— Поспорили? Да если бы я не подошёл, вы бы устроили боксерский спарринг.
— Ты же командир. Думаю, знаешь как следует поступать в таких
случаях, — я лишь пожала плечами.
Совесть попыталась вякнуть, что на этот раз Шнайдер особо и не виноват, но я тут же от неё отмахнулась. Виноват! Сколько можно меня доставать?
— Да что с вами такое? — неожиданно взорвался Вилли. — Думаешь, я не переживаю из-за того, что произошло? Но я не бросаюсь на всех подряд, а вы оба ведёте себя неадекватно.
Он сказал «оба»? До меня резко дошло, что он имеет в виду Фридхельма. Но Фридхельм-то в отличие от меня ходит как в воду опущенный. Ладно, выясню потом.
— Ну что тебе не так? Я пашу, не поднимая головы от бумаг, и всего лишь хочу, чтобы меня не трогали.
— Эрин, — Вилли шагнул ближе, осторожно коснувшись моего плеча. — Может, тебе стоит вернуться в госпиталь?
— Интересно, как ты собираешься это провернуть? — прищурилась я. — Объективно я здорова, Йен живо отправит меня обратно. Или надумал в психушку сдать?
— Конечно, нет, но согласись с нервами у тебя не всё ладно.
— Подумаешь, пару раз поцапалась с парнями, — я вытащила из пачки на его столе сигарету и порылась в карманах в поисках спичек. — Помнится, тебя это раньше особо не смущало.
Тут, конечно, я перегнула. Одно дело иногда подкалывать и ругаться по существу, другое — цепляться ко всему подряд и огрызаться как злобная тётка на рынке. Я сделала глубокую затяжку, вдыхая терпкий дым. Мне бы по-хорошему какой-нибудь антидепрессант или «Новопассит» пропить, да только где ж его взять-то?
— Как, думаешь, отреагировал бы Фридхельм, если бы на вас наткнулся?
Не знаю, наверное, доходчиво бы объяснил Шнайдеру, насколько он неправ. Словно соглашаясь с моими мыслями, Вилли кивнул:
— И кого, по-твоему, я должен в таком случае наказать за нарушение дисциплины? Обоих отправить в штрафбат? Или не вмешиваться, пока в один прекрасный момент всё не зайдёт ещё дальше? — умом я понимала, что он прав, да и сама раньше делала всё возможное, лишь бы не допустить разборок. — Молчишь? Ну, тогда в следующий раз, если увижу подобное, будешь отвечать ты.
— В штрафбат отправишь? — криво усмехнулась я, подозревая, что к девушкам такие меры не применяются.
— Посажу под замок, пока не успокоишься, — о, узнаю своего командира. Напугал, блин, я уже столько раз сидела в «карцере».
— Если это всё, то я пойду, — я затушила окурок в кадке с фикусом. — Ужин стынет.
— Иди, — вздохнул Вилли.
К ужину я естественно опоздала, Фридхельм уже ушёл в караул, зато Кох преданно ждал меня с тарелкой каши. Есть особо не хотелось, а вот выяснить, что натворил муженёк, пока я валялась в больничке, надо.
— Ну, рассказывай, что тут у вас случилось, пока меня не было.
— Ничего, — поспешно ответил Кох, продолжая возиться с котелками. — Ты же знаешь, какие у нас дела — выполнять приказы командира.
— Что, вот прямо и ничего?
— Нет, — вроде бы складно говорит, а чего тогда в глаза не смотрит?
— Колись, давай, я же всё равно узнаю, — попыталась продавить я, но Кох ушёл в глухую несознанку.
— Рени, говорю же, нечего особо рассказывать.
Ладно, не пытать же мне его. Кто-то наверняка да проболтается. На следующий день я попыталась подъехать с расспросами к Касперу, Крейцеру, но все, как сговорившись, твердили одно и тоже, мол всё прекрасно, тишь и гладь. Нет, так не пойдёт. Я всё больше убеждалась, что они скрывают какую-то срань. Ну, не могут же все прям одинаково, как под копирку, отвечать одно и тоже. К тому же после той диверсии со взрывчаткой их по-любому кинули на поисковые работы. Вряд ли Вилли спустил на тормозах тот случай. Кажется, я знаю, кого можно расколоть.
— Вальтер, на пару слов, — парнишка приветливо улыбнулся и подошёл ко мне. — Говорят, вы тут попали недавно в замес… — попробуем поиграть в угадайку.
— О, не волнуйся, — затараторил он. — Тех партизан мы давно ликвидировали, так что сейчас всё спокойно.
Ага, вот с этого момента поподробнее.
— Нелегко, наверное, было справиться с ними, — «посочувствовала» я.
— Самое сложное было их найти, но Фридхельм смог… — он замялся и торопливо закончил, — уговорить местных помочь с поисками.
Уговорить? Это ж, простите, как? Внутри сдавило тяжестью от внезапной догадки.
— Рассказывай.
Вальтер, видать, тоже смекнул, что сболтнул лишнего, и теперь мялся как девица на первом свидании.
— Знаешь… наверное, тебе лучше у него спросить…
Ну да, если бы Фридхельм хотел, то сам бы мне рассказал.
— Да что за детский сад? Я сейчас спрашиваю у тебя, так что быстро говори…
— Оставь его в покое, — усмехнулся Шнайдер. — Ничего он не скажет, как и остальные.
— Ну, так скажи ты, — если парни решили поберечь мои нервы, этот говнюк наверняка с удовольствием вывалит всё как есть.
— Хочешь знать? — прищурился Шнайдер. — Да пожалуйста! Твой стихоплёт угрозами заставил местную бабу отвести нас к партизанскому схрону, а потом чуть не забил насмерть одного из них.
— Это ложь! — не верю, этот мудила просто решил мне отомстить, наговорив гадостей.
— Ну, так спроси у него сама.
Впрочем, в этом не было нужды. По виноватой мордахе Вальтера было легко догадаться, что эти жуткие слова — правда.
— И нечего так на меня смотреть. Наконец-то твой благоверный начал вести себя как мужик, а не хлюпик.
— По-твоему, вести себя как мужик — это махать кулаками направо и налево? По себе других не судят, — я окинула его презрительным взглядом. — Хотя если больше мозгов ни на что не хватает…
— Ну всё, ты сама напросилась, — Шнайдер резко схватил меня за локоть и потащил в сторону казармы.
— Ты совсем охренел?
А Вилли ещё называет неадеквашкой меня. Тут кое-кому, похоже, вообще башню напрочь снесло.
— Да не пинайся ты, — сердито отмахнулся Шнайдер от моих попыток высвободиться. — Сама подумай, не убивать же я тебя буду. Хотя с вами, умниками, вечно всё не слава богу. Нет бы как нормальная баба порыдать и успокоиться, ты вон что творишь.
— Да я бы и рада порыдать, — устало пробормотала я. — Только не получается.
Фридхельм, видимо, тоже ждал от меня этой типично женской реакции — слёз и прочих страдашек, — но я так ни разу и не заплакала. И что? В конце концов, слёзы по заказу вызвать нельзя.
— Да пусти же!
Шнайдер бесцеремонно втолкнул меня в какой-то заброшенный сарай.
— Отпущу, — проворчал он. — Но сначала ты кое-что сделаешь.
Я непонимающе заморгала и заметила в полутьме какой-то мешок, привязанный к балочным стропилам на манер боксёрской груши.
— Ты серьёзно? — я в принципе ожидала чего угодно — от мордобоя до попытки изнасилования, — но это…
— Угум, — кивнул он и с силой толкнул набитый чем-то мешок. — Выпустишь пар, глядишь, поможет.
— Не сработает, — хмыкнула я.
— Сработает, — Шнайдер достал сигарету и, не глядя на меня, заговорил: — У меня был младший брат. Разница у нас была в шесть лет, и сама понимаешь, когда мне было двенадцать, я чаще норовил сбежать гулять с ровесниками, чем играть с ним в дурацких солдатиков. И вот однажды, когда мы проводили лето в деревне, я пошёл с мальчишками купаться, а Ханс, оказывается, увязался за нами. Когда я заметил, что он барахтается в воде, было уже поздно. Он же совсем не умел плавать. Когда я его вытащил, он уже не дышал. И кого нужно было винить? Меня, который подплыл слишком поздно? Мать, что не уследила, позволив ему ускользнуть из дома? Пойми, иногда бывает так, что никто не виноват, дерьмо просто случается. Я тогда тоже мучился как ты, перессорился с приятелями, чуть что устраивал драки, а потом как-то ночью разнёс старую веранду — расколотил все стекла, какие-то стулья, — и не поверишь, но стало легче.
Тоже мне, психолог доморощенный! Бокс и всякие боевые техники — это вообще не моё. Для расслабления я всегда ходила на пилатес. Я легонько ударила по тяжёлому мешку, едва успев уклониться, когда его качнуло на меня. Ну посмотрим, как это работает…
С-с-сука, больно же! Постепенно входя в азарт, я лупила со всей дури набитый то ли зерном, то ли песком мешок, не обращая внимания на болезненные тычки. Блядская жизнь! И ведь сама виновата! Прекрасно знала, что, оставаясь в Союзе, хеппи-энда можно не ждать. Раз уж не хватило смелости держаться на своей стороне, нужно было идти другим путём. Ведь было же десятки вариантов! Признаться Фридхельму, что я попаданка, глядишь, убедила бы бежать. Или не упираться, а валить в Берлин, как только узнала о ребёнке. А что я делаю сейчас? Зациклилась на своем чувстве вины и превращаюсь в злобную склочную тётку, да ещё проморгала, что с моим мужиком творится какая-то хрень. Как можно быть такой дурой и забыть, что в этом квесте не может быть иной цели кроме как выжить? Я же знала, что партизаны готовят какую-то диверсию! Нужно было… нет, не могу я окончательно стать предательницей… Хотя в моём случае что вообще есть предательство? А если бы в той машине погиб Вильгельм? Умом я понимала, что наши все делают правильно, и не испытывала ненависти к чуваку, прицепившему взрывчатку. Я злилась на Беккера, который это проморгал. На себя за то, что не предусмотрела такой вариант.
Было что-то жуткое во всём этом… Немцы тысячами губят еврейских и славянских детей, и небо словно услышало проклятия, призываемые на их головы. Мой нарождённый ребёнок, возможно, ответил за грехи своих родителей. И с чего я взяла, что можно заставить себя не думать о нём, прикрывшись фразой-щитом: «Ничего не поделаешь, значит, такая судьба». В голове замелькали картинки, которые я ещё недавно представляла: Фридхельм, смеясь, уворачивается от брызг воды, а наш сын бежит за ним по кромке прибоя… Я почувствовала, как глаза жжет от невыплаканных слез. Может, я и не готова была стать матерью, но я бы любила его… или её…
Чувство потери острой болью сжало изнутри, я судорожно всхлипнула. Не удержавшись от тяжёлого толчка, я споткнулась о какие-то лопаты и, едва не переломав ноги, плюхнулась на задницу. Внутри словно разжалась туго сжатая пружина. Со мной давно уже не случалось такой масштабной истерики. Я услышала, как тихо скрипнула дверь — наверное, вернулся Шнайдер. Надеюсь, ему хватит ума не лезть к рыдающей бабе.
— Рени? — Фридхельм примостился рядом, сжимая в бережном объятии.
Я не удивилась, как он здесь оказался, прижалась, вдыхая родной запах.
— Тш-ш-ш… Теперь всё будет хорошо…
Тихий шёпот, его ладонь, успокаивающе поглаживающая затылок, горячие слёзы — всё ощущалось сейчас таким правильным. Можно хоть ненадолго отбросить установку быть сильной и непробиваемой бабой и позволить разделить горе с близким человеком.
— Прости… Это я виноват, что не уберёг тебя… вас…
— Ты не должен винить себя, — и так, судя по всему, его неслабо клинит, незачем вешать ещё и этот груз. — Я должна была уехать раньше.
— Я не знаю, как тебе помочь, — беспомощно прошептал он. — Ты всегда говорила, что мы должны всё обсуждать друг с другом, а теперь словно закрылась от меня.
— Обсуждать можно проблемы, а это… Я думала, будет легче поскорее всё забыть… И сама не знаю, как всё вышло из-под контроля. Я так зла прежде всего на себя. Одно дело понимать, что случилось непоправимое, другое — знать, что в этом виноват ты сам…
— Бедная моя девочка, — он коснулся губами моего виска, жестко добавив: — Не терзай себя больше. Те, кто действительно виноват, уже за это ответили.
— Думаешь, мне от этого легче? — я повернулась, чтобы посмотреть в его глаза.
Не верится, что это говорит мальчик, который искренне верил, что насилие — зло.
— Ты ведь сам когда-то говорил, что русские научатся от нас жестокости.
— Я помню, — горько усмехнулся он. — Но с такими убеждениями не протянул бы на фронте и полугода. Война как болото затягивает, меня… нас. Вроде и пытаешься удержаться на плаву, не стать зверем, но чем дольше ты здесь, тем труднее это сделать. Когда я вижу, как умирают под бомбами наши дети или как русские исподтишка пытаются нас достать, я не могу испытывать сострадания. Для меня они прежде всего враги, а враги должны быть уничтожены.
Я понимала его как никто другой. Война изменила и меня тоже, причём далеко не в лучшую сторону. Но вместе с тем мне было страшно. Должен же быть предел, за который нельзя перешагивать.
— Зло порождает ответное зло. Если не остановиться, оно будет лишь множиться, пока не уничтожит тебя, — не представляю, смогу ли я принять, если он когда-нибудь будет сжигать женщин из огнемёта или пытать пленных. — В конце концов, русские сражаются на своей земле, защищая своих детей. А мы? Явились сюда по приказу? На войне по-большому счёту от тебя мало что зависит. Генералы распоряжаются вашей жизнью, решая, куда перебросить завтра. Случай решает, жить тебе или умереть. Но вот оставаться человеком или нет — решаешь только ты.
— Рени, — он стиснул мою руку. — Это тяжелее, чем я думал…
— Просто помни, что есть принципы, которые нельзя нарушать, — сердце привычно резануло болью. — Никогда и ни за что.
***
Через пару дней выписали Беккера. Судя по всему, Вилли дал ему шанс. В больнице я не раз представляла, как надаю ему по ушам за тот кусок сала, но сейчас как-то поостыла. Чёрт с ним, пусть себе живёт. В конце концов, мало ли я косячила.
— Рени, ты уже поела? — окликнул меня Каспер, прикрывая дверь. — Зайди в штаб, кажется, обер-лейтенант хотел тебя видеть.
Хоспади, что ещё пришло ему в голову на ночь глядя? К моему удивлению, Вилли в штабе не оказалось. Потупив пару минут на пороге, я начала догадываться, в чём дело. Кажется, кое-кому решили устроить тёмную. Бежать обратно с криками: «Не бейте этого дебила» — я, конечно, не буду, но проследить, чтобы парни сильно не нажестили, надо.
Мои догадки оказались верными. Беккера окружили прямо за столовой. Уже, по-моему, разок-другой вломили — моська вся в крови.
— Ну, простите меня, я виноват.
Внутри шевельнулась неуместная жалость. Здоровенный детина стоит, блин, сопли на кулак наматывает.
— Разве ж я знал, что всё так получится…
— А надо бы знать, — процедил Шнайдер. — И хоть немного думать башкой, а не задницей.
Собственно, ничего страшного, если его слегка отмудохают, меня лишь волновало, как поведёт себя Фридхельм. Он смотрел на Беккера с лёгкой усмешкой, затем шагнул ближе. Тот, понимая, что рыпаться бесполезно, трусливо зажмурился, ожидая удара.
— Мы все были новобранцами и совершали ошибки, — он толкнул Беккера к стенке. — Но если ты останешься в нашей роте, запомни, как бы кто ни относился друг к другу, мы все уверены, что в бою каждый прикроет товарища. И приказы в армии придуманы не зря.
— Я п-понял, — Беккер вжался в стену в надежде слиться с ней, но Фридхельм не стал его больше бить.
— Пойдёмте, — кивнул он остальным.
— И это всё? — разочарованно протянул Шнайдер. — Детский сад какой-то…
— Проучили чуток и хорош, — сплюнул Каспер.
Я не стала обозначивать своё присутствие и прошмыгнула домой. Н-да, пусть это наше временное жилище, а поддерживать порядок и уют надо. Да и помыть полы, пожалуй, не помешает. Я стала прибирать вещи, что-то отбирая в стирку, что-то складывая на стул. Услышав тихий скрип двери, я улыбнулась.
— Ты нашла их? — Фридхельм заметил, что я сжимаю в руке его часы. — А я всё гадал, где умудрился потерять их.
— Они не пропадали, я взяла их тогда в город.
Вчера у нас была увольнительная, пришлось попросить Коха зайти в ювелирку. Сама я не решилась проехаться тем же маршрутом. Фридхельм заметил гравировку и с печальной нежностью посмотрел мне в глаза.
— Ну да, это уже неактуально, — нервно усмехнулась я. — Но тогда мне казалось, что нет ничего ужаснее разлуки.
— Мы ещё будем счастливы, — он ласково провёл ладонью по моей щеке.
Жизнь как-то не учила меня быть махровым оптимистом, особенно когда всё указывает на то, что для этого нет никаких причин. Но люди странные создания. Вопреки всему, мы хотим верить, что даже беспросветное дерьмо рано или поздно закончится.
* * *
Давно уже заметила закономерность — после недель затишья обязательно грядёт очередная задница. Поэтому без особого энтузиазма прислушивалась к переговорам Вилли, Кребса и фельдфебеля Бертока, который временно был вместо Файгля. Они уже часа три колдовали над картой и пришли к выводу, что нет смысла тащиться всей толпой к очередной стратегической точке, да и техника по лесу особо не пройдёт. И вообще эффективнее будет окружить красноармейский отряд, чтоб уж наверняка покончить с несносными русскими. В общем, товарищи, вперёд к новым «приключениям». Вечером я молча начала собирать вещи. Фридхельм присел рядом и тихо сказал:
— Рени, я бы хотел, чтобы ты осталась пока здесь.
— Нет.
Я упрямо продолжала запихивать свитер, который упорно не желал лезть в переполненный ранец. Зараза, ну и ладно, одену — всё ж теплее будет.
— Это слишком близко к линии фронта.
— И что?
Не то, чтобы я перестала бояться смерти, нет. Просто в очередной раз убедилась, что сейчас нигде нет безопасного убежища.
— Рени, я настаиваю, чтобы ты осталась, — в мягком голосе отчётливо прорезались непривычно-властные нотки. — Разве ты не убедилась, что нельзя беспечно относиться к своей жизни?
— Я убедилась, что по отдельности мы можем ещё больше наломать дров, — мне до одури страшно переться на очередной прорыв, но ещё страшнее остаться одной. — Я не могу потерять ещё и тебя.
Он молча притянул меня, сжимая в тесном объятии.
* * *
Как бывшего жителя мегаполиса и вообще человека выросшего в краю полей, меня до сих пор пугали эти «лесные походы». Ни нормальной карты, ни тем более спутниковой геолокации. Каждый раз казалось, что из древесного лабиринта выбраться невозможно. К тому же ещё зарядил мелкий противный дождь, превративший землю под ногами в противную массу из мокрых листьев и глубоких луж. Я конечно не ныла, но про себя кляла на все лады умника, которому пришла в голову эта стратегия. Топали мы почти весь день, и я уже потеряла всякую надежду на нормальную ночёвку. Вряд ли мы такими темпами доберёмся до нужной точки засветло. Хоть из лесу выбрались, и то хлеб.
— Кажется, впереди какая-то деревня, — радостно сообщил Вальтер.
Деревня — это хорошо. Я согласна спать хоть в сарае, лишь бы за шиворот не капала противная ледяная водичка.
Вилли развернул карту, что-то сравнивая, и повернулся к Кребсу.
— Нужный нам сектор дальше.
— Люди нуждаются хотя бы в недолгом отдыхе, — ответил тот. — Кроме того у нас кончилась вода, да и на одних галетах долго не протянешь.
Вилли ещё немного поколебался, но всё же отдал приказ сворачивать с основной дороги. Парни, воодушевленные обещанием ночлега под крышей, шустро ломанулись к благам цивилизации. Я немного зависла, разглядывая темнеющие в сумерках дома. Что-то здесь не так. Не пойму пока что, но не так.
— Рени, ты идёшь? — оглянулся Фридхельм.
Мы подошли ближе и я наконец-то дотумкала, в чем дело. Нигде, ни в одном окне не светилось даже слабенького света.
— Кажется, здесь никого нет, — я сжала руку Фридхельма. — Посмотри, все окна тёмные.
— Русские разбежались как мыши, — хихикнул Бартель. — Ну и ладно. Нам-то что? Наоборот хорошо, места вон сколько.
Сердце сжалось от очередной догадки — их наверняка расстреляли, если здесь тусил до нас такой «душка», как Штейбреннер.
Первым делом все, конечно, столпились у колодца, Бартель отыскал какое-то ведро. Я вздрогнула, услышав совсем близко собачий лай. В брошенной деревне это звучало мягко говоря жутко. Невольно вспомнились все просмотренные когда-то триллеры. Хотя скорее всего этому есть простое объяснение. Бедные животные, наверное, почуяли людей и надеятся, что их покормят. Фридхельм первым набрал воды и протянул мне фляжку. Я уже почти сделала глоток и вдруг почувствовала странный запах. Не то чтобы химический, скорее такой кондитерский… Чё-ё-ёрт! Ну, как я могла забыть легенды нашей истории? Часто отступая, вот так бросали деревни и отравляли колодцы, чтобы хоть немного остановить немчуру.
— Стой, не пей, — я выбила фляжку из руки Каспера.
— Что это за выходки? — нахмурился Вилли.
— Вода скорее всего отравлена, — на меня посмотрели как на умалишённую. — Говорю же, там яд. Понюхайте воду, она не должна ничем пахнуть.
— Странно, — Кох принюхался. — Говоришь яд? Но пахнет вкусно… вроде миндалём.
Миндаль..... В памяти защёлкало что-то из органической химии. Нет, вот так сходу не определю, что за яд, помню только, что мышьяк воняет чесноком. Но это точно какая-то хрень и, скорее всего, быстрого действия. Вилли заколебался.
— Без воды мы далеко не уйдём.
— Предлагаешь из лужи пить? — скептически спросил Шнайдер.
— Да хотя бы, — отмахнулась я. — Не в буквальном смысле, конечно. Вон, дождь и не думает заканчиваться, можно выставить вёдра и собрать более-менее чистую воду, а можно пройти чуть дальше. Обычно возле деревень всегда есть мельницы, а уж там точно будет колодец.
— С чего ты вообще взяла, что этот колодец отравлен? — пристально посмотрел на меня Кребс. — Испугалась, что никого нет? Так их наверняка расстреляли.
— А где тогда трупы? — резонно возразила я.
Я не собиралась сдавать все секреты наших, но видимо, придётся, иначе сейчас эти дурики наглотаются отравы, и я останусь с горкой трупов на руках.
— Русские явно ушли, а эту тактику применяли ещё в древности — отравить колодцы на пути врага.
— Да чего спорить, сейчас и проверим, — Ласс, потрепал по ушам крупную собаку, которая доверчиво вышла из кустов.
— Не смей! — рявкнула я. — Если не веришь мне, пей сам.
— Я не собираюсь ещё три часа лазить в потёмках, разыскивая новый колодец, — он подвинул ведро, и собака принялась жадно лакать воду.
Сволочь! Искать колодец он видите ли не хочет! А ничего, что здесь как бы война, а не организованный тимбилдинг? К тому же сейчас не лето, никто бы не умер от обезвоживания в ближайшие сутки. Собака, видимо, напилась и повернулась, чтобы убежать, но Ласс удержал её, ухватив за холку. Надеюсь, она цапнет его, вон уже как предостерегающе рычит.
— Тише, тише, — Кох ласково погладил её по морде, протягивая галету.
Заметив мой возмущённый взгляд, он пояснил:
— Ну а что? Она же всё равно напилась уже этой воды. Теперь надо убедиться, права ты или ошибаешься.
Я лишь вздохнула. Счёт, наверное, пошёл на минуты, у животных ведь все реакции проходят быстрее, чем у людей. Парни дружно зашарили по карманам, доставая сигареты, не сводя глаз с несчастной псины. Фридхельм, неодобрительно глядя на весь этот цирк с дегустацией, обнял меня.
— Ты-то мне хоть веришь?
— Конечно, — он слабо улыбнулся.
Не знаю, сколько прошло времени. По моим ощущениям часов десять, хотя, конечно, в действительности не более получаса.
— Ну, что ты решил? — спросила я Вилли.
Если остаемся, тогда надо топать обустраиваться, если нет — дальше. Вилли прищурился, глядя, как парни почухивают довольную псину, и перевёл взгляд на пустынную улицу.
— Похоже, ты ошиблась.
Да пусть делают, что хотят, я пить эту дрянь не буду.
— А чего это с ней?
Я обернулась, услышав хриплые булькающие звуки. Собаку рвало недавно съеденными галетами.
— А нехер было устраивать проверки, — резко ответила я.
Похоже, ей конец. Впалые бока судорожно дёргались в тщетных попытках вдохнуть воздух.
— Довольны?
Парни молча застыли, глядя на умирающее животное, видимо, только сейчас осознав, что могли запросто валяться рядом с такими же симптомами.
Вилли покосился на меня с уже привычным: «Чувствую, ты меня где-то обманываешь…» — и отрывисто приказал выдвигаться дальше. Спорить, я так понимаю, желающих не было, хотя и блукать полночи под дождём так себе перспектива. Я услышала жалобный скулёж и обернулась. Похоже, собака была недавно ощенившаяся. Светлый пушистик тонко, жалобно подвывал, уткнувшись носом в бок матери.
— Подождите, — я вернулась и сбросила злосчастное ведро в колодец.
Ну вот, теперь зверушки в безопасности. А собакен хорошенький, хоть и дворняга. Точнее, не совсем — похоже, в его родословной явно наследил волчище. Вырастет в настоящего лютоволка, как в моей любимой саге. Не смотри на меня так, мне некуда тебя забрать. Сама уже второй год как бездомная собака шляюсь. Я порылась в кармане, доставая упаковку галет, и вытащила пару штук.
— Держи, это всё, что я могу для тебя сделать.
