Моя чужая новая жизнь

      Окей, гугл, где я нахожусь? Судя по всему, в каких-то ебенях. Я очередной раз развернула карту. Да нет, вот же рученькой Файгля заботливо выведен маршрут к предполагаемой линии фронта. Получается, ещё топать и топать. Между прочим, скоро ночь, и что я тогда буду делать? Ориентироваться по звёздам? Услышав вдалеке подозрительный вой, я пожалела, что не взяла пистолет, легкомысленно решив, что он мне ни к чему. Если нарвусь на немецкий патруль, придётся сдаваться и просить подтверждения личности в штабе, а если попадусь русским — доверия немецкий парабеллум у них точно не вызовет. Про волков как-то не подумала. Я нервно поёжилась и ускорилась, стараясь держаться ближе к дороге. Почему-то казалось, что хищники обретаются исключительно в густой лесной чаще. Мысли продолжали беспорядочно крутиться в голове. Интересно, мой побег ещё не заметили? И как там Вилли? Впрочем, действие морфия я не раз испытывала на себе. Ничего, кроме богатырского сна ему не грозит, а вот что я буду рассказывать, когда всё-таки доберусь до советских бойцов — вопрос уже более интересный. Точнее, что рассказывать, я примерно знаю, к тому же о своей стране у меня познаний то побольше будет. Если немцы уже год как наворачивают лапшу с ушей, со своими, думаю, оно легче пойдёт.       Надеюсь, меня не станут экзаменовать на знание коммунистических речёвок. Я даже старый гимн не помню, если что. Думаю, обойдётся, ведь им сейчас скорее всего нужны медсёстры. Тем более задерживаться я не планирую, но как я буду выручать Фридхельма?       «Как ты обычно это делаешь, — хмуро отозвался внутренний голос. — Будем импровизировать по принципу „как пойдёт”».       Да вот «как пойдёт» что-то не хочется. Хочется план и, желательно, реальный. Для начала надо выяснить, где его держат, и уже плясать оттуда.       Лес как-то резко закончился, и я поняла, что вышла к нужной речке. Правда мост через неё был какой-то совсем уж хлипкий, и я пожалела, что не пошла по дороге. Вряд ли через эти полусгнившие брёвнышки перевозили армейскую технику. Делать обратно крюк хотелось ещё меньше.       «Блин, мне бы фонарик», — чертыхнулась я, чуть не провалившись ногой в нехилый зазор между досками.       Если свалюсь в ледяную воду — мне конец. Не утону, так помру от переохлаждения. Всё, хорош ныть, почти дошла. Интересно, сколько ещё пилить до лагеря? И вообще правильно ли я топаю? Ошибиться нельзя. Время сейчас работает против меня. Я старалась не думать о том, что Фридхельма уже могли отправить вместе с пленными по этапу или вообще не заморачиваться, а тупо расстрелять. Русским и так приходится тяжко — кормить ещё и пленных врагов? Как всегда, когда я пытаюсь отвлечься от дурных мыслей, в голову начинают лезть ещё более дурацкие.       Например, рано или поздно этот треш закончится, и надо будет как-то устраивать свою жизнь. Вряд ли в сороковые на каждом шагу требуются экологи, а впахивать какой-нибудь санитаркой за гроши как-то неохота. Может, слить миру какие-нибудь ноу-хау? Скотч или там ватные палочки? Или ещё какую-нибудь полезную штуку, без которой я чувствую себя здесь как без рук. Или в писатели подамся! Напишу какое-нибудь руководство для попаданок в стиле «Что делать, если вас отбросило на полвека назад?» Ну да, для начала было бы неплохо мужу родному рассказать правду. Кстати, я же ещё не решила, стоит ли это делать. — Стой! — услышала я резкий окрик.       Кажись, добралась. Сейчас главное не делать виноватое или испуганное лицо — я же до усёру рада, что добралась к своим. — Ты кто такая? — Не стреляйте, я своя, — я медленно обернулась, держа руки на виду.       Страх неприятными иголочками покалывал изнутри. Их трое и смотрят на меня явно с подозрением. — Свои просто так разгуливать по передовой не будут, — усмехнулся мужчина лет тридцати, не спеша отводить пистолет. — Так я не просто так, — я бесхитростно улыбнулась. — Нас с девочками отправили к вам из госпиталя, а мы по дороге попали в засаду. Фрицы, гады обстреляли санитарную машину, водителя убило сразу, а мы скрылись в лесу. Фельдшерица наша, Катька тоже погибла, а мы с Лидой два дня прятались. — И где же она? — всё ещё недоверчиво прищурился мужчина. — Ранило её при обстреле, вот и пришлось оставить в деревне. — Ладно, пойдём. Расскажешь всё это командиру, — он бегло ощупал меня, похлопал по пустым карманам и скупо улыбнулся. — Уж извини, порядок такой.       Ну хоть вязать по рукам и ногам не стали, и на том спасибо. Я мысленно перекрестилась, надеясь, что на моей физиономии сейчас читаются нужные эмоции: испуг от пережитых приключений, радость, что наконец-то добралась к своим, ну и разумеется, горячее желание служить Родине. — Осторожнее, — один из солдат придержал меня за локоть, помогая спуститься в окоп.       Русские обосновались, можно сказать, в чистом поле. Я успела рассмотреть вырытые наспех окопы, замаскированные под белыми чехлами танки и зенитки. Наше появление, разумеется, не прошло незамеченным. — Вот это я понимаю, сходили в лес, — пошутил кто-то из парней. — Вместо дров вернулись с молодой красивой. — Ты к нам откуда, милая? — Из госпиталя, — охотно улыбнулась я. — Хорош болтать, — ох, чувствую, не нравлюсь я этому товарищу. — Пусть сначала с ней командир наш побеседует.       Меня завели в землянку, и я закашлялась. Дым такой, хоть топор вешай. За грубо сколоченным столом колдовали над картой аж три вояки, и тут я поняла, что мои познания о званиях в советской армии равняются примерно нулю. Вот как мне к ним обращаться? Товарищ начальник? — Товарищ майор, — подобрался мой конвоир. — Разрешите доложить.       Светловолосый мужчина лет сорока сдержанно кивнул, без особого интереса скользнув по мне взглядом. — Вот, обнаружили её около лагеря. Говорит, что медсестра. — А имя у медсестры есть? — иронично спросил второй.       Он был помоложе, значит, можно попытаться пустить в ход привычные уловки. Я бесхитростно похлопала глазками и робко улыбнулась. Красавица, спортсменка, комсомолка, разве нет? Майор кивнул мне: — Рассказывай, кто такая и как здесь оказалась. — Медсестра Арина Новикова, — я не стала изобретать велосипед. — Два дня назад нас отправили по распределению из госпиталя в вашу часть. По дороге мы столкнулись с немцами и были вынуждены бежать в лес. Старшая в группе фельдшер Багрянцева погибла на месте, медсестра Воронцова получила ранение и осталась в Богогом. — Документы есть? — он неторопливо закурил, продолжая сканировать меня взглядом. — Остались в ранце, — я виновато посмотрела ему в глаза. — Кто же знал, что так получится. Машина загорелась, не до вещей нам было, — мужчины слушали с непроницаемыми лицами, и я быстро добавила: — Вы можете отправить запрос в наш госпиталь, там-то меня хорошо знают.       Пока они его отправят, и придёт ответ, я надеюсь, к тому времени мы с Фридхельмом будем далеко отсюда. — Н-да, дела, — задумчиво протянул мужчина. — Мы просили прислать врача, желательно хирурга, а нам присылают всяких пигалиц. — Будет тебе, капитан, — сдержанно улыбнулся пожилой дядечка. — Медсестрички нам тоже нужны. Сам видишь, что у нас творится.       Я так понимаю, девчонки у них погибли, и они действительно ждали помощи из госпиталя. Отлично. — Ну что ж, товарищ Новикова, приступайте к своим обязанностям, — милостиво кивнул майор. — Пока не прибудет доктор, вы поступаете в распоряжение капитана Никифорова, — он кивнул на коллегу. — Ну и разумеется, можете обращаться ко мне или к лейтенанту Устинову. Петров, проводи её к раненым.       Я так понимаю, чай-кофе предлагать мне никто не будет. Ладно, не сахарная, потерплю. Петров открыл передо мной дверь «больнички», и я едва не задохнулась. В спёртом воздухе витали запахи крови, гноя, немытых тел. — Что у вас есть из медикаментов? — ошарашенно спросила я. — Боюсь, что ничего, — виновато пожал плечами парень. — Мы надеялись, что медикаменты прибудут с доктором.       Отлично, а мне что делать? Подорожником лечить гнойные раны? Так и того сейчас нет. — Ладно, тащи сюда все бинты, ну или чистые тряпки. Что найдёшь, — я задумалась. — Ещё спирт, водку, что там у вас есть. — Понял, — кивнул он.       Нелёгкая мне предстояла задача — спасать жизни в таких варварских условиях. — Пить… кто-нибудь дайте пить, — услышала я хриплый стон. — Сейчас.       В землянке слабо горела керосиновая лампа, и я нашла углу ведро с водой. Сердце сжалось от острой жалости. Покрытые грязью, кровью осунувшиеся лица… Некоторые совсем ещё мальчишки, которые вот уже больше года каждый день стоят насмерть с врагом более сильным и жестоким. — Вот. Всё, что нашёл, — Петров протянул мне пару алюминиевых фляжек и бумажный сверток, в котором оказались бинты. — Полей мне на руки, — попросила я, а затем для верности протёрла их ещё спиртом. — Чем это пахнет? — подозрительно принюхался один из мужчин. — Простите, товарищи, но сегодня спирт мы будем употреблять исключительно наружным способом, — попыталась пошутить я.       Это, конечно, настоящий треш. Я просто дезинфицировала раны, обматывая их затем бинтом, причём скорее всего нестерильным. У этого паренька нехорошая рана на затылке. Видимо, поймал осколок гранаты. А этому бойцу, если в ближайшее время не вытащить пулю из бедра, светит нагноение и затем ампутация. Они ещё бедные пытались держаться. — Ты, главное, перевяжи меня, сестричка. Нельзя разлёживаться, когда наши этих гадов бьют. — Обожди с этим.       Я кое-как стянула бинтом развороченное в хлам плечо. Тут бы по-хорошему зашивать надо. — Вот подлатают тебя в госпитале и вернёшься к своим. — Умоляю, дайте глоток воды, — кто-то цепко ухватил меня за руку.       Я потянулась за кружкой и замерла, увидев на его форме кровавые пятна. — Сначала перевязка, — твёрдо ответила я, расстёгивая его гимнастерку.       Чёрт, да у него не живот, а сплошная рана. Даже не знаю, как это перевязывать. Тут срочно нужно на операционный стол, а пить ему точно нельзя. Машинально я смочила вату спиртом и стала обрабатывать кожу, избегая касаться развороченной слизистой. Скорее всего жить ему осталось несколько часов. Там же внутреннее кровотечение, и привет, перитонит. — Пить… — он облизнул пересохшие губы. — Только пару глотков хорошо?       Вряд ли уже сделаю хуже. Что ж ему ещё и перед смертью страдать? — Ну, как у вас тут дела? — обернувшись, я увидела Устинова. — Держитесь, бойцы? — А как же, товарищ лейтенант. — Мы ещё повоюем. — Арина, — он подошёл ближе. — Я тут ужин принёс. Поешь и покорми тех… ну, кому можно. — Хорошо, — я, конечно, рвалась поскорее выбраться на разведку, но пока не закончу с перевязками, вряд ли получится уйти. — Как вообще дела? — тихо спросил он. — Много тяжёлых? — Их всех надо отправить в госпиталь, — вздохнула я. — А если уж лечить здесь, то нужны лекарства и хотя бы какие-нибудь инструменты. Я же не могу ни пулю вытащить, ни рану зашить. Просто нечем.       Я отошла к столу, пытаясь придумать, во что разложить кашу. Есть ли здесь хоть одна ложка? Интересно, а чем они кормят пленных и кормят ли вообще? Я быстро сунула в карман ватника пару кусков хлеба. Может, прямо сейчас отправиться, вроде как, подышать воздухом и хотя бы выяснить здесь ли ещё пленные немцы? Мне нельзя косячить. Русские ещё более подозрительные чем немцы. Один неверный шаг, и отправлюсь на Колыму или того хуже, к стенке. Чёрт, как же хочется курить. Интересно, это будет не слишком, если медсестра-скромняшка стрельнёт у кого-нибудь сигаретку? Впрочем, нет, большинство советских девушек в это время не курили. Да и сигареты, я так подозреваю, у них паршивые. В лучшем случае какая-нибудь «Прима». Я открутила крышку с фляжки и сделала небольшой глоток. Спирт тут же обжёг внутренности, но слегка приглушил нервяк. — Вот, держи, — вернувшийся лейтенант протянул мне холщовую сумку ,видимо, погибшей санитарки. — Посмотри, может, найдёшь чего.       Не густо, но хотя бы кое-что. Я извлекла довольно большой комок ваты, пару бинтов и флакон йода. Нашлись и медицинский пинцет, и материал для шов. — Живём, ребята, — улыбнулась я. — Мне нужна горячая вода.       Лейтенант примостил на буржуйку какой-то котелок и, вернувшись, положил на стол ампулу. — Это из личных запасов майора. — Вы что издеваетесь? — возмущённо прошипела я. — Как я должна разделить это на такую толпу? Предлагаете разыграть её в лотерею? — Вколи самому тяжёлому, — вздохнул он.       Да они все сейчас тяжёлые! Одно зашивание плеча без анестезии чего стоит. Я обвела глазами койки. Не могу я так. Отдать морфий кому-то на глазах остальных… Я резко поднялась и прошла к печке. Бросила в котелок инструменты и найденный шприц. По хорошему морфий бы надо вколоть парню с пробитой головой. Может, и дотянет до отправки в госпиталь. А этот, который с осколками в животе, значит, будет медленно загибаться от дикой боли? Блядь, да почему же всё так сложно? Я неловко подцепила котелок с инструментами, чтобы перенести его на стол, и зашипела от боли в обожжённых пальцах. — Ну что, готовы? — с вымученной улыбкой я обратилась к своим пациентам. — Ты это… сестричка, не волнуйся, делай своё дело, — ласково ответил пожилой мужчина. — А морфий ему вон отдай, — он кивнул на койку тяжелораненого.       Остальные смотрели так же, молчаливо соглашаясь с товарищем. Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. В моём мире, где каждый за себя, такой пример бескорыстного пожертвования было трудно представить.       Я быстро взяла себя руки. Сейчас этим людям нужна помощь, а не рефлексирующая девица. Извлекать пулю мне было не впервой, а вот зашивать раны ещё не приходилось. Господи, да я и одежду-то никогда не зашивала, а тут человека. — Глотни-ка, — я протянула парню фляжку со спиртом.       Конечно, чтобы совсем ничего не чувствовать, ему надо напиться в хламину, но будем надеяться, что и пара глотков сойдёт за анестезию.       Так, вроде бы всё. Все перевязаны, накормлены, напоены, пора и о своих делах подумать. На дворе, правда, глубокая ночь, но когда мне это мешало? Вот только посижу пару минут и вперёд. Сытая тяжесть в желудке и тепло от печки дарили обманчивое чувство безопасности. — Арина, — я вздрогнула, почувствовав, как меня осторожно тормошат за плечо.       Чёрт, да как я могла уснуть? Такую возможность проморгала, а теперь опять припашут. — Дали бы вы девчонке поспать, товарищ капитан, — вступился кто-то за меня. — Потом поспит, дело есть.       Надеюсь, это не очередной допрос. Да нет, не мог так быстро прийти ответ. — Возьми с собой, — кивнул он на сумку с медикаментами.       Это то, что я думаю? Стараясь сохранять покер фейс, я вышла следом. Чёрт, в этих окопах прямо лабиринт. Капитан остановился возле деревянной двери, возле которой крутился солдатик. Пока что мне везёт. Не пришлось шариться, вызывая подозрения, в поисках пленных. — Ты, случайно, немецкий не знаешь? — вроде как небрежно спросил капитан.       Честно говоря, не знаю, как тут лучше и ответить. В это время, если я ничего не путаю, немецкий в школе учили все, но опять же свободно говорили не многие. Наверное, лучше не выказывать знаний вражеского языка, учитывая моё сумбурное появление. — Ну так, — застенчиво улыбнулась я. — На уровне «битте, данке, гутен таг». — Так же как и остальные, — вздохнул он. — Ладно, значит, не получится их допросить. — Но для чего я тогда здесь? — осмелилась спросить я. — Я понимаю, что тебе это может быть неприятно, но уж посмотри их, — он открыл дверь. — Мы всё-таки не изверги, а то и до лагеря не дотянут.       Я шагнула в тёмную землянку. — Лампу хоть какую дайте, ничего не видно. — Конечно, — отозвался капитан. — Николай, побудь с ней. Фрицы, конечно, без оружия, но мало ли.       Солдатик притащил лампу, и я медленно осмотрелась. Двое из роты Файгля, ещё один лежит в углу. Так, а где остальные? Здесь уже коек не было, парни лежали практически на голой земле. В принципе ничего удивительного. Врагам комфортных условий не полагается. Я некстати вспомнила, в какой клетушке оказался Паша тогда в госпитале. — Не бойся, — приободрил меня Николай. — Эти гады без оружия не опасны. — Угум, — кинула я, доставая из сумки бинты.       Сердце мучительно сжалось. Третьим был Фридхельм. Я нашла его, но раз он здесь, значит, тоже ранен. Ведь даже не могу заговорить с ним, пока над душой стоит этот цербер. Я присела рядом, осторожно проведя беглый осмотр. Вроде бы целый, лишь под носом запеклась кровь, но его бы вряд ли отправили сюда из-за ссадины. Я легонько потормошила его. — Оставь его, — небрежно заметил Николай. — У него контузия. Почти всё время спит. — А чего в госпиталь не отправите? — не подумав, ляпнула я. — Ну ты даёшь, сама же видела, мы и своих пока отправить не можем, ещё и с фрицами возиться?       Фридхельм медленно открыл глаза и недоверчиво моргнул. — Пить хочешь?       По каким-то причинам он не стал афишировать, что знает русский. Чтобы не вызывать подозрений, я потрясла фляжкой. Его взгляд стал более осмысленным, напряжённым. Как же хотелось успокаивающе шепнуть: «Доверься мне, я знаю, что делаю». Вместо этого я поднесла фляжку к его губам. Так ладно, чтобы Колян ничего не заподозрил, нужно осмотреть остальных. — Что ты тут делаешь? — быстро прошептал Минс, пока я обрабатывала спиртом глубокие царапины на его виске. — Они тоже схватили тебя?       Этот идиот сейчас попалит нас всех! Вон уже и Николай заинтересованно косится, прислушиваясь в его трёпу. Я усиленно делала физию кирпичом, мол, не ферштейн, что там он несёт. — Минс, заткнись, — прошипел Фридхельм, и не глядя на меня, тихо пробормотал. — А ты сейчас же уходи отсюда, слышишь?       Я невозмутимо посмотрела на него «моя твоя не понимать». — Ты смотри, увидели хорошенькую девчонку и расчирикались, — неодобрительно цокнул Коля.       Ленцу повезло меньше — разворочено бедро и, кажется, повреждено колено. Тут бы гипс наложить и показаться толковому хирургу. Господи, как они вообще выживали в таких условиях, когда зачастую всё, что можно сделать, — это залить рану спиртом и перебинтовать нестерильным бинтом? — Я закончила, — улыбнулась я пареньку и, пользуясь тем, что он отвернулся забрать лампу, быстро сунула Фридхельму припасённый хлеб.       Сказать что-то уже не рискнула. Мы вышли, и я убедилась, что без оружия вытащить его отсюда нереально. Замков, понятное дело, здесь нет, зато есть бдительные часовые. — А где у вас расположена… — я замялась. — Казарма? Или мне придётся жить в землянке для раненых?       Оставаться здесь я, понятное дело, не собираюсь, но не торчать же на морозе. — Это тебе нужно узнать у нашего капитана, — Николай указал в какой стороне штаб.       Долго бродить мне не пришлось. Никифоров шёл мне навстречу. — Справилась? — улыбнулся он. — Сделала, что могла, — кивнула я. — Меня больше огорчает, что не хватает медикаментов. У нас как минимум трое в очень тяжёлом состоянии. Их бы в госпиталь перевезти. — Дорога в госпиталь отрезана, — мрачно ответил он. — Как только получится прорваться, сразу же отправим. — Мне следует вернуться к раненым? — Да, но сначала обед, — он улыбнулся. — Пойдём.       Мы снова пошли по извилистому тоннелю. — Ребята, у нас каша осталась? — спросил он. — Девушку бы покормить надо. — А-а, это новая медсестричка, — мужчины задвигались, освобождая мне место. — Садись, сейчас сообразим что-нибудь. Вы тоже присядьте, погрейтесь, товарищ капитан. Чаю вон попейте. — Это можно.       Мне протянули миску с пшённой кашей, к слову сказать, абсолютно пресной без малейшего намёка на соль, сахар. Благо, мне уже приходилось есть подобное. Сейчас главное набраться сил перед очередным побегом в лес. Честно, не представляю, как мы будем возвращаться. Карту мне пришлось выбросить. Ничего, главное сбежать, кое-что я всё-таки помню. — Держи, — один из солдат протянул мне железную кружку с чем-то горячим. — Извини, всё, что есть, — он протянул мне сероватый кубик сахара. — Спасибо. — Ну что, Арина, давай знакомиться. Сама-то откуда будешь? — Да я, можно сказать, почти местная, — осторожно ответила я. — В прошлом году закончила школу, хотела в медицинский идти учиться, а тут война. Пришлось по-быстрому заканчивать курсы медсестёр. — Ничего, вот разобьём фрицев, потихоньку всё наладится. — У тебя кто-то на фронте? — Отец, — почти не вру.       Где сейчас мой дедуля? Наверное, уже и не свидимся. — Это он так, товарищ Арина, пытается вызнать, имеется ли у вас друг сердца? — Нашли о чём думать, — «смущённо» улыбнулась я. — Я для себя решила — сначала дело, а потом всякие романтические глупости.       Обручальное кольцо я предусмотрительно оставила, главным образом из-за того, что в Союзе большая масса народа их попросту не носила. Ну, серьёзно какие там побрякушки, когда страна выживала после войн революций и голода? Заподозрят ещё чего доброго во мне «контру буржуйскую» раз в золоте расхаживаю. — Это правильно, — неожиданно вмешался Никифоров, с интересом поглядывая на меня.       Хм-м, а ведь он повёлся на мои правильные речёвки. Жалко, что этот интерес для дела никак не используешь. Мне нужно как-то ликвидировать часового, и тут, увы, без применения оружия не обойтись. Оглушить его я вряд ли смогу. С моим-то ростом — «метр с кепкой» — долго придётся прыгать, чтобы врезать по башке.       Мне стало противно от этих мыслей. Это же свои, русские! Те парни, читая о подвигах которых в учебниках, я восхищалась их мужеством и стойкостью. Не попади я тогда к немцам, возможно… Нет, я слишком дорожу своей жизнью и нервами и не стала бы добровольно лезть в эпицентр войны. Тем не менее, сейчас мне безумно стыдно за то, что я не могу быть на их стороне. Они смотрят на меня как на самоотверженную девчонку, что пришла сюда, не побоявшись трудностей, а я… Я думаю только о том, как устроить побег врагам своей родины.

      Бьётся в тесной печурке огонь,       На поленьях смола, как слеза;       И поёт мне в землянке гармонь:       Про улыбку твою и глаза.       Про тебя мне шептали кусты       В белоснежных полях под Москвой.       Я хочу, чтобы слышала ты,       Как тоскует мой голос живой!       Ты сейчас далеко, далеко;       Между нами снега и снега.       До тебя мне дойти нелегко,       А до смерти — четыре шага.

      Сердце снова перехватило от щемящей жалости. Сколько из них смогут вернуться домой? То, что я собралась сделать, снова сдавило душу осознанием окончательного предательства, но я просто не могу по-другому. Любовь не признаёт правил и принципов. Я хочу спасти своего мужа и я это сделаю. Любой ценой. — Ты скажи, если что потребуется, — обратился ко мне Никифоров. — Воды нужно побольше, — я задумалась. — И спирта, если можно. — Я принесу, — кивнул он, и я поднялась следом. — А этих… фрицев тоже проверить? — Обойдутся, — хмуро ответил капитан. — Их завтра утром заберут в лагерь. Пусть тамошний доктор возится, у нас и на своих не хватает медикаментов.       Я почувствовала, как внутри разливается холодная пустота. У меня почти не осталось времени придумать хоть какой-то план. Без оружия туда нечего соваться.       Пока я занималась сменой повязок, постаралась незаметно осмотреть вещи раненых бойцов. Ничего… Ни ножа, ни самого завалящего пистолета. Время тянулось тягостными минутами, и одновременно мне казалось, что оно стремительно утекает, словно песок сквозь пальцы. Может, правда попробовать оглушить часового? Ну да, и ворваться в землянку словно Чёрная вдова. Это работает только на экране, а в реальности Колян или кто там вместо него живенько скрутит меня. И Фридхельма не спасу, и себя погублю. — Арина, ты здесь? — глупый вопрос — где мне ещё быть. — Бери всё, что может понадобиться, и пойдём. — Куда? — упавшим голосом спросила я. — Наши ребята с разведки вернулись, — он заметил, как кто-то из мужчин прислушивается, и добавил чуть тише. — Подстрелили нашего лейтенанта.       Мы прошли в землянку, которую я опознала как штаб. Устинов лежал на койке, встретив меня вымученной улыбкой. — Давайте посмотрим.       На первый взгляд он цел и невредим. Может, ранение в спину? — Повернитесь, пожалуйста, — он неловко завозился, и я обернулась к Никифорову. — Помогите мне.       Вдвоём мы перевернули его. Ну, так и есть. Рана на первый взгляд аккуратная, но… Я не хирург, но по-моему, пуля застряла в позвоночнике. Я осторожно ущипнула его за бедро, потом сильнее, но никакой реакции не последовало. — Что там? — глухо спросил он. — Всё совсем плохо? — Пока что непонятно, — пробормотала я, обрабатывая кожу спиртом.       В любом случае рану надо продезинфицировать. Понятия не имею, можно ли ему лежать на спине, но так оставлять вроде тоже не дело. — Ну вот, перевязку сделали, давайте положим вас поудобнее.       Никифоров без лишних вопросов помог мне повернуть его на бок. — Если боли сильные, вот, держите, — я протянула фляжку со спиртом. — Единственный обезбол, доступный сейчас. — Не стоит, — медленно покачал головой он. — Странно, почти не болит, а я же чувствовал эту проклятую пулю… — Ну тогда напою вас чаем, — я ободряюще улыбнулась и потянула капитана за рукав. — Пойдёмте, покажите, где у вас кухня.       Тот без слов понял и вышел со мной. — Плохи дела, товарищ капитан, — честно сказала я. — Позвоночник ему пробило. Он ног уже не чувствует. — Ты можешь вытащить пулю? — я в ужасе помотала головой. — Я же видел, ты умеешь. — Вы с ума сошли? — взорвалась я. — Это же спинной мозг, такую операцию должен делать опытный хирург и не в таких кустарных условиях!       Никифоров полез в карман, доставая папиросы, и резко щёлкнул зажигалкой. Лицо напряжённое, явно переживает за товарища. — Поймите, его нужно как можно скорее отправить в госпиталь. — Там его смогут поставить на ноги?       Ох не знаю, с вашими то примитивными технологиями. Сомневаюсь, что даже в моём времени произошло бы такое чудо. — Не знаю, спинной мозг и нервная система — штуки чертовски сложные. — Побудь пока с ним, вдруг что-то понадобится. — Конечно, — я вернулась в землянку.       Устинов, казалось, дремал, и я стала аккуратно складывать его вещи. Шинель, планшет… Подняла с пола китель, который торопливо сняли перед осмотром. На пол спикировала какая-то бумажка. Молодая женщина, прижимавшая двоих ребятишек. Заметив, что он на меня смотрит, я положила фотку на стол. — Плохи мои дела, — полувопросительно полуутвердительно сказал он. — Вы же понимаете, я не врач, — дипломатично ответила я. — Вас отправят в госпиталь, а там видно будет. — Только Марусе моей ничего не пишите, — уголки его губ дёрнулись в горькой гримасе. — Думаете, лучше, если она будет сходить с ума, не зная, что с вами? — порой мужская логика меня убивает.       Хотя с другой стороны ему виднее. Может, она его кинет, как узнает, что остался инвалидом. — Она, конечно, тут же примчится в госпиталь, — улыбнулся он. — Да только зачем ей возиться с калекой?       Я попыталась возразить, мол ещё ничего не понятно, но он махнул рукой, отметая возражения. — Не заслужила она такого. И так жизнь потрепала. Мы ведь как познакомились? Наступали с армией Будённого к Куйбышеву, а там эта контра белогвардейская засела. Идём мы значит тихо, чтоб врасплох их застать. Ночь, степь. Вижу, тень какая-то пытается в придорожных кустах спрятаться. Ну, думаю, сейчас я тебя поймаю, шпион белогвардейский. Гляжу, а это девчонка, лет шестнадцать, не больше. Увидела звезду на моей гимнастёрке и как кинется на грудь. Рыдает, мол, спасители мы. Оказывается, какой-то офицер, что у них в доме остановился, проходу ей не давал, а потом и вовсе пригрозил, что раз не хочет по-хорошему, силой возьмёт своё. Вот и убежала Маруся моя, куда глаза глядят. — Так может, вы зря считаете что… — осторожно сказала я. — Да знаю, что примет меня любого! Без рук, без ног, лишь бы вернулся, — вздохнул он. — Только не хочу я, чтобы страдала она. Пусть, вон, детишками занимается. Я ж не дорассказал, как у нас всё закрутилось. В общем, отвоевали мы тогда город. Бои, конечно, шли ожесточённые, не хотела эта контра буржуйская так просто сдавать позиции, но Красная армия всегда идёт до победы. Так было, и сейчас справимся мы с подлыми фрицами, можешь даже не сомневаться. Так вот, ранило меня тогда. Не так серьёзно, конечно, но руку раздробило знатно. Командир мой нашёл в городе толкового лекаря еврея, он то меня и спас от ампутации. В общем, лежу я в палате, вокруг все такие же страдальцы, и вдруг заходит Маруся. Цветы полевые мне принесла, табаку, пирожки. Как увидела, обомлела. Я ей: «Ну, чего ревёшь, дуреха? Видишь, как всё обернулось. Ты жива и я тоже». А она всё ревёт и потом уж призналась, что влюбилась в меня ещё с той встречи в степи и как увидела перебинтованного, так сердце чуть из груди не вылетело.       В другое время я бы впечатлилась этой бесхитростной историей любви среди войны, но сейчас голове крутилось одно — как спасти мою любовь? Я встала, чтобы подбросить в буржуйку дров и вдруг вспомнила, что не проверила его вещи. Я осторожно нащупала под кителем кобуру, молясь, чтобы она оказалась не пустая. — Вам надо поесть.       Есть, пистолет у меня. Чёрт, ощущение, будто вынесла из супермаркета коробку для пожертвований. Уровень морального падения примерно тот же, но сейчас я не буду об этом думать. — Пойду посмотрю, что там осталось с ужина. — Не торопись, девонька, — слабо улыбнулся он. — Хочу побыть немного один. Обдумать всё.       Я тихо вышла, судорожно вдохнув ледяной воздух. Стой, не стой, а раз решилась, надо действовать. Я проверила обойму. Пары патронов не хватает, но будем надеяться, до этого не дойдёт. Хотя, куда там, без боя не обойдётся. Советский боец так просто не сдастся. Даже если я не решусь выстрелить, это сделает Фридхельм или Минс. — Что, не спится? — добродушно спросил Николай. — Товарищ капитан попросил меня сменить им повязки, — он чуть нахмурился, и я небрежно добавила: — Говорит, мы же не изверги, в отличие от них. — Так-то оно так, — кивнул он, пропуская меня внутрь.       Он отвернулся, чиркая спичками. Ну да, нужно же зажечь эту чёртову лампу. Вот он, мой шанс. Я быстро шагнула к нему и приставила пистолет между лопаток: — Не дёргайся, и всё будет хорошо. — Ты что творишь?       Я уловила быстрое движение его руки и с перепугу ткнула сильнее. — Бросай свой пистолет, иначе выстрелю! — Ах ты, контра шпионская, — он резко повернулся, хватая мои ладони, выворачивая, пытаясь выбить пистолет. — Да я тебя голыми руками задушу.       Он резко сжал мои пальцы, и пистолет упал с глухим стуком. Минс, обхватив его за шею, потащил в сторону. — Не стреляйте, — я нагнулась, чтобы поднять пистолет. — На шум сбегутся остальные.       Николай вывернулся, и Минс отлетел в сторону от тяжёлого удара. Фридхельм бросился на него, сбив с ног. — Надо было сразу же перестрелять вас, — прошипел он, выворачиваясь.       Я в отчаянии сжала пистолет — всё-таки придётся уходить с шумом. Николай навалился на Фридхельма, сжав пальцы на его шее. — Пусти его! — я замахнулась, целясь в висок.       Удар, ещё один… Сколько раз мне нужно это сделать, чтобы его наконец вырубило? Я спихнула обмякшее тело в сторону и расстегнула кобуру, доставая его пистолет. — Вставай, нужно уходить. Понятия не имею, сколько проваляется в отключке этот товарищ. — Я иду с вами, — вскинулся Минс. — Ясное дело, — пробормотала я. — Мне тоже нельзя оставаться, — вскинулся Ленц. — Они как обнаружат, что вы сбежали, тут же без разбирательств меня грохнут.       Скорее всего так и будет, но как он собирается бежать с перебитым коленом? — Нам придётся бежать, по крайней мере пока не скроемся подальше в лес, — честно предупредила я. — Ты как, сможешь? — Попробую, — он потянул пистолет из моих пальцев. — Дай-ка его сюда. На крайний случай хоть немного продержусь, прикрывая вас. — Подождите, я проверю, как там обстановка, — я осторожно приоткрыла дверь и тихо выругалась, услышав удивлённое: — Арина? Что ты здесь делаешь? — Николай позвал меня. Одному из фрицев стало плохо. Я уже ухожу, — простодушно улыбнулась я капитану. — А где он сам? — настороженно спросил он. — Неужели оставил тебя одну с этими гадами? — Он там, — я отступила, пропуская его.       Я понимала, что его сейчас застрелят. Терять нам уже нечего, но если выбирать между ним и Фридхельмом… Я услышала глухой выстрел и судорожно выдохнула. Вот я и перешла рубикон… — Быстрее уходим, — пальцы Фридхельма уверенно сжали мою ладонь.       Поздно рефлексировать. Свой выбор я сделала давно и готова была на всё, чтобы вытащить его отсюда. — Быстро не получится, — Минс подхватил за плечи Ланца, помогая ему идти. — Стоять! Стоять, гады! — Беги, мы их задержим, — Фридхельм подхватил меня, пытаясь вытолкнуть из окопа. — Нет, — я вцепилась в его плечи. — Или мы бежим вместе, или никак.