Моя чужая новая жизнь

      POV Арина       Если бы мне действительно пришлось писать пособие для попаданок, первым пунктом бы значилось: «Забудьте всё, что вы видели в фильмах». В военных блокбастерах побег у героев обычно проходит на «ура». Ладно, может, не совсем на «ура», но главное, что успешно. Нас же ожидало фиаско. Эпичное и бесповоротное. Собственно, всё закончилось, не успев начаться. Ланц попытался нас прикрыть и словил пулю. Минсу удалось выбраться из окопа, но тотчас же вслед раздались выстрелы. Ну а мы… Нам пришлось позорно сдаться. Фридхельм не стал в них палить, понимая, что нас тут же изрешетят в ответ. — Что ж ты творишь, сучка? — меня грубо пнули, подталкивая вперёд.       Я в панике оглянулась. Что они сделают с Фридхельмом? По идее за попытку побега нас сейчас должны расстрелять. — За друзей своих переживаешь? — недобро усмехнулся солдат, снова подталкивая меня вперёд. — Правильно, переживай. — Так что, кончать их? — спросил кто-то. — Обожди, — я облегчённо выдохнула. — Сначала надо узнать, кто она и почему так рвётся спасать этих гадов. Может, среди них какой-нибудь важный. — Что случилось? — майор тяжело взглянул на нас, отрываясь от карты. — Медсестричка-то оказалась засланной, — меня бесцеремонно подтолкнули ближе. — Обманом пробралась к фрицам, раздобыла где-то пистолет. Они чуть не сбежали, даром что притворялись немощными. — Кто ты такая?       Я поколебалась. Ясное дело, признаваться, что русская, нельзя. Так, может, ещё в живых оставят, а за предательство точно грохнут. — Эрин Майер, — я намеренно не стала называть фамилию Фридхельма, чтобы никому не пришло голову как-то использовать нашу близость. — Врёшь! — на мою щеку обрушился хлёсткий удар. — Немка, без малейшего акцента говорящая по-русски? — Я полукровка, моя бабушка переехала Германию. — Небось сбежала, поджав хвост вместе с мужем-белогвардейцем, — усмехнулся майор. — Били мы эту контру, да видно не добили. Даже спустя столько лет умудряются напакостить стране. Ладно, заприте её, пусть с этой шпионкой особисты разбираются.       Я представила, как чекисты «вежливо» допрашивают меня, и почувствовала, как едкая тошнота подкатывает к горлу. Там будет даже не отбивная, а фарш. Если уж выбирать между двух зол, то пусть отправляют на Колыму. — Я не шпионка, а переводчица. — Переводчица? — вскинулся один из солдат. — Товарищ майор, врёт она всё!       Он коротко размахнулся и я вскрикнула, согнувшись от резкой боли. Сволочь, прямо в печень двинул. — Ты сейчас нам всё расскажешь. — Прекратите, — тихо сказал Устинов. — Всё-таки она девушка. — А что они делают с нашими девушками, вы видели? — озлобленно процедил мужик. — Девушка. Из-за неё погиб Никифоров.       Майор, до этого внимательно наблюдавший за этим беспределом, жестом остановил его и невозмутимо спросил: — Ну что, будешь упорствовать или расскажешь наконец правду?       Он не озвучил, что будет в противном случае, но я и сама, конечно, догадалась, что ни хрена хорошего. — Говорю же, я переводчица. Меня отправили на это задание, потому что больше никто бы не смог незаметно пробраться к вам и выпустить пленных. — Почему именно этих? — он продолжал смотреть мне в глаза тяжёлым. сканирующим взглядом. — Кто-то из них настолько ценный, что командир решил отправить девчонку?       Вот что мне им сказать? Что пришла отвоевать любимого? Вряд ли они расчувствуются, скорее, обернут это против меня же. Нужно как-то по-другому вызвать их сочувствие, тогда, может, вместо расстрела они вместе отправят нас по этапу. Противно, мерзко, ведь я действительно виновата в смерти капитана, но что поделать. Я неуверенно посмотрела на Усольцева, словно не решаясь признаться и нехотя ответила: — Там нет ценных пленных, по крайней мере для вас. Они обычные солдаты. Просто один из них — брат нашего лейтенанта. Он как узнал, что тот в плену, словно обезумел. На всё готов был пойти, чтобы вернуть брата. — Что ж он сам тогда не пришёл? — усмехнулся майор и сам же ответил: — Ну, понятное дело, испугался трибунала. А тебе это всё зачем? Брат-то не твой.       Они уставились на меня с мрачной подозрительностью. Чёрт, если я опять выдам неверный ответ, боюсь даже думать, что они со мной сделают. — Будто вы не знаете, что оспаривать приказы командира чревато, — давить на жалость — только это меня сейчас может спасти. — В лагерь можно отправиться и за меньшее. — Правду говорят, что фашисты нелюди, — пробормотал Устинов. — Отправили девчонку на верную смерть. — Ага, пожалей ещё её, — хмыкнул майор.       Он отошёл к столу, закурил и медленно повернулся. Сердце выстукивало тянущиеся секунды тяжелым тревожным ритмом. Ну не тяните кота за яйца, говорите уже, что решили. — Сколько человек в вашем отряде? — резко спросил он.       Я помялась, пытаясь прикинуть, как лучше ответить. — Говори, от этого будет зависеть моё решение. — Так сразу и не скажешь, — медленно начала я. — После последнего боя у нас были убитые, раненые… Ну, наверное, человек тридцать.       Они же никак это не проверят, так что изображать партизанку мне ни к чему. — Сколько у вас техники? — он цепко продолжал удерживать мой взгляд. — Танки имеются? — Да откуда возьмутся танки в подразделении пехоты? — Ладно, уведите её пока, — наконец-то выдал он.       Словно в тумане я вышла на улицу, не обращая внимания на толчки конвоира. — Повезло тебе, что наш лейтенант такой добрый, — проворчал он и втолкнул меня в землянку.       В темноте было ни хрена не видно, и я шёпотом позвала, до одури боясь, что никто не откликнется. — Фридхельм… — Слава Богу ты жива, — он завозился, пробираясь ближе, и обнял меня. — Они допрашивали тебя? — Что с нами будет? — спросил Минс. — Расстреляют? — Не знаю, — вздохнула я.       Сейчас перспектива отправиться в лагерь уже не казалась такой уж ужасной. Всяко лучше, чем остаться лежать в этой мёрзлой земле. — Но думаю, раз мы ещё здесь, то нет. Скорее всего утром отправят лагерь вместе с остальными, как и собирались, но это не точно. — Минс ранен, — тихо шепнул Фридхельм. — Давай посмотрю, — я присела рядом с ним.       Света особо не было, и я приоткрыла дверцу печки. Дрова практически догорели, но хотя бы что-то. — Куда тебя ранило? — В спину попали, ублюдки, — поморщился Минс.       Плохо дело. Я заметила, как заострилось его лицо. Порылась в карманах. Даже платка нет, так что перевязка отменяется. Зато нашла пару кусков стыренного хлеба. — Держите, небось не кормили толком. — Кормили, — коротко ответил Фридхельм. — Ага, кормили, — злобно пробормотал Минс. — Пара плесневелых сухарей в день и треть котелка баланды на всех.       Я лишь вздохнула. Это ведь даже не из желания поиздеваться над пленными врагами. Красноармейцы сами сидели впроголодь. — Нас правда отправят в лагерь? — Минс смотрел на меня с отчаянной надеждой.       Интересно, он понимает, что, скорее всего, смертельно ранен? — Да, — ободряюще улыбнулась я. — Придётся, конечно, помёрзнуть где-нибудь в Сибири, но это же не навечно. Рано или поздно нас отпустят. — Фюрер заботится о своих солдатах, — Минс закашлялся, и я заметила на его губах капли крови. — Нас обменяют. Или придётся ждать победы, но мы вернёмся.       Фридхельм кивнул, а я попыталась устроить его поудобнее. — Наверное, это будет весной, — голос Минса становился всё тише. — Берлин так красив в это время. Повсюду запах цветущих лип, солнце сверкает в отражении окон и витрин, и ты возвращаешься домой, уже с улицы почувствовав запах рагу, которое приготовила мать…       Почему-то всегда на пороге смерти люди словно забывают, что происходит вокруг, и пытаются вернуться в чистоту детских воспоминаний. — Жаль, что я так и не сделал Кларе предложение, — он едва различимо улыбнулся.       Мы все много чего не успели, и смерть, к сожалению, об этом не спрашивает. — Минс? — я осторожно потрясла его за плечо. — Он не дышит, — Фридхельм склонился к его груди, проверяя пульс. — Сними его жетон, — попросила я.       Вряд ли красноармейцы похоронят его с почестями. Фридхельм вытащил из его кармана пожелтевший конверт. — Думаю, это тоже нужно взять.       Я кивнула. Ещё одна мать — неважно, русская или немка — будет сжимать письмо в бессильном горе.       Фридхельм потряс почти пустой пачкой, извлекая сигарету. — Мы с ним решили оставить одну, — невесело усмехнулся он. — Он говорил, что хочет выкурить её перед расстрелом.       То, что это наша последняя сигарета, никто не сказал, но… — До сих пор не могу поверить, что ты решилась на это безумие, — тихо сказал он, ожесточённо чиркая спичкой по отсыревшему коробку. — Ты упрямая, я знаю, но чем думал Вильгельм, когда отпускал тебя? — А он и не отпускал, — честно призналась я. — Значит, никто не знает, что ты сбежала сюда? — Наверное, уже знают, — я поморщилась, вспомнив тот вечер. — Вильгельм сразу отверг мой план, и, чтобы я не ушла в самоволку, запер меня. Вот и пришлось… импровизировать, — даже не знаю, зачем я сейчас рассказываю ему всё это, но наверное, чтобы зря не винил брата. — Я напоила его морфием и сбежала. — Рени, это уже перебор, — он укоризненно посмотрел на меня. — Перебор, — согласилась я.       Это ты ещё не знаешь, чего мне стоило окончательно предать сегодня русских. — Но я на всё пойду, чтобы спасти тебя. Реально на всё. — И посмотри, к чему это привело! — Они отправят нас в лагерь, — я нервно затянулась, передавая сигарету Фридхельму, и почувствовала, как дрогнули его пальцы на моей шее. — Тоже, конечно, ничего хорошего, но жить будем. Заставят что-нибудь строить или валить лес. — Ты женщина, они не должны отправлять тебя на тяжёлые работы. — Запросто, но это ничего. Будем держаться вместе… — Да откуда ты всё знаешь? — резко спросил он. — Оттуда, что страна огромная. Кто будет обрабатывать столько ресурсов как не арестанты? — не растерялась я. — У них и свои там пашут будь здоров. Бабушка раньше постоянно переписывалась с эмигрантами. — Правду говорят, что русские погрязли в заблуждениях и утопили страну в крови, — пробормотал он. — Да ладно, — из принципа возразила я. — Нормальный народ. Да, жестокий, но в принципе справедливый. Тоже, между прочим, хотели жить лучше, и вон оно как всё получилось, — я помолчала и осторожно добавила: — А что у нас? Понатыкали повсюду концлагерей. Думаешь, там одни политические и извращенцы сидят? Да туда как скот сгоняют все неугодные нации: евреев, поляков, русских. Морят голодом и непосильными работами, да ещё проводят бесчеловечные медицинские эксперименты.       Глаза Фридхельма распахнулись. — Это… — он с трудом подбирал слова. — Это чья-то… больная фантазия… — Это правда, — упрямо повторила я. — Они уже истребили сотни тысяч человек, в том числе женщин и детей. Просто так, потому что они мешают строить безупречный мир для высшей арийской расы. Загоняют их в камеры и включают удушающий газ, сжигают в крематории как мусор, чтобы не осталось следов этого чудовищного преступления… — Эрин, ты понимаешь, что сейчас говоришь, — он резко встряхнул меня. — Услышь это кто-то — и ты исчезнешь. — Потому и молчу, — я медленно пришла в себя, заметив его встревоженный даже испуганный взгляд, и опять малодушно не решилась признаться. — Просто не могу забыть, что услышала, как один из солдат Штейнбреннера рассказывал эти ужасы товарищу. — И ты веришь пьяным россказням? — Верю. Я слышала, он действительно перевёлся из лагеря в Дахау. Точнее, сбежал на фронт.       Он молчал, и я не стала продолжать опасные разговоры. Пусть переварит хотя бы это. — Если мы проиграем… — неуверенно начал он. — Нас будут распинать и клеймить в каждом уголке мира…       Дошло наконец! — Мы не должны этого допустить. — А ты представь, что будет, если победим? Ты сможешь вписаться в новый уклад? Стать таким как Штейбреннер? — Разумеется нет, — он отвёл глаза. — Я не просто так уговаривала тебя сбежать, — вздохнула я. — Как ты не понимаешь, нам с тобой не будет места в Германии при любом раскладе, а в Швейцарии или Дании мы бы начали всё с чистого листа. — Толку теперь говорить об этом, — взгляд его стал жёстким.       Я прижалась ближе, не в силах снова нести оптимистичную чушь. Вот если будет известно точно, что нас оставляют в живых, тогда и будем думать, как крутиться дальше. — Прости меня, — глухо пробормотал Фридхельм. — Это я должен был защищать тебя… — Перестань, — я скользнула пальцами к его губам. — Я не готова ещё прощаться…

* * *

      Дверь резко заскрипела, и мы растерянно заморгали, ослеплённые светом фонарика. — Давайте на выход да пошустрее, — проворчал солдат. — А этот что, помер? — Да, — коротко ответила я, медленно поднимаясь и чувствуя, что не могу сделать ни шага.       Неужели это конец? Фридхельм незаметно сжал мои пальцы.       Я услышала я немецкую речь и напряглась. Откуда-то уже согнали остальных пленных. — Куда нас ведут? — Ишь, испугались, — усмехнулся конвоир и сделал вид, что целится из винтовки. — А ну, живо дуйте наверх.       Немчики естественно застыли, не понимая, чего от них хотят в такую рань. — Они не понимают вас, — осторожно сказала я. — Ну так переводи! Живо выбирайтесь и грузитесь в машину. — А куда нас повезут? — Куда надо, — отрезал мужик, но я уже облегчённо выдохнула.       Раз повезут, значит, расстрела не будет. Смысл им переводить бензин, чтобы грохнуть нас в другом месте? Парни тоже приободрились, когда я сообщила им расклад. — Нас правда не убьют? — А зачем увозят? — Наверное, в какой-нибудь лагерь, — ответила я, всё ещё не веря в такой исход.       Парни, смотрю, не особо прониклись. Собственно, я тоже не видела повода сильно радоваться. Стать полностью бесправным элементом советского правосудия… Ну-у, такое себе. Я в красках представила себе какой-нибудь лесоповал. Злобные как адские гончие надзиратели, бесконечный холод, воровство в бараке, вши, цинга… Про внешность можно забыть вот прям сразу. Однозначно превращусь в беззубую уродину с потрескавшейся кожей. Может, оно и к лучшему. Домогаться никто не будет. — Говорят они заставляют работать заключённых на крайнем севере в непроходимых лесах. — Куда же ещё холоднее? — А может, нас просто отвезут подальше и перестреляют? — Успокойтесь, — веско ответил пожилой мужик, видать, ветеран. — В плену, конечно, не сахар, но выжить можно. Рано или поздно война закончится, и нас вернут обратно, это всегда так делается.       И правда, чего это я расклеилась? Самое ценное — это жизнь. Пристроюсь в лагере переводчицей, и Фридхельм опять же будет рядом. Сбежать, конечно, у нас вряд ли выйдет, а там кто знает. — Чего мы встали?       Сердце ёкнуло от очередной догадки. Может, и правда решили расстрелять в чистом поле? Кто-то откинул брезент: — Фёдор, выгружайтесь, тут за ночь столько намело, не проедем. Забирайте фрицев, пусть поработают лопатами. — Переведи им, — кивнул мне конвоир. — Парни, там снежный занос, они требуют, чтобы вы его расчистили, — воспользовавшись тем, что все столпились на выход, я быстро шепнула Фридхельму. — Притворись, что ты в отключке…       У меня не было времени рассказать спонтанно созревший план, но, думаю, он сообразит по ситуации. — А этот чего разлёгся? — прищурился Фёдор, кивнув на Фридхельма. — У него контузия, от тряски стало плохо, — невозмутимо ответила я, надеясь, что меня не припашут разгребать снег.       Всё-таки я девушка, да и там достаточно людей. Он грубо потормошил Фридхельма, но тот лишь безжизненно мотал головой. Собственно, ему и изображать ничего не надо. Я видела, как он периодически морщится от боли. — Фёдор, что там у вас? — Да фриц тут один лежит полудохлый. И как быть с девчонкой? — Ну пусть тогда тоже сидит в машине, — молоденький красноармеец окинул меня быстрым взглядом. — Толку от неё. Вон хлипкая какая. Но глаз не спускай с обоих.       Отлично. Теперь нужно выжидать минут пять и можно приступать. Я нетерпеливо поёрзала, скорчила смущённую моську и наконец робко «решилась» обратиться: — Мне бы выйти. — Это зачем? — настороженно спросил Фёдор.       Блин, догадайся с трех раз. — Ну, это… приспичило… — Чего приспичило?       Вот же баран! — Говорю, если не выведешь, машину вам загажу. Так понятно?       Он смерил меня пристальным взглядом. — Ладно, но смотри без глупостей.       Я спрыгнула на дорогу и осмотрелась. Справа всё как на ладони — вон хлопчики курят, наблюдая за слаженной работой пленных, — а вот слева есть небольшая насыпь, да и лес опять же рядом. Я, не раздумывая, двинула туда. — А ну стой, — Фёдор тут же ломанулся следом. — Я не собираюсь светить голым задом посреди дороги, — я перелезла через насыпь и послушно остановилась. — Подумаешь какая стыдливая, — фыркнул он. — Давай быстрее.       Я надеюсь, Фридхельм понял, что я задумала. Моё дело — подольше потянуть время. Поморщившись, я рывком стянула труселя и присела. Блядь, хоть бы ничего себе не отморозить. — Долго ты ещё? — недовольно спросил Федор. — Сейчас, — я заметила за его спиной Фридхельма и робко улыбнулась. — Может, хоть ты скажешь, куда нас везут? — Узна…       Фридхельм сдавил ему горло, но тот так активно вырывался, что оба повалились в снег. Пистолет! Нужно как-то вытащить его пистолет, иначе нам конец. Как там говорится, больше всего достаётся тому, кто лезет в чужую драку? Этот Фёдор явно сильнее нас обоих и сопротивляется изо всех сил. Я получила несколько болезненных пинков и ударов, прежде чем смогла вытащить из кобуры пистолет. — Дрянь… — он резко отшвырнул Фридхельма и тяжело навалился на меня сверху.       Сильные пальцы сдавили моё запястье, выкручивая, выламывая. Я понимала, что стрелять нельзя, но легко сдаваться тоже не собиралась. Лишь бы он не поднял масштабный кипиш. Пистолет выпал из ослабевших пальцев, и я едва не взвыла от боли. Прямо в челюсть двинул, гад. Перед глазами всё поплыло. — Оставь её!       Я почувствовала, как тяжёлое тело больше не придавливает. Медленно села… мне нельзя отключаться… — Рени… — Фридхельм подполз ко мне, всё ещё держа окровавленный нож. — Вставай, нам нужно уходить как можно быстрее. — Сейчас, — кивнула я, осматриваясь в поисках пистолета.       Мы бросились в сторону леса, но теперь я уже не была так уверена, что нам удастся уйти. Сколько пройдёт времени, прежде чем обнаружат наш побег? В идеале всё будет тихо, пока немчики расчищают дорогу, то есть примерно полчаса, максимум час, а если кто-то из красноармейцев решит подойти к машине? Ну, там, сигарету стрельнуть у товарища или узнать, как там ведут себя «полудохлые» пленные? Нас же легко вычислить по следам. Я прикинула — бойцов было четверо вместе с водителем. Считай, одного больше нет. Если они будут нас преследовать, то получается, оставят с немцами всего одного человека? Вряд ли. В одиночку соваться тоже глупо. У нас же теперь есть оружие. Чёрт его знает… Тут другое. Мы, считай, бежим, куда глаза глядят, и не то что карты, а даже приблизительного понятия, куда двигаться, у меня нет. — Что с тобой? — я заметила, что Фридхельм тяжело припадает на левую ногу. — Ничего.       Ну да, как же! А эти пятна откуда? — Ты ранен? — остановилась я. — Он немного зацепил меня ножом, — нехотя ответил он. — Дай посмотрю, — я быстро расстегнула шинель.       Похоже, удар пришёлся вскользь по бедру, артерия не задета. Чёрт, и как назло нечем перевязать, да и делать это на морозе тоже проблематично. — Придётся идти помедленнее. — Всё в порядке. — Не в порядке, — вздохнула я. — Я помнила дорогу от их лагеря, а эту вообще не знаю. Считай мы идём наугад. — Нужно придерживаться дороги. — Ага, и снова угодим к русским. Нет, придётся уйти подальше. Выйдем к речке, а там уже до Михайловки.       В перспективе это звучало неплохо, на деле же мы топали далеко не так резво. Во-первых, в непролазных сугробах особо не побегаешь, во-вторых, к концу дня меня мутило от голода, а Фридхельм ещё и ранен и питался эти дни кое-как. Он уже шёл, опираясь на моё плечо, и всё чаще я замечала, как тяжело спотыкается и замирает, словно пережидая головокружение. — Давай немного отдохнём. — Конечно, — так себе, конечно, отдых жопой в сугробе, но иначе он просто не сможет идти. — Так, держи, — я отдала ему варежки, пресекая протесты, — будем надевать по очереди, иначе пальцы отморозим. Сейчас соображу попить.       Это, к счастью, просто. Я зачерпнула горсть снега с ветки. — Ты не должна была ради меня так рисковать, — Фридхельм кое-как проглотил немного подтаявшего снега. — Давай подождём с нотациями до дома, — отмахнулась я. — Сейчас главное выбраться отсюда.       Называется, здравствуй, жопа, Новый год. То, что мы заблудились, очевидно, и в поисках дороги он мне не помощник. Ни компаса, ни карты… Думаю, нужно идти вперёд, дорога должна быть где-то слева. Вот только Фридхельм… А если он не сможет идти или вообще вырубится? Ничего, волоком потащу. — Рени, нам надо попробовать развести костер. У меня есть спички, сходи к тому поваленному дереву, принеси немного веток.       Я хотела возразить, что нельзя рассиживаться, но глядя на его осунувшееся лицо, не стала спорить. Он нуждается в отдыхе. Просидеть даже час на морозе — тоже не есть гут. — Хорошо.       Дерево недалеко, и в принципе без пилы я смогу отломать несколько веток. Блядь! Как же мне сразу это не пришло в голову? Какой нахуй костёр? Пара спичек и сырые промёрзшие ветки? Серьёзно? Я бегом бросилась обратно, молясь, чтобы не оказалось поздно. — Ты что же творишь?! — я намертво вцепилась в его пальцы, пытаясь отвести пистолет.       Откуда только у него силы сопротивляться? Видимо, поняв, что может случайно ранить и меня, Фридхельм сдался. Пистолет выпал в снег. — Предатель! — я резко встряхнула его за плечи. — Ты же перед алтарём клялся быть со мной до конца! — Рени, ты должна выжить… вернуться… — Вместе вернёмся, — я обхватила ладонями его лицо. — Слышишь, мы обязательно выберемся! — Нет, не выберемся, — покачал он головой. — Я не знаю, сколько смогу ещё идти. Ты, конечно, будешь пытаться тащить меня до конца, а если сюда придут русские? Или ты окончательно заблудишься? — Мы уже столько прошли! Я уверена, что мы идём правильно! — Мало прошли, — он смотрел на меня со спокойной решимостью. — Как ты меня через реку тащить будешь? Оба погибнем. — Не оставлю я тебя! — злые горячие слёзы потекли, обжигая щёки. — Ты жить должна! — Я ради тебя хочу жить, слышишь?

* * *

      Мне казалось мы идём целую вечность. Потихоньку сгустились ранние зимние сумерки. Я сначала не поверила глазам, заметив, за деревьями дым. Рано, конечно, радоваться, может, там какой-нибудь партизанский отряд. Делать нечего, придётся идти на разведку. — Я быстро посмотрю, что там, и вернусь.       Я поудобнее пристроила Фридхельма под деревом и, поколебавшись, забрала пистолет. Мало ли, что ему опять в голову придёт. — Не надо, — хрипло прошептал он. — Лучше обойти это место. — Мы с тобой загнёмся на таком холоде.       Я пока слабо представляла, как заявлюсь к русским. Дайте попить, а то так есть хочется, что и переночевать негде? Ладно я, ещё сойду за свою, но как они отреагируют на немецкую форму Фридхельма? Альтернативы как всегда не было, и я решительно потопала вперёд. Я прищурилась. В доме кто-то есть, вон, в окне мерцает тусклый свет. Нет, пожалуй, лучше не соваться туда. Мой взгляд выхвалил низенький сарайчик. Думаю, там будет немного теплее, пересидим хотя бы пару часов и уйдём до рассвета. — Рени, мне не нравится эта затея, — запротестовал Фридхельм.       Я быстро закрыла дверь и вздрогнула от странного звука, тут же расплываясь в дурацкой улыбке. Это не просто сарай, это коровник. Значит, тут есть сено, куда мы можем зарыться. — Нам нужно отдохнуть хотя бы пару часов, — я разворошила тюк с сеном и вдруг вспомнила, сколько тут может быть всякой заразы. — Подожди.       Задрав подол юбки, я рванула комбинашку. Крепкая ткань не поддавалась. — Дай сюда нож. — Что ты делаешь? — Твою рану нужно замотать, иначе заработаешь сепсис, — я с треском оторвала кусок и стала обматывать его ногу. — Ну вот, теперь постарайся хоть немного поспать, — меня тоже мотыляло от усталости, но в принципе какое-то время продержаться ещё смогу, а ему нужно восстановить силы. — Иди сюда, — он притянул меня ближе.       Мы настолько намёрзлись, что сейчас я не чувствовала ничего, кроме блаженного оцепенения. Главное, не спать. Угу, уснёшь тут под завывания голодного желудка. Может, попробовать найти хоть что-нибудь съестное? Ну да, это же коровник, здесь только сено и навоз. Коровник! Не-е-ет, я не приближусь к этому рогатому чудовищу. — Куда ты? — сонно спросил Фридхельм. — Попробую раздобыть нам ужин.       Блин, а если её уже подоили? А если она меня перешибёт рогами? Где оно хоть стоит? Я двинулась наугад, прислушиваясь к фырканью и споткнулась о ведро. — Тише, кто ты там, Зорька? Марта?       Слабый лунный свет проникал сквозь неплотно пригнанные щели между досками. Отлично, цель вижу. Осталось только разобраться как действовать дальше. Впрочем это легко. Если буду делать что-то не то, рогатая скотина даст мне об этом знать ударом копыта.       Осторожно я сжала тугие соски, на что мне ответили недовольным мычанием. Может, нужно тянуть сильнее? Блин, чувствую себя как последняя извращенка, но на что только не пойдешь, чтобы выжить. Есть, что-то вроде получается. О железный край ведра ударили слабые струи. Мне в принципе много не надо. — Зараза…       Я увернулась от хлёсткого удара хвоста. Кажется, ей не нравится, что я делаю. Значит, нужно ускориться. — Ну всё, всё, успокойся, — корова тоскливо замычала и, нетерпеливо переступив, едва не опрокинула ведро. — Всё, ухожу…       Не хватало ещё, чтобы она перебудила своим ором хозяев. — Держи, — пить из ведра, конечно, неудобно, но побегушникам не до комфорта. — Ты тоже пей.       Я поморщилась, привычно подумав о том, что ведро наверняка было сомнительной чистоты, и что в молоке запросто может оказаться коровья шерсть и что-нибудь похуже, и что я вообще всегда ненавидела парное молоко, но голод не тётка. — Никогда бы не подумал, что ты умеешь доить корову, — улыбнулся Фридхельм. — Всё приходится когда-то делать первые, — уклончиво ответила я. — Ты очень сильная, — он нежно взял в руки мои ладони, согревая, и с какой-то грустью добавил: — А ведь тебя растили не для такой жизни. Помню, в каком ужасе был «Карл» от солдатского быта.       Странно, я всегда считала себя достаточно сильным человеком. Какая чушь… Легко быть сильной, когда твоя жизнь в безопасности и можно идти к своей мечте. Купить машину, взять ипотеку, получить повышение. Здесь же всё сузилось до одной цели — выжить. — Это называется — захочешь жить, ещё и не так раскорячишься, — хмыкнула я. — Тише, — он вдруг напрягся, прислушиваясь. — Ну что ты, Зорька, небось уже вся извелась, — похоже, хозяйка явилась по коровкину душу.       Я похолодела, вспоминая, вернула ли на место ведро. — Сейчас, сейчас, подожди.       Сонную расслабленность как ветром сдуло. А если она сейчас полезет ворошить сено? Эту рогатую же нужно кормить. Мы замерли, стараясь не шевелиться. Нет, дольше оставаться здесь нельзя. Как только она подоит эту чёртову корову и уйдёт, надо валить. — Кажется, она ушла, — шепнул Фридхельм.       Я бесшумно подошла к двери, нужно убедиться, что она вернулась в дом, а не бродит по подворью. — Говорю же, Петя, там кто-то есть…       Просто прекрасно! Сейчас этот мужик полезет проверять, не привиделось ли ей чего. — Ты уверена? — Дверь была открыта, тем более сам знаешь, под Усманкой сейчас бои идут. Может, дезертир какой… — Молчи, дура… В Красной армии не бывает дезертиров.       Ну да, ну да. Все как под копирку идеальные, аж нимбы светятся. — А если там фрицы? — Тогда вязать их надо, — мужик помолчал. — Закрой дверь и посторожи. Я за обрезом схожу.       Ёбаный пиздец! Да сколько ещё хероты будет сыпаться на наши головы? Я сжала пистолет и распахнула дверь. Женщина испуганно вскрикнула, её муж попытался забежать в дом. — Стоять! — я знала сейчас лишь одно — я не позволю повязать нас. — Стоять говорю!       Фридхельм неслышно подошёл ко мне: — Дай мне пистолет. — Мы не будем их убивать, — твёрдо ответила я. — Живо заходите в сарай! Делайте, как я говорю, и останетесь живы.       Тётка молнией метнулась, куда было сказано, мужик же чего-то тупил. Лишь бы геройствовать не начал, иначе мне придётся действовать по-другому. — Давай-давай, без глупостей, дядя.       Так, чем же их закрыть? Если задвинуть засов, они потом не выберутся. Я присмотрела здоровенную колоду, на которой хозяин, видимо, рубил дрова, и потащила её к двери. — Брось, я сам, — Фридхельм поволок её к двери.       Сам он, как же! На ногах вон еле стоит, а ещё идти незнамо сколько. Вдвоём мы кое-как подпёрли дверь. Если расшатать, изнутри отодвинуть можно. — Ну что, вперёд? — я сжала его руку, подставляя плечо.       Я уже не понимала, куда и как мы идём. Лишь осознание, что остановиться — значит погибнуть, заставляло двигаться дальше. — Слышишь? — остановился Фридхельм. — Что-то шумит.       Я прислушалась и недоверчиво рассмеялась. — Это же шум воды! Мы вышли к этой чёртовой реке! Сейчас перейдём на ту сторону, а там, я уверена, вспомню дорогу.       Легко сказать перейти… Разве что вплавь. Блин, должен же здесь быть хотя бы один мост. Мы побрели вдоль извилистого русла, всё больше удаляясь от предполагаемой дороги. Я заметила темнеющие брёвна подвесного моста. Да что ж это за форт Байярд какой-то? Ничего, теперь, надеюсь, будет попроще. — Почему ты не сказал, что нужно передохнуть?       Рано я обрадовалась, ох, рано. Фридхельм внезапно отпустил мою руку, тяжело оседая в снег. Я устало присела рядом. — Думаю, надо двигаться вправо, откуда мы и пришли. Дорога по идее проходит параллельно с лесом. — Рени… Дальше ты пойдёшь одна, — он жёстко, упрямо смотрел мне глаза. — Одна ты ещё сможешь найти дорогу и выбраться… — Ты опять? — Доберёшься до наших и приведёшь помощь, — слабо улыбнулся он.       Мы оба прекрасно понимали, что, если даже я доберусь до наших, помощь будет приводить скорее всего не к кому. Меня накрыла волна злости. Кому нужно это благородство? Я прошла через этот ад ради того, чтобы тупо повестись на вот это «брось меня»?! Да щас! — Хорошо, как скажешь, — подхватив его под мышки, я рывками потащила его дальше.       Придётся идти ещё медленнее, но а какие есть варианты? Главное, идти, иначе навечно останемся здесь. Я поёжилась от холода. Уже не спасали ни платок, ни валенки. На секунду стало страшно. Сейчас я могу рассчитывать только на себя. Я так самонадеянно утверждала, что справлюсь. А если мне тоже сплохеет, и я рухну рядышком в сугроб? А если я не найду выхода из этого древесного лабиринта? — Даже не думай повторять мне этот бред, — устало бормотала я. — Русские никогда не сдаются, — я остановилась, пытаясь отдышаться. — Если бы я рассуждала как ты, меня бы давно уже не было… Ну а что? Забросило на полвека назад в какие-то ебеня, кругом враги… По всему выходило, что проще сложить лапки и умереть обратно… — я осеклась, осознав, что говорю. — Фридхельм! — я вскрикнула, заметив, что он не реагирует.       Торопливо размотала его шарф, приложила пальцы к артерии. Жив. Пульс правда слабый, но есть. Я беспомощно всхлипнула. Нужно идти и побыстрее, а я чувствую, как реальность медленно плывёт перед глазами. Я подтащила его к ближайшей ёлке. Хоть какое-то укрытие от снега. Попыталась растереть замёрзшие руки. Мизинец и безымянный палец какие-то белые. Это обморожение? На свои покрасневшие, словно одеревеневшие от холода ладони я старалась даже не смотреть. Сейчас посижу немного и попробую подняться, а если не выйдет… Что ж, остаться вместе, навечно в этом холоде… Могло же быть и хуже, верно? Я подтянула Фридхельма, пристроив его голову на своих коленях. — Даже хорошо, что ты спишь… не так страшно…       Я приоткрыла глаза, услышав треск веток. Сюда кто-то идёт! Мы спасены! Если только это не русские… Непослушными пальцами я схватила, пистолет, который предусмотрительно держала наготове, и подняла руку, которая, казалась, налита свинцом. — Назад! — боже, ну, у меня и голос, сиплый как у привокзальной алкашки. — Назад, я сказала!       Чёрт, я чуть не положила своих. — Рени, успокойся, — Вилли осторожно шагнул ближе и мягко перехватил мои руки, забирая пистолет. — Всё хорошо, вы в безопасности.