* * *
— Ну, куда тебя несёт, чудище? Леди так шустро учесала к окраине посёлка, что я едва поспевала за ней. Хитрая зверюга занырнула с разбега в глубокий сугроб и притаилась. Знаю я эти игры. Сейчас выскочит и набросится на меня, пытаясь извалять в снегу. — Только попробуй, — с притворной строгостью предупредила я, но было поздно. Шерстяная зараза без видимых усилий опрокинула меня. Ну, точно лютоволк. Вон как вымахала за пару месяцев. — Ну и кто ты после этого? — я увернулась от шершавого языка, лизнувшего щёку. — Леди, место, — Фридхельм протянул руку, помогая мне подняться. Вот почему его она всегда слушается, а меня через раз? — Пойдём, нам ещё нужно найти подходящую ель. — Далось вам это Рождество, — проворчала я. Нет, праздники я люблю, но какое уж тут веселье? Мы до сих пор торчим в этой дыре в компании эсэсманов, да ещё и со дня на день ожидаем атаки русских. — Возможно, это глупо, но снег всегда почему-то напоминает о детстве. Хочется верить в чудо, и Рождество для этого — самое лучшее время, — улыбнулся он. Нет никакого чуда. Война не закончится по мановению волшебной палочки, но портить настроение ему не хотелось. — Ладно, пойдём, добудем елку. Праздновать с нашими «сослуживцами» жуть как не хотелось, но забить на вечеринку я тоже не могла, так что пришлось собираться. Выбирать наряд долго не пришлось. Чёрное коктейльное платье было, пожалуй, единственным, которое я взяла на фронт. С берцами оно явно не смотрелось, и я захватила туфли. Переобуюсь на месте. А вот с причёской я наверное перемудрила, вспомнив школьные годы, и наплела на ночь кучу косичек. Теперь вот разбираюсь с последствиями. Получилось не то чтобы совсем плохо, но для этого времени непривычно. Дамы либо крутят на голове валики и пучки, либо укладывают плойкой локоны. С косметикой совсем беда — помаду уже вон вымазываю спичкой, да и тушь вот-вот закончится. Чёрт, я так скоро стрелки разучусь рисовать. Вроде всё. Я бросила быстрый взгляд в зеркало. К платью, конечно, просится какой-нибудь оригинальный браслет или колье, но да ладно. Я вспомнила, что вчера перед походом в баню сняла серёжки — свадебный подарок Фридхельма, — их и надену. — Ты такая красивая, — Фридхельм нежно обнял меня за плечи. — Стараюсь, хотя это трудно, имея в гардеробе единственное платье, — я вздохнула. — Даже обидно. Шанель и Баленсиага пылятся в шкафу и, скорее всего, выйдут из моды, когда мы вернёмся. — Я куплю тебе новые, — беспечно рассмеялся он. — Сколько захочешь. Компенсирую все пропущенные рождественские подарки. — Кстати, о подарках, — я отошла, чтобы вытащить бутылку коньяка. Банальщина, конечно, но естественно сейчас и речи не было, чтобы нормально пошопиться. Солдаты давно уже довольствовались отечественным шнапсом, но офицерам порой перепадало кое-что получше. «Курвуазье» я бессовестно выманила у Файгля, пожаловавшись, что органически не переношу ничего другого, кроме элитного французского пойла. — У меня тоже для тебя кое-что есть, — Фридхельм протянул мне пару тёплых перчаток. Что ж, актуально. Если долго торчать на улице, одна пара уже не спасала, а с обмундированием, по ходу, начинаются проблемы, ибо раздобыть лишние было невозможно. Интересно, как он уговорил Вилли так расщедриться? — Почти как у героев «О, Генри». Смысл примерно тот же — из ничего исхитриться и порадовать любимого человека. — Может, ты ещё чем-нибудь порадуешь меня? — его пальцы мягко коснулись моего живота. — Пока что рано об этом говорить… Горячие губы чувственно коснулись шеи. — Может, никуда не пойдём? — расслабленно улыбнулась я. — Как ты себе это представляешь? — он прижался ближе. — Я же теперь офицер и не могу пропускать подобные мероприятия. Гулянку устроили прямо в штабе. Благо места было полно. Бывший сельсовет — или, может, это был клуб — имел под эти дела целый банкетный зал, обставленный в помпезно-торжественном советском модерне. Красные бархатные портьеры, столы, обтянутые, как в казино, сукном, тяжеленные хрустальные многоэтажные люстры, и при всём этом — довольно потёртый паркет. На длинном столе уже выставили всякие вкусняшки и батарею разномастных бутылок. Ты смотри, даже шампанское есть. Гитлер что ли лично посылки к Новому году рассылает? Елку опять пришлось наряжать мне. По-моему, получилось неплохо. Файгль позавчера вызвал нас с Катариной и жизнерадостно попросил: — Девочки, поручаю это приятное задание вам. Катарина, дождавшись, пока он отойдет, презрительно фыркнула: — Он что думает, я буду сидеть и вырезать снежинки? — Можешь развесить пулемётные ленты, — не осталась я в долгу. — Это без меня, — процедила она. — Конечно, ты же, кроме как палить из винтовки, ничего не умеешь, — усмехнулась я. — Да что там уметь, — разозлилась она и, пока я вырезала картонные звёздочки, лихо покромсала обёрточную фольгу, превращая её в «Дождик». Так разошлась, что даже притащила откуда-то огромный портрет фюрера и чуть ли не полдня вертелась, украшая его еловыми ветками и лентами. — Дамы, вы сегодня просто очаровательны, — расплылся в улыбке Файгль. Катарина прохладно кивнула. Да уж, само очарование. Хотя надо отдать должное — выглядела она эффектно. Никаких платьев и легкомысленных локонов. Широкие шёлковые брюки, лаконичная блузка с глубоким декольте и макияж в стиле «вамп». — Будь моя воля, запретил бы носить женщинам эту скучную форму, — усмехнулся Химмельштос. — Согласитесь, герр гауптман, гораздо приятнее смотреть на женские ножки в туфельках, нежели в грубых сапогах. Куда ты пялишься, скотина? От его липкого раздевающего взгляда тут же захотелось пойти отмыться. — Боюсь, герр штурмбаннфюрер, ваши мечты неосуществимы, — холодно улыбнулась я. — Все эти платья и туфли бесполезны в фронтовых условиях, я уж молчу о жутких морозах. — Вот поэтому я и считаю, что здесь женщинам не место, — грубовато ответил он. Нет, я не дам ему испортить ещё больше себе настроение! Несколько бокалов неплохого шампанского и вкусняшки вроде французского паштета из печени «циррозных» гусей и чернослива в шоколаде немного примирили меня с реальностью. Колбасу я попробовать не рискнула, подозревая, что на её изготовление пустили одну из немногочисленных лошадей, а вот жареная курочка зашла на ура. Файгль толкнул мотивирующую речь, мол, пусть это будет последнее Рождество, которое мы проводим на чужой земле, и что лучшим подарком для наших близких будут победы, которые мы принесём Германии. Парни вразнобой затянули «Stille Nacht, heilige Nacht» и, надеюсь, не заметили, что я не принимаю участие в этом песнопении. Вот это было бы действительно странно… Не знать слова рождественского гимна, по идее каждому хорошо знакомые с детства. Радио с шипением и помехами попыталось подбодрить нас военным маршем, но вскоре окончательно сдохло, так что «обращение президента» прошло мимо. Да и что бы мог сообщить Адик? Насколько я помню, именно сегодня Паулюса окончательно загнали в тиски. Парни, впрочем, быстро нашли альтернативу. У эсэсманов имелся патефон с пластинками. Я смотрю, наша Грета по-прежнему популярна, и «маленькое сердце» крутят уже по третьему кругу. — Вот вернусь и обязательно разыщу фройляйн Дель Торрес. — Ага, она тебя так прямо и ждёт. — Дай хоть помечтать… Я отложила картонный конверт. Грета на этой обложке такая красотка. Как она там? Продолжает жонглировать поклонниками? Почему бы нет, ведь откуда ей знать, какой пиздец творится на фронте? В Берлине совсем другая жизнь, народ верит, что вот-вот всё закончится, слушая, что им заливают в уши. Так, всё, обещала же хотя бы сегодня не загоняться. — Рени, как ты там говорила? Нужно сжечь бумажку и бросить пепел в стакан с шампанским? — Да, причём успеть, пока часы не пробьют двенадцать. Ну а что? Давно пора приобщать их к русским традициям, пусть и таким дурацким. — И какое же твоё желание? — Фридхельм аккуратно заглянул, но я шустро прикрыла бумажку. — Не скажу, а то не сбудется. Не иначе это всё «волшебные пузырьки» от шампанского, но я вдруг ощутила прилив оптимизма. Помню бабушкина соседка часто сыпала перлами вроде: «Жизнь, она такая — килограмм дерьма, килограмм повидла. Килограмм дерьма, килограмм повидла». Так вот, должен же когда-нибудь закончится «килограмм дерьма»? — Эй, а что делать, если бумажка не догорела? — проныл Бартель. — Ты что там целый список насочинял? Этот праздничек однозначно будет повеселее, чем тогда в землянке. Я отошла «попудрить носик» и, возвращаясь, заметила на крыльце одиноко маячившую фигуру. — Вильгельм? Опять он рефлексирует… В глазах какое-то неприкаянное одиночество и тоска. А, ну да, помню я этот их пунктик — собраться всем вместе непременно на Рождество. — Ну и чего ты киснешь здесь? Всегда же можно найти предлог, чтобы проехаться в госпиталь. — Я был там вчера, — тихо ответил он. — Чарли уехала домой. — Насовсем? — опешила я. — В отпуск, — он вытащил сигарету, протянув пачку и мне. Даже не знаю, что сказать. У меня давно сложилось «особое мнение» на их счёт, но, блин, всё равно жалко. — Видимо, наше обещание откладывается ещё на год. Бери выше — на три. — Она бы не поехала, если бы ты вёл себя по-другому, — всё-таки сказала я. — Я не могу, — он как-то беспомощно улыбнулся. — Каждый раз, когда я уже готов с ней объясниться, вспоминаю, что она будет чувствовать, если узнает, что я пропал без вести или убит. Она переживает за нас всех и сейчас, но если мы поженимся, всё будет уже по-другому. — Просто помни, что ты всегда можешь передумать, — я тоже в какой-то мере теперь понимала его.* * *
— Ты не видела Вильгельма? — Фридхельм отошёл от парней. — Он там, — я кивнула в сторону двери. — И кажется, ему не помешает моральная поддержка. Фридхельм без лишних вопросов направился на улицу. Я зависла у фуршетного стола, прикидывая, что бы ещё схомячить, пока есть такая возможность. Ветчина выглядела аппетитно, так же как и персики в желе. Нет, такими темпами я обожрусь и лопну. — Шампанского? — услышала позади вкрадчивый голос. Обернувшись, я увидела Химмельштоса. Вот уж с кем с кем, а ним я точно пить не буду. Заметив мои колебания, он усмехнулся. — Уверен, вы не откажитесь выпить за здоровье нашего фюрера. — Не откажусь, — медленно ответила я, мысленно пожелав ему и заодно их драгоценному фюреру провалиться в какое-нибудь о-о-очень гадкое посмертие. — Вы сегодня просто неотразимы, — я поёжилась, почувствовав его ладонь на талии. — Вы меня смущаете, — я попыталась увернуться. — Пойду, поищу своего мужа. — Да бросьте, — он ловко оттеснил меня в нишу перед окном. — Я же слышал, вы отправили его к брату. Ох, не нравится мне это всё. С этим гадом будет сложновато справиться. В смысле, отшить-то я могу его в два счёта, вот только проблем потом не оберёшься. — Простите, я должна идти, — я попыталась обойти его, но он бесцеремонно перехватил моё предплечье. — Сначала дослушайте. Я без энтузиазма вернулась обратно. Химмельштос небрежно огладил меня по щеке. — Эрин, я по своей сути солдат и не очень умею рассыпаться в мудрёных речах. Предпочитаю говорить прямо, нежели ходить вокруг да около. Вы мне нравитесь, и я хочу попросить вас о встрече. Скажем так, те-а-тет. — Кажется вы забыли, что я замужем, — резко ответила я. — Понимаю и готов решить эту проблему. Что вы скажете, если я возьму вас в город якобы для проведения допроса? Я знаю один хороший ресторан, где можно уединиться… — Мне это неинтересно, — я оттолкнула его, не желая дальше выслушивать этот бред. Совсем мужик охуел! Практически прямым текстом зовёт в какой-то бордель. — Стойте, — в лениво-небрежном тоне послышались металлические нотки. — Я понимаю… Мой интерес к вам, скажем так, односторонний, но могу компенсировать ваши переживания. Если он предложит денег, точно врежу по морде! — Я же вижу, как вам здесь сложно. Молодая, красивая девушка и живёте в каком-то сарае, терпите лишения. Я мог бы замолвить словечко, чтобы вас перевели в Берлин, — видимо, посчитав моё молчание за согласие, он вкрадчиво добавил: — Подарите мне всего один вечер и весной вы уже будете дома. — Заманчивое предложение, но нет, — ледяным тоном отрезала я. — Меня вполне устраивает быть рядом со своим мужем. — Тем не менее подумайте. Или может, перевода недостаточно? — он «понимающе» усмехнулся. — Что вы скажете насчёт миленького колье? Я вижу, муж вас не балует. Мерзкая ладонь уверенно скользнула по бедру, чуть сминая платье. Ах ты уёбок! Вот как я на это смотрю! — Это ты зря, девочка, — он отшатнулся, потирая щёку. — Если вы ещё раз посмеете заговорить со мной в подобном тоне, я буду вынуждена обратиться за помощью к гауптману. Вряд ли вам нужен общественный скандал. Химмельштос проводил меня тяжёлым взглядом. О пощёчине я не жалела, правда теперь единственный выход — бегом паковать вещи и срочно валить отсюда, хоть в Сталинград, хоть к чёрту на кулички. Осмелиться на насилие он, конечно, не рискнёт, а вот подпортить мне жизнь может. Копать под меня мозгов не хватит, зато запросто может попытаться подставить. Я уж молчу, что будет, если о его домогательствах узнает Фридхельм. — Смотрю, вот, и думаю, ты совсем рехнулась? — задумчиво прокомментировал Шнайдер. Я молча подлила в бокал шампанского и залпом отпила половину. — Серьёзно, чем ты думала, когда врезала ему? — А что надо было позволить и дальше лапать меня? — Штурмбаннфюрер СС — это тебе не простой солдат, — хмыкнул Шнайдер. — Ты что не могла как-то повежливее отшить его? Я неопределённо пожала плечами. — Н-да, — протянул он. — Влипла ты, принцесса. Я слышал, он мужик злопамятный. — Давай, злорадствуй, — окрысилась я. Шнайдер помолчал и хмуро буркнул: — Ладно, может, и обойдётся. Ты хоть извинилась? — Не буду я извиняться, — прошипела я. — Он разговаривал со мной как со шлюхой из борделя! — Жаловаться мужу, я так понимаю, тоже не будешь, — он отпил немного шнапса. — И правильно. Винтер хоть у нас и хлюпик, но за тебя на любого бросится как берсерк. Догадываешься, что с ним потом будет? Я мрачно кивнула, допивая своё шампанское. — Мой тебе совет — прикинуться впечатлительной дурочкой и морочить этому типу голову, как вы это бабы умеете, пока мы не свалим отсюда. И не броди по посёлку одна. Вот уж не знаю. Этот гад настолько мерзкий, что нужно хорошо постараться, чтобы найти силы на актёрскую игру. И вообще надо найти Фридхельма и потихоньку топать отсюда. Настроение мне испортили по максимуму. — Рени, иди к нам, — позвал Каспер. — У нас как раз есть тост. Файгль протянул мне стакан и загадочно улыбнулся, кивнув на бутылку: — Помнится, вам очень понравилось это вино. Я улыбнулась, припоминая, что большая часть бутылки досталась кабинетному фикусу. — За тех, кто сейчас ждёт нас дома, — предложил Вальтер. Я почувствовала, как защипало в глазах. Меня уже никто не ждёт дома. Надеюсь, у мамы всё хорошо, и в случае чего, Поля о ней позаботится, вместо того чтобы вытворять очередную дичь. — Пройду поищу Фридхельма, — я вышла в тёмный холл и услышала, как хлопнула дверь. — Надо же, вспомнила наконец, что у тебя есть муж, — ехидно заметила Катарина. Я молча отвернулась к вешалке, разыскивая среди груды шинелей и тулупов свою. — Ему можно только посочувствовать, — продолжала она. — Только отвернётся — любимая жёнушка уже заигрывает с каким-нибудь офицером. — Что ты несёшь? Герр штурмбаннфюрер обсуждал со мной рабочие вопросы. — С обер-лейтенантом ты тоже осуждала план боевых действий? Она что, следит за мной? Ну, держись, сучка, уж от тебя я точно не собираюсь больше терпеть подъёбки! — Слушай, в чём дело, а? — прищурилась я. — Будь ты уродливой закомплексованной бабой, я бы сказала, что ты завидуешь, но мужского внимания тебе вроде хватает. — Зато похоже тебе нет. — А тебе-то что? — Оставь Хорста в покое, — прошипела она, а я зависла с отвисшей челюстью. Это Шнайдера, что ли? Я? Оставить в покое? Да он сам вечно лезет со всякими дурацкими разговорчиками. — Больно нужен мне твой Хорст, — разозлилась я. — И вообще, если так трясёшься за мужика, для начала хотя бы прекрати тихариться, что вы вместе. — Это тебя не касается, — так же злобно ответила она. — Де-е-евочки, не ссорьтесь, — Шнайдер приобнял нас обеих за плечи. — А то я знаю лишь один способ успокоить разбушевавшуюся женщину. Мы обе посмотрели на него с красноречивым: «Ты что совсем идиот?» Ну вас, разбирайтесь дальше без меня. Я вышла на крыльцо. Фридхельм стоял уже один. Романтик блин, любуется звёздами, рискуя отморозить всё, что можно. — Пойдём? — А как же поцелуй под омелой? — улыбнулся он. На двери действительно красовался сплетённый из еловых веток и сухой травы венок. На «омелу» это, конечно, не тянуло, но кто я такая, чтобы нарушать традиции? Парни веселились как мальчишки, желая, «чтобы всё было как дома». Он поднял руку к моему лицу, кладя ладонь на щёку, и обвёл губы большим пальцем. — Я хочу провести с тобой всю жизнь, — горячие губы прильнули к моим, язык толкнулся внутрь, лаская с нежной настойчивостью. — Чтобы ты всегда была рядом… — А я хочу, чтобы у нас было это «всегда»…* * *
После памятной вечеринки Химмельштос затаился. Держался также как и до этого — высокомерно-сухо. Я тоже не стала утруждаться притворным дружелюбием. Слышала, им со дня на день должны прислать пополнение, и тогда, надеюсь, мы свалим подальше отсюда. Вечер обещал быть вполне себе уютным. Я наконец-то решилась прочитать любимого Фридхельмом Юнгера. За окном бесновался жуткий ветер, швыряя пригоршни снега в оконное стекло. Я пыталась сосредоточиться на тексте, но куда больше приключений бесстрашного писателя меня волновало, как мы переживём эту зиму. Хорошо, если будем и дальше мыкаться по деревням, а если нет? Опять мёрзнуть в окопах, питаться подножным кормом и мыться пару раз в месяц? Фридхельм надеялся, что я всё-таки уеду, но я то прекрасно знала, что в ближайшее время все пролетают с отпусками, а другого легального повода свалить из армии у меня пока нет. Активные попытки заделать бебика не увенчались успехом. Месячные снова пришли по расписанию. — Что такое? — я вздрогнула от резкого стука в дверь. — Сейчас узнаю, — поднялся Фридхельм. Я расслышала приглушённый голос: — Штурмбаннфюрер требует, чтобы фрау Винтер как можно скорее пришла в штаб. Я похолодела. Неужто он придумал, как отомстить за отказ? — Я тебя провожу, — Фридхельм стал натягивать свитер. Проигнорировав «как можно скорее», я оделась и нервно вытряхнула сигарету из пачки. Если он действительно приготовил мне ловушку, в каком хоть приблизительно направлении отмазываться? — Они наверняка поймали какого-нибудь партизана, — тихо сказал Фридхельм. — Сама понимаешь, никто не станет ждать с допросом до утра. Допросную эти ублюдки устроили в штабе, выделив одну из комнат. — Девка попалась возле складов, — без предисловий начал Химмельштос. — Вся обвешанная бутылками с горючим. Если бы она успела поджечь их, уничтожила бы все припасы. Я на ватных ногах шагнула за дверь, пытаясь морально подготовиться, что увижу очередную крипоту. — Что, Ганс, без помощи не получается справиться с этой сучкой? — Царапается, как дикая кошка. Я отшатнулась от мерзкого зрелища. Девушку крепко удерживали, разложив на столе, и судя по всему, уже успели изнасиловать всей толпой. Моё появление никого особо не смутило. Ганс продолжал яростно вколачиваться в судорожно дергающееся тело несчастной. — Вы куда? — резко окликнул Химмельштос. — Пойду погуляю, пока ваши солдаты не закончат «развлекаться». Не собираюсь я смотреть это низкопробное порно. Он что-то пробурчал им и вышел следом. — Герр штурмбаннфюрер, я могу заменить Эрин на этом допросе, — вмешался Фридхельм. — Я немного знаю русский. Тот вытащил из жестяной коробочки очередную конфету и насмешливо прищурился. — Герр лейтенант, давайте каждый будет заниматься своим делом. Меня не устраивает «немного». Пара слов заученных из словаря — такое могут и мои солдаты. Фрау Винтер находится здесь в качестве переводчицы, вот и пусть выполняет свои обязанности. Вот же мразь! Издевается, чтобы наказать меня, ну, или подтолкнуть к решению перебраться в тёпленький и безопасный берлинский штаб. — Мы можем начинать, — из двери высунулся солдат. Вопреки моим опасениям, девушка пока ещё была относительно цела, если не считать потрёпанного вида и разбитой губы. Они даже оставили на ней рубашку. — Кто ты? — перевела я. — Не скажу, — коротко ответила девушка и опустила голову, стараясь ни на кого не смотреть. — Сколько человек в вашем отряде? Девушка безучастно молчала, и Химмельштос кивнул своим подручным. — Она заговорит. Её бесцеремонно швырнули на стол, и один из солдат замахнулся толстенным проводом. Я отвела глаза, но это было бесполезно, уши-то не закроешь. Свист провода, глухие звуки ударов, тяжёлое, хриплое дыхание… Не знаю, как она умудряется держаться. Я уже потеряла счёт ударам, а она даже не кричит. — Показывай, где вы прячетесь, — Химмельштос ткнул ей под нос карту. Девушка медленно подняла голову. Искусанные в кровь губы искривились в презрительной усмешке. — Ах ты тварь! — он со злобой уставился на карту, где красовался теперь смачный плевок. — Ничего, ты заговоришь. Девушка сдавленно застонала, когда её бросили на стул. — Если ты признаешься, умрёшь быстро, ну а если будешь упорствовать — всю шкуру спустим. — Я не боюсь пыток, — хрипло ответила она. — Советские бойцы никогда не сдаются. Мы по капле отдадим свою кровь за Родину и рано или поздно сотрём вас с лица земли! Я едва не вскрикнула, увидев в руке солдата плоскогубцы. — Давайте сюда пальчик, фройляйн, — глумливо протянул он. Я услышала тихий сдавленный стон. — Какая-то ты хлипкая. Вы же обычно хвалитесь, что не издадите ни звука. Да тут бы кто угодно орал от боли! Во всяком случае, изнеженные мальчики моего времени, которые впадают в депрессию по любому поводу и без, точно. — Только не вздумай отключиться, дрянь, — я вздрогнула от хлёсткого звука пощёчины. — Дайте ей хотя бы воды, — пробормотала я. Девушка действительно выглядела на грани обморока. Ещё бы… Несколько пальцев уже зияли кровавыми ранами на месте вырванных ногтей. Химмельштос кивнул, разрешая, но напиться по-человечески ей не дали. Один из солдат просто окатил её пару раз водой из кружки. — Ну что? Продолжим, или ты всё расскажешь? — перевела я очередной вопрос. Она промолчала, вызвав этим очередной шквал злых насмешек. — Этой дуре нравится терпеть боль? — А может, ей понравилось принимать в себя немецкие члены, и она хочет перед смертью ещё раз повторить? Кто-то рванул её рубашку, обнажая грудь. — Ну же, говори! Я почувствовала дурноту, увидев, как тиски сжались на её груди, превращая сосок в кровавое месиво. Сдавленно вскрикнув, я пулей выбежала на улицу. Свежий морозный воздух немного помог, но я чувствовала, что не в силах сделать и шага, чтобы вернуться. — Что вы себе позволяете, фрау Винтер? — грубо спросил Химмельштос. — Это что ещё за выходки — уходить посреди допроса? — Вы разве не видите, что ей плохо? — огрызнулся Фридхельм. — Сейчас, когда на кону стоит наша победа, недопустимо проявлять слабость, — отрезал он. — Да любой мальчишка из Гитлерюнгена держался бы лучше, чтобы не опозорить своего фюрера. Вы идёте, или мы будем ждать, пока вы приведёте в порядок свои нервы? — Иду, — процедила я. Тупому ежу и то понятно, куда он клонит. Ну нет, я не дам повода сфабриковать обвинение в «паникёрстве». — Герр штурмбаннфюрер, девка в отключке, — солдат грубо пнул бесчувственное тело. — Что с ней делать дальше? — Бросьте в сарае, продолжим завтра. Я представила, каково провести ночку в ледяном помещении в одной рубашке, и вопреки своему страху решилась возразить. — Верните ей хотя бы что-то из тёплых вещей, иначе утром обнаружите труп. Химмельштос уставился на меня тяжёлым взглядом, затем нехотя кивнул, и солдат подхватил брошенный в углу ватник.* * *
— Как ты? — Фридхельм поставил на стол стакан с чаем. — Пей, тебе нужно согреться. У меня всё ещё стояли перед глазами жуткие картины. — Рени, — он коснулся моей ладони. Я промолчала. Я просто не знаю, что тут можно сказать. Притворяться, что всё в порядке, тоже не могу. — Я поговорю завтра с Вильгельмом. Бесчеловечно заставлять тебя смотреть на эти мерзости. Почему этот тип такой упёртый? — он резко отодвинул стул и вскочил, подхватив со стола сигареты. — Это бесполезно, — бесцветным голосом ответила я. — Химмельштос ещё с прошлой осени взял Вильгельма на карандаш после его заступничества. Как бы это цинично не звучало, но выход только один. Повезет, если эта несчастная как можно раньше умрёт, но эсэсманские гады отлично знали, как мучить человека, сохраняя ему жизнь, если надо. Девушка стойко держалась уже три дня. Мне казалось, я схожу с ума или попала в настоящий ад. Эти глухие крики и тошнотворный запах крови и рвоты ещё долго будут преследовать меня в кошмарах. — Тащите её вот сюда, — Химмельштос кивнул в сторону печки. Девушку подтолкнули, вынудив опереться руками о раскалённую поверхность конфорки. — Говори, где находится ваш отряд? — свист провода снова рассёк воздух. Они умирали и терпели жуткие муки не за Сталина и не за коммунизм. Точнее, не только за это. Потому что знали, что этих нелюдей нужно остановить любой ценой. «Прости, что не могу быть такой же сильной как ты», — мысленно прошептала я безымянной героине. На распухшее от бесконечных побоев тело с чернеющими гематомами было жутко смотреть, но почувствовав запах горелой плоти, я не выдержала. Едва успела добежать до крыльца, как меня вывернуло. — Господи, Эрин, что с тобой? — подскочил ко мне Каспер. — Пойдём, отведу тебя домой. Я помотала головой. — Всё нормально. Не дожидаясь понуканий гребаного Химмельштоса, я поковыляла обратно. Он, правда, ничего не сказал, да и собственно допрос можно считать оконченным. Девушка снова была в отключке. — Позвольте обработать её раны. Я скользнула взглядом по багровым от ожогов ладоням, на которых не хватало нескольких пальцев, на глубокие порезы… Вчера эти гады развлекались, вырезая ей на лбу и груди ругательства. — Если, конечно, она вам всё ещё нужна живой. — Как видите, русские твари крепкие, — усмехнулся Химмельштос. — К тому же не вижу смысла тратить на неё время и лекарства. Он вышел, и солдаты, проворчав, что опять придётся тащить русскую обратно, тоже свалили на перекур. Я осторожно подошла к девушке. Снова это мерзкое чувство беспомощности. Сейчас я ничем не могу облегчить её мучения. — Господи, да скажи ты им что угодно, — в сердцах пробормотала я; по крайней мере именно так бы я на её месте и сделала. — Необязательно же никого предавать. Зовут Василиса Пупкина, в отряде три человека. Ткнула в любое место на карте. Что сложного? Девушка медленно открыла глаза и слабо усмехнулась. — Ну да, а то фрицы совсем дураки. Проверят, что там никого, и снова всё по новой. — Ну, знаешь ли, всегда есть, что ответить: «Партизаны на месте не сидят, успели уйти». Разве это не стоит того, чтобы избежать мучений? Я ожидала увидеть в её глазах что угодно: ненависть, презрение, но только не эту… жалость, что ли? Она смотрела на меня как на существо с другой планеты. — А ты представь, что было бы, если бы все вот так боялись? Вы ведь лихо начали. За считанные месяцы оккупировали почти полстраны и уверены, что мы проиграем, а мы будем бороться до последнего. Мы заставим вас понять, что никогда не сдадимся. Наплести с три короба, чтобы спасти свою шкуру, — это легко, но у меня другая цель. Вы должны понять, что мы никогда не прогнёмся. Будем стоять за свою страну до последнего. Мне трудно было это понять. Как можно поставить интересы страны выше своих собственных? Но чисто теоретически да, я прекрасно понимала, почему эти герои молчали до последнего. Молчание, которое не сломить никакими пытками — тоже сила. Эти сволочи потому и бесятся, что понимают — этот народ не сломить ничем. На следующее утро я снова сидела как на иголках, пытаясь настроиться на новый допрос, но оказалось, их больше не будет. — Раз она продолжает упорствовать, значит, сдохнет как последняя собака, — заявил Химмельштос. Как ни жутко это признавать, но я вздохнула с облегчением. У неё не было ни единой надежды на спасение, и я сама в подобной ситуации желала бы сдохнуть как можно скорее, но слушая планы Химмельштоса, я поняла, что даже с этим не всё просто. Он не желал её ни расстреливать, ни вешать. Этот ублюдок придумал куда более изощренную казнь. Раздробить ей кости и, подвесив на верёвках, оставить умирать. Кто-то ещё подкинул идею облить её водой, чтобы больше помучилась перед смертью. Всё это «шоу», разумеется, должно было проходить на площади для устрашения тех, кто тоже не желает сдаться. Такой жуткой смерти злейшему врагу не пожелаешь. — Сделай что-нибудь, — вцепилась я в рукав Вилли. — Ты же тоже командир, хватит прогибаться под каждую сволочь. — Эрин, ты не понимаешь… Этот посёлок находится под их командованием, — тяжело вздохнув, он сдался. — Хорошо, я попробую поговорить с штурмбаннфюрером. — О чём вы хотите поговорить? Как же ты не вовремя вернулся. — Вам не кажется, что эта показательная казнь девушки слишком жестока? Мы же не дикари, в конце концов есть законы, принятые в армии. — Эти свиньи должны уяснить, что их ждёт, если осмелятся посягнуть на жизни или имущество немецких солдат, их хозяев, — небрежно ответил Химмельштос. — Бросьте, обер-лейтенант, вы же не впечатлительная девчонка. Или вы продолжаете исповедовать чушь, что эти иваны достойны иного отношения? — Я бы попросил вас сменить тон, герр штурмбаннфюрер. Мне определённо нравится, что у Вилли прорезались зубы, но к сожалению, я хорошо понимаю, чем это чревато, если эсэсманы занесут нас всех в чёрный список. Будем дружно отдыхать где-нибудь в Аушвице. — Это я просила поговорить с вами, чтобы отменить показательную казнь, — они оба недоверчиво уставились на меня. Вилли едва заметно покачал головой, Химмельштос же с улыбкой сытого удава приподнял брови в напускном удивлении. — Правильно я вас понимаю, русская девка едва не уничтожила наши склады, обрекая на гибель, а вы проявляете к ней сочувствие? — Безусловно она заслуживает казни, — медленно ответила я. — Но не такой. — Это почему же? — коварно спросил он. — Да хотя бы потому что она так и не выдала своих, а значит, будет выглядеть героиней-мученицей. Вспомните, как год назад была казнена Зоя Космодемьянская? Она стала национальной героиней, привлекая в ряды партизанов новых парней и девчонок, одержимых идеей отомстить за неё. — И что же вы предлагаете? — Предлагаю не делать из неё Жанну Д-Арк. Он прищурился. — Звучит в какой-то мере разумно. Надеюсь, вы готовы доказать свою преданность нашему фюреру? Что это не очередной приступ трусливого малодушия изнеженной девицы? — Разумеется, — внутренне обмирая, ответила я. — Пойдёмте, — Химмельштос небрежно толкнул дверь допросной. Вилли молча подорвался следом за мной. Впрочем, вряд ли он мне чем-то поможет. Я догадывалась, какую пакость приготовил для меня этот гад. — Я слышал, вы совершенно не владеете оружием. Этому есть особые причины? — Я умею стрелять, но как вы недавно сказали, каждый занимается своим делом. Я переводчица. Девушка безучастно посмотрела на нас и отвернулась. — Держите, — Химмельштос протянул мне вальтер. — Смелее, вы же сами предложили по-тихому расправиться с этой тварью. Его взгляд цепко прощупывал, считывая малейшие эмоции на моём лице. Мне стоило больших трудов сохранять невозмутимый вид. Нужно каким-то чудом продержаться, не выдать своей ненависти, своего страха. Я задержала дыхание, спокойно глядя в глаза девушке. — Давай же, — она чуть заметно шевельнула губами. Опять это чёртово «другого выхода нет», но рефлексивность я буду потом. — Ну и чего вы медлите? — По правилам нужно огласить приговор. Химмельштос нетерпеливо махнул рукой. Я медленно произнесла положенную речь. Ну всё, тянуть больше нельзя. Один… Как же это тяжело — целиться в того, кто смотрит прямо в твои глаза. Два… И тем не менее, я делаю это. Три… И неизвестно, сколько ещё сделаю, лишь бы не оказаться на её месте. Четыре… Не знаю, смогу ли я когда-нибудь забыть. Пять! — Всё? — я вернула Химмельштосу вальтер, надеясь, что у меня не дрожат руки. — Я могу идти? Как в тумане я вернулась в штаб и торопливо сдёрнула с вешалки шинель. — Подожди, — Вилли сжал моё плечо. — Пусти, я ухожу. — На тебе лица нет, ещё хлопнешься по дороге в обморок, — он достал из ящика стола какую-то бутылку и наскоро плеснул немного в стакан. — Со мной всё в порядке, — я бесцеремонно забрала бутылку и развернулась на выход. — Проводи её, — крикнул кому-то Вилли. Вальтер, умница, не стал задавать дурацких вопросов, и к дому мы добрались быстро. Я не помнила, сколько просидела в тишине, не зажигая даже света, глядя в одну точку. Мне казалось, это всё дурной сон, и я проснусь, убедившись что никакого Химмельштоса в посёлке нет. Шнапс не помог. Даже после второго стакана я по-прежнему чувствовала себя трезвой. Нервы словно стянула тугая пружина. Хлопнула дверь. Наверное, Фридхельм вернулся. Он скорее всего уже знает, что произошло, и это хорошо. Не надо ничего объяснять. — Ты когда-нибудь смотрел в глаза человеку, которого собираешься убить? — По-моему, тебе хватит, — он убрал со стола бутылку. — Верни на место, — тихо сказала я. Он потянул меня за руку, вынуждая подняться, и попытался обнять. — Рени, это не выход. — А что тогда выход?! — я чувствовала что начинаю скатываться в банальную истерику. Фридхельм молчал. Я подошла к окну, откуда хорошо была видна площадь и болтающееся на виселице изувеченное тело. — Этого вы хотели, да?! К этому будущему ведёте Германию? Такие как Химмельштос и Штейнбреннер будут стоять у власти? Или ты думаешь, что вернувшись, они забудут, что творили здесь? — Рени, успокойся, — он снова обнял меня, настойчиво оттесняя от окна. — Ненавижу их всех… Ненавижу эту войну! — его ладонь успокаивающе легла на затылок, прижимая к себе. — Тш-ш-ш, потерпи немного, ты уедешь, как мы и договаривались… — Неужели ты ещё не понял, что никуда я не уеду?! — вырвалась я. — При всём желании не смогу! Скоро никто не сможет уехать. Мы теряем позиции везде: под Ленинградом, на Дону, Сталинград вот-вот отобьют русские… — Откуда ты знаешь? — побледнел Фридхельм. — Подслушала вчера переговоры с генералом? — Нет… Дверь тихо скрипнула, и мы оба обернулись. Вилли оглядел наши физиономии и напряжённо сказал: — Мы получили приказ. Генерал Штауффенберг требует мобилизации всех доступных войск. — Куда нас отправляют? — тихо спросил Фридхельм. Но прежде чем я услышала ответ, я уже поняла, каким он будет.