Carpe diem

Злодеи наказаны, справедливость восторжествовала, если, конечно, то, что со мной происходит, можно назвать справедливостью. Я живу в мире, где границы добра и зла — крайне размыты. Где творенья Ночи имеют власть над доброй половиной человечества, и где я, всегда стремящаяся к свету, практически добровольно избрала тьму, предпочёв смертности вечность. Был ли у меня выбор? Прежде я любила себя оправдывать, твердя о том, что меня подчинили своей воле, но так ли это было на самом деле? Едва ли. У меня была возможность всё предотвратить. Была возможность сбежать, вырвавшись из ненавистных объятий Вуда, но я предпочла таить в его ласках, твердя себе о том, что нет смысла искать убежища. Он — Князь. Князь, и власть его бесконечна, безгранична, всесильна. Так было на протяжении веков, так будет всегда. И тем не менее, даже Вуд, каким бы могущественным ни был, не в силах приказать своему сердцу желать меня. Глупо винить его за это. Глупо прикидываться невинной овечкой, когда практически добровольно отдалась ему. Я — далеко не так чиста, как бы мне того хотелось. И, уверенна, есть претендентки лучше на роль Княгини. Есть девушки получше на роль любимой Ван Арта. Ван Арт. Образ бельгийца сново, будто наваждение, встаёт перед глазами. Он, безусловно красив. Его печальные, карие глаза отдают тоской, уста сомкнуты. Скоро ли улыбка сумеет озарить вновь, как прежде, его блендное лицо? Скоро ли он найдёт замену мне, той, кого он, по его мнению любил? Не знаю. Во всяком случае, мне бы хотелось, что бы Виктор был счастлив. Он заслуживает этого, как никто другой. — Мия! , — эхом в комнате отдаётся голос Князя, и образ Виктора выходит из мыслей, медленно расстворяясь в полумраке. Я поднимаю глаза. Окидываю нашу спальню взглядом, отмечая про себя, что со временем мне по душе приходятся эти, вначале ненавистные, бордово-чёрные оттенки и вся эта вычурная, средневековая роскошь, которую не раз проклинала с тех самых пор, как узнала о вампирах. — Итан. Он подходит ко мне. Приподнимает подбородок, глядя в глаза. Я опускаю взгляд. Запуганная, мои руки дрожжат. Я знаю, что произойдёт в следующую минуту. Предвкушаю то, как острые клыки вонзятся в шею, заставив вздрогнуть, взвыв от боли, а после Князь поднесёт к моим устам кровь из его запястья, предворительно проведя по нему кинжалом из дамасской стали и я упаду на постельное бельё, запачкав кровавым следом чистый шёлк цвета слоновой кости. Осторожно, Итан убирает золотистые локоны с шеи, поглаживая ладонью по лицу. Касается указательным пальцем губ, пристально смотря, изучая моё испуганное лицо. Я боюсь. Действительно боюсь, и, как бы не пыталась скрыть, ничего не выйдет. — Ты не почувствуешь боли, — решает он. В следующую секунду всё происходящее уже не кажется явью. Я наблюдаю за всем будто со стороны, и страх уходит вместе со всеми тревогами. Становится безразлично. Совершенно безразлично. Ноги подкашиваются, я ощущаю лишь прикосновение к шее его холодных губ, но не более. Слабость. Предательская слабость заставляет упасть в его крепкие руки, и после отпить несколько капель бордово — чёрной, струящейся крови. Итан кладёт меня на постель. Закрывает жаллюзи, после чего опускает на окна массивные шторы из плотной ткани. Берёт мою руку в свою, переплёв пальцы и поглаживает по волосам. Дальше — пустота. Пустота, где нет ни забот, ни тревог, ни печали. Открыв глаза, оглядываюсь, с трудом вспоминая, что было ранее. Всё кажется дурным сном. И лишь готическая атмосфера напоминает о произошёдшем. Раскалывается голова. Я ощущаю жажду. В горле ужасно сушит. Настолько, что я готова завыть или же полезть на стену. Рядом Итан. Он молча протягивает мне бокал, наполненный бордовой, свежей кровью. Отрицательно махаю головой, поёжившись. — Я не стану. — Станешь, — холодно отвечает вампир, — если, конечно, не хочешь наброситься на служанку, убив её. — Я…Итан, послушай. Это слишком.  Она человечья. — И что с того? Это донорская кровь. Ты никогда не задумывалась о том, куда на самом деле попадает пожертвованная кровь? — Люди жертвуют в надежде помочь больным! , — возмущенно отвечаю, испепеляя Вуда взглядом. — Какая же ты наивная, — с усмешкой отвечает он, — поверь, лучше так, чем охотиться ежедневно, убивая ради своей жажды. — Виктор предпочитал животных. — Невольно вспоминаю, но тут же осекаюсь, виня себя в том, что сумела это произнести. Итан меняется в лице. — Сердобольный, черезчур правильный Ван Арт. — С ухмылкой произносит он. — А я был склонен верить в то, что ты больше не мечтаешь оказаться в его объятьях. Выставить девушку зимой на улицу, среди ночи — действительно, поступок мужчины. — Что должно произойти, что бы ты прекратил ревновать меня? — Спрашиваю, отпивая несколько глотков и чувствую, как жажда проходит, а кровь наполняет усохший желудок. — Я не привык делить своё с кем-либо. Мне больно даже когда ты упоминаешь о нём. — Признаётся Вуд слегка отчуждённо. Больно? Он сказал, ему больно?! Окидываю его удивлённым взглядом. Мне казалось, Князь давно забыл о том, что значит боль. — У тебя нет причин для ревности, — уже мягче отвечаю, коснувшись его руки, — Виктор в прошлом. Давно в прошлом, ведь я… Я полюбила всем сердцем. Хоть порой ненавидела тебя. Должно быть, это странно, Итан. — И ты станешь моей. Я организую самую красивую церемонию из тех, что только видел Нью-Йорк. Сделаю всё, как захочешь ты. — В таком случае, сделай мне одолжение, — говорю, заглянув в глаза, — обойдёмся без Моники и её подружки. — Если ты о Мелани… — Я о ней, — прерываю Вуда, испепеляя взгляда, — не хочу их видеть. — Без проблем, — обещает он.