Жжёный сахар

Труднее всего Ивану было бы делать вид, что ничего не произошло. То, что Лука, глазом не моргнув, прошёл бы на улице мимо, будто они и вовсе не были знакомы, Иван не сомневался: он был к этому готов. После их прогулки по пляжу, когда Ивана, совершенно одуревшего от горько-сладкого утренне-дневного секса, снова дёрнули к себе и крепко обхватили ногами, повалив на мокрый песок, он уже был готов ко всему. До такой степени, что успел спросить, одной рукой сдёргивая с Луки шорты, а другой шаря в кармане своих штанов: — Презы? — Перед прогулкой он распихал их по всем карманам, как только увидел запасы в тумбочке ванной комнаты. — Дааа... — простонал Лука, сдирая с него футболку. Он был такой обжигающий и влажный внутри, что Иван чуть не затрахал его до смерти — в прямом смысле: то, что начался прилив, они заметили только после пятого оргазма, во время которого чуть не захлебнулись, оказавшись в воде. Иван едва успел выдернуть из волны Луку, который упал на него на берегу, тяжело дыша и дрожа то ли от возбуждения, то ли от ночной прохлады. — Бля...дь... — заплетающимся языком попытался произнести Лука: получилось только с третьего раза. — Давно у меня такого не было... — А когда было? — спросил Иван, чувствуя такой приступ ревности, после какого обычно объекту задают вопрос, молился ли он на ночь. — Давно... — повторил Лука и вяло махнул рукой куда-то назад. — Когда я ещё не принимал гормоны... В первую течку меня так накрыло, что... Хорошо, что не залетел... Я не ожидал... Вообще не понимал, что происходит. Потом, когда дошло, кто я... Тут уж выбор остался невелик: либо с футболом завязать, либо с жизнью... Альфа адекватная попалась... Они оба промокли, с моря подул ветер, Лука дрожал всё сильнее, и Иван обхватил его руками и ногами, прижимая к себе, чтобы согреть. — И кто он был? — спросил он, зарываясь носом в мокрые пряди. — Тренер... Он потом и с медкомиссией помог, и с гормонами... — Да... — От ревности остались только всполохи, Иван даже испытал чувство благодарности за эту встречу далёкому сопернику. И даже решил проверить свою догадку, осторожно спросив: — Славен?.. — Угу... — кивнул Лука. — Отличная альфа... — И только Ивана стал скручивать новый приступ ревности, добавил, улыбаясь: — Но не моя... После этой улыбки Иван машинально стал шарить рукой по песку, чтобы нащупать штаны и проверить, осталась ли в карманах ещё пара презервативов, но тут Лука выкрикнул, показывая в море: — Блядь! Всю одежду волной унесло... — и заржал так, что чуть сам не кувыркнулся в воду, если бы Иван не успел его подхватить. До домика они добирались нагишом, благо берег был пустынный, прогулочным шагом и не помышляя чем-нибудь прикрыться, хотя Лука всю дорогу предлагал Ивану то лопухи, то водоросли, то ракушки и даже пытался примерить то одну, то другую, сетуя или на неподходящий размер, или на не ту конфигурацию, пока не получил по рукам и пока его не заткнули поцелуем, во время которого Иван десять раз проклял море, которое унесло его штаны с презервативами. В домике он проклял его ещё раз, когда Лука ушёл спать в свою комнату, а Иван остался в своей, ощущая, что с ароматом жженого сахара смешался ещё один — запах моря в волосах Луки, и эта совершенно безумная смесь действует на него словно веселящий газ, заставляя закрывать лицо ладонями и смеяться от счастья. *** После каникул в домике на берегу моря Ивану стало легче. Да, он понимал, что, скорее всего, никогда не сможет пройтись с Лукой за руку на улице и уж тем более поцеловать его. О том, чтобы съехаться и жить вместе вообще речи быть не могло. Празднование голов на поле с прыжками на Ивана тоже исключались: Лука всегда держал себя под контролем и мог запрыгнуть на кого угодно, только не на него. Иван лишь мог позволить себе короткие объятия, каждый раз чувствуя себя вором, укравшим несколько секунд близости. Он понимал, что даже после завершения карьеры Лука вряд ли признается в своей природе — это слишком изменит его жизнь. Но появилась какая-то определённость, надежда на то, что Иван ему нужен, и острота прикосновений в подтрибунке во время Класико. И ночи после — если была возможность скрыться от команд. Лука продолжал в это время принимать лекарство, поэтому не бросался на Ивана, как только тот открывал ему дверь, но, вдыхая запах и чувствуя на языке его вкус, сдавался после двух поцелуев, расслаблялся в его руках, становился податливым, сбивчиво шептал: «Мой... Мой...», обвивая его ногами, и это Ивана просто с ума сводило. А между этими редкими встречами на Ивана наваливалась такая тоска, что он начинал смотреть матчи Реала. И то, что он видел, нравилось ему всё меньше. От контакта Луки и Серхио так искрило, что во время одного из просмотров экран телевизора мигнул и вырубился — как раз на том месте, когда Лука, запрыгнув на капитана, забившего гол, целовал его в шею. Иван размышлял ещё полчаса, пялясь в черноту экрана, потом взял телефон и набрал сообщение: «Он знает?». Подумал ещё немного, прокручивая этот вопрос на дисплее и на языке, и нажал на «Отправить». Собственно, вспоминая с какой деликатностью Серхио всегда подходил к ним в подтрибунке, чтобы только пожать руку и сразу отойти, отводя взгляд, Иван почти был уверен, что ответ ему известен. Поэтому ничуть не удивился, когда телефон тренькнул и на экране всплыло «Да». *** Серхио знал о себе всё. Что не блещет интеллектом в общепринятом понятии, но обладает быстрой реакцией, что легко заводится, но умеет сохранять голову холодной, что постоянно заигрывается, но редко, почти никогда не позволяет себе свалиться за грань. Влечение к красивым людям — любого пола — тоже в списке. Серхио любит искать красоту, находить её, поклоняться ей. Красоту не в кукольных чертах лица, а в отточенных движениях, обжигающем взгляде, ауре того безумия, из которого выплавляются победы по жизни и кубки на поле. При этом, получив подарок судьбы — Пилар, обладающую истинной красотой, — он не гневил судьбу и не изменял. Но не трогать не значит — не смотреть. Он и смотрит. Да даже и трогает, но границы помнит. Впрочем, с Лукой нельзя не помнить о границах. То есть можно, он и забывает, а потом натыкается на ставшие в момент стылыми глаза... С Лукой вообще сложно. Впервые пожав ему руку при знакомстве, Серхио ощутил тот самый удар током, о котором поют гитары. «Вот оно, — подумал он тогда, — вот оно, не упустить бы». Проверил — да. Каждый блядский раз, ощущая под ладонью напрягшиеся плечи, мускулистые ягодицы, шершавые подушечки пальцев — разряд. Если задержать руку, то можно и вовсе уплыть, потому что реальность превращается в мешанину цветных квадратиков, как под зажмуренными веками. Убойная сила. Серхио знает о себе и то, что он тактильное чудовище. Но Лука становится в этом плане уникумом и наркотиком. Серхио просто не может остановиться. Иногда ему до боли, до скрежета зубовного хочется сжать пальцы у Луки на горле — наверняка накроет, как никогда. Кстати, сам Лука никогда не показывал реакции на многочисленные прикосновения. С удовольствием обнимал или злобно отталкивал — зависело от адреналина, настроения, фаз Луны или величины неизвестного чудовища, сдохшего в лесах Хорватии. Серхио не пытался сделать ничего более интимного. Ну разве что в мыслях. И тут получилось совсем нелепо. Лёжа в гостиничном номере и с предвкушением запустив руку в трусы, он детально представил, как ерошит потемневшее золото волос, проводит по мышцам груди, как разворачивает Луку к себе спиной, вдыхает запах, уткнувшись носом в затылок, прижимает его, не сопротивляющегося, только тяжело дышащего, к стене, стягивает тренировочные штаны — до колен достаточно и... На «и» он понимает, что не чувствует возбуждения. Встряхивает головой, пытается подбодрить уснувший член, снова проходит весь список... Нет. Волшебство заканчивается, как только цели определены. «Странно...» — думает Серхио, привычно доводя себя до разрядки, воскресив в памяти образ жены, у которой, правда, темно-золотые волосы, почему-то темно-карие глаза и до кучи веснушки, но бог с ним, с подсознанием. На следующий день, день игры, Серхио проверяет, как там, положив ладонь Луке на шею. Получает электрический разряд и острый локоть в ребра. После гола, который сооружают они вдвоём, Лука запрыгивает Серхио на руки, касается губами шеи, прижимается, как к давно потерянному любовнику. Тело Серхио не знает, как реагировать. В глазах — мешанина цветных квадратиков, но возбуждение только то самое, ради которого он живёт — адреналиновое. Потом, в раздевалке Лука, хлестнув его по голой груди мокрым полотенцем, наклоняется и шепчет преувеличено интимно: — Из нас получилась сегодня великолепная пара, капитан. Хоть женись. И обеими руками с силой проводит от ключиц до резинки шортов раскрытыми, ещё влажными после душа ладонями. — Поженимся, как все трофеи выиграем, — смеётся в ответ Серхио, одновременно прикидывая, как скрыть горячую влажность в трусах и не удивятся ли те, кто ещё остался в раздевалке, что он опять побежит в душ. «Чертова наркомания», — бурчит Серхио про себя, но все равно улыбается в ответ на хитрый взгляд Луки. О причине такого умопомешательства Серхио стал задумываться, когда случайно наткнулся на Луку и Ивана в комнате отдыха в Бернабеу. Иван полулежал на подлокотнике, вытянув длинные ноги, а Лука просто сидел рядом. Они не целовались и даже не прикасались друг к другу, но вид у них был такой, что Серхио ни на секунду не сомневался, что, будь у них такая возможность, они бы ею воспользовались без промедления. Особенно Иван, который глаз от Луки не отводил. — Когда?.. — спросил Иван чуть слышно: Серхио больше прочёл по губам, чем услышал. Лука пожал плечами, закусив губу, положил руки ему на колени, и Ивана так выгнуло, что Серхио понял: его пиксельная реальность перед глазами от таких прикосновений бледнеет по сравнению с тем, что испытывает сейчас Иван. Лука же, глядя на Ивана, сдерживая дыхание, медленно вёл ладонями по его бёдрам, и с каждым сантиметром его неспешного движения Иван, задыхаясь всё больше, сжимал пальцами обивку дивана, словно в страхе нарушить запрет на то, чтобы дотронуться до Луки. Серхио не удивился бы, если бы узнал, что такой запрет между ними действительно существовал. Когда ладони Луки проскользили вверх по бёдрам Ивана и осторожно накрыли его пах, а сам Лука склонился к его лицу, Иван, казалось, дышать перестал. Потом он потянулся к Луке, вдохнул его запах и, невнятно выдохнув: «Блядь!..», откинулся на диванную подушку, подавшись бёдрами к рукам Луки и закрыв ладонями лицо. Несколько секунд он, задыхаясь, глухо стонал, затыкая себе рот, а Лука, казалось, наслаждался каждым мгновением этой картины, не убирая ладони. Отдышавшись, Иван произнёс, бросив взгляд на расплывающееся пятно у него на штанах под руками Луки: — Надеюсь... душевые у вас ещё... не закрыты? — а Лука заржал на всю комнату так, что эхо пронеслось по всему, слава богу, пустому коридру — Блядь... — пробормотал Серхио, шарахнувшись за угол и вытирая проступившую на лбу испарину. — Знаю, конечно, что у омег порой весь мозг вышибает... Но... Хоть бы дверь запирали... Любовнички... — Подсматривал? — ухмыльнулся Лука, когда нагнал его у выхода. — Очень надо... — пробормотал Серхио. — С чего ты взял? — Твой запах, — засмеялся Лука. — Все альфы и омеги в радиусе километра бы почуяли. — Вы бы ещё на поле на глазах у всего стадиона потрахались... — Серхио взглянул в насмешливые глаза и сам засмеялся. — Не думал, что... Ладно... В общем, отличный выбор! — Он хлопнул Луку по плечу и направился к машине.