Жжёный сахар

Облизывая саднящие костяшки, Иван падает в кресло. «Златко Далич не видит проблем с вызовом Модрича». «Капитан "сливочных" отказался комментировать инцидент». «Что на самом деле произошло на тренировке Реала?» — Да уж. Что, блядь, у вас там произошло? — бормочет Иван, раз за разом набирая номер Луки. «Абонент выключен или временно недоступен». Он последовательно проверяет все известные ему аккаунты в соцсетях. Но Лука добавил его в черный список почти везде, да и последняя активность там — недельной давности. Иван пытается отогнать отчаяние и отложить самобичевание. Нужно думать. Серхио! Он же в курсе... всего. Но его номера у Ивана нет, зато есть... — Жерар? Слушай, мне срочно... Да. Нет, не смотрел два дня новости. Да, дебил, кто спорит. ЧТО?! На тренировке? Блядь. Серхио что? От всех альф команды? Рычал? Ну это как раз представляю. А Лука?.. Серхио вынес с поля? Блядь, а сейчас где... Да я за этим и звоню. Да, скинь номер. Да, я знал. Если ещё и ты про то интервью... Спасибо, буду должен. Иван бросает сумку на полу и, на ходу набирая номер, с одним рюкзаком бежит к машине. Рамос тоже не отвечает, но хотя бы не отключён. На самолёт Иван попадает чудом. Уже приземлившись, понимает, что не знает, что делать. Луки дома нет. Или консьержка врёт. Но вряд ли. Иван снова звонит Рамосу. Ответа нет. — Жерар, снова я. В Мадриде. Нет, не отвечает. Да, адрес, ты очень проницателен. Мне не до смеха, Жери, да, спасибо. Получив разрешение, Иван проезжает на территорию и только у двери понимает, что не знает, как говорить с Рамосом. Но размышлять поздно: ему открывает хозяин дома и неохотным кивком приглашает внутрь. Они сидят на высоких барных стульях, разделённые узкой стойкой. Серхио вертит в пальцах стакан с содовой, стук кубиков льда разбавляет его глуховатый голос: — Врачи сказали, что он не принимал супрессанты по схеме и поэтому течка его накрыла вне любых планов. Наши просто взбесились. Спасибо, Кейлор — бета, Перес ещё его всё хотел сплавить, типа не альфам не место в королевском клубе, старый ублюдок. И Гарет, видимо, знал, поэтому держал себя в руках. Они и помогли мне Луку вывести. Остальным как молотом по головам вдарили. Никогда такого не видел. — И... Как он? — Знаешь, я предложил ему помощь, ну... с этим... — Иван, вероятно, выглядит как-то не так, потому что Серхио подаётся вперёд и спрашивает, не скрывая обвинения: — А что мне было делать? У меня на руках омега в течке, а её альфы нет. Лука отказался. И звонить тебе отказался тоже. В медцентре ему что-то вкололи, сказали: временно поможет. Он немного оклемался и сразу уехал. — Куда? — Знал бы я. Думал, домой, но там его нет. А. Ещё этот козёл, наш, с позволения сказать, президент успел с ним поговорить. Лука вылетел от него совсем белый. — И что клуб? — А что клуб? Перес тут же раззвонил прессе. Журналисты два дня осаждали Бернабеу, у нас даже тренировки отменили на время. Контракт они расторгнуть вроде не могут, но пока отстранили его по состоянию здоровья. — А ты? — Наорал на Переса; наорал на Лукаса: он просто попался; наорал на Тони: он Лукаса полез защищать... — Рамос невесело ухмыляется. — Наорал бы и на Пилар, но она мне по морде вовремя съездила. Вот. Сижу с тобой, хуй знает, что делать. — Спасибо! — Иван сползает со стула и искренне подаёт Серхио руку. — За всё. Я, кажется, знаю, где его искать. Всю дорогу до домика у моря (самолёт, арендованное авто) он думает, как Лука прошёл всё это без него. И как всё исправить. Яркий запах бьёт в ноздри уже у двери, и Иван, тут же пьянея от него, стучит кулаком в дверь, не надеясь, впрочем, что ему откроют. Аромат Луки горчит, как пережженный сахар в ложке, когда он уже не коричневый, а обугленный и рассыпается, если тронуть пальцем. Иван думает о том, каким идиотом был раньше, о своих дурацких словах про омег в раздевалке, а потом мысли плавно перетекают на то, каково ебать действительно расстроенную и злую омегу. Будет ли Лука отбиваться, кусаться и оставлять на его спине кровавые полосы? Станет ли его запах снова сладким после оргазма или Иван просто получит кулаком в лицо или коленом в пах? Однако, когда дверь распахивается, Лука мгновение смотрит на него расфокусированным взглядом, после молча хватает за ворот, втаскивает внутрь и набрасывается, тяжело дыша, прижимая к стене, выдёргивая рубашку из джинсов, обрывая пуговицы и обцеловывая каждый сантиметр обнажающейся кожи. Иван роняет рюкзак, подхватывает Луку, обвившего его ногами, и тащит к дивану в гостиной почти вслепую: Лука, постанывая, жадно впивается ему в губы, обхватив ладонями лицо, и пряди его растрёпанных волос закрывают весь обзор. Иван, спотыкаясь, чуть не падает, успев упереться ладонями в изголовье, Лука, не отрываясь от его губ, рычит, судорожно пытаясь стянуть одежду то с него, то с себя. Иван зарывается пальцами в светлые волосы, легко тянет назад, чтобы сделать глоток воздуха и сдёрнуть футболку с Луки и изорванную рубашку с себя. Диван узкий и неудобный, для двоих там явно мало места, и Лука сползает на пол, тянет за собой Ивана, расправляясь с замком его джинсов, нетерпеливо дёргая свои. Иван помогает ему освободиться от оставшейся одежды, Лука сразу разводит колени, раскрываясь, истекая смазкой, и с каждым его движением Иван чувствует, как звериная сущность заполняет каждую его клетку. От человеческого в нём остаётся только одна мысль, которая не позволяет ему прямо в этот момент сжать бёдра Луки и взять его с волчьим рыком, рвущимся наружу. — Сейчас, детка... Сейчас... — задыхаясь, рычит Иван и поднявшись, несмотря на протестующий стон Луки, несётся в ванную, выворачивает шкафчик, разбивая какие-то пузырьки, порезавшись об осколки и хватая россыпью презервативы. Он возвращается, кажется, спустя секунду к ласкающему себя Луке, стараясь сохранить остаток разума, разрывает серебристую упаковку зубами, чувствуя привкус собственной крови, сочащейся из пореза на пальце и заводясь от этого ещё больше, натягивает презерватив и входит в Луку, вбиваясь в него, растворяясь в сладкой горечи и его громких стонах и доводя до оргазма раз за разом, пока сам не кончает, рыча, прикусив кожу у основания шеи. Его оргазм больше похож на клиническую смерть: несколько минут он ничего не видит и не слышит, ощущая только аромат жжёного сахара. Через некоторое время Иван чувствует в своих руках по-прежнему напряжённые мышцы Луки, а ещё через минуту, когда слух к нему возвращается, слышит его тяжёлое дыхание. Спустя ещё время Иван приподнимается над Лукой на вытянутых руках, замечая, как тот осунулся, вглядываясь в его глаза с поволокой, под которыми залегли тени, и не в силах оторвать взгляд от полуоткрытого рта и заострившегося носа. Лука легко проводит кончиком пальца по его бровям, очерчивает линию скул и подбородка, скользит по губам, добирается до кадыка, кружит у ямки между ключицами и касается соска, заставляя Ивана непроизвольно дёрнуться и зашипеть. Дыхание Луки сбивается, он прижимается бёдрами к Ивану, и тот, чувствуя его возбуждение, сам снова будто проваливается в омут, успев стянуть использованный презерватив и надеть новый. Секс в этот раз медленный и тягучий, Лука гладит его везде, где может дотянуться, ерошит волосы, скользит языком по губам, покусывая и тут же зализывая укусы. Он словно окутывает нежностью, доводя до исступления, и Иван, двигаясь быстрее, старается оттянуть время, когда Лука кончает, выгнувшись под ним с низким стоном, откинув голову и вцепившись побелевшими пальцами в плечи. Оргазм накатывает на Луку волна за волной, он стискивает Ивана ногами, скрещенными на пояснице, доводя до предела и крепко, почти до боли, сжимая внутри себя узел, впервые набухший за всё то время, что они были друг с другом. В сцепке они проводят почти час, в течение которого Иван просто держит затихающего в его руках Луку, уткнувшись ему в шею. Когда Лука под ним расслабляется, освобождая, и открывает глаза, Иван не видит в них никакой послеоргазменной неги или желания. Напротив, взгляд осмысленный и тёмный. Лука выбирается из-под Ивана, смотрит на валяющийся использованный презерватив, к которому Иван добавляет, сняв, ещё один, после встаёт, подхватывает Ивана под мышки, вздёргивая. Иван пошатывается, чувствуя дрожь и слабость в ногах, но Лука, не обращая на это внимания, а может быть, и пользуясь этим, хватает его за локоть, тащит к выходу и молча выталкивает за дверь. Через несколько секунд вслед летит одежда и рюкзак. Дверь захлопывается, и Иван слышит, как с той стороны дважды клацает замок и гремит цепочка. С минуту Иван просто пялится на закрытую дверь, потом опускается голым задом на рубашку, распластавшуюся на ступеньках, и, запрокинув голову к ночному небу, хохочет до слёз.