Жжёный сахар

Лука пытается приготовить завтрак. И злится. С одной стороны, ему, несомненно, полегчало. Он уже забыл, каково это — проходить через течку с альфой. Забыл это чувство, когда можно отодвинуть весь мир и раствориться в ощущениях. Отказаться от контроля. Может быть, в этом проблема. Он не хочет отказываться от контроля. Лука трясёт головой, запах моря и сосен становится почти невыносимым, а значит, Иван так и торчит под дверью. И Лука позволяет себе осторожно признать, что с этой конкретной альфой вообще всё по-другому. И прошлый раз, когда рядом был Славен, не сравнить с нынешним. Думать об Иване не хочется, не думать — не получается. Лука хватает освежитель воздуха и опрыскивает всё вокруг, почти радуясь, когда сгоревший омлет забивает и вкрадчивый аромат соли и хвои, и химический — весенних цветов. А ведь этот идиот действительно мог бы родить им девочку, если бы это было в принципе возможно. Или мальчика. С зелёными глазами и торчащими вихрами. И ведь даже не заикнулся бы о том, как бы смотрели на альфу-мужчину с девятимесячным животом все вокруг, о том, что его затравили бы все СМИ, а карьере бы пришёл бы конец. Лука мрачнеет ещё больше, потому что его карьера собственно, уже, похоже, закончена. Разве что в сборной его примут, но кому нужен капитан без игровой практики? Вопрос времени, и Златко вежливо намекнёт на это обстоятельство. Лука выбрасывает сгоревший омлет в мусорное ведро и с грохотом швыряет сковородку в раковину. Еды в доме больше нет, и он, захватив баллончик с освежителем, идёт в спальню, опрыскивает всё там и забирается под одеяло, укрывшись с головой. *** Какое-то время Иван просто сидит на ступеньках, обхватив руками колени и уткнувшись в них носом, пока его не начинает пробирать утренняя свежесть. Совсем продрогнув, он наконец сползает с рубашки и начинает медленно одеваться, благо место здесь действительно пустынное и без чужих глаз. Иван натягивает бельё и джинсы, пытается заправить в них разорванную рубашку, зашнуровывает кроссовки и снова садится у двери, потянув носом. К аромату пережжённого сахара добавляется запах сгоревшего омлета, и живот Ивана тут же сводит, напоминая, что тот голоден больше суток. А когда ел Лука, вообще определить сложно, судя по его виду. — Ладно... — говорит Иван. — Как говорит Серхио, хуй знает, что делать, но хотя бы нужно купить еды... Он садится в машину и едет в поисках ближайшего супермаркета. Только в торговом зале, когда ему попадается на глаза собственное отражение, он понимает, как странно выглядит в рубашке с оборванными пуговицами. И несёт от него так, будто на лбу написано, что он всю ночь трахался без перерыва. Хорошо что магазин в такой ранний час почти пустой, но даже редкие покупатели вертят головой, пытаясь обнаружить источник запаха, а кассир, по всей видимости, бета, втягивая воздух и косясь на выдранные с мясом куски ткани, хмыкает: — Повезло сегодня кому-то... Иван так измотан, что ему, откровенно говоря, наплевать. Он автоматически расплачивается и подхватывает пакеты. Доехав до домика у моря, Иван сгружает их у двери и садится рядом. Стучать бесполезно: он уверен, что его не впустят, — но на всякий случай делает попытку. Ожидаемо никакой реакции на это не следует. — Ладно... — упрямо говорит Иван. — Посмотрим... Он обходит дом, бормоча: — Должен же быть какой-то выход... Точнее вход... На первом этаже все окна плотно закрыты внешними металлическими жалюзи, Иван смотрит на второй и видит небольшой балкон, уставленный цветочными горшками, окидывает взглядом стену, выложенную неровным декоративным кирпичом и шепчет: — Отлично... Набрав побольше воздуха в грудь, он ставит ногу на выступ жалюзи и, цепляясь пальцами за какие-то детали конструкции и декоративные элементы, которыми украшено окно, начинает карабкаться вверх. Первая половина пути проходит благополучно, за что Иван мысленно благодарит годы, отданные спорту, и хорошую растяжку. Он дотягивается до прутьев балкона и хватается за один из них, пытаясь уместить носок кроссовки в углубление между кирпичами. Прутья оказываются тонкими и шаткими, горшок, стоящий на балконе, с грохотом опрокидывается и летит вниз, чуть не раскроив Ивану череп: он едва успевает отклониться. Прутья дрожат и сгибаются в его руках, и, потеряв равновесие, Иван повисает на одной руке, другой прикрывая голову от ещё одного горшка, отправившегося вслед за первым. — Блядь! — слышит он над собой голос Луки. — Ты совсем ебанулся что ли? — Ага... — успевает сказать Иван, уворачиваясь от третьего летящего на него горшка. — Да твою ж мать!.. — шипит Лука, перегибаясь через ограждение и хватая его за шиворот. — Если ты, скотина, сейчас сорвёшься, ноги переломаешь и не приедешь в сборную... я тебя тогда своими руками удавлю... — Он тянет его наверх, ткань и без того изодранной рубашки трещит, и ворот остаётся в пальцах у Луки, который восклицает: — Блядь!! — и, отбросив обрывок, хватает Ивана за плечи. — Держись обеими руками, дебил! Крепче! Не бойся, горшков больше нет... Ты все их расколотил... Ромео, блядь! Сцена, блядь, на балконе! Иван крепче зажимает прутья в руках, с помощью Луки подтягивается, становится на выступ балкона с внешней стороны и, перетащив себя через ограждение, валится на Луку. — Угораздило же меня... — пыхтит Лука, выбираясь из-под него. — Про балкон... забыть... — Можешь меня теперь обратно сбросить... — задыхаясь говорит Иван, растягиваясь на полу. — Рад бы... — хмыкает Лука, — да не могу... Ты меня измотал совсем... сил нет... Сейчас, может, полежу немного, тогда... Ты поесть-то хоть принёс? — Угу... — кивает Иван. — У двери... — Ну, хоть какая-то польза... — ворчит Лука, с усилием поднимаясь и оглядывая разруху на балконе. — Вот какого хера? — Очень хотелось душ принять... — говорит Иван, прикрыв глаза. — И рубашку свежую... — Напрасно ты решил, что большим идиотом, чем у доктора, себя не чувствовал, — уверенно говорит Лука. — Да... — кивает Иван. В этот момент он действительно так думает. *** После душа Иван приходит на кухню и молча садится за стол. Лука гремит посудой, не обращая на него внимания, и Иван просто наблюдает за ним, не зная, что сказать. — Может быть... — Наконец он решается нарушить молчание. — Всё же... Ну... я имею в виду, контракт в этом случае не так легко расторгнуть... и есть какая-то возможность остаться в Реале? — Есть... — недобро усмехается Лука, с остервенением разбивая яйца и швыряя их на сковородку. — Я с Пересом разговаривал. — И что он сказал? — осторожно спрашивает Иван. Лука подходит к противоположному краю стола, упираясь в него руками, наклоняется и говорит, прямо глядя Ивану в глаза так, что тот чувствует мурашки на затылке. — Он сказал... — тихо говорит Лука, голос его дрожит, и Иван понимает, что тот себя сдерживает, чтобы не сорваться на крик. — Чтобы я к нему заходил в кабинет почаще... Поговорить... Наедине... Тогда он этот скандал замнёт. Иван сжимает кулаки так, что ногти врезаются в кожу, рык поднимается из глубины горла, и он еле выдавливает: — Убью его нахер... — и впивается зубами в собственное запястье, чтобы не заорать. — Хочешь оставить меня честной, но скорбящей вдовой? — усмехается Лука. — Не сам... Найму кого-нибудь... Денег у меня хватит... — Нет предела идиотизму... — качает головой Лука. — Ладно, я ему в морду дал... Теперь-то уж точно карьере конец... Никакой суд не поможет. Если только в отместку журналистам интервью подарить... Им понравится... — Хорошая мысль! — Иван берёт телефон, но Лука стремительно бросается вперёд и выбивает его из рук. — Никаких новостей! Не читай! И мне не рассказывай. Знать ничего не хочу. — Хорошо... — сразу соглашается Иван и спрашивает: — А Зидан что? — А что Зидан? — пожимает плечами Лука. — Сказал мне, что для него важен игрок на поле. — И что дальше? — И ничего, — раздражённо отвечает Лука. — С Пересом он не разговаривал и журналистам интервью дать отказался. Они оба снова умолкают, и обед проходит в полной тишине. Лука ковыряется в тарелке и, так толком и не отправив ничего в рот, бредёт в гостиную и опускается в кресло у окна. — Ну а что? — говорит он, глядя на море. — Вид прекрасный... Неплохой вариант провести у этого окна остаток жизни... Ты поесть будешь приносить... В течку опять же пригодишься... — Послушай... — делает вторую попытку Иван. — Если уж все узнали... Ты не думал, что... Ну... Мы могли бы быть вместе... С детьми намного... Он останавливается, потому что Лука поднимает на него такой взгляд, что Иван интуитивно напрягается, ожидая, что ближайший цветочный горшок полетит ему в голову. — Ладно... — бормочет он. — Я просто думаю, как жить дальше... — А ты не думай, — зловеще говорит Лука. — Тебе вредно. Лучше заткнись, если снова не хочешь повторить свой печальный опыт скалолазанья... Иван затыкается, не оставляя, впрочем, мысли вернуться к этому разговору позже. Лука несколько минут смотрит в окно, а после, не глядя на него, твёрдо добавляет: — Ты извини, но спать мы будем в разных комнатах... И желательно, чтобы и днём мы как можно реже пересекались... Видеть тебя не могу... И сосны эти с морем... С ума меня сводят... — Мне уехать? — тихо спрашивает Иван. — Господи... — выдыхает Лука, закрывая ладонями лицо. — Не знаю я... Не знаю! Просто уйди сейчас из этой комнаты...