Сильнейшая

Первые мгновения в осознанном состоянии были, как бы иронично ни звучало, почти бессознательными. Никаких мыслей, никаких эмоций, никаких чувств. Это была одна сплошная темнота, не пугающая, а, наоборот, какая-то даже умиротворяющая. Словно не было никаких титанов, борьбы с ними и опасности для человечества. Не было смертей товарищей, являющихся ночью в кошмарах. Как и не было больше звезд, запахов свежей травы, теплого ветра на коже. Ничего. Черная пустота, пожирающая всё вокруг и проникающая внутрь меня. Импульс. Внутренний взрыв. Осознание. Воспоминания разом хлынули в голову. Я упал в обморок и теперь лежал на полу, чувствуя всем телом каменную прохладу. Мне повезло — перед столкновением успел ухватиться за стол, затормозив падение и не травмировав голову. Если б приложился ею о камень, то уже не очнулся бы. Попытка открыть глаза. Провал. Попытка пошевелить рукой. Провал. Попытка позвать на помощь. Тоже провал. Все мои потуги ожидали лишь один результат — абсолютное бессилие. Вязкое, противное чувство, окутывающее с головы до ног, связывающее крепкими узлами конечности и перекрывающее дыхание. Черт возьми, я даже вдохнуть лишний воздух по какой-то неизвестной мне причине не мог… Отогнав признаки надвигающейся паники, я мысленно выдохнул. Думать лучше трезвой головой. Долго лежать здесь мне бы не дали четырехглазая и Эрвин. Первая бы пришла сразу, не заметив меня на обеде. Второй — не дождавшись отчетов. А потом мне помогут. Какой бы безумной Ханджи не казалась, она бы смогла придумать лекарство от этого дерьма. От этих мыслей мне стало значительно спокойнее, хотя я всё еще не понимал, как эта ситуация вообще произошла. Транквилизаторы? Внезапно заявившая о себе болезнь? Проклятье? Периодически я пробовал двигаться и кричать, но эффекта это никакого не создавало. Тело никак не реагировало, и лишь некоторое время спустя вдруг зашевелилось, а глаза открылись. Подумав, что это просто запоздалая реакция организма, я сделал ошибку — дал себе надежду, тут же вдребезги разбившуюся, когда я осознал, что совершенно не контролирую себя. Это был даже не лунатизм, а вполне осознанные чужие действия. Меня давно не окатывала такая волна ярости. Действуй или бездействуй — этот урод меня не замечал, но хотя бы его одолевала мигрень. Убью. Выжгу к чертям его мозг. Превращу в пепел и сплюну в лошадиный навоз. Это отродье пожалеет, что вторглось в мое тело. А с тобой что, Ханджи? Резко все диоптрии из своих очков растеряла, раз не можешь отличить товарища от чертового притворщика?! Этот ублюдок даже не старался — дрожал как осиновый лист, испуганно глядя на всех, кто заходил в комнату. Страшно тебе, сукин сын? Между прочим, среди нас парализован был не ты, а, удивишься наверняка, я. Эмоции уступили место разуму не сразу. Когда ублюдок уселся напротив зеркала с листами бумаги, я всё-таки постарался успокоиться. У него есть, что мне сказать? Если это не то, когда он свалит нахрен, то пускай и вовсе молчит. Выдохнул. Всё, пора прекратить. Пока тот рисовал, я анализировал все его действия, приходя к нескольким несостыкующимся для меня выводам: свин (а иначе назвать его было сложно) имел обо мне какое-то представление (реакция на интонацию, отдаленно напоминающую мою; то, как он держал чашку; каждый раз, как кто-то заходил, он начинал хмуриться, будто подражая мне), но при этом был почему-то ужасно испуган фактом контролирования мной (плач; истерики; неадекватное поведение). Кто он? Урод оказался уродкой. Она не говорила на нашем языке, или притворялась, что не говорила. Как по мне ее «язык» даже на речь не особо походил. Просто набор рандомных звуков. По ее поверхностному рассказу узнал, что она, якобы, гуляла — взрыв! — и очутилась в моем теле. Верилось слабо. Впрочем, сделал вид, будто проглотил эту информацию. Важно было другое — каким-то образом доложить о случившемся Эрвину, чтобы он придумал, как избавиться от этой гребаной девки. К моему огромному удивлению и, пожалуй, везению, она сама предложила рассказать обо всём Смиту. Возможно, догадалась по тому, что я ей сам сказал открыть ему, а, значит, доверяю ему. Или же она — чертова шпионка, и знала, что перед ней был наш главнокомандующий. Еще одна причина недоверия (а их уже было до жопы) — она поняла значение всех его каракулей. Я бы ни черта не понял, если б не слышал его, а она так уверенно кивала, что моя голова грозилась оторваться. С другой стороны, может, и было какое-то объяснение этому. В конце концов, неизвестно чем еще сопровождалось переселение душ, да и я не видел пока в ее действиях злого умысла: она не шарилась в моих документах (только один раз глянула страницу из отчета по недавней провальной вылазке); не пыталась выйти из кабинета; не искала ничего, кроме листов; вышла со мной на связь (хотя и не сразу, но, может, она и не слышала меня до определенного момента); не утаила о случившемся. Да и вряд ли бы кто отправил шпионить такую идиотку — она ведь ничего не умела (хотя всё-таки стоило проверить, передались ли ей мои умения), и в целом по поведению напоминала… Меня осенило. Это ребенок. Буквально всё сходилось к этому выводу: неимоверный страх, вызванный, скорее всего, разлукой с матерью; попытка спрятаться от проблем под кроватью или одеялом; детская наивность, проявляющаяся в том, что она без вопросов выпила лекарство Оруо и доверилась командору, которого впервые видела. Судя по реакции на Эрвина, у нее лишь недавно начались процессы полового созревания — лет 12-13, не больше. В таком возрасте даже в кадетский корпус на обучение раньше не брали из-за отсутствия мозгов, а сейчас начали не из-за того, что умнее стали, просто желающих после падения Марии были единицы. Вот дерьмо… И что мне с ней прикажете делать? Вдруг это надолго или, что хуже, вообще навсегда? Мне вдруг вспомнился Кенни. Он не был мне отцом или родственником, но взял под свою опеку, по сути, какого-то пацана — сына погибшей знакомой — моей матери. Без него я бы умер в той же самой комнате, где он меня и обнаружил, а потом научил всему необходимому для выживания. Значило ли это, что теперь мне следовало принять эстафету и воспитывать уже ее? С командором мне поговорить толком не удалось из-за ограниченности доступных мне слов, но всё-таки пришли к выводу, что на всякий случай нужно за ней следить, чем займется Ханджи. Желания быть подопытным этой ненормальной у меня не возникало, как и в целом мазохистских наклонностей, но выбора не стояло. Смит предложил мне временно переселить нас в лазарет и там уже вести наблюдение. Может, Зоэ и найдет способ вернуть «гостью» в ее тело. Несмотря на боязливость, девчонка была решительной. Только проявлялось это не в том, в чем следовало. Как убиться на УПМ — она была в этом первая (практического смысла только не было, я сразу по ее хватке и, в особенности, идиотской позе понял, что мышечная память ей не передалась), а как просто поссать сходить — сразу мялась и почти плакалась. Понимаю, что для маленькой девочки это было тяжело, но взрослеть приходилось всем. Особенно здесь. Я в ее возрасте уже жил один и заботился о себе сам. Но, тем не менее, поддержал ее, выдавив из себя самый ласковый голос, на который способен (слова не имели значения, раз она меня не понимала), чтобы успокоить смущенное дитя.  — ◼◼◼◼◼, — прошептала мелочь. Судя по чуть дрогнувшему голосу и небольшой улыбке, благодарила. Удивительно даже, что не возненавидела за такую «мерзость». Был уверен, что девчонка будет злиться за то, что ее буквально затолкали в кусты и уговаривали сделать «пи-пи», но отреагировала относительно спокойно. Может, хотя бы немного мозгов всё-таки успело сформироваться в незрелой головке.  — Не стоит, — выдохнул я. Она встрепенулась и заметно оживилась. Глупо думать, что мои действия были направлены исключительно на нее, но пускай думает, что хочет. Плевать.  — ◼… ◼ ◼◼◼◼ ◼◼◼◼◼◼ ◼◼◼? — попросила что-то та, улыбаясь уже шире.  — Я всё еще тебя не понимаю, держу в курсе, — после моих слов она, казалось, стала отчего-то еще более возбужденной. Ударила по бокам лошади, прибавляя шагу, и нагнала задумавшуюся Ханджи, снова чуть не свалившись. Чувствую, соплячка найдет любой способ прибить нас, даже если привязать ее к кровати… Энергии ребенку было не занимать. Остатки времени до ужина она потратила на рисование разных предметов в блокноте. Сначала мне казалось, что занималась этим просто от скуки, но вскоре понял, что она делала книжку для общения, поделив для удобства на разделы. Впечатляет. На самом деле, в некотором роде она постепенно начинала расти в моих глазах: попросила разрешения взять мою вещь, потом это. Возможно, она не такая уж безнадежная. Глядя на то, как она почти пускает слюну, смотря на меня через зеркало, я подумал, что поспешил с выводами… Неугомонное создание вновь схватилось за карандаш. Пальцы от неправильной хватки побаливали и местами покраснели. Неужели ей не объяснили, как правильно держать перо? Несмотря на неприятные ощущения, она, прикусив губу, вычертила сетку, а потом начала рисовать в первой ячейке… то, как она ходила в кусты? Ее это так впечатлило, что она решила этот момент запечатлеть на бумаге? Но чем дальше, тем было интереснее… Она делала уже нечто подобное — в квадратах умещала истории и наглядные объяснения. Интересный способ. И сейчас она рассказывала о том… как начала меня понимать? Это шутка?  — Ты меня понимаешь что ли? — решил убедиться, на что та ответила, мол, более-менее. Занятно. Значит, со временем появляется возможность осознавать речь друг друга. Тогда почему для меня ее слова всё еще пустой звук? В буквальном смысле. Если она меня понимает, то и я должен, разве нет? Следовательно, на это влияет что-то другое? Так же из ее зарисовок стало ясно, что на остальных это не распространяется, только на меня. Странно это… Тут точно нужна Ханджи.  — Это ты нарисовал? — спросила очкастая, ее лицо вытянулось.  — Нарисовал?.. — это заставило обеспокоиться, но я решил оправдать это тем, что она привыкла обращаться ко мне в мужском роде и просто оговорилась. Обдумав немного нашу ситуацию, она вынесла из этого самое тупое заключение, которое только могло прийти в голову:  — Вы должны полюбить друг друга! — выкрикнула она, щелкнув пальцами, — В этом и есть ключ к взаимопониманию! Принятие недостатков, любовь к тому, какие вы есть на самом деле, разделение одних интересов. Всё предельно ясно! — только вот нихера не ясно, что порой творилось в ее голове. Смяв к хренам мои выглаженные вещи и даже не убрав грязную посуду (про плесень-то и то, как она смердит, та, конечно, не в курсе), Зоэ повела девчонку в лазарет, в котором ее что-то очень пугало. Я чувствовал ее бешеное сердцебиение. Вызвано ли это обычным детским страхом больниц? Или, может, с ними было связано для нее что-то более жуткое? Например… опыты по переселению душ? В Стенах продажи детей были не редкостью для различных целей. Может, в тех местах, откуда она была родом, на них проводили еще какие-то эксперименты? Малышка покачала головой. Входя в палату, она уже в третий раз зачем-то опустила голову вниз, рассматривая сапоги. Если это ее привычка, то нужно от нее избавляться. Раздражает. Но поговорим мы об этом позднее. Предположение, что наше взаимопонимание напрямую связано с любовью, показалось мне полной чушью, впрочем, как и девчонке, хотя я почувствовал, что лицо всё-таки немного покраснело. От смущения, злости или… от того, что это было правдой? Нет, определенно нет. Какой бы безрассудной она ни была, но она не могла влюбиться в меня, хоть и временно, из-за того, что я ее тогда поддержал. Это должно было вызвать доверие, как к взрослому, не более. Мои мысли подтвердили истинные предположения Ханджи. Видимо, она просто вздумала подшутить над ребенком.  — Леви, будь с ней добр. Пожалуйста! Мы не знаем, как долго это будет продолжаться, и будет очень неловко, если вдруг ты ее доведешь окончательно, что она решит спрыгнуть со стены Мария без тросов, понимаешь? Подружись с ней, прими ее. Да и в конце концов, — она чуть наклонила голову, отчего линзы в ее очках блеснули, — будет намного проще управлять кем-то, кто тебе безмерно доверяет. А для этого нужно довериться самому и убедить в своей вере ее. Серьезная, когда это нужно. Но можно было и пораньше показать адекватную сторону своей личности. Пока я обдумывал ее слова, Зоэ успела уйти, а девочка вновь очень расстроилась и теперь старалась себя приободрить. По крайней мере, не казалось, что она обращалась ко мне, да и если думала, что я желал ей смерти (хотя изначально, конечно, так оно и было) и ненавидел ее (она ведь даже спрашивала об этом!), то вряд ли поделилась бы тем, что печалило. Мое ли это дело? «Проще управлять кем-то, кто тебе безмерно доверяет. А для этого нужно довериться самому». «Пошли, малец, покажешь, где тут можно перекусить». Что ж… Взвинченная, пугливая, но не лишенная сообразительности и относительной дисциплинированности (эмоциональная составляющая крайне влияла на это). В ней был какой-никакой потенциал. При грамотном обучении, полном мониторинге ее движений и выдаче советов прямо во время боевых действий от опытного наставника, из нее может получиться отличный солдат. А благодаря еще неокрепшей психике, есть возможность переделать характер под более удобный. Вверить свою жизнь соплячке? Безрассудство в чистом виде. Но я зря столько лет следую за Эрвином? Безрассудство уже должно стать для меня нормой. Я готов поверить в нее. Ее дело — мое дело.  — Если нужно выговориться, я слушаю, — ненавязчиво предложил я.  — Т◼ в◼дь ◼◼ня ◼е п◼н◼ма◼шь, ка◼ ◼ы м◼н◼ в◼слуш◼е◼◼? — наполовину понятно, разобрать в целом можно. Уже неплохо. Решил не отходить от темы ее переживаний и спросил о том, что она чувствовала, когда попала в мое тело. Я ожидал всякого: что она будет молчать; отшутится; всё-таки выговорится; просто переведет тему разговора… Но девчонка стала нести такой бред, что у меня ненадолго пропал дар речи. Какая принцесса? Что за «аниме»? Какой еще «Netflix»? Причем тут чертовы брокколи?  — Ясно, — лишь выдавил из себя я. Она хмыкнула.  — С◼льд◼рей? — что? «Сельдерей»? Сжав кулаки, она подняла мизинцы, направляя их друг к другу. Мизинцы примирения, серьезно? Впрочем, чего я еще мог ожидать от ребенка?  — Да. Улыбка стала шире, напрягая лицевые мышцы. Девчонка подскочила на месте, кулак победно был поднят вверх, послышался негромкий радостный вскрик. А мне оставалось лишь смириться с тем, что с этого дня был на неопределенное время связан с малолеткой. Ее предстоит обучить базовым вещам — тому, как пользоваться УПМ и убивать титанов, как вести себя с людьми, куда бить, как лучше защищаться и, если ее пребывание тут будет действительно долгим, как убивать людей. Этот мир презирает слабых, и лишь сильные способны пережить все испытания. Проявишь слабость — умрешь. Но из-за того, что она не была мальчишкой, то стартовать нужно не с жизненно необходимых вещей, а с чертовой бытовухи. Как-то мне придется объяснять ребенку про бритье лица (впрочем, пацану тоже бы пришлось учиться этому), про то, что при ходьбе не надо вилять задницей, про взгляды на других мужчин, про утреннюю эрекцию, внезапную эрекцию, как с этим разбираться. Про то, что меня бесполезно стесняться. Уже чувствовал, что для меня это выльется одной головной болью. И всё же…  — Только вот, — начал я, — что это за хрень с сельдереем и брокколи была? Вся радость девчонки тут же испарилась: улыбка медленно сошла на «нет», глаза округлились, а щеки внезапно начали пылать. Значит, не думала, что я ее понимаю, поэтому решила собирать чушь для собственного развлечения? Господи, за что мне такое «счастье»?  — Я… ◼… — заикаясь, тихо лепетала она. — Т◼… В-В◼… ◼ы м◼н◼ п◼ни◼а◼те?..  — Более-менее.  — Я◼◼о… — всё еще шокировано глядя перед собой, произнесла убито она и потерла лицо, — ◼ р◼да. Ее чувств я не разделял, но угукнул.  — Тебя как звать-то? — решил начать с простого. Мне быстро ответили, хоть и ужасно волнуясь. Кровь снова прилила к лицу. — Виван?  — В◼ви◼н! — поспешила меня исправить, чуть повысив голос, будто я глухой.  — Не шуми, — шикнул на нее. — Мы в лазарете или на базаре, как думаешь?  — Из◼◼н◼те… Я ◼◼ос◼о вз◼◼л◼ова◼а.  — Вивиан, так? — она кивнула. — Леви.  — П◼ия◼но п◼зна◼омитьс◼, ◼еви, — слабо улыбнулась.  — Не самые приятные обстоятельства для знакомства, хочу сказать.  — Д◼… — согласилась она, теребя кожаную ткань снаряжения. — Пр◼ст◼те, чт◼ мы теп◼рь дел◼м В◼ше те◼о. Я н◼… ◼ не х◼тел◼ з◼ним◼ть чь◼-то мест◼. ◼то п◼осто… пр◼изо◼ло. «Всё в порядке», «Ничего страшного», «Я не злюсь» — ничего из этого я не мог сказать. Всё не в порядке. Быть не способным что-то делать страшно. Я злюсь. Даже насчет «Ты не виновата» не был уверен. Какой смысл давать сейчас волю эмоциям?  — Начинай снимать ремни, укладываться пора, — хмыкнул. — Начни с тех, что на торсе, это самая простая часть, — начал направлять ее. — «Юбка». На боках видишь фиксаторы? Их расстегивай, под ними еще застежки должны быть. Теперь сзади. — Девчонка, неестественно изгибаясь, пыталась заглянуть себе за спину в попытках высмотреть крепления. — Тц… Чего мучаешься, к зеркалу подойди, — Ойкнула, взглянув на зеркало, и на носочках подбежала к нему, поворачиваясь боком. Ремни, что крепились в районе ягодиц, у нее вызвали огромное стеснение, к телу она пыталась не прикасаться, отчего снятие снаряжение стало вызывать проблемы и порядком меня нервировать. — Твою мать, ты боишься ко мне притронуться? Нормально ремни оттягивай. Нет, не кончиками пальцев, так ты их не снимешь. — Она, несмотря на то, что я ей говорил, пыталась цеплять их короткими ногтями, игнорируя мои слова. — Ты меня слышишь? Мой зад не отвалится, если ты его коснешься, давай быстрее. Девочка судорожно выдохнула.  — И◼в◼◼и◼е, я… п◼ос◼о ◼е ◼очу ◼ас см◼щ◼ть, — объяснилась она, нервно потирая костяшки. — Н◼вер◼ое, эт◼ н◼при◼тно, к◼гда В◼с тр◼гают, а ◼ы ни◼его с ◼тим сдел◼ть н◼ м◼жете… Во◼ я и…  — Чего? — фыркнул я. — Смущать меня? Не говори глупостей, воспринимай мое тело, как свое. Так будет проще нам обоим.  — Х◼◼ошо… — сказала она и, вздохнув, сделала, наконец, так, как я сказал.  — Отлично. Теперь фиксаторы на ногах. Застежки. — С этим она справилась быстро. — Всё, стаскивай и клади на комод. Молодец, — от последнего она вздрогнула, но немного расслабилась.  — Чувс◼в◼ю, з◼вт◼а обра◼н◼ не н◼де◼у… — проворчала та, аккуратно положив ремни, после чего потерла глаза и зевнула. — М◼е р◼здев◼ться?  — Ты спишь одетой? — спросил я. Сам я сплю как раз в одежде и в положении сидя, но так же спали единицы, поэтому настаивать на этом не собирался. Тем более, ей нужно было хорошенько выспаться.  — Н◼т…  — Тогда к чему такие тупые вопросы? Снова пискнув извинение, она сняла с шеи платок, который изначально хреново повязала — буквально чертов небрежный узел. Завтра нужно рассказать, как правильно это делать, а не через задницу. Но сегодня уже не стал акцентировать на этом внимание. Молча расстегивая пуговицы рубашки, она посмотрела на себя в зеркало, нахмурив брови, но потом всё равно отвернулась. В этот раз решила не пялиться? Она резко села на кровать, но, — гх… — почувствовав острую боль, подскочила, чуть вскрикнув, и схватилась за пах. Осознав свои действия, быстро убрала руки, подняв их вверх.  — Ч-ч◼о з◼…  — Ты на себя села, бестолочь… — сквозь зубы произнес я.  — ◼жас◼о! — поморщилась девчонка. — Н◼ э◼о ещ◼ и се◼ть ◼ожно?  — Можно, поэтому будь, мать твою, аккуратнее. Осторожно юркнув под одеяло, она потянула руку к керосиновой лампе, стоящей рядом на тумбе, но замерла в паре сантиметров от нее.  — А к◼к выкл◼ч◼ть?  — Выключить?  — П◼гас◼ть, — исправилась.  — А как вообще что-то гасят?  — Ду◼т? — я тяжело вздохнул. — А ◼уда т◼т д◼ть?  — Ты издеваешься? — Вивиан помотала головой, прикусывая губу.— Сверху, — Свет погас, и она наконец улеглась, ища удобное положение на этой старой скрипучей кровати. — Пока не заснула, ответь на вопрос.  — ◼ак◼й?  — Ты ведь меня знаешь. Я прав?