Истинный омега для вожака

- Я не понимаю, о чем ты говоришь? – протянул мужчина в ответ на какой-то непонятный набор слов сына. Гук поджал губы, думая о том, что все-таки врать он совершенно не умеет, а это иногда просто необходимый навык, но учиться уже поздно – родительские уроки жизни «соврешь – всплывет и будет хуже» выгравированы на подкорке: - Ну… я… мне сказали, что это необходимо… Всего несколько дней… универ… и Чимин… Па, ты главное не волнуйся, - со свистом выдохнул он последнее, хлопая ресницами. - Ты же знаешь, когда просят не нервничать, нервничаешь еще больше. Гуки, кто этот врач? И при чем тут Чимин? Тебе твой доктор дал направление? – Взволнованность в голосе и обеспокоенность в глазах. - Не совсем… Он хороший специалист… Я ему доверяю. – Гук всеми силами пытался не конкретизировать – он бы вообще хотел умолчать о предстоящем, но найти причину недельного отсутствия для родителей, в доме которых ты живешь и за чей счет живешь, сложно. Конечно, учитывая совершеннолетие, посвящать в планы на свое тело нет необходимости, но реальность намного сложнее. Объяснить папе, который буквально вгрызается и препарирует каждое слово или эмоцию, оказалось задачей почти нерешаемой. - Но я его не видел. Как давно ты его посещаешь? Почему мы.. почему я об этом ничего не знаю? Сынок, ты не должен скрывать от меня правды, - взывал мужчина, начиная взволнованно шаркать по комнате. - Я не скрываю… пап… ты… Ну вот видишь, как ты на все реагируешь. Я же не умираю… - Как ты можешь? – воскликнул тот, падая в кресло. – Не говори такого, даже просто к слову. - Прости, - тут же извинился Гук. Это постоянное чрезмерное давление и опека угнетали порой так, что взвыть хотелось, и он бы, наверное, сорвался при других обстоятельствах, но не сейчас. Врачи предупредили, что волнения могут спровоцировать серьезные последствия, рекомендовали быть осторожными с папой, и ограждать его от любого стресса. Задача невыполнимая, учитывая его характер, и Гук чувствовал, что вот-вот взорвется: ему с каждым днем все сложнее себя контролировать; эмоциональный фон становился все нестабильнее, а он ничего не мог принять, чтобы снизить нервозность. - Это ты, сынок, прости, - неожиданно произнес папа, поникнув головой, - я стал невыносим. Вы с отцом устали от меня. Я все больше похожу на тирана… - Пап, не говори так. - Я это знаю, но ничего не могу сделать с этим страхом, который сжирает меня изнутри. Я боюсь, постоянно боюсь за тебя, за твоего отца, и этот страх делает из меня… настоящего морального садиста. – Голос дрогнул, и Гук тут же прижался к нему, чтобы успокоить. – Я ведь понимаю, что вы на цыпках вокруг меня ходите, а я… - Ну, все, перестань, - обнял его Чонгук. - Я не буду больше тебя пытать, но ты ведь мне скажешь, если что-то будет не так, правда? – Мужчина посмотрел в глаза сына с мольбой. Гук натянул фальшивую улыбку: - Конечно, папуля, я обязательно тебе расскажу. - Папуля?! Боже, я не слышал этого, кажется, с момента, как ты пошел во второй класс, - с дрожью в голосе произнес тот, гладя сына по голове, и прижимая к себе. *** Гук почему-то представлял себе, что его разместят в помещении, напоминающем аквариум, где за стеклом будут сидеть врачи, наблюдая за ним, как за зверушкой. В реальности его палата была обычной больничной палатой, с мощной системой вентиляции и кнопкой вызова медбрата. Правда обычной не была сама клиника – это был научно-исследовательский медицинский центр анинорологии*, акушерства и перинатологии. Огромное современное здание в три этажа, с путанной архитектурой переходов и разветвлений внутри. Лежа на больничной койке в больничной пижаме, рисунок которой не особо радовал глаз – он то и дело натыкался взглядом на россыпь криповатых мордашек зайца, Гук, с тихо подкрадывающимся страхом, обдумывал то, как быстро все завертелось. Привыкший быть под опекой родителей, он столкнулся с необходимостью впервые взять ответственность за происходящее на себя. Отец, конечно, был в курсе, иначе Гук бы с ума сошел от хаоса и давления в условиях, когда совершенно не понимаешь, что делать, но его помощь сводилась к моральной поддержке в обертке из такой же растерянности. Все-таки главой семьи был папа, а он, по известным причинам, в этот раз был изолирован от проблемы. Когда ему сказали, что принятие решения полностью на нем, Гук внутренне сжался: вот она взрослая жизнь, о которой не имеешь никакого представления, и вдруг безумно хочется спрятаться за спины родителей, чтобы ответственность не давила даже тенью. Ему очень хотелось, чтобы его успокоили, сказали, что все будет хорошо… «Все будет хорошо, Чонгуки, ты со всем справишься…» Гук резко распахнул глаза и завертел головой: голос из недр сознания был реальным и четким, каким-то до дрожи родным, но незнакомым одновременно. На лице снова выступила испарина, и новый спазм, гораздо более сильный, чем предыдущие, выбил болезненный стон. Аппарат, датчик от которого был закреплен на его пальце, противно запищал. Новый спазм, и, Гук, не выдержав боли, закричал. В палату забежал медбрат и, увидев мечущегося пациента и показатели на табло, нажал кнопку, передавая сигнал на пульт. Он что-то говорил Чонгуку, но тот был не в состоянии разобрать слов. Боль была такой силы, что его скрутило в узел, не позволяя сделать вдох. С трудом простонав просьбу, дать ему больше обезболивающего, он потерял сознание. *** Гул становился все сильнее. Он давил на барабанные перепонки. Вокруг густой вязкий мрак, из которого нужно было выбираться - Чонгук знал, ему нужно «подняться». В гуле едва различались голоса. Чьи голоса? Где он? И почему эта темнота не отпускает – она тянет вниз, опутывая нитями, словно паук в кокон. Хочется пошевелиться, но не получается. Веки свинцовые, а губы будто срослись. Вдох и выдох – простые рефлексы, но даже они давались с трудом, потому что надо. Ты жив, значит надо дышать. Перед глазами все та же тьма, в которой проглядываются вспышки света. «Очнуться?» Это ведь сон? Странный тяжелый, мучительный сон. Нужно просыпаться. - О, смотри, он открыл глаза. Донесся знакомый шепот, который показался болезненно громким, и Гук снова закрыл глаза. - Сынок, хороший мой, это папа, - нежно шепнул мужчина, беря его за руку. – Господи, я думал умру от переживаний… - И угроза приступа еще не миновала, - озабоченно добавил альфа, прижимаясь к мужу. - Ерунда, главное наш малыш очнулся. Солнышко, как ты? Гук снова приоткрыл глаза и поводил по ним расфокусированным взглядом. Начать говорить, казалось нереальной задачей. - Дай ему воды, - толкнул плечом омега, показывая супругу на стакан с трубочкой, который стоял на столике с другой стороны кровати. Гук сделал несколько глотков и попытался приподнять голову, но не смог. - Все хорошо, сынок. Это последствия наркоза. Скоро тебе станет лучше, - успокаивающе произнес папа, погладив его по руке. – Тебе больно? Сейчас зайдет врач и осмотрит тебя. – Омега снова обратился к мужу: - Позови врача. - Дорогой, тут же датчики. Сейчас врач придет. - Иди и скажи, - повторил муж, смотря на сына. - Конечно, - кивнул альфа и вышел из палаты. - Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит? Гук слышал все, но будто сквозь ватное одеяло, и мысли так же формировались в какую-то кашу, из которой сложно было что-то вычленить. Все что он смог - отрицательно махнуть головой. Он не чувствовал боли. Тело было каким-то чужим, раздутым и тяжелым. В палату вошел врач и подошел к Гуку, и тот ему улыбнулся. Едва-едва, почти незаметно, но не для папы. - На меня он никак не среагировал, - тихо сказал он, тоже потянув уголки губ. Доктор Мин тепло улыбнулся и наклонился над Чонгуком: - Как вы себя чувствуете? - Не… не.. очень, - скрипуче и еле слышно ответил Гук, смотря в темно-карие глаза мужчины, которые были так близко, что можно было рассмотреть рисунок радужки. - Мне нужно проверить реакцию. Не пугайтесь, я посвечу вам в глаза маленьким фонариком. Хо-ро-шо, - порционно произнес он, посветив сначала в один глаз, а затем во второй. - Все хорошо. Где-нибудь болит? Чувствуете покалывание или жжение? Гук мотнул головой: - Чувствую себя… мешком. И.. голова кружится. - Ничего. Это последствия наркоза. – Он записал в карту показатели, и вновь посмотрел на Чонгука. – Чуть позже зайдет медбрат, поменяет капельницу. Если почувствуете боль, обязательно сообщите. - А что… Что со мной? – говорить было трудно и он закашлялся из-за першения. - Мы обсудим с вами это чуть позже. Сейчас вам нужно отдыхать. – Мягкая улыбка снова тронула губы альфы. Он кончиками пальцев убрал челку со лба Чонгука и, поклонившись его родителям, вышел из палаты. Гук хотел его остановить, но сил не было даже ладонью пошевелить. В голове клубился туман, и зыбучий мрак снова тянул его в свои сети. Он не хотел обратно в «пустоту», но веки становились все тяжелее, а сознание все туманнее, и он вновь провалился в глубокий сон. *** Разговор с врачом крутился в голове отрывками. «Кровотечение», «к сожалению мы не смогли справиться»… Гук лежал в одном положении, почти не моргая уже минут десять. Папа, молча сидевший в углу, все же вышел, как ранее его попросил сын. Гук хотел побыть один. Мысли роились в голове, сменялись одна за одной. «Нам пришлось удалить матку – это был единственный способ остановить кровотечение». Эта фраза петлей замкнулась в голове. Выбор? Чонгук думал, что он у него есть, но все решили за него. В данную минуту он не смог бы ответить на вопрос «что он чувствует?» Все это будто не с ним. Какой-то затянувшийся кошмар, от которого он никак не может очнуться. Почему он? Почему с ним? Единственные вопросы, которые он способен сгенерировать. Они не наполнены эгоизмом – он правда не понимает. Он даже не может себя пожалеть, потому что… быть всего этого не может. Дверь в палату тихо отворилась и в проем заглянул папа. Гук не обернулся, продолжая пустым взглядом смотреть перед собой. Мужчина вошел и прикрыл дверь за собой. Помявшись с ноги на ногу, он подошел к кровати Чонгука. - Сынок, хочешь чего-нибудь? – Он честно не знал, как утешить своего ребенка. Он вообще не знает, как это все пережил. Испуганные глаза мужа, который боялся сказать правду, но и скрывать было невозможно. Бесконечные минуты, складывающиеся в часы под дверью в операционный блок. Замеревшее в ужасе сердце, которое, кажется, не билось, пока им не сообщили, что Чонгук вне опасности. И снова часы в ожидании, когда он очнется. Он лежал на больничной койке такой бледный, беззащитный, такой маленький – его мальчик. Они чуть не потеряли его. Они чуть не проглядели беду. - Со мной все хорошо, - тихо сказал Чонгук, глядя на папу, который, казалось, вот-вот заплачет. Мужчина вздрогнул и улыбнулся, смотря на сына: - Я… так испугался, - все же не выдержав напряжения, выдохнул он, едва сдерживая слезы. – Родной, прости, что из-за меня ты остался один, - обнял он Чонгука, стараясь не навредить. – Доктор Мин Ин Хэ прекрасный врач. Слава небесам, ты нашел его. А всех тех идиотов, которые повторяли «ах, ничего страшного, все в пределах нормы…» - Кто я теперь? – не слушая папу, в никуда задал вопрос Чонгук. - Ты все тот же Чон Чонгук. Красивый, молодой юноша, у которого вся жизнь впереди. Гук поднял на него глаза: - Когда мне сказали, что, возможно, операция будет необходима, я растерялся. Я думал об этом, представлял, но… не верил в то, что это случится. И я… не знаю. Мне хотелось, чтобы передо мной не стоял такой выбор. Я не хотел отвечать за это. Не хотел. Мне было… страшно что в будущем я буду винить себя за то, что не смог найти другого выхода… - Сынок… - А теперь это данность, и я не знаю, как на это реагировать. Я не хотел детей, это правда, но ведь… я совсем недавно закончил школу. И… я не знаю… Жизнь… она может быть очень долгой, а приоритеты меняться. Я не был уверен, что не захочу их в будущем, а теперь… у меня ком в горле от мысли, что… никогда, - голос задрожал. – Никогда, понимаешь? - Мой мальчик, - ласково протянул папа, вновь обнимая его. – Главное, что у тебя есть будущее. Если ты когда-нибудь захочешь стать папой, ты можешь усыновить малыша и любить его, как родного. И мы с твоим отцом тоже будем его обожать. Главное, Чонгуки, что ты жив. *** Шло время, Чонгук шел на поправку. Дни в клинике проходили одинаково, и только прогулки в небольшом парке, расположенном на закрытой территории вносили разнообразие. Кроме родителей его никто не навещал, потому что он не хотел афишировать произошедшее. По правде говоря, он надеялся, что никто из его друзей и родственников не узнает. Родители пообещали, что это за пределы их семьи не выйдет. Чимин, как ни странно, довольно легко поверил в его ложь про отъезд к дедушке. В глубине души это покоробило Чонгука: он бы хотел, чтобы тот проявил больше настойчивости и вынудил его ему признаться, но друг попросил сообщить ему, когда он вернется, и быстро перескочил на рассказ о новом альфе, с которым познакомился на «вечеринке года». Скрывать от Хосока оказалось сложнее: во-первых, потому что он двоюродный брат по отцу, хотя родные братья практически не поддерживают связь, во-вторых – Хосок каким-то невероятным чутьем улавливал фальшь. И в данном случае Гук как раз жалел, что Хосок видит его насквозь, но брат далеко, а навешивать на него свои проблемы он совсем не хотел, а если не врать самому себе и не искать благоприятных оправданий – Гук боялся, что Хосок случайно мог проговориться, а меньше всего ему нужны были пересуды внутри родственников. Так Чонгук оказался закрытым для внешнего мира со своими проблемами. Он не убивался, не чувствовал отчаяние, смирился с необратимостью, но ему хотелось выговорить все, что день за днем копилось и варилось внутри него. В итоге, из-за чрезмерной почти панической осторожности, поговорить о том, что беспокоило его, он ни с кем из близких не мог. И так сложилось, что единственным доверенным лицом его душевных терзаний стал доктор Мин Ин Хэ. Гук с легким трепетом ждал их встречи во время прогулки. Омега не понимал, как доктору удавалось сочетать работу в научном центре и вести частные приемы, но для него тот частенько выкраивал минуты. Сегодня Чонгук решил задать, наконец, мучающий его вопрос, ответ на который боится услышать, но изводящее незнание хуже правды, какой бы она не была.