Истинный омега для вожака

- Да? – громко произносит он, зная, кто стучится: - Зайдите. Дверь приоткрывается и внутрь проходит мажордом – наверное, единственный человек, кому Тэхён доверяет по его шкале доверия, на которой первая засечка начинается с «никому не доверяй», и далее «но». Вот на этом уровне доверия, самом высоком, находится его слуга с многолетним стажем, пока остальные распущены, и который заслуживает особого отношения тем, что абсолютно невосприимчив к приказу альфы, в том числе и Тэхёна. Такие люди встречаются крайне редко. Они просто как-то выпадали из общей цепи ментальной связи, которую активизировал второй пол, становясь по сути одиночками. Альфа был поражен «находкой», и, конечно, ценил работника. - Господин Ким, простите, что вмешиваюсь. Вы просили… - он замялся. Было видно, что он сомневается в том, что делает. - Что случилось? - Господин Чонгук… Он… - Да не тяните. Что с ним? – альфа сам собой поразился, как быстро в нем вспыхнуло беспокойство. - Я не подслушивал, но в доме тишина. И я услышал, как он плачет. Вы просили сообщать… Я правда не уверен, что вы это имели в виду, - договаривал мужчина хозяину, который, уже не слушая его, стремительно направлялся к спальне омеги. Плачет. Неужели ему настолько невыносимо быть здесь, с ним? Он же никак его не притесняет. Он ведь пытается быть… человечнее. Тэхён вздыхает тяжело, корежась внутри от этого слова, будто он зверь, который безуспешно старается обернуться в человека. Странное сравнение. Он не монстр. Он может быть лучше. И он пытается. Остановившись рядом с дверью Чонгука, он раздумывает – войти или нет. До слуха доносится всхлип, и этот звук пробивает сомнения. Он мягко стучит и сразу, не дожидаясь ответа, заходит в комнату. Гук затихает мгновенно, накидывая одеяло и прячась в него с макушкой. Тэхён делает осторожные шаги к его кровати: - Прости, что без приглашения, - извиняется он и слышит новый всхлип. - Это твой дом, - хрипит омега, стараясь унять рыдания. Тэхён хмурится: - Это наш дом. Пока мы… - он спотыкается об это громогласное «МЫ», и втягивает кислород. – Это и твой дом, Чонгук. И я не хотел… - Что за расшаркивания? Он замолкает, потому что не знает, что говорить. Он как солдат, который впервые оказался на гражданке, и понятия не имеет, как люди коммуницируют вне приказов и мурштры. Однозначно, разговоры по душам не его конек, особенно с омегой, которого боится задеть какой-то обычной для него фразой, но которая чувствительным парнишкой может быть воспринята болезненно. Да! Он боится его обидеть, сказав очередную резкость. Неловкое зависание около кровати завернувшегося в одеяло омеги затягивается. Он уже жалеет, что нарушил границы, но… он же плачет. Вот снова жалобный всхлип и икание. Сколько же он плакал, раз довел себя до икоты? Тэхён посылает «манеры» к дьяволу и ложится рядом с омегой. Тот ощутимо дергается, что видно и чувствуется, даже через одеяло, и снова замирает. А когда Тэхён кладет ладонь на то место, где по его расчетам, должна быть талия, гулко втягивает воздух, но молчит. - Я не умею успокаивать словами, - поясняет альфа, настраиваясь ментально на Чонгука. Прошло минут пять и дыхание омеги выровнялось; он по-прежнему практически не двигался и не произнес больше ни слова. Тэхён чувствовал, что его присутствие больше не нужно, но встать и уйти не мог. Это его место – рядом с ним: лелеять и оберегать, его прямая обязанность – зов истинности, и, теперь, его собственного сердца. Никогда и ни с кем ему не было так комфортно, так правильно. И бороться с этим чувством сложно, потому что это битва с самим собой. От омеги отрываться не хочется – нет, хочется прижать к себе и не отпускать. Но, несмотря на острое желание быть как можно ближе, он убирает руку и, отодвинувшись, садится с краю кровати. - Тебе лучше? – тихо спрашивает он, смотря на верх кулька из одеяла. Гук, наконец, подает признаки жизни, сдвигая край мягкого укрытия вниз, открываясь по плечи, и кивает, смотря на альфу покрасневшими глазами. Тэхён хочет у него спросить, почему он плакал, но уверен, что Гук не станет отвечать, а для него ответ и так очевиден, поэтому, помолчав, произносит: - Тебе, наверное, скучно торчать в четырех стенах. Ты можешь придумать себе занятие. Гук, ты не в тюрьме, а я не надсмотрщик. Чонгук тоже сел и, опустив голову, сдвинулся ближе к изголовью и оперся спиной: - Я знаю, - шепнул он, нервно расправляя одеяло ладонью. Он отдает себе отчет, что с ним альфа ведет себя очень корректно, и жаловаться ему не на что. Только на то… что они так и останутся чужими друг другу, как и месяц назад, полгода, год. Слезы снова подступили, но глубоко вдохнув, он не позволил себе снова расклеиться. – Я… думал о том, чтобы… - он реально задумался над словами Тэхёна, потому что у него крутится одна идея в голове, но… - возможно я мог бы… переставить в этой комнате кое-что, и… перекрасить ее, - договорил омега, поднимая на него взгляд. Тэхён удивленно вскинул бровями: - Тебе не нравится она? Тебе плохо здесь? Гук замотал головой: - Нет, она чудесная. У тебя все сделано со вкусом, но… - омега скуксился, не зная, как подобрать слова. - Это было бы… эмм… интересно, - скупо резюмировал Тэхён, напрягшись на «у тебя». Он понимает, что по-другому и быть не могло, но все же колет под ребра регулярно это дистанцирование. Чонгук захлопал ресницами: - Ты не против? – переспросил он, в ожидании. - Более того, я считаю, что эту унылую вычурность можно снести во всей квартире, кроме, моей спальни, - низко и с присущей ему холодностью в речи, добавил он, пожав плечами. – Поручаю тебе сделать это жилье пригодным для проживания. Гук сел, убрав ноги под себя, и потянулся вперед, воодушевленный тем, что только что сказал альфа: - Правда? Я могу… могу… - Да хоть стены сноси, если действительно этого хочешь. Потолок только не обвали, - он поднялся с кровати, - и не забывай – все мои слова о безопасности в силе. Если ты захочешь выехать, предупреди. Рабочие должны говорить со мной. Ты ни с кем из посторонних не вступаешь в разговор и никуда не звонишь, ясно? – повторил он все то, что говорил уже много раз, но до сих пор не уверен, насколько омега усвоил опасность. Он сам не знает, предпримет ли отец что-то, или проглотит свою гордость, которую, как ему кажется, задели. Пока есть тревожные сигналы, но никаких действий. Альфа смотрел в сияющие предвкушением глаза омеги, и знал точно – понадобится, у него рука не дрогнет за него, даже против отца. Гук снова закивал: - Я помню. Спасибо, - с ростками радостью в голосе сказал он, улыбнувшись. У Тэхёна сердце так дернулось в ответ на его улыбку, что больно стало. Он кивнул ему и вышел из спальни. Точнее сбежал, потому что едва сдержался, чтобы не кинуться к омеге, с желанием прижать к себе. Как только дверь за альфой закрылась, вся радость в мгновение испарилась с лица Чонгука. Он поменял положение: подтянул колени к груди и обнял руками, утыкаясь в них лицом. По телу все еще прокатывалась отголоском странная волна тепла, будто убаюкивала. Он не сомневался, что это воздействие Тэхёна, который смог притушить эмоциональный выплеск, но лучше бы он не боролся с последствиями, усугубляя причину душевной боли. Тяжко, и затушить разгорающееся чувство нечем. Он ни разу не задумался всерьез над тем, что именно альфа был катализатором, а может и причиной, пусть и ненамеренно, его физических страданий. Он не испытывал к нему чего-то, хоть отдаленно напоминавшее чувство обиды. Ему наверняка было бы легче, спрятавшись за обиду, выстраивать стену между ним и альфой, но не получалось. Истинность не повинность, кто бы что не говорил, и заставить себя обижаться на выбор Тэхёна, он был не в силах. Тем более, когда ощутил на себе заботу и внимание, пусть и с налетом отстраненности, словно воин, взявший на себя обязательство сохранить жизнь. Гук знал, что эти проявления искренние, и от этого только хуже становилось. Чонгук не предполагал, что надменный с жестким взглядом немигающих глаз альфа, может быть таким… человечным. Сложно заставить себя применить это определение к Тэхёну, но наверное Гук назвал бы его… добрым, хоть и проявлял тот доброту не совсем в привычной для омеги манере. Он все ждал, когда Тэхён сорвется, когда выплеснет на него хоть грамм неприязни – он же помнил прекрасно ту ночь, когда альфа с омерзением обвинял его в том, что он омега, - но вместо этого ощущал, как с каждым днем к нему проявляли все больше мягкости, хоть и старался уговорить себя что это самообман. Он все думал и думал о том, что могло быть причиной изменений, приходя к единственному выводу - к нему привыкают, исполняя долг. А еще бередило душу осознание, насколько альфа одинок. И можно было бы поиронизировать на тему «богатые тоже плачут», но Тэхён как раз не был из тех, кто жалуется или ищет себе оправдание в далеком трудном детстве и властном родителе. Альфа был упакован в броню, демонстрируя, что у него все хорошо и все под контролем, и его ошибки целиком и полностью его выбор. Он обложен щитами, а омега чувствует свою безоружность перед ним сейчас, как никогда прежде. Нелегко строить стену из злости и обид, ведь ни того ни другого просто нет. Тем более отгораживаться все сложнее, когда растет уважение, и даже восхищение к человеку, который признает свои ошибки и готов нести ответственность. И при этом… красив, горделивой неприступной красотой настолько, что смотреть больно. Сердце тянется к нему, находиться рядом мучительней с каждым днем, и омега все ближе к моменту, когда на очередной вопрос Тэхёна, что он может сделать, чтобы создавшееся положение не тяготило его, скажет - «полюби меня в ответ».