Тринадцать ударов Черного Колокола/Thirteen strokes of Black Bell

— Гм-м-м, — задумчиво произнес прямо ей в ухо тихий голос. — Непростой вопрос. Очень непростой. Много смелости, это я вижу. Иногда даже до безрассудства. Преданность и верность до самозабвенья. И тяга к приключениям. И стремление к справедливости. И ум весьма неплох. И целеустремленности хватает — о да, мой бог, это так — и имеется весьма похвальное желание найти единомышленников, это тоже любопытно… Так куда мне тебя определить? Белла крепко вцепилась обеими руками в сиденье табурета. «Только не в Гриффиндор, — подумала она. — Только не в Гриффиндор». — Ага, значит, не в Гриффидор? — переспросил тихий голос. — Ты уверена? Знаешь ли, ты можешь найти друзей, у тебя есть все задатки, я это вижу, а Гриффиндор окружит тебя надежными людьми, которые всегда подставят свое плечо, это несомненно… Так что — не хочешь? Ну ладно, если ты так в этом уверена… Что ж, тогда… СЛИЗЕРИН! Белла шла на негнущихся ногах к столу своих однокашников. «Вот и все… Вот и все…» — только одна мысль, крутившаяся в голове с момента, когда она сняла старую потрепанную шляпу. Округлившиеся глаза Меды, минутой раньше попавшей на Рэйвенкло — она и не подозревала, что близнецов могут распределить на разные факультеты. Аплодисменты от стола серебристо-зеленых. И грустный-грустный взгляд ей в спину со стороны стола Гриффиндора. «Беллатрисса! Мы с отцом поздравляем тебя с поступлением на самый лучший факультет Хогвартса. Мы удовлетворены, что ты одумалась и выбрала общение с людьми, достойными нашего круга…» Белла, скомкав пергамент, откинула его, как ядовитую змею. И что мать вечно лезет в ее отношения? Можно подумать, мало было целого года, когда она нудила о недостойном поведении племянницы Игнатиуса — ее Солнышка, ее Молли. Ретроспектива — Друэлла, я не могу так больше, — комкая кружевной носовой платочек в узких холеных пальцах, вскричала Лукреция. — Девчонка опозорила нас, опозорила меня! Белла проходила в библиотеку мимо материнского будуара, но, услышав плачущий голос мачехи Молли, притаилась за дверью, надеясь разузнать, чем могла Солнышко опозорить тетю Лу. Конечно, подслушивать — моветон для благородных леди, но как быть, если нет другого случая выяснить, что же случилось. — Дорогая Лу, чего же ты хотела? Чужой ребенок, который с раннего детства не знал женской руки. Девочка, которую воспитывал мужчина, — Друэлла фыркнула, всем своим видом показывая свое отношение к такому воспитанию. — Неужели ты думаешь, что каких-то полтора года даже при твоем Блэковском воспитании сможет ее изменить? — Да еще и Игнатиус, — всхлипнула Лукреция, — он совсем мне не помогал, он потакал всем ее капризам. — Милочка, ты же знаешь, что Прюэтты всегда отличались чрезмерной либеральностью в вопросах воспитания. — Но теперь… Теперь из-за этой девчонки от меня отвернулись почти все. Вальпурга и Орион так прямо и заявили, что не ходят видеть меня на пороге своего дома, пока она считается членом нашей семьи. Тем более Вальпурга ждет ребенка, и их совершенно не устраивает дальнейшее общение с семьей, члены которой позорят имя Блэков поступлением в Гриффиндор. А если и мальчишки пойдут по этому пути, то они отрекутся от родства со мной, — Лукреция зарыдала в голос, уже не сдерживаясь. Друэлла задумалась. Правильно ли она поступает, пуская в свой дом золовку, запятнавшую себя немыслимым поведением почти приемной дочери. Не отразится ли это на положении в обществе семьи самой Друэллы. Да еще и тесное общение этой Молли с Беллой… Наверное, уже стоит принимать меры. — …а еще и сын этих предателей крови — Септимиуса и Цедреллы — Артур тоже попал на Гриффиндор и будет учиться с этой Молли на одном курсе, — донеслось до Друэллы очередное всхлипывание. Белла хорошо знала историю этих магглолюбцев, и хотя говорить о них в семье было не принято, но до детей в приватной беседе обязательно доносили сведения о позоре рода. Цедрелла Блэк, родная сестра Лукреции и Ориона и двоюродная — Кигнуса и Вальпурги, была одним из грязных пятен на родовом дереве благороднейшего и древнейшего семейства Блэков. Нет, замуж-то она вышла по согласию родителей за Септимиуса Уизли. Но если бы родители только могли себе представить, что этот самый Септимиус во время войны с Гриндевальдом возьмет, да и пойдет на какой-то маггловский донорский пункт и будет — какой ужас! — ежемесячно сдавать волшебную (Sic!) кровь. И для кого? Для МАГГЛОВ! Теперь в толпе этого сброда течет волшебная кровь! Не этим ли вызван в послевоенные годы, да и сейчас такой рост количества рождающихся грязнокровок? Все чистокровные семьи были возмущены поступком Уизли. Ему раз и навсегда отказали от дома все приличные люди. Его знаменитая фабрика по производству тканей, изменяющих цвет по желанию хозяев, пришла в упадок и со временем полностью разорилась. Никто бы не упрекнул Цедреллу, если бы она оставила предателя крови и вернулась в родительский дом. Но женщина явно попала под влияние своего непутевого мужа и все предложения родни встречала в штыки, предпочитая вести образ жизни, достойный простолюдинки. А потом еще взяла и родила Септимиусу сына — Артура… И вот теперь этот Артур Уизли будет учиться вместе с Солнышком на Гриффиндоре. Кошмар! — Лу, дорогая, я верю, что ты сделала все возможное для воспитания девчонки в правильном духе, но ты не всесильна, — чопорно кивнула Друэлла. — А сейчас извини, нам надо собираться к Малфоям. Их сыну Люциусу сегодня исполняется шесть лет. Вы тоже будете? — К сожалению, не сможем, у мальчишек опять неконтролируемые выбросы, ты же понимаешь, и мне тоже надо спешить, — Лукреция проглотила фразу, готовую сорваться у нее с языка: «Нет! Нас даже не сочли нужным пригласить из-за этой гриффиндорки!» — и гордо встала. Увы, не так представлялось ей неожиданно свалившееся на нее псевдоматеринство. Трое ангелочков оказались достаточно вздорными, шумными детьми с отсутствием вообще какого-либо понятия о воспитании. А любимый муж все больше отмалчивался и мрачнел, глядя на ее попытки хоть как-то привести в порядок их поведение. А теперь еще почти полная изоляция от общества. — Конечно, милочка, я все понимаю, — кивнула Друэлла, провожая гостью. Безусловно, надо срочно прекращать нелепую дружбу дочери с этой рыжим неотесанным отребьем. Да и мальчишек тоже не стоит пускать в дом, мало ли каким духом они напитались у покойного отца. Братья от сестры далеко не убегут, наверняка такие же сорви-головы. Да и Лу в последнее время ноет с каждым приходом все больше и больше, а ведь когда-то была веселой хохотушкой. Не повезло ей с мужем, хотя и Кигнус тоже не подарок… Белла тогда еле успела отскочить от двери и забиться в уголок за огромную китайскую вазу, откуда хорошо было видно раздражение на лице матери. Через несколько дней. — Беллатрисса! Что. Это. Такое? — мать с бесстрастным лицом вошла в детскую, где старшие дочери учили генеалогию древних родов, держа в руках смятый пергамент. — Я же запретила тебе любое общение с этой… Круцио! — Мама, мамочка! Я больше не буду! — Я надеюсь, но твою память, похоже, временами надо освежать. Круцио! Хрип из содранного криком горла. Кровь из прокушенной губы. Круглые от ужаса глаза Андромеды. Тихие всхлипывания Нарциссы. Полное спокойствие на лице матери. Слепяще-яркий луч из ее палочки. И темнота. Конец ретроспективы — Молли, ты же понимаешь, что Белле нельзя с тобой общаться, — тихо прошептала первокурсница-рэйвенкловка, ощутив в своей ладошке кусочек пергамента. — Если ты не донесешь, то никто и не узнает, — громкий шепот в ответ почти неслышим в толпе студентов, врывающихся на обед в Большой Зал. — Я-то не донесу, но слизеринцы… — Меда, мы с Беллой дружим, и мне лично нет никакого дела до каких-то там сплетников. — Но если мама узнает… — Значит, вы с Беллой постараетесь, чтобы не узнала, — пристальный, почти приказывающий взгляд. И открытая улыбка на веснушчатом лице. * * * — Белла, не надо, родителям обязательно кто-нибудь сообщит о том, что ты дружишь с гриффиндоркой, — мольба, переходящая в тревогу. — И не просто гриффиндоркой, а той, чье имя запрещено называть в приличных семьях! — Не говори ерунды, Меда, — пренебрежительно, — матери же пока никто не донес, что ты почти все уроки сидишь с грязнокровкой-Тедом. — Но мы с Тонксом учимся на одном факультете! — возмущенно. — Нас так посадил декан! — Долго придумывала такое оправдание? — смешок. — Я не придумывала! — возмущение, сменяющееся волнением. — Но ты будь осторожней, хорошо? — Боишься, что тебе попадет за взятую на себя роль почтовой совы? — ядовитая насмешка. — Ничего я не боюсь, — обида, — а будешь дразниться, ищи себе другого связного. — Извини, сестра, я просто очень рада, что у Молли появилась возможность поговорить со мной, — примирительно-просяще. — Я побегу, ладно? — Да хранит тебя Слизерин, — Андромеда проводила взглядом летящую фигурку в развевающейся мантии. Белла бежала к озеру на встречу с Молли. В их тайном шалаше, созданном самой природой из переплетенных ветвей старой ракиты над крутым берегом озера, еще никого не было. Белла присела на ствол, который почти стелился по земле. Наконец-то. Скукоженная листва еще не спешила покидать ветки и надежно прикрывала встречи двух девчушек от лишних глаз. Как хорошо, что Молли все-таки удалось найти этот укромный уголок. Но скоро зима, и придется искать новое место, где можно поговорить обо всем на свете без посторонних ушей. Теплые ладони закрыли Белле глаза. — Солнышко! — обернулась она и обняла подругу, тесно прижавшись. — Какое солнышко, Колокольчик? Осень на дворе. Теперь уже, наверное, Осенняя Листва мне подойдет больше. Белла немного отстранилась, вглядываясь в лицо подруги, окруженное пышными рыжими локонами, на которых красовался венок из сплетенных золотисто-красных кленовых листьев. — Гриффиндорка, самая настоящая гриффиндорка, — усмехнулась она, — но для меня ты всегда будешь Солнышком, даже когда снег укроет все вокруг, — и мысленно добавила: — И я всегда буду греться под твоими лучами. * * * — Беллатрисса Блэк! Мне сообщили, что тебя несколько раз видели разговаривающей с Молли Прюэтт. Ты посмела проигнорировать мое требование? Придется снова обновить твою память, — ледяной голос матери. — Круцио! И снова яркий луч. И снова боль. Ни крика, ни стона. Солнышко, где же ты? Темнота.